Город горел и переливался тысячей огней, пока Джефф и Дэвид неслись по его дорогам, сидя внутри разогнанной до неприемлемой по правилам штата скорости тачки. Неоновые вывески, немногочисленные в столь поздний час желтые квадратики горящих окон и тусклый свет уличных фонарей смазано отражались на мокром от недавнего дождя асфальте: красный, синий и множество других цветов смешивались друг с другом, как акварельные пятна, случайно упавшие на влажную бумагу. Помнилось, как-то раз в детстве, когда семья Дэвида возвращалась домой от любимой бабушки, жившей в соседнем городе, когда было так же поздно и точно так же сыро после дождя, маленький Эллефсон смотрел в окно на точно такой же мокрый асфальт и по такому же безобразному отражению на нём пытался угадать источник света...
— Ну и хрень играет, — неожиданно выпалил Джефф, вырвав Дэвида из мыслей, — к чертям эту Мадонну, пусть хоть на Марс валит. Один сингл, а шуму сколько, — он нажал наугад какую-то кнопку на магнитоле, переключив радиостанцию.
— А девчонкам нравится... — усмехнувшись, ответил Эллефсон.
— Мало ли, что им там нравится, — пробурчал Джефф, — хотя, кстати, сомневаюсь насчёт той, что была с твоим... Скоттом?.. Да? В машине, — он рассмеялся от этой отвратительной шутки.
— Мастейном!.. — внезапно слишком громко отреагировал Дэвид; после смутился и стал говорить даже тише, чем прежде. — Черт её знает, может, она — группиз... ну, знаешь...
— Я спросил у кента, — перебил его Джефф, — она, поговаривают, травкой барыжит, иногда и не только за деньги, — он в очередной раз усмехнулся, — так что ты это, давай с Мастейном дружи, глядишь, и тебе перепадёт: от неё или от него, — приятель снова начал смеяться, но Дэвид толкнул его в плечо, заставив перестать.
— О господи, Джефф, — Эллефсон закатил глаза и глубоко вдохнул, попытавшись не показывать своего смущения. Тот снова хотел что-то ляпнуть, однако Дэвид, заприметив свой микрорайон, когда до него оставалось несколько метров, опередил водителя, чётко сказав «Гаси!». Машина остановилась, парни пожали друг другу руки, и Эллефсон покинул салон, постаравшись аккуратно закрыть дверь; в противном случае он был бы напуган гипотетической возможностью разбудить родителей, нарушив тишину спящего города, да и Джефф начал бы возмущаться «небрежным отношением к его дорогой ласточке» , как он, казалось, в шутку назвал «Шевроле», но уж тогда бы все в радиусе нескольких сотен метров, включая семью Эллефсона, проснулись, чего последнему жутко не хотелось.
— Только тих... — Дэвид не успел договорить, как машина тронулась, громко зарычав мотором. Юноша недовольно вздохнул и побрёл к себе, лелея надежду, что это никого не потревожило.
Его путь лежал через улицу, которую с двух сторон занимали обычные для спального района дома, одно- и двухэтажные, маленькие и большие. Рядом с тротуаром тянулись вереницей высокие фонари, льющие тусклый желтоватый свет. Дэвид иногда оглядывался по сторонам, услышав случайный звук, однако то был лишь шорох листьев, потревоженных холодным ветерком; листва вздрагивала на тонких черешках, порой тот или иной отрывался и плавно опускался в маленькую лужицу, которых сейчас было полно. Вдруг юноша снова поймал себя на мысли, что ночи изменились больше остального: летом их наполняли стрекот цикад, издалека доносящаяся музыка, чей-то весёлых смех и самый лёгкий воздух, каким он когда-либо дышал. А ещё тогда совсем не темнело — только ярко-синяя полоса на горизонте отмечала скорый рассвет или закат. В августе на небосводе можно было рассмотреть миллионы крохотных бисеринок, разбросанных то там, то тут — они складывались в созвездия, и Дэвид каждый раз старался найти то, которое не видел прежде, будь то Дракон или Цефей. Юноша поднял голову и огорчённо вздохнул — выше всё было окутано тяжёлыми тучами.
Дэвиду оставалось несколько метров до дома. Он порыскал в кармане куртки и, как только послышался звон ключей, сразу же сжал их в кулаке, чтобы те его не выдали. Он постарался очень тихо вытереть свои промокшие кеды о жёсткий коврик под дверью во избежание неприятного шаркающего звука, но пару раз всё-таки его услышал и поморщился.
Аккуратно вставив ключ в замочную скважину и медленно его повернув, Дэвид с противным скрипом открыл дверь и на цыпочках вошёл в прихожую. Весь дом спал; даже незаметное обычно тиканье часов разносилось эхом в этой хрупкой тишине. Эллефсон стал быстро развязывать шнурки, придерживая пластмассовые набалдашники на их концах, чтобы те не упали на паркет с громким щёлкающим звуком; расправившись с этим, он медленно снял свои кеды.
Он постоянно оглядывался, заслышав где-нибудь шорох — боялся разбудить семью. Они либо приняли бы его за грабителя, либо всё же признали бы сына — один исход был ужаснее другого, а какой именно — Дэвид предпочёл бы не думать. Захватив с собой обувь, он тихонько подобрался к лестнице, ведущей на второй этаж, и стал на цыпочках подниматься по ней, моля всех богов, чтобы половицы не скрипнули, а с подошвы кед ни в коем случае не упала случайная грязная капля. Ноги его дрожали, дышал он глубоко и очень тихо, как бы пытаясь предупредить таким образом возможность спугнуть сон домочадцев. Вдруг, застыв на самой середине лестницы, он услышал сопение одного из родителей, рефлекторно пригнулся, весь сжался; простояв так пару секунд, продолжил движение. Он вдруг снова почувствовал себя маленьким мальчиком, пытающимся обмануть родителей, но неконтролируемая улыбка его всё-таки выдавала.
Дэвид наконец пробрался в свою комнату. Он осторожно разложил обувь подошвой вверх на каком-то не то файле, не то пакете, а затем прямо в одежде рухнул на кровать. Прижавшись лицом к подушке, Эллефсон начал истерически смеяться: перенервничав, обведя домочадцев вокруг пальца, не попавшись им сейчас, Дэвид праздновал таким образом свою маленькую победу. В нём всё ещё были несколько банок дешёвого, бьющего в голову пива; были живы впечатления от концерта и богоподобный, но притом дерзкий, вызывающий образ Мастейна. Воспоминания о нём сводили с ума. Этой ночью Дэвид увидел, наверное, эталон, увидел того, на кого должен был равняться каждый возжелавший быть музыкантом.
Эллефсон долго об этом думал и всё никак не мог успокоиться. Его новый кумир — Мастейн? Похоже на то... Как всё странно! А ведь это началось только сегодня утром: красный «Форд» в школьном дворе, та наклейка на нём, знакомство с Дэйвом...
***
Сквозь сон Дэвид вдруг начал различать звуки, и первый из тех, что ему довелось услышать, был не из приятных — раздался крик его матери. Юноша нахмурил брови и провёл кончиками пальцев обеих рук по ещё закрытым глазам, прежде чем начал различать слова.
— Ты хоть немного можешь быть ответственным?! — Эллефсон ещё даже не посмотрел на маму, но уже мог представить себе выражение её лица. Солнечные лучи неприятно били ему в глаза, усиливая головную боль. Дэвид бросил сонный взгляд на часы и увидел, что сейчас было, чёрт возьми, шесть часов утра. Сколько он сумел поспать? Часа четыре? Юноша не помнил точно, но было, наверное, около трёх, когда он посмотрел на циферблат перед тем, как уснуть.
— Мам, какого?.. — хриплым сонным голосом произнёс Дэвид, и от него точно шёл запах хмеля. Мама стояла в двух, от силы трёх метрах от него... Боже, лишь бы она не смогла его учуять.
Спустя несколько секунд ругань стала громче, и Дэвид был вынужден сесть на кровать, закрыв лицо руками. Голова раскалывалась, и он уже просто не мог выносить этих лекций на повышенных тонах. Эллефсон огляделся по сторонам: его кеды всё так же лежали вверх подошвой, аккурат в бороздах рисунка которой уже высохла грязь; лаковый корпус бас-гитары, как и вчера, отражал падающий на него свет, пуская солнечных зайчиков... вернее сказать, зайчика — он был один, как раз на стене над кроватью Дэвида.
— И чтобы это был последний раз, когда мне пришлось взывать к твоей совести! — подытожила свою речь мама. Юноша в шутку взял под козырёк, когда дверь комнаты за ней захлопнулась, сигнализируя, во-первых, о том, что родители им действительно очень разочарованы, во-вторых, о том, что он наконец-то один.
Пятнадцать минут седьмого. У Дэвида оставалось немногим больше сорока минут до выхода из дома. Он тяжело поднялся с кровати, и голова, казалось, треснула напополам от макушки до переносицы. Поморщившись, Эллефсон приложил ладонь ко лбу и направился в сторону ванной. Ему не помешало бы привести себя в порядок, а надежда на то, что прохладный душ как-то облегчит его состояние, лишь заставляла желать сделать это как можно быстрее.
***
В автобусе Сэм о чём-то увлечённо рассказывал Дэвиду, несмотря на то, что тот попросил его показывать поменьше эмоций.
— Ты о чём вообще? — спросил Сэм так, будто его это оскорбило, и Эллефсон вкратце поведал ему о том, как прошла эта ночь.
— Да ладно! Нет, он, конечно, выглядит как... ну, как и должны такие парни выглядеть, понимаешь? Я просто думал, что они проверяют учителей перед приёмом на работу, а? Я имею в виду...
— Да, я понял. Сам удивился, — коротко ответил Дэвид.
***
Сотни подростков сновали в узких синих коридорах. Дэвид шёл к кабинету музыки, но как только услышал знакомый рычащий голос из кабинета директора — сразу остолбенел. Тот мудак с парковки теперь и тут?.. Или с кем тогда пререкался сейчас Мастейн? Эллефсон попытался примоститься к двери, чтобы расслышать как можно больше.
«И если хоть раз мне выпадет возможность вас, Мастейн, уволить!..» — вопил этот мерзкий старикашка. Неужели кто-то ещё из школы видел Дэйва в клубе вчера? Или это всё из-за его разбитой губы, причиной которой, кстати, являлся Дэвид...
«О, чёрт» — подумал юноша, вспомнив про ту драку. Ему было очень неловко перед своим учителем, которого он сегодня точно встретит.
