- Я не хочу, - сказала девочка лет семи.
- Почему? Ты же всегда любила, когда тебе читают книги, - с недоумением посмотрела на нее худая старушка, которая, судя по всему, давно ее знала.
Девочка молчала. То ли от желания молчать, то ли от усталости — кто ее разберет? За столько лет мало кто смог понять, что у нее на уме. Ни психиатры, ни родители, ни бабушка, что сейчас сидела и с удивлением разглядывала внучку, не могли ничего понять. За все то время, что она находилась с ней, старушка успела сильно похудеть — все время находилась рядом с девочкой, боясь, что если отойдет, случится что-то страшное. Не то чтобы что-то подобное уже случалось, но рисковать все же не стоит. Она лишь ребенок, уверяла себя старушка. И, несмотря на все трудности, должна помнить свое детство хоть каким-то.
- Может, тебе книга не нравится? Если хочешь, я могу и другую прочесть. Какую хочешь? - настаивала бабушка, положив свою ладонь на плечо девочки.
- Нет, - последовал ответ. - Сигмунд сказал, мне больше нельзя слушать слова.
Девочка на две секунды задумалась и добавила:
- Из книжек.
- А кто такой Сигмунд?
Ответа старушка не дождалась. Девочка лишь слегка приподняла брови, при этом сохраняя равнодушие на лице.
- А что ты хочешь? - сдалась женщина.
Девочка приоткрыла рот, но затем сжала губы в тонкую полоску. Еле заметно вздохнула. И только потом ответила:
- Пить. Воду.
Старушка тут же встала со стула, выронив книгу, что лежала у нее на коленях, и побежала на кухню. А в таком-то возрасте, еще и со слабым сердцем, этого делать не стоило бы. Она прекрасно это понимала, но считала, что ее срок уже почти истек, а вот внучке еще нужно пожить в этом мире. Так, чтобы в старости было, что вспомнить, причем, это будет что-то хорошее. Чтобы ее жизнь не отличалась от жизни любого другого человека. Дислексия — ерунда. Да людей с этой болезнью — миллионы! А значит, моя девочка — нормальный ребенок, просто у нее есть некоторые проблемы, не более. Немного замкнутая, но это ничего — пройдет со временем.
Налив в стакан холодной воды, старушка вернулась в спальню девочки. Та уже успела закрыть глаза и перевернуться на правый бок. Похоже, заснула. Оставив стакан на тумбочке рядом с кроватью, бабушка вышла, чтобы помыться, пока есть возможность. Конечно, нужно торопиться — мало ли, проснется ребенок и поймет, что находится в полном одиночестве? Такого допустить нельзя. Дай Бог, чтобы она поспала подольше, подумала старушка.
Сняв с себя одежду, она ненадолго остановилась перед зеркалом. Волосы серые, как грязный снег весной, морщинки на лице. Глаза уставшие. Видны ребра. Руки худые. Словно анорексичка. Она выглядела бы другой, будь родители девочки сейчас здесь, с ними. Но так уж вышло, что им пришлось оставить дочку с бабушкой на какое-то время. Конечно, они вернутся, и тогда можно будет отдохнуть. Да только доживет ли она до этого? Безусловно, доживет. Обязана. Отправься она на небеса, кто будет присматривать за ее внучкой? Это тебе не кот, который сможет жить самостоятельно, без хозяев. А значит, пока я не выполню свою миссию, нет мне пути в Рай или Ад.
Помывшись, старушка заглянула в комнату девочки. Та мирно спала, видя во сне что-то яркое и необычное. Она говорила, что в этом мире ей слишком некомфортно. Мрачно. Она чувствовала себя чужой и уже где-то три с половиной года не выходила из дома. Большую часть времени она лежала в постели, иногда выходя в гостиную. Зачем она туда приходила — непонятно. Просто вставала на маленький журнальный столик и стояла так около минуты. Затем возвращалась в свою комнату, не говоря ни слова.
Старушка, убедившись, что девочка в ближайшие минуты не проснется, решила спуститься вниз и проверить, не пришло ли каких писем. Осторожно спускаясь, так, чтобы пол не скрипел, она подошла к двери и обнаружила какие-то бумаги в почтовом ящике. Взяв все, что было, старушка поднялась в комнату девочки и, сев на мягкое кресло, стала рассматривать письма. Одно — от дочери, что сейчас находилась с мужем в командировке. Пишет, что работать все тяжелее. Муж очень устает, на отдых практически нет времени. Просит передать привет дочке. Любит, целует. Обещает вернуться как только появится возможность.
Положив лист обратно в конверт, старушка положила его на колени и принялась за второе письмо.
Оно было даже не в конверте. Старый желтый лист в клеточку, в правом углу — след от чего-то жирного. Похоже на подсолнечное масло. На несколько секунд о чем-то задумавшись, а потом заметив, что рука внучки зашевелилась, но, благо, просыпаться девочка не собиралась, старушка стала читать письмо.
«Касси, ты задерживаешься. Бабочка за стеклом практически полностью стала золотой, а Меркурий вот-вот взорвется. Более того! Вода на Марсе практически исчезла. Кто-то говорит, что она выливается во Вселенную. Как водопад. Только вот куда приземляется эта вода — неизвестно. Торопись, Касси. Иначе все рухнет.
Сигмунд»
Что это, черт возьми? И кто такой Сигмунд?
Сигмунд сказал, мне больше нельзя слушать слова.
Выходит, это один и тот же человек. И почему он называет Кассандру «Касси»? Она терпеть не может, когда ее так называют, хотя и виду не подает. И что это все может значить?
От мыслей бабушку отвлекла Кассандра, что завертелась на кровати.
