Нечестная игра

      1. Нереварин       Убить ур-Дагота недостаточно.       Недостаточно впитать его в себя; недостаточно освободить Сердце Бога и положить конец мору. Недостаточно, чтобы понять, кем ты оказался; недостаточно, чтобы стать настоящим Хортатором, а не пешкой, совершившей предопределённое. Выполнить инструкции и не сдохнуть мог… кто угодно.       Чтобы заставить данмеров поверить в себя, недостаточно даже стать богом и служить им, словно гуар, столетия - а на счету Нереварина всего-то мёртвый Шармат, которого никто никогда не видел наяву.       Что именно случилось на Красной Горе?       ...Придя в себя на каменном полу Когоруна, куда неведомо как добрался после разговора с Азурой, и кое-как поднявшись на ноги, Ллеран делает несколько важных выводов.       Первый - что раз он перенес себя в Когорун, то счёл это место безопасным. Домом. Значит, голос старой крови силён. И в Алой Цитадели он провёл недели три, судя по отросшей бороде и прилипшему к позвоночнику животу.       Второй - что всё это время жрал корпрусное мясо, но даже его было мало - болезнь берет свою виру.       Третий - что неизвестно в каком угаре наколол себе ритуальные узоры костью упыря, из праха ур-Дагота и краски, что использовали для пепельных статуй… его руки теперь - подживающий кровоподтёк с грубыми, но вполне живыми гхартоками.       Ллеран понятия не имеет, откуда узнал, как их делать - и как использовать.       В его уме вообще… слишком много новых знаний, подобных брызнувшему из переспелого плода соку.       Надо бы убраться подобру-поздорову из района Красной горы да посмотреть, что изменилось… подвиги подвигами, а после них чаще всего последствий не оберешься.       Голова, вроде, перестала напоминать гробницу, в которую залезли неудачливые разбойники - хоть и далека от своего идеального состояния… Его дух ещё долго не будет по-настоящему целым.              Он обнаруживает Морровинд живущим своей жизнью.       Кто-то благодарен ему; кто-то благодарен Трибуналу; кто-то вообще не понимает, что случилось, но рад, что бурь больше нет и Призрачный Предел перестал быть нужен.       Телванни привычно безразличны к судьбе Архимагистра. Главное, чтобы не прогибался под аболиционистов.       Ординаторы и Вечные Стражи теперь терпят Атераса, как необходимое зло.       Архиканоник - тоже, хотя по его лицу видно, что он с удовольствием придушил бы и Мехру Мило, и Нереварина, и всех, кто с ними связаны.       Вивек…       Ллеран не чувствует себя в силах разговаривать с Воином-Поэтом. Его собственный мозг кипит; кипит, пытаясь принять чужую память, магию и личность и не быть ими пожранным. Может, Вивек бы и помог - но даже войти к нему пока что слишком суровое испытание.       Ллеран принимает решение удалиться и зализать раны. Подумать. Собрать слухи и настроения. Потом делать первые ходы.       Он хочет-и-не-хочет видеть Воина-Поэта; ему нужен хоть кто-нибудь, способный… оценить происходящее, но справляться приходится наедине. Как всегда - нет причин для доверия, и Эдди Теман, ждавший всё это время в Тель Увирите, и Хлендриса, накачанная скуумой, кажутся вдруг чем-то невероятным.       Шаткой точкой опоры.       Им не рассказать о Шармате; но Ллеран пытается. Пытается ухватиться, потому что теперь даже в собственном сознании окружён.       Эдди слушает, понимая только то, что его господин каким-то образом ухитрился положить конец древнему злу и утихомирить пепельных монстров. Хлендриса слушает - и предлагает затянуться. Ллеран впервые отказывается, хотя оказаться в сладком и постыдном плену галлюциногенной расслабленности обыно помогало…       ...полуистлевшая голова Ворина, рассыпающаяся у него в руках, под его губами, до сих пор мерещится ему.       2. Увирит       Тель Увирит процветает.       Благодаря удачным финансовым вложениям и поддержке Тель Аруна, куда Ллеран усадил своего протеже, и Тель Воса (приятно было найти с Арионом общий язык… наконец-то), поселение на старом даготском могильнике разрастается и становится полноценным городком, имеющим, помимо крепости, различные службы, собственные поля, небольшую стражу и даже Храм.       Ллеран не особенно распространяется относительно своего статуса; кто-то желает признавать его Нереварином. Кто-то - нет. Энтузиасты решили выстроить Храм Трибунала в Тель Увирите? Ну что же, почему нет. Решили поставить рядом Часовню Капитана Неревара? Отлично. Для многих это важно… Запретом проще оттолкнуть, чем привлечь.       Всё равно эшлендеры Увирит обходят десятой дорогой, и только Эрабенимсун испытывают что-то вроде благодарности.       А вот бывшие Спящие и Видящие валят валом.       Первые приходят почти сразу, как кончаются моровые бури. Потом приходят еще и ещё, и Эдди, на чью голову сыплются все эти проблемы, вынужден назначить нового кастеляна и нанять ещё воинов в стражу. Не женщин. Прибывающих иногда приходится утихомиривать кулаком, и при всей любви Эдди к женщинам, ничего лучше громил-наемников из пустошей ещё не придумали.       Не известно, что притягивает бывших Видящих в Увирит, но у Эдди есть предположение: это сам Атерас.       Многие данмеры, узнавшие о своей истинной крови, не смогли вернуться к прежней жизни и прежнему Дому. Многое в словах Дагот Ура было ядом… но была и правда.       И именно эта правда запала глубоко.       Шестой Дом проснулся - этого не отнять. Кто-то счёл свою кровь позором и решил всё забыть, но кто-то стал искать себе подобных. И остатки, отголоски, отзвуки Песни привели их к убийце - и наследнику - последнего Консула.              Ллеран болеет месяц, появляясь на балконе Башни лишь чтобы показаться и обозначить, что жив; проводит дни в бреду и горячке, напитываясь чужеродной магией. Руки у него сперва гноятся, а потом становятся черными по локоть. Целители ничего не могут сделать - но пальцы двигаются, повреждений особо нет. Просто кожа меняет цвет и свойства.       Очнувшись во второй раз, Ллеран почти не выходит из башни, но когда появляется, ходит среди потомков дома Дагот и говорит с ними. Утешает. Обещает. Успокаивает и… принимает первые клятвы верности.       Эти меры не хотели становиться чудовищами, но не хотят и отрицать очевидного. Они иные. Не было бы Атераса, они нашли бы себе лидера, но Атерас - возрождённый ур-Дагот, и они должны чтить его.       Возрожденного Неревара они готовы чтить тоже.       Телваннийского мага… ну что же, раз он идёт в комплекте.       Хотя для многих за пределами Увирита титул Нереварина - всего лишь ещё одна чокнутая идея нового чокнутого архимагистра чокнутого Дома Телванни. Что взять с магов-маразматиков, живущих в грибах, а?       Иногда клише даже на пользу.       Смертельно опасных безумцев уважают и не трогают. До поры.       3. Пророк       Святилище Луны-и-Звезды в Увирите формально подчиняется Холамаяну. Это означает, что Мило появляется в Башне пару раз в месяц, делает несколько зелий, ругается на растущую груду бутылок, отправленных Атерасом в окно (жители башни обнесли место их приземления аккуратным каменным заборчиком, и осколки теперь просто копятся).       Храм Трибунала в Увирите формально подчиняется Молаг Марскому. Это значит, что теперь, помимо паломничества к горам Ассарнибиби и Канд желающие ещё могут совершить экскурсию к обители предполагаемого Нереварина! Ну, если хотят прослыть еретиком. Или наоборот очень святым.       Решать благородные сэры должны сами.       Конечно же, паломники приносят проблемы, но Эдди с Ралосом, кастеляном, вертятся за троих, управляя разрастающимся поселением: Хлендриса, внезапно, выходит из скуумного угара и начинает браться за ум - и помогает им привести Увирит в порядок, взяв на себя дела Даготов. Поклонники Нереварина стараются общаться с Ралосом, а не с Теманом, который берет на себя дела Телванни.       Где разные силы, там спрос и предложение - Увирит говорит разными голосами, отстраивается, трогует, спорит и кажется, ни минуты не спит. Единственно что - сюда редко пускают людей и вообще н’вахов любой расы.       Не стоит им заходить на неспокойную землю.       Лучше бы им убраться вообще с Вварденфелла.       Проходят месяцы, за которые Ллерану приходится волей-неволей выбираться из уединения, все теснее сотрудничать с Сариони и Мило и всё меньше бывать в своей Башне. Отношения между Холмаяном, Храмом и Увиритом - апофеоз нестабильности, но Нереварин оказывается весьма неплохим жонглером. Общественное мнение - что флюгер. Данмеры не знают, роптать или радоваться, верить или не верить; Храм желает сохранить статус-кво; Вивек безмолвствует, запершись в своем дворце, а в Увирите открыто приветствуют Консула Возрождённого Дома, и одно это заставляет ординаторов смотреть на Атераса всё более косо - вопреки вчерашней почти-приязни.       Всё ещё сильнее портит какой-то пророк, объявившийся в Эшленде и проповедующий о том, что Атерас - истинный Возрождённый Неревар, и что Неревар должен очистить земли Морровинда от чужеземцев… Сариони грозит облавой, что может восстановить кочевников против кого угодно, и Ллерану приходится попотеть, держа речи перед каждым из четырёх крупных кланов, призывая к миру и порядку.       Власть - скользкая веревка, что может затянуться и вокруг шеи, но Ллеран умеет заклинать ветер, чтобы дул в нужную сторону.       Следов пророка Атерас не обнаруживает, потому уверяет, что он, Нереварин, желает не войн, а только и единственно блага для данмерского народа. Потому призывает не конфликтовать со своими старыми Советниками и их слугами; тех же, кто принадлежал когда-то к Неоплаканному Дому, он готов принять и исцелить, если они захотят, исправив старую ошибку.       Речи эти нравятся не всем; не все верят, что вот этот чистенький Телванни - возрождённый Луна-и-Звезда, но кольцо и несколько поединков без применения магии убеждают даже самых несговорчивых.       Сариони только губы кривит.       Не желает признавать.       Но Предел снят, бурь больше нет, Вивек все молчит… и уж лучше стремящийся к миру Атерас, что может сам по себе заменить отряд боевых магов, если мир не выходит, чем какой-нибудь идиот на неизвестно чьем поводке.       Клинки, конечно же, тоже наносят Нереварину визиты.       Хотят убедиться, что тот останется стоек и “Возрождённый Хортатор” будет придерживаться про-имперских настроений. Как господин Арион, например. Ллеран отвечает туманно, и в день, когда просыпается от атаки ассасинов Тёмного Братства, сперва принимает их за чересчур оборзевших сторонников Императора - и потому не убивает сразу.       Убивает потом, поняв, что добиться информации невозможно.       “Заказать” его мог кто угодно - но след ведет в Морнхолд, и Атерас исчезает с Вварденфелла.       Его фигура одновременно слишком заметна, слишком неудобна и слишком эксцентрична; все глаза прикованы к Нереварину - и потому внезапное темное пятно по контуру его фигуры почти слепит.       Пророка не слышно с тех пор, как Атерас лично ещё раз подтвердил для всех свой статус.       Тишина - промедление перед боем, но никто не представляет, сколько будет сторон.              4. Король       Нереварин вовсе не зол на то, что Хелсет решил привлечь его внимание при помощи кинжала в спину. Это почти традиционное телванийское приветствие - не сумел выжить, значит, не достоин разговора. То ли король настолько проницателен, что сумел подобрать _верное_ решение, то ли настолько неряшлив, что вздумал избавиться от Темного Братства чужими руками.       Путешествие по канализации под Великим Базаром оказывается для Атераса развлекательной кровавой прогулкой. Гоблины? Убийцы?       Смешно.       Смешно почти так же, как монарх с обрезанными ушами. Неревар-Ворин скупо фыркает, Ллеран кланяется - и прячет сочувствующую улыбку. Что только не сделаешь в миг запутанности и отчаяния. Например, отравишь отца. Годсрич сияет огнями, как слёзы и украшения Равани Ллетан. Король мертв - да здравствует король... король, поддерживающий Империю.       В глазах Нереварина - ненужное, утомительное, изящное препятствие, которое предстоит когда-нибудь сломать.       Атерас добивается его доверия - чтобы убедиться, что того вполне устраивает имперского господство. Сам Хелсет его не интересует: Ллеран хочет поговоить с Барензией. Он улыбается Тьениусу Делитиану, он ищет заговорщиков, попутно узнавая многое о Храме. Например, у Галсы Андрано находятся очень старые счёты с Трибуналом. Такие старые, что никто даже не может предположить; Атерас пользуется ими; слушает о недуге Альмалексии и запоминает. Атерас обрезает или заливает золотом все “Доступные языки”; морнхолдские интриги кажутся ему такими мелкими и простыми по сравнению с тем, на что способен его Дом и не должен быть способен Хортатор.       Хелсет, Хелсет, Хелсет… можно подумать, у данмеров когда-то был король.       Марионетка танцует хорошо, но править детьми Велота может только тот, кто готов пустить в ход собственные руки. Атерас покупает молчание недовольных за монеты, заставляет запомнить себя - и подаренную жизнь, но ему самому приходится иногда подниматься в снятые комнаты и проводить пару часов в медитации. Очень сложно сохранять доброжелательное лицо, видя алтари Имперского Культа в центре Морнхолда.       В центре Альмалексии.       В столице Велотиида.       Каждый день приближает его к решению, которое для Ворина и Неревара было бы единственно возможным, и теперь становится таковым для Нереварина.       Когда он видит Барензию, всё ещё прекрасную и всё ещё желающую оставаться значимой фигурой на поле, решение становится окончательным. Ложь или правду написал о ней Плинтиус Меро, если даже лучшие из данмери позволяют себе прогнуться; если вслед за Векхом предпочитают угасание конфликту; если Подлинная Королева держится не за Храм, а за чужаков… что же.       У Ллерана Атераса, выросшего в Тель Восе, никогда не было причин любить имперцев.       Он говорит с Федисом Хлером, и с Гависом Дрином, первосвященником Альмалексии.       Он хочет говорить с той, что на самом деле от крови велоти, не разбавленной нибенийской водой. И после нескольких испытаний с тройным дном - о, он заранее восхищён тем, как Айем умеет разговаривать на языке действий и загадок, ведь все велоти любят загадки - Нереварин получает свою аудиенцию. Входит в Высокую Капеллу, и если бы Федрис Хлер мог, он бы запретил самодовольному Телванни там появляться, но Госпожа призвала его сама.       Он сослужил хорошую службу.       Ярнар и Армион мертвы.       Гоблинская кровь источает слабый запах яда и ила.       Нереварин привычен к грязной работе; говорят, хан Индорил не чурался ее тоже.       5. Айем       Альмалексия, Мать Морровинда, подобна собственной статуе.       Она уже давно пренебрегает условностями тела. Её руки - тела её стражи, её мысли - мысли всех данмеров, её сердце - бьется в такт волнам Моря Призраков.       Морровинд - её дитя, и она готова оберегать его, даже больное и посаженное на имперскую цепь.       Морровинд - её дитя, и как любая мать, Альмалексия бесконечно терпелива, бесконечно горда и бесконечно самоотверженна, когда дело касается благоденствия ребенка.       Конечно же, она в курсе развязки событий у Красной Горы, запоздавшей на тысячелетия. Она скорбит о Ворине и… почти готова снова разговаривать с Векхом-и-Векхом. К чему она не готова - к тому, что смертный, претендующий на звание нового Хортатора, окажется таким наглым и пронырливым.        Когда он входит в Высокую Капеллу, Альмалексия ожидает увидеть типичного зарвавшегося Телванни. Нашедшего хитроумный способ уничтожить Шармата при помощи осколка души Неревара, возможно… ожидает мера, оплетённого мефалиной сетью интриг.       А слышит, ещё раньше, чем видит, ауру ур-Дагота, и на мгновение ей кажется, что сам Ворин каким-то образом обрёл рассудок и спустился к ней из бывших мастерских Кагренака, чтобы успокоить и сказать, что всё кончено.       Но это не Ворин.       У самозванца лицо двемера-полукровки, чем-то и правда напоминающее Неревара - мимолётно, отчасти, скорее выражением, чем чертами.       У самозванца быстрые и хищные манеры и речь мера, привыкшего убеждать и подавать правду в одеждах лжи и ложь в обнажённой непосредственности.       Альмалексия слушает его слова - говорит с ним о заговоре, словно ничего из произошедшего вокруг ЛРХН не имеет значения - говорит с ним о Барензии и её сыне, говорит с ним о мёртвом короле Ллетане. Об Империи и о Вивеке - не говорит.       Самозванец уходит рыться в обломках интриг, а Альмалексия чувствует себя выдернутой из страха, что сковал её, когда Сердце дало сбой… и перестало звучать. Её охватывает жажда деятельности. Она даже посылает сигнал Сехту - получая вежливый отказ от коммуникации, и это привычно успокаивает, но ненадолго.       Они втроем так и обменивались необходимыми вестями уже несколько веков.       Да? Нет.       Жив? Да, пожалуйста, не беспокойся.       Умер? Нет, пожалуйста, убирайся.       Нет? Да.       Ты же и так знаешь то же, что и мы. Зачем тратить слова или время на встречи тела?       Это давно не имеет значения.       Это обретает значение снова.       Покой божественности слетает с них всех, возвращая былые страсти, и Айем понимает лучше других, что может не справиться с собственной горячей кровью: Сехт ушёл очень далеко, трансформировав свои ум и дух в Загадку, Векх устал и раздражён.       Айем впервые за много лет усаживается на трон Морнхолда и смеживает веки.       Грезит.       Пытается понять.       Айем просит самозванца восстановить Норнерен-Дур. Гигантский храмовый комплекс, посвящённый пятерым Даэдрическим Принцам, а именно: Азуре, Молаг Балу, Шеогорату, Боэтии, Малакату и Мерунесу Дагону, что спрятан под Морнхолдом. Ей интересно, вспомнит ли этот Телванни… то, что знал о Норнерен-Дуре Неревар.       Гоблины и Хелсет - такая пустышка по сравнению с тем пониманием, что Айем видит в глазах самозванца, когда он возвращается…       Алтарь даэдра в Морнхолде, Крепости Скорби для всех недов, восстановлен - её, Альмалексии, словом и силой. Это истинно важно.       Айем приказывает самозванцу проникнуть в Бамз-Амсшенд. Она следит за пробуждающейся памятью, кроша камень подлокотников пальцами, она желает видеть его каждый новый раз всё сильнее. Она желает, чтобы Истинное Пламя засияло снова и сожгло ему ладони.       Она никого не принимает и считает часы, развлекаясь тем, что пытается задавать Векху вопросы, но Воин-Поэт молчит ещё решительнее, чем Заводной Бог.       Самозванец с лицом полукровки - не её муж.       Они с Сехтом изучали тела иных самозванцев.       Они с Векхом рассматривали их души.       Они знали, что Неревар мертв, стёрт, сколот, у его духа нет лица, чтобы быть опознанным, у него нет языка, чтобы он говорил, у него нету стоп, чтобы касаться земли, или сердца, чтобы задать тон, а Хортатор разделен натрое и впитан АЛЬМСИВИ. Трибунал есть Хортатор Велотиида. Так было, но так перестаёт быть.       Когда Ллеран Атерас приносит ей клинок, Альмалексия скалится в ужасе.       Ей хочется надеть маску - как настоящее своё лицо, потому что кажется, Ворин Дагот вернулся из мёртвых, жертвуя духу своего возлюбленного недостающие части, и теперь Неревар не отделим от него и обрел новую возможность завершить начатое.       Нужно было убивать даготского чародея тщательнее.       Только вот теперь Айем не уверена, что не присоединится к нему в его ненависти.              Пусть он спасает Барензию от неуклюжих убийц, желая узнать больше; пусть плетет свои ловушки; пусть не подчиняется напрямую - в его действиях угадывается знакомый почерк.              6. Маска       Нереварин смеет играть с ней. Словно не признает богиней, пусть и теряющей статус - но кто окажется так безрассуден, чтобы оспорить могущество той, чьим именем зовётся сердце Дешаана?       У телваннийского самозванца хватает наглости.       Самозванец приносит ей всё, что осталось от бедного Салоса в камне душ и рассуждает об оттенках, что принял кристалл. Альмалексия помнит, как Неревар Индорил любил рассматривать коллекцию, собранную Ворином, и как сетовал, что не умеет зачаровывать вещи толком.       Самозванец входит в её личные покои, стуча в кольцом на двери один, два и один раз. Альмалексия помнит, как хан отворял двери - не спрашивая, нарушая покой, и как улыбался, садясь рядом - за это можно было простить даже его. Самозванец улыбается иначе.       Самозванец смеётся неприятно, щуря левый глаз, и рождён под знаком Леди, что скрывает так же виртуозно, как пользуется повышенной харизмой безо всякого кольца. Альмалексия помнит, как слишком уж выносливый Мора как-то раз забыл Луну-и-Звезду в Когоруне перед великой речью, но разницы в его словах и осанке не оказалось - просто после выпил чуть больше мацта.       Самозванец носит безделушку Азуры острыми лучами звезды в ладонь - дескать, цепляется, и Айем хочется дать ему по лицу, но отрицать все эти мелочи уже бесполезно.       Самозванец знает, что если взмахнуть Истинным Пламенем, зажав рукоять особым образом, пламя сможет отрезать имена от их основы.       Он также знает, что если провести ладонью у основания шеи Айем, где позвонки, и чуть слева, можно нащупать старый шрам, который она не желает вывести - и дерзости этого злокрыса хватает, чтобы подойти и проверить.       Самозванец выглядит, как Ворин-Неревар, и Айем и тянется к нему, и боится - той старой, забытой своей частью, что вместе со всеми кимерами страшилась темноты и приносила жертвы Боэте, сражавшемуся с порождениями неизвестности. Тонкие белые отметины на двемерских губах Атераса кажутся Альмалексии печатью молчания, которую не разбить, и её стоило бы выгрызть, сломать, уничтожить.       Почему он не говорит прямо, чего хочет? Его разум закрыт.       Неревар не мог возродиться снова. Они с Сехтом лично позаботились об этом; псиджики не ошибаются. Власть оказалась в правильных руках, а удар был нанесён третьей стороной - даже тот, кто ценил Неревара выше всех, согласился, что его смерть стала необходимостью!       Необходимой жертвой для блага народа.       Необходимой и тотальной.       Сота принял решение, Айем приняла его мудрость, Векх нанес удар.       ...Самозванец спрашивает, подходя слишком близко, понравилась ли Айем Песня-без-Яда, и Айем видит, что на его руках вновь живут гхартоки - сделанные пеплом, кровью и чернилами Когоруна. Руки эти знакомы ей и когда-то были желанны; тело словно обретает собственную волю, а воля ума страшится поддаться ловушке.       Тронет ещё раз - попадёт за решётку.       Она не будет унижаться до драки.       Драка обозначает новые прикосновения.       Ей хочется выцарапать алые глаза данмера, но за ними - пугающе - сияют давно погасшие радужки караванщика, и в них отражается _Истинное_ пламя.       Хортатор жив снова.       Не-возможное происходит само собой; как трое Трибунов могли проворонить подобное?..       Айем страшно - и Айем кажется, что ей вернули собственную душу.       Оказываясь то ближе, то дальше, Телванни осыпает её тончайшими сходствами, что жалят, словно невидимые насекомые. Хочется снять их с кожи. Хочется проверить. Айем ненавидит себя за само допущение возможности, и ей становится проще думать о Нереварине, как о выгодном, но стылом союзнике, когда Атерас напрямую высказывается о своей нелюбви к Империи.       Об этом стоит поговорить позже, когда Хелсет и его матушка угомонятся.       Оказавшись одна в своих покоях, Айем удивлённо рассматривает предметы декора ещё кимерской эпохи. Боги не отдыхают. Боги не предаются праздности, печали или удовольствиям; Векх, может быть, и играл с этим, но не она.       Не Альмалексия.       Векх был её третьим и последним любовником. Так и должно было остаться. Почему старые значения покидают свои гробницы?              Что ж, Айем хвалит себя за решение избавиться от Барилзара заранее, потому что он мог знать слишком много. Лучше забрать у бывшего ученика Тайны ключ, чтобы он не попал в чёрные руки… теперь.       Айем решает: Барензия, старая хитрая течная сука, тётушка для её дитяти, что пытается кормить данмери байками о своем величии, подождёт. Всё подождёт: Сехт должен знать.       Сехт должен знать, а самозванец на какое-то время… отвлечься.       Руки Айем чуть дрожат, когда ключ поворачивается в Замке; и озноб, и дрожь, и обломанные ногти, и морщинки у глаз - ничто по сравнению с возвращающимся жаром даэдрической крови.       Альмалексия хочет смеяться и сражаться снова; Альмалексия скидывает пелену милосердия, как плащ из лебяжьих перьев, и отражается в полированных поверхностях Заводного Города такой, как была когда-то - хищной, прекрасной и голодной.       Сехт, воистину, должен знать - и разделить с ней празднество.       Осталось ли в нём прежнее? Осталось ли, что приветствовать по другую сторону трёх эр?       Сехт приветствует её и даёт ей оружие.       Сехт тоже помнит.       8. Векх       Срочное донесение, доставленное Эдди прямо в Морнхолд, доводит Ллерана до белого каления.       У него попросту нет времени на решение хозяйственных вопросов; попав между Беранзией и Альмалексией, меньше всего думаешь о том, что в собственной крепости какое-то хулиганье разграбило Храм и понаписало на стенах всякого.       - Повесить, - равнодушно произносит Атерас, переходя к следующим бумагам и в итоге всовывая их в руки Теману все.       - Но, сэра…       - Воров и предателей следует вешать. Или ты предпочёл бы сжечь?       Эдди уходит, предпочитая не провоцировать своего патрона. Уж что-что, а с заклинаниями огня Атерас больно на короткой ноге. Конечно, даже этот Телванни не настолько безумен, чтобы швыряться огненными шарами направо и налево - но… Эдди бы не был таким хорошим Голосом, если бы не умел вовремя затыкаться.       Трое воров, взломавших обчистить бывший храм Трибунала, при прежней власти были бы посажены за решетку, ободраны до нитки, высечены - и отправлены на все четыре стороны.       Приговор уже подписан, когда за них вступается каноник области.       Эдди приходится снова вертеться, отразить подносом для бумаг средних размеров морозный осколок - и согласиться открыть для Архимагистра портал сразу в Вивек.       Какой-то каноник смеет вставлять ему палки в колеса при управлении собственной землёй, ещё и когда у него НЕТ ВРЕМЕНИ на препирательства.       Что ж; может быть, настало время не только нанести краткий визит в Увирит, но и посетить столицу.              Ллеран прекрасно замечает, как меняется Альмалексия, и откладывать разговор с Вивеком дольше нельзя.       Он не желает слушать чушь, которую Сариони несёт об уединении Воина-Поэта и попросту вышибает дверь - особенное удовольствие испытывая от того, что может, благодаря напитанным силой корпруса мыщцам, сделать это голыми руками.       Сариони уносят - лечить сердечный приступ. Ну и поделом.       В Храме темно.       Вивек больше не левитирует в центральном зале; Атерас находит его в задних комнатах, рассеяно сидящим на ковре среди подушек - у пустых листов бумаги.       - Я хотел написать эпитафию, ты знаешь, - встречает его Воин-Поэт. - К твоему приходу она должна была быть готова… но у меня ничего нет, кроме воздуха.       - Воздуха, свободного от мора.       Атерас садится рядом.       Векх смотрит словно сквозь него.       - Здравствуй, хан. Мне называть тебя так? Можешь убить меня, если хочешь.       - Зачем? Ты не закончил своих стихов, кому бы ни писал их.       - Тогда я постараюсь хотя бы начать.       Лёгкая улыбка замирает на устах; Векх истощён, но по-прежнему красив, хотя в каждом жесте сквозит усталость.       - Предел пал. Наши мертвецы вернулись в Некром. Теперь в моих руках только большой камень и старое копьё. Стоило бы уронить и то, и другое, но я не люблю пышных надгробий.       - У меня есть план для нас всех, Советник Вивек - если ты готов сделать ещё одно усилие.       - Почему ты веришь мне?       - Потому что у нас всех не осталось обходных путей. Вварденфелл умирает, прекратились бури или нет; неды жрут нашу плоть и кровь; сами данмери заражены, словно квам-рабочие, поражённые болезнью черной гнили.       - И что ты прикажешь мне делать, хан?       - Поговори с Айем; ей непросто. Поговори с Сехтом. Мне нужен Совет и нужен сейчас.       - Не многого ли ты просишь?       - Не многое ли вы утратили за это время?       Вивек смеётся. Он знает, что последует за желаниями пробуждающегося Хортатора, пусть даже они безумнее, чем желания Шармата.       Сил спорить у него попросту нет.       Он поговорит с Сехтом, своим учителем, другом, тем, перед кем он в вечной расплате и в вечном не-напоминании о долге.       Он поговорит с Айем, своей возлюбленной сестрой, своей болью, не-своим ханом, отвернувшейся от него в час неудачи.              9. Дравен       Прежде, чем отправляться в Заводной Город, Ллеран вынужден решить дурацкие проблемы в Увирите.       Казнить трёх проходимцев или нет - вот великая, нерешаемая задача!       Молаг Марскому канонику стоит зарубить у себя на носу, что лучше не лезть в дела Телванни… и Даготов. В дела Нереварина лучше вообще не лезть.       Жалкий редоранский жук.       Нервы Атераса и без подобных выкрутасов подвергаются ежедневным испытаниям на прочность. Сперва он отправляет официальную бумагу, жертвуя Храму Молаг Мара солидную сумму - прекрасно помнит, в каком поганом состоянии гостиница Святого Велота, где ремонт, судя по всему, последний раз при Велоте и происходил - потом уже менее официальное письмо, в котором выражает всё, что думает по поводу ослабленных мер к оскверняющим любые _данмерские_ святыни.       Из обсуждаемых нарушителей двое - н’вахи, и пощады им быть не должно и не может.       Каноник отвечает коротко, ещё раз призывая задуматься о милосердии и спрашивает о возможности личной встречи.       Атерас рвёт письмо в клочья.       В приёмную Храма он попадает, пользуясь порталом из приложенного свитка - быстро и разъярённо заставляет устроить себе аудиенцию. Секретарь каноника - строгий и почти седой мер - мужественно спорит, отнекивается и тянет время, но затем из-за дверей раздаётся спокойный и доброжелательный голос, приглашающий войти.       Атерас немедленно отзывается на приглашение, влетая в кабинет с нарочито неприязненным видом.       Влетает и словно врезается в стену.       Священник сидит за столом полностью одетым, в накидке с капюшоном, скрывающим волосы, и на глазах у него повязка слепца, но не узнать лицо с синими татуировками Вечного Стража Ллеран не может.       - Ты, - хочет сказать Атерас, но глотает звук.       Каноник улыбается, произнося официальное приветствие, с силой растирает, выламывает пальцы.       Потом сводит их вместе. Атерас помнит их прикосновения - как из какой-то другой, дикой, жуткой жизни.       Перед ним сидит призрак.       - Я тебя искал, - говорит Ллеран.       Вина наваливается огромной ледяной глыбой, тает, капая обжигающей кислотой за шиворот.       Призраки не разговаривают. Не дышат. Не жгут благовония.       - Седура Атерас, - Дравен тонко улыбается, и Ллеран не знает, что это обращение и улыбка могут означать. - Я скромный каноник Молаг Мара, избранный от дома Редоран. И я очень благодарен за ваше пожертвование. И за милосердие.       - Нелс.       Возрождённый Неревар пасует перед чужим возрождением; какая ирония.       Имя не вызывает у каноника ничего - ни дрожи, ни заминки, но глаза скрыты повязкой, потому многое не прочитать. Зачем вообще встреча, если Дравен не желает переступать через официоз?       Откуда он, скамп подери, взялся?       - Отчеты об использовании средств, конечно же, будут предоставлены нашей канцелярией в срок; вот, оказывается, некоторым вещам и у имперцев можно научиться...       На документах подпись - Селам Дравен.       Данмер с повязкой на лице ставит её размашисто, определяя сперва ладонью, где кончик листа. Он наверное может так подписать, что угодно, но Ллеран видел секретаря. С таким только попробуй пронести в кабинет подложные бумаги - самого вынесут вперед ногами.       - Мне кажется, я забыл заполнить формуляр, - лжёт Ллеран, чтобы иметь возможность подойти поближе и наклониться над столом - и оказаться рядом с каноником.       Не коснуться, ведь… если НЕТ, то подобное поведение окажется не просто странным, а СТРАННЫМ, даже для Телванни.       Нельзя надеяться на свою память, хотя кажется, изучил когда-то его тело, его душу, страхи, надежды - всё изучил на ощупь, впитал в себя...       И сомнений не остаётся. Ллеран узнает даже запах, и именно запах, а не звук, не форма и не движение его окончательно убеждают - предприимчивый каноник - именно тот Дравен, который ему нужен, пусть и назвался именем отца.       Никакой он не Селам.       Его выдаёт островато-свежий, чуть болотный аромат коды, на который отзывается не только Ллеран, но и иные слои души, и подобное уже совершенно невыносимо.       Те дни на пороге - те дни полного смятения души, затмения, Зова, мора и отчаяния - ещё не так далеки. Они ещё здесь, в золотых руках Альмалексии, в отзвуках столичных интриг и в глазах потерянных потомков, наполняющих Увирит, словно новый Когорун.       Ллеран пытается приподнять капюшон - и каноник ловит его руку, но оттолкнув, тут же обрывает контакт.       - Седура Атерас, прошу извинить меня, но я довольно ограниченный по здоровью мер. Боюсь, мне следует немедленно вас покинуть; не сочтите это неуважением. Лишь необходимостью.       Дравен покидает собственный кабинет, не зная, что задел своего посетителя - и тот успел увидеть выбившуюся из-под капюшона рыжую прядь волос.       Бегство поспешно - но оно лучше любого признания.       Дравен выжил.       Каким-то чудом проклятый, заражённый корпрусом Дравен, который должен был стать упырем и сгинуть, выжил, не успел обратиться, да ещё и из скромного подай-принеси при гарнизоне Башни Рассвета стал за пару лет достаточно высокопоставленным лицом.       Разорваться теперь что ли между Молаг Маром и Морнхолдом?       Ллеран только и успевает, что выругаться, как амулет, зачарованный на сигналы от Темана, начинает раскаляться.              10. Купол              Сехт хохочет впервые за три сотни лет.       Альмалексия не рада, но упускать такой шанс нельзя - скрип и сип, исходящий из ссохшегося горла Сота Сила, когда-то был вполне приятным звуком.       - Вернулся? Даже чуть позже, чем я думал. Но эксперимент удался, моя дорогая Айем, - Заводной Бог весел, и перемещается по куполу, скользя на силовых кабелях и троссах. Он превратил своё тело в функциональный механизм.       Айем больно было видеть, как это происходило. Потом стало всё равно.       Сейчас она чувствует равнодушие-злость-равнодушие.       Она знает, как справляться со злостью.       Вокруг всё вертится и шуршит, иногда лязгает, напитанное неведомыми чарами.       - Хортатор ускользнул от нас, потому что мы опустили руки. Я говорил тогда Яхезису, что нельзя контролировать код; он самоорганизуется и дописывает себя при потере кусков.       - Сехт, меня не интересует длина мха на ваших пари!       - Ты боишься Нереварина? - Сота подкатывается к ней совсем близко и зависает на расстоянии локтя от лица. Его голова поддерживается специальным креплениями, как и тело - каркасом. Без магии жизнь бы давно покинула столь редуцированную оболочку.       - Нет.       - Тогда почему бы тебе не познакомить нас? Мне даже интересно. Векх говорит, он Телванни.       - Векх говорил с тобой?       Айем чувствует равнодушие-ревность-равнодушие.       - Да. Вынырнул наконец из метафорического запоя и перестал использовать Башню, как скалу для прыжков на глубину. Он предлагает встретиться. Воссоздать Совет.       - С какой целью?       - С той же, с которой я работаю здесь в одиночестве уже… да, пожалуй, лет пятьсот… надо спросить Дивайта. У него есть ужасная привычка следить за временем. Велотиид стоит перезапустить. Накопилось много ошибок. Чудовищно! Меретически много. Нам не хватало всего пары элементов, и вот…       Ничего не понимая, Айем обходит по кругу док-станцию, над которой Сехт перемещается от пульта к пульту, управляя Заводным Городом, как хороший погонщик - силт-страйдером.       - ...и вот все линии сходятся в одну. Сейчас идеальное время, лакуна, выдох бога перед тем, как Сердце найдет себе новое пристанище. Тишину стоит слушать, Айем. Красная Башня - словно нацеленный в будущее окуляр.       - Ты удивительно разговорчив.       - А ты удивительно молчалива. Нереварин сделает тебе предложение; Хортатор готовил его так долго… и теперь ему нужны все руки, которыми он когда-то касался Нирна. Ответь согласием.       - А затем?       - А затем предложение сделаю я; ответь согласием тоже. Тайне не пристало присутствовать при собственной разгадке.       Сехт снова сипит и хрипит, считая сказанное удачной шуткой.       Кожа, виднеющаяся среди протезов и экзоскелета, даже не серая - черная.       Айем удерживается от того, чтобы содрать с него маску-респиратор. Заводной бог не имеет ног, рук, губ, внутренностей, лишних воспоминаний и изъянов. Он - идеальная конструкция, не испытывающая потребностей во сне, пище, любви или физической активности. Он избавлен от влияния случайностей; чистый разум, завершающий поставленную перед собой грандиозную задачу.       Кимеры всегда одержимы чем-то.       Алаксон, “совершенство” предков - жалкая глупость по сравнению с тем, на что способны страстные дети Велота; Айем восхищена Сехтом и скучает о времени, когда можно было обнять его.       Так жаль, что придётся взять в руки меч и надеть маску своего Отца-Матери - не сейчас, но так скоро.              11. Полдень              В номер гостиницы для паломников, И ТАК не предназначенный для птиц настолько высокого полёта, как Архимагистр Телванни и… эмм, Нереварин? - входить страшно.       Меряющий убогую комнатёнку шагами данмер не просто рассержен, он страшен, и температура воздуха вокруг существенно выше нормальной. Чихни не так - все взлетит на воздух.       - Мутсера Атерас, в-в-вам записка…       Записка сама выпархивает у слуги из рук, а дверь захлопывается перед носом. Ралис только хмыкает, радуясь, что не служит “этим Телванни” - то, что для них пустяк, кому-нибудь бы пережгло ману на неделю вперед. Телекинез, ишь ты!       На клочке бумаги пляшут буквы даэдрика - именно пляшут. По их неровности и тщательности, по тому, как они наползают друг на друга, можно понять, что писал слепой.       “Прошу ещё раз извинить незапланированное завершение нашей с Вами встречи, мутсера. Если у вас ещё остались вопросы относительно благотворительности - или вы вдруг пожелаете обсудить нечто иное, я буду рад принять вас в квартирах Храма, завтра, в турдас, после полудня…”       ...Ллеран помнит весь тот год не то, чтобы смутно, но осколочно - что-то впилось в память так, что не вытащить, что-то раздробилось в стеклянную пыль и нельзя тронуть, чтобы не обрезаться и долго еще потом не вытаскивать из-под ногтей тонкие иглы.       Нелс Дравен - рыжеволосый редоранец, сын Вечного Стража, заболевшего корпрусом, что унаследовал участь отца… он просто не мог выжить. Не мог.       Теперь думать о нём - посереди закрутившейся свистопляски с Живыми не-Богами - как наглотаться воды, нырнув на глубину.       Призрачный Предел стал тогда для Атераса чем-то особенным - и правда Вратами между собой-прошлым и тем, чем он стал теперь. Не-Нереваром, не-Ллераном, не-Консулом Дагот и не-кем-то ещё. Нелс же послужил привратником: именно он, а не загадочный имперский солдат, подаривший монетку на счастье, или легионы корпрусных тварей. Ллеран комкает записку в руке. После полудня, значит. Ещё шесть часов…       Приходя на ум, оседая на языке, имя Дравена делает его беспомощным: да, от мора погибло безумное количество меров, но не с каждым из них сам Атерас был откровенным. Не с каждым из них хотя бы пытался… пытался быть собой… не каждого из них он бросил умирать.       Мысли - как ловушки на алита. Острые колья, торчащие из земли.       Ллеран привык быть один, и сама вероятность, что для Дравена встреча может значить нечто, кроме обмена обвинениями и неловкостями, немыслима.       Но не пойти нельзя.              “Квартиры Храма” - довольно жалкие каморки, как по мнению Атераса, ничем не лучше, чем паломничьи норы. Даже для управляющего всем Храмом не нашли нормального жилища - или решили, зачем слепцу роскошь?       Открывает ему слуга - и тут же уходит, оставив мутсер наедине - двух более непохожих меров сложно найти.       Рослый, крепкий, просто лучащийся магической энергией Ллеран одет дорого и со вкусом; невысокий, гибкий, мягкий Дравен укутан всё так же, в накидку с капюшоном, в типичные храмовые обноски. Только повязку снял.       Глаза у Нелса вроде бы открыты - но склеры белесые, мутные. Он способен различать тени - и только. Световые пятна и движение, может быть. Толку мало.       Он и правда заводит сперва речь о делах, о пожертвованиях…       Ллеран не особенно слушает.       Время - его время, оторванное от тысяч дел - утекает сквозь пальцы, он итак непозволительно задержался здесь. Он не слушает, что каноник говорит, делает к нему, шаг, ещё - Нелс отступает назад.       Натыкается на стул, ощупывает, оставляет беспокойные руки на спинке.       - Послушайте, сэра…       - Дурака не валяй.       - Ллеран.       Молчание. Ещё шаг, и стул, который только чудом не ломается от пинка.       - Послушай, ты знал меня… другим. Время и… болезнь…       - Запретишь даже коснуться?       - Не… запрещу.       Ллеран осторожно переводит дух - не спугнуть бы. Как с ним теперь обращаться?       Дотронуться до плеч, скинуть капюшон, отвести непослушные волосы - ох, зачем же он прячет такую красоту - всмотреться в невидящие глаза, потом притянуть к себе за пояс.       - У тебя аура жгучая, словно лава, - тихо говорит Нелс, упираясь ему в грудь ладонями. - Жуткий ты стал, Нереварин.       - Боишься?       - Да.       Дравен весь напряженный, неподатливый, чужой.       Ллеран чувствует, как ему сдавливает горло. Он опускается на колени, утыкается Дравену лицом повыше пояса, обнимая за бёдра. Хочется ругаться. Орать. Поджечь что-нибудь.       Вина жрёт его, словно кагути, заживо.       Пусть время утекает рекой.       - Что вы… что ты… во имя Трёх, встань, пожалуйста, встань!.. - Нелс испуган, пытается поднять его за плечи, но хватка у Атераса, чьи мышцы напитаны божественной благодатью корпруса, сильна… и встречает не менее сильную.       Ах вот, значит, что.       У каноника есть своя маленькая тайна.       Передавливают друг друга молча, отчаянно; Ллеран всё равно побеждает - и слышит, как Нелс сдается, выдыхает шумно, касается дрожащими пальцами его волос.       - Не хотел я, чтобы ты меня находил. Но сам… не смог не…       - Почему?       - Вот поэтому. Ты сейчас почти равен Трём. Ты исцелил меня, исцелил Морровинд, уничтожил Шармата и освободил Сердце, остановил пепельные бури.       - Меня тошнит от этого, Дравен. Как и от того, что я тебя оставил.       - Разве был иной выход?       - Ты ушел от вопроса.       - Сперва встань с пола. Негоже хану моему Неревару стоять на коленях перед слепым.       Ллеран, конечно, встаёт, и Нелсово счастье, что он не видит, насколько красноречиво на лице Атераса написано всё, что он думает о Нереваре - и какой старой болью отзываются слова о “моём хане”.       Что-то не так с этими словами, с самой фразой, она чужая - не Дравенова, каноник открывает рот, чтобы что-то ещё сказать, только Ллеран кладет ему палец на губы. Даже поцеловать - страшно, но если не сделать… то сгоришь сам, только пепел останется.       Проклятые пепельные метафоры в красно-пепельном аду проклятого Вварденфелла.       Нелс отворачивает голову.       Затормозить Ллеран едва может - его легко вывести из себя, как кажется, но на самом деле любую показную истерику он может прервать за секунду. Ровно потому, что настоящей разыграться не даёт никогда - а вот сейчас она не спрашивает.       “Привратник” жив и помнит его.       “Привратник” видел его настоящим и не испугался.       Почему боится сейчас?       Почему?       Вина огромна, а опознать прочие чувства попросту не получается.       Ллеран осторожно ловит его за подбородок, целует в челюсть. Дравен обезоруженно стонет, но удерживает Атерасу руки. Не даёт себя стиснуть или потянуть за тесьму на одежде. Борется опять - кажется, с хорошей драки всё и началось?       Когда у Нелса едет завязка на вороте, что-то всё-таки меняется.       Атерас целует его шею так долго и нежно, как только умеет; не пугает больше, гладит только по спине и талии. Успокаивает, даёт к себе привыкнуть, выспрашивает - и получает так мало ответов...       Они оба слишком обескуражены, чтобы получить сейчас что-то большее.       Дравен откровенно боится, но держит своё водное лицо...       - Ты живёшь здесь? Нелс, ты живешь здесь?..       - Да… много ли нужно канонику, если он не увлечен мирским?..       - Пойдём со мной сейчас. В иное место. Пожалуйста. Скажи, что у тебя важное дело.       - Я…       - Проклятье, Нелс, можешь хоть Талосом назваться и пудрить всем головы, но дай мне хотя бы разговор! Хотя бы что-нибудь. Верну тебя твоим святошам, как только попросишь…       Дравен вместо ответа снова улыбается - не было у него такой улыбки, и уж больно она хороша и тверда одновременно - чуть отстраняет Атераса.       Идёт к двери, стучит, вызывая слугу. Передаёт распоряжения: у них с седурой Архиканоником очень важное совещание, которое может продлиться… долгое время. Не стоит их беспокоить.       Возвращается он спокойно, словно только что не казался испуганным. Умеет; научился не выказывать лишнего. Ллеран повидал достаточно политиков и деловых людей - Нелс далеко пойдет, и на удивление, Атерас замечает в его манере держаться что-то знакомое. Подчерпнутое у него же самого.       Ещё ни одно заклинание Возврата Ллеран не читал так внимательно.       Мер в дешёвой храмовой хламиде, которого он прижимает к себе за талию, вряд ли оценит Тель Увирит по достоинству - но говорить с ним в комнате, где на тебя сразу с трёх углов таращатся изображения АЛЬМСИВИ, невыносимо.