Апрель, 1923

Девушке было не больше двадцати двух. Она лежала на пороге: должно быть, когда нагрянули бандиты, она как раз собиралась выходить. Для того, чтобы остаться в живых, ей не хватило каких-то пары минут. Жан наклонился над телом, разглядывая выбившиеся из-под шляпки светлые пряди и забрызганный кровью подол. Ярко накрашенные губы сложились в последнее испуганное: «Ах!», в широко раскрытых глазах застыло обиженное недоумение; нитка жемчуга, обмотанная вокруг шеи, порвалась, и жемчужины, большие и круглые, тускло поблескивали на полу. Жан выпрямился, потер переносицу. В груди засело неприятное чувство: злость пополам с беспомощностью. В последнее время гангстерских разборок становилось все больше и больше. На той неделе выловили из залива двоих утопленников, закатанных ногами в цемент; три дня назад вынесли трупы из склада, битком набитого ящиками с контрабандным коньяком. Но ни разу еще не пострадало столько обычных людей. Холл гостиницы «Мария» был усеян трупами. Жан обогнул перевернутое кресло — на светлой обивке темнели уродливые бурые пятна — перешагнул через ноги седого худощавого мужчины. Рядом валялась утренняя газета. За секунду до смерти этот человек читал спортивный разворот: то, как накануне «Нью-Йорк Янкиз» впервые играли на своем стадионе, а Бейб Рут выбил хоумран, занимало полполосы. Интересно, мужчина за них болел? Бельгийские зеркала в тяжелых позолоченных рамах отражали картину побоища, изысканный дорогой ковер был безнадежно испорчен. Под ногами хрустело; осколки хрустальной люстры, в которую угодила шальная пуля, мешались с битым оконным стеклом. В стороне негромко переговаривались два полисмена, которым предстояло выносить трупы; противоположный угол то и дело озарялся вспышкой: полицейский фотограф делал снимки одной из жертв. В воздухе витал густой запах крови; от него першило в горле и слезились глаза. Жан поморщился. — Какая дрянь, — произнес он вслух. — Согласен, — откликнулся Марко. В отличие от Жана, он уже успел осмотреться. Марко пришел на место преступления почти на полчаса раньше: у Жана сегодня был выходной, и Найл Доук вызвонил подчиненного прямо с семейного обеда. Сейчас Марко стоял рядом со стойкой регистрации и зарисовывал в блокнот положение тел. Карандаш уверенно и быстро скользил по бумаге. Жан подошел ближе, заглянул другу через плечо — и, как всегда, ничего не понял. Сам он обходился без схем. — Напрасно теряешь время, — предупредил он Марко. — Все равно Доук в твой отчет даже не заглянет. — Как знать. — Марко поднял голову и задумчиво постучал карандашом по губам. — Может, на этот раз расследование будет вестись как положено. Слишком уж много жертв. В ответ Жан только скрипнул зубами. Он присел на корточки у тела портье; перед глазами как наяву замелькали заголовки завтрашних газет. «Кровавая резня в гостинице “Мария!”», «Убиты пятнадцать человек, бандиты скрылись!», «Полиция снова не может поймать преступников!». Что же, приходилось признать: в чем-то газетчики будут безусловно правы. «Мария» и две другие гостиницы принадлежали семье Рейсов. Три элитных гостиницы и несколько магазинов модной женской одежды, конечно, приносили доход, но эти деньги не шли ни в какое сравнение с прибылью от целой сети подпольных винокурен и нескольких десятков нелегальных баров. Об этом в полиции знал каждый, начиная с Дариуса Заклея, начальника департамента, и заканчивая последним постовым, но арестовать Георга Рейса, нынешнего главу семьи, было невозможно. Слишком многих купили или запугали, а сам Рейс был на короткой ноге с сильными мира сего. Поговаривали, что он поставлял вино к столу мэра. В принципе, хрупкое равновесие всех устраивало: и Георга, и копов. Но с недавнего времени у семьи Рейсов появились конкуренты. Массовое убийство ни в чем не повинных постояльцев «Марии» было лишь еще одним посланием Георгу. Еще одним предостережением, предложением проваливать из этого города подобру-поздорову. Это и слепой бы разглядел. Кому нужно было расследование? Даже оформление протокола — пустая формальность. Жан со злостью подумал, что напрасно теряет тут время. Все-таки Доук — скотина, только мама из-за него распереживалась. — Где эксперты? — резко поинтересовался Жан, поднимая голову. Не хватало только застрять тут, потому что патологоанатом задерживается. — Почему до сих пор не прибыли, что это такое? Будут они работать или нет? Марко терпеливо переждал вспышку и откликнулся: — Ханджи на галерее. — Он мотнул головой в сторону широкой парадной лестницы, ведущей на открытый второй этаж. На верхних ступеньках распластался франт в модном темно-сером костюме. — Там еще покойники. Пара человек пыталась убежать, еще несколько выглянули из своих комнат. Словно в ответ на его слова над перилами галереи появилась голова Ханджи. Должно быть, до этого она ползала на четвереньках между трупами. Сейчас она была растрепана, глаза сверкали за стеклами больших круглых очков, по лицу блуждала задумчивая улыбка. — Кирштайн! — звонко крикнула она. — Наконец-то явился! А я тут нашла кое-что интересное! — И она рассмеялась, словно речь шла о сюрпризе на Рождество. Ханджи Зое была больна на всю голову, но дело свое знала. — Ты у нее в любимчиках, — беззлобно поддел Марко, но Жан только раздраженно отмахнулся. Вот уж без чего он прекрасно бы обошелся, так это без симпатии Ханджи. Упаси Господь, она решит сделать следующий шаг и примется зазывать его в морг на свидание и рюмочку медицинского спирта. Жан поднялся по лестнице. По правде сказать, находки Ханджи сейчас были последним, что его волновало. Гораздо больше ему хотелось покончить поскорее с рутиной и вернуться к прерванному обеду — все равно делу не дадут ход, — но долг требовал хотя бы выслушать. Ханджи стояла на коленях над телом молодого мужчины. В отличие от прочих постояльцев, этот был одет неброско и скромно. Жан без труда узнал костюм из дешевого магазина, плохо скроенный и сидящий еще хуже, приметил небрежную стрижку и потертые дужки очков. Они с Марко сами одевались и стриглись в точно таких же заведениях: на зарплату младшего детектива не разгуляешься. Впрочем, Ханджи вряд ли хотела показать ему наряд покойника. — Ну, что тут у тебя? Она подняла на Жана сияющий взгляд — Его убили со второго этажа. — И что с того? Ханджи вздохнула и посмотрела на Жана с укоризной: похоже, он никак не мог уловить элементарную ерунду. — Все остальные, — она поправила очки запястьем и кивком указала на распластавшиеся чуть поодаль трупы, — были застрелены снизу. Посмотри вон на того. Видишь, как вошла пуля? Разумеется, Жан не видел, но Ханджи он верил. Если она говорила что-то про пули, значит, так оно и было. — А этого парня, — она снова указала на мужчину перед собой, — застрелили отсюда, со второго этажа. И с расстояния не больше пары метров. — То есть получается, — подхватил Жан, — что сначала они стреляли снизу, а потом ради него влезли на второй этаж? А он, выходит, стоял и ждал, пока они до него доберутся? Кто он вообще такой? В груди против воли разгорался азарт детектива, просыпался инстинкт полицейского, который требовал найти и покарать преступника. Ханджи приподняла полу пиджака покойника и вытащила из внутреннего кармана бумажник, такой же потрепанный и дешевый, как и все остальные детали костюма. — Некий Малкольм Стаут, — объявила она, листая документы. — Репортер. Работал на «Нью-Йорк Таймс». Жан вспомнил спортивного болельщика с первого этажа. По иронии судьбы, он читал именно «Нью-Йорк Таймс», хотя, конечно же, эти два факта никак не были связаны. — Репортер из «Таймс»? — переспросил подошедший сзади Марко. Он закончил внизу и поднялся, чтобы сделать схему второго этажа. — Интересно, что ему понадобилось в «Марии»? Он явно не из числа постоянных гостей. — Небось, копал под Рейсов, — предположил Жан, и звук чужого имени вернул его с небес на землю. Расследование? Наказание преступников? Чушь какая. — Хватит, Ханджи, сворачивайся! — резко бросил он. — Доуку нужен отчет к завтрашнему утру, а кого откуда убили, ему наплевать. Всем на это наплевать! Он развернулся и почти бегом спустился с лестницы; налетел на фотографа, отмахнулся от изумленных полисменов. Ему срочно нужно было отдышаться, хоть немного отдохнуть от смрада внутри гостиницы «Мария». У самого порога Жан наступил на одну из рассыпавшихся жемчужин. Яркое полуденное солнце ослепило его, стоило выскочить на порог. Жан застыл, моргая; в груди клокотала ярость. Если бы только можно было отыскать этих негодяев… Глаза привыкали к свету, зрение возвращалось, и Жан понял, что искать никого не придется. На противоположной стороне улицы стоял вишневый форд, новенький и блестящий, словно только что с конвейера. О лакированный капот вальяжно облокотились трое, и Жан знал их всех. Вот уже несколько месяцев Райнер Браун, Бертольд Гувер и Анни Леонхарт работали штатными головорезами у конкурентов Георга Рейса. Со стороны могло показаться, что это просто трое молодых бездельников, которые остановились, чтобы посмотреть на работу полиции. Райнер улыбался и курил, Анни ела мороженое, купленное у торговки по соседству. Неловкость и смущение из всех троих испытывал только Бертольд: он то и дело поправлял шляпу, барабанил пальцами по лакированному крылу, отводил взгляд. Вот ублюдки, подумал Жан и шагнул на мостовую. Райнер, заметив, что он идет к ним, отсалютовал Жану двумя пальцами. — Добрый день, детектив! — весело крикнул он. — Как дела? Как продвигается расследование? Они издевались, смеялись полиции в лицо. Кичились своей безнаказанностью. — Сукин сын! — заорал Жан. — Бог с вами, детектив! — Райнер вскинул брови в притворном изумлении, развел руками. — Не понимаю, о чем вы. Мы с ребятами просто проезжали мимо, вот и остановились посмотреть. Анни скользнула по Жану равнодушным взглядом и бросила на тротуар обертку от эскимо, Бертольд глубже надвинул шляпу. Конечно, они просто хотели посмотреть — на то, как копы выносят трупы, а потом бесславно уезжают, поджав хвост. Закон в этом городе ничего не значил. — Мерзавец! — Руки сами собой сжались в кулаки. Гудели, тормозя, машины, но Жан не замечал дорожного движения. Он видел только ухмыляющуюся рожу Райнера Брауна и мечтал во чтобы то ни стало разбить эту ухмылку в кровь. — Ублюдок, сучий потрох! Я достану тебя, слышишь, Браун, достану! И он бы достал — до Райнера оставалось не больше нескольких шагов, — но кто-то повис у него на плечах, выкрутил руки. В ушах зазвенел голос Марко: — Жан, стой, не делай этого! Тут пресса, нельзя с ним драться! Жан! Неторопливо, по-прежнему издеваясь, троица села в машину. Бертольд завел мотор, форд тронулся. — Я вас засажу, — орал Жан им вслед, — погодите, я вас всех засажу, ублюдки! Он стряхнул с себя Марко, развернулся — и чуть ли не носом уперся в протянутый диктофон. Рядом маячил еще один, а сбоку загорелась и тут же потухла вспышка фотоаппарата. Журналисты, дорвавшиеся до второй за день сенсации, наседали со всех сторон. — Детектив, заявление для прессы! Детектив, у вас уже есть подозреваемые? Детектив, как вы оцениваете работу полиции?! Жан сморгнул; голова гудела, мысли разбегались в разные стороны. — Да пош… — начал он, но Марко вдруг оказался между ним и журналистами: — К сожалению, пока никаких заявлений. Он отказывал вежливо, но твердо, одновременно проталкиваясь сквозь толпу к гостинице. На пороге их ждала Ханджи, задумчиво склонившая голову на бок. — А ты, Кирштайн, горячий парень, — заметила она. Жан не ответил. У него уже достаточно прояснилось в голове, чтобы понять, какую глупость он натворил. Заголовки завтрашних передовиц в его воображении стали еще красочнее: «Расследование бойни в гостинице: детектив устраивает драку!», «Расследование в тупике! Все, что может полиция, — махать кулаками!», «Кровавая бойня в “Марии” — полицейский угрожает гангстерам!». То-то Доук обрадуется. Наверняка вызовет на ковер, а то и вовсе лишит квартальной премии. Впрочем, и то и другое Жан сумел бы пережить, знать бы только, что угрозы, которые он выплевывал вслед вишневому форду, были не пустыми. — Знаешь что? — обернулся он к Марко. — А я их в самом деле засажу. Добьюсь своего. Вот увидишь.