A Dramatic Turn of Events

Неужели это… конец? Когда кружение вихря прекратилось, Глен уже не выдержал и просто плюхнулся вниз на землю, не почувствовав её под собой. Он устал, хоть и совершал мало активных действий. Но он, что разводить полемику, чертовски устал, сил уже не хватало, чтобы куда-то еще переться, куда-то тащиться, сквозь эти времена и эти пространства. Глен сейчас с удовольствием бы взвыл и растекся расплавленной субстанцией по поверхности. Он скептично поглядел на траву, которая торчала сквозь его невидимую плоть. Интересно все-таки, почему он не проваливается сквозь земную кору? Трава была мокрая, Глен увидел капли воды, застывшие на зеленых полосках. Видно, недавно прошелся дождь. Тейлор обвел все вокруг усталым взглядом. Господи, куда на этот раз? Что это за место? Серое пасмурное небо над головой, и слышен звук бьющихся об утесы волн. Ветер заставлял трепетать ветки деревьев, а солнце едва пробиралось через полотно облаков. Глен еле поднялся на ноги и, шатаясь, медленно подошел к краю между небом и землей, так контрастно очерченным. Угадал – внизу шумело самое настоящее море. Глен никогда не видел море, хоть всегда любил рассказы о бравых моряков и легендарных капитанах. Никогда – его семья вообще редко выезжала на каникулах куда-то на природу. Так, может, тур по городам Америки. Не более… Море шумело. Было высоко, да так, что у юноши чуть не помутнела голова от осознания – как же долго лететь вниз. Но страх прошел, сменился жадным любопытством. Он глотал ртом воздух, с примешанным к нему вкусом настоящей соли, он старательно прислушивался к мелодии, которую выстукивали волны о каменную преграду. Море, море, как много он о тебе слышал, лишь видал на картинах живописцев и фотографиях во Всемирной паутине. Море, море, символ свободы. Да о какой свободе ты говоришь, когда в бессильной ярости клетку скал ломаешь? Глен заворожено смотрел, как переливался едва приметный солнечный свет на гребнях взбудораженной воды. Это зрелище все-таки не могло его не поразить, обычного парня из самого центра страны, который волнение этой стихии мог видеть лишь в собственной ванне да в проточной реке, проходившей около города. Но как может сравниться хлорированная вода для хозяйственных нужд и грязь реки с величием морского беспредела? Но вскоре Глен оторвал свой взгляд от волн и обернулся. А пейзаж казался застывшим, туманным и серым. Редкий лес, тускло-зеленые елки, деревенские дорожки, протоптанные тропинки куда-то в неизвестное направление, тишь и покой. Где-то вдалеке виднелись старые заборы, все с трещинами и производящие впечатление общего запустения. В небе возвышался крест церкви, спрятанной за растительностью. Спокойно все так, тихо, будто из какой-то идиллии – даже дождь никого не потревожил… «Как все тут… нереально», – поежился Глен. И тут же неуверенно фыркнул – если так думать, что вообще тогда реально? Реален ли Рей, реальна ли та революция? Были ли живыми Сондерс и призрак далекой пустыни Нуэр? Лотта и Андрен? Существовал ли когда-нибудь Лейн и Экер? Кто бы сказал, кто бы ответил… Где же они живут? И относительно их существует ли сам Тейлор? Это прошлое или будущее, настоящее и вообще параллельный мир, вход в который – любая из масок? Да не сошел ли Глен просто с ума от нервов? Поистине фундаментальные вопросы мироздания. Он медленно поплелся туда, куда глядят его глаза – почему-то в сторону той самой церкви. Почему туда? Да как обычно – маска звала его. Ну, хоть что-то не меняется, хоть какой-то закон срабатывал у этих футляров вне зависимости от обстоятельств. «В лучших традициях готического фильма», – мрачно сыронизировал про себя Глен, когда почти вплотную подошел к воротам кладбища. Сельское кладбище, окруженное крепкой серой стеной, было открыто для всех желающих. Было тихо, ни единый звук не разрушал это тягучее безмолвие. Глен не видел людей – он и не слышал их шагов и голосов. Будто вымерло все, что неудивительно – как-никак, а место захоронение. Глен опасливо покосился на открытые ворота и проворчал: - Маска, не наглей. Я туда не пойду. «Все, дошел до ручки» Но злостная личина тянула его туда, где живому место лишь на время похорон родича или знакомца. А уж призраку с другого измерения вообще как-то непристойно. Но она звала – и бедняге Глену оставалось лишь войти внутрь. Тщательно протоптанные дорожки, широкая аллея, надгробья и простые таблички по бокам. Глен тоскливо поглядел на все это и настороженно направился прямо. От любой из масок стоило ждать подвоха. А уж от последней – тем более. И зачем она привела его на территорию, подвластную смерти? Уж не намек ли?.. Глену не хотелось об этом думать. Бились волны. Близко, очень близко – видать, кладбище находилось прямо на утесе. Зачем? Чтобы мешать мертвецам полностью вкусить блаженный покой и тишину? Да что он несет, они ничего не чувствуют. Они же умерли. Верно, умерли? Тут ему совершенно некстати вспомнились всяческие просмотренные на ночном сеансе ужастики, и он скривился, подозрительно покосившись на какое-то надгробье, имени на нем он не запомнил. Нет, как-то глупо думать, что сейчас повылазит всякая нечисть, но мало ли что.… А, кажись, он действительно устал. Он пошел дальше. Маска тянула за собой, а он уже умучился гадать, куда и зачем. Просто шел дальше, прислушиваясь к шуму воды и ветра. Могилы сменялись, имена же забывались через секунду. Что ему их знать – он и при жизни не имел чести быть им представленным. Даты, как ни странно, говорили о двадцатом веке на земной манер. Может, он попал куда-то, но хотя бы в пределах своей реальности? Он не знал – он просто шел. Времени здесь просто не было, будто застыло, растворилось в воздухе, перестали существовать часы и секунды. Внезапно он услышал чьи-то шаги, и Тейлор замер и настороженно огляделся. Никого. Он медленно продолжил продвигаться вперед по дороге, постоянно оглядываясь и косясь по сторонам. Кто идет, кто плывет, кто же ты – призрак неуспокоенный или тоскующий философ? Куда идешь – просто ходишь по аллеям, размышляя о бренности тела и смертности человеческого рода, или ты явился сюда, чтоб посетить своего умершего друга или мать, или отца, или кого еще? Да касалось ли это Глена, который просто пытался понять, куда он попал? Или здесь уместен более вопрос «зачем»? Что тут вообще уместно, почему никто не озаботился придумать кодекс правил для неожиданных путешественников-духов? Тут он заметил могилу, и почему-то его взгляд остановился на ней дольше, чем мельком взор на остальных. Надгробье вещало миру, что здесь лежит некая Исидора Кун, которая прожила лишь двадцать один год – с 1929 по 1950. Конечно, если считать, что здесь время течет так же, как и на земле, и девушка эта пережила войну, а может, вообще тут не было Второй Мировой? Что тут было, что не было – подвластно ли то его ограниченному уму? Внезапно он услышал за собой спертое дыхание и испугано обернулся. Какой-то старик еле поднимался на пригорок, постоянно делая остановки, чтобы перевести дух. Он был стар, очень стар, наверное, лет восемьдесят, никак не меньше. В руках он держал измятый букетик простых цветов: фиалок и даже цикория. Он был одет в простую рабочую одежду, сейчас испачканную грязью и пылью. На глаза была надвинута кепка. Одной из быстрых рыбешек-мыслей Глена была: нужно помочь старику. Но он тут же понял, что не сможет: его опять не видят, это не призрак сам, как Нуэр, и не человек, слишком близко соприкоснувшийся со смертью и миром духов, как Майк Лейн, ни пришедший к ним сам, как Стэн. Это был обычный человек, старый, усталый. Но он упрямо поднимался – прямо к надгробью. Глен посторонился, но маска не дала ему далеко уйти: наплевав на всякие приличия, она заставила его намертво прирасти к земле. Старик наконец поднялся и, чуть шатаясь от усталости, подошел к могиле. Карие глаза, еще живые, но уже затуманенные старостью, устремили свой взор на высеченные буквы. Он стоял так долго, просто, почти не шевелясь. Били волны. Затем он будто очнулся и осторожно подошел ближе, медленно, явно почему-то боясь подходить ближе положенной границы. Неуверенны были шаги старика. Он остановился прямо на расстояние вытянутой руки и снова замер. Затем поглядел на принесенный букет и опустил голову. А затем - еще шаг, и аккуратно положил эти цветы на заросшую травой могилку. - Как ты думаешь, это действительно верное время? – внезапно прохрипел он, обратившись к камню. Глен поглядел на него внимательно. Видно, он знает ее. Точнее – знал. Родственница? Сестра? Жена? Подруга? Узнает ли об этом Глен? А нужно ли ему это знать? Хоть тогда – что здесь ему еще делать, кроме как снова видеть чужую жизнь в самых разнообразных красках? «Подходящее ли это время, когда она мертва, а он – старик?» - Иси… – прошептал старик, и ветер поразительно точно донес Глену это слово. Старик внезапно закряхтел, откашлялся и проговорил тихо, с болью: - Как давно… А даты-то, даты! Сколько прошло…И я не знал, не знал! А ведь было, было время, верное время и ушло, упущено бездарно! Чувствительно сердце старого человека, и маленькая слезка выступила на веке. Он закрыл свое грязное обветренное лицо ладонями. Глен сочувственно смотрел на него, желая, но будучи не в силах помочь. - Иси… – внезапно он опустил ладони и поглядел на надгробье. – Как странно – тебя нет, а я с тобой говорю и сожалею о том, что прошло. Прости уж старого дурака, Иси. Просто я лишь неделю назад вернулся в Мери-Мег, почти шестьдесят лет спустя! Эх, а голова безбожно седа… Знаешь, я бы не вернулся, если бы внук не женился на местной девушке, миленькая, внучка Шерина, я был удивлен, когда узнал об этом. Я бы не вернулся, но внуки, ты же знаешь сама, они, если что в эти башки влетит – не выколотить ничем! Решили, что мне, старому заслуженному рабочему, уже можно и у моря поселиться, воздух, соль и все такое. Брехня! Ну так о чем это я? А о том, Иси, что не хотел возвращаться. Ну а что мне здесь делать? Единственный из знакомых старичков – Дани, да и та глуха, как тетеря, под девяносто ей уже. Он рассказывал ей это, будто разговаривал по телефону с человеком, которого так давно не слышал. И так подспудно желалось рассказывать, рассказывать и дальше, о родичах родичей, о друзьях друзей, о знакомых знакомых. Ностальгический вздох и внезапный щелчок – кремень зажигалки дал огонек сигарете. Разве здесь позволяют курить? Хотя сам Глен бы и не стал бы особо третировать старика, если был бы смотрителем кладбища. А может, просто опять Глен стал слишком мягкосердечным. - Ох, Ис… – он внезапно сокрушенно покачал головой. – А я и не знал… Нет, я понимал, что тебя уже нет на свете: глупо надеяться, что ты прожила так много, как я успел пожить на этом свете. И надо сказать, не так уж и плохо прожил. Нет, я знал, понимал, но я не знал, что молодой ты умерла, Иси! Я думал – встречу сына, дочь, внучков твоих, узнаю у них, что да как. А вот выяснилось – никак. Я не мог даже представить, что ты не дожила до своего совершеннолетия каких-то полтора месяца! Я думал – семьдесят уж точно проживет, эта сильная девчушка! А вот как вышло… сгорела буквально в неделю. Как сложно было узнать хоть что-то про тебя! Твои родичи все уехали после твоей смерти, я еле-еле смог узнать все от Дани – а она, глухая и тугодумная, чуть вообще тебя не перепутала с каким-то Исайром. Но что я хочу от нее, эх… А ведь было время, когда она была веселой и озорной студенткой. Помнишь, Ис? Именно она нас учила лазить по деревьям и летать на тарзанке. Было же, Иси? Было. Когда мы были так молоды… Он замолчал и задумчиво закурил. Дым, тихонько рассеиваясь, поднимался вверх. Глен отсутствующим взором следил за серыми размытыми, разорванными и полупрозрачными лентами, кольцами и нитками, которые струились в такое же серое ватное небо. - Иси, милая Иси… Когда же ты говорила, что там, в дальнейшей нашей жизни нас ждет лишь безоблачное счастье, беспечальность и никаких страданий? Ты заставила меня верить в будущее. Ты была вообще светлым человеком, Иси – хоть и немного легкомысленной, да, порой. Я поверил, я и сейчас верю – благодаря тебе. Ты говорила, мы проживем долгую хорошую жизнь – и я старательно пытался жил, как сказала ты! – старческий скрипучий голос прервался коротким кашлем. – Когда-то мне казалось, что ты есть, ты существуешь… ради меня. Он внезапно посмотрел наверх, на облака, что заволокли полностью небо и так не торопились пролиться дождем. Били волны, упрямо, безудержно – кто бы их освободил… Старик внезапно чуть улыбнулся краешком рта и вскинул руку к небесам: - Какая дрянная погода, верно? Ты никогда такую не любила. Ты любила безоблачную ночь, я правильно помню? Когда звезды наверху будто выстраиваются в замысловатый ряд, непонятный узор. Ты ведь так все это мне расписывала? Я, честно, никогда не понимал твою все эту романтику – она казалась такой по-детски глупой… за что я и был к тебе привязан. Ты ведь когда-то не была так поглощена суетой. Никогда тебя не касались все эти проблемы жизни – а я был очень сильно к ним привязан. Не только к ним, конечно… – короткий смешок. – Что, собственно, умалчивать… Нам и так в детстве одноклассники дружно вслед кричали «тили-тили тесто». Ты не обращала внимания, я – обижался. Хоть они и были в чем-то правы… Ты и так это знаешь, всегда знала. Да. Я тебя любил. Как любит паренек свою соседку по парте. Я любил, как тогда мне казалось, страстно, как никто никогда не любил. Избитая тема. Но тогда я думал, что это действительно сильное чувство. Маленький глупый мальчишка. Ты со мной дружила. Ты со мной была. Будто клубок путеводной нити, я берег все твои слова. Я на что-то надеялся. Глен подошел ближе, не в силах ничего сказать, он даже не смел думать. Он лишь внимал речи и исповеди этого старика, который беседовал со своей мертвой любимой. В это было что-то знакомое, что-то глупое – но ничего смешного. Забавляться тут не было причин – каким бы дураком не был Глен, а над этим насмехаться желания и пороху не хватило бы. Старик снова сделал паузу, чтобы закурить. Повисла тишина, ветки деревьев, подхваченные порывом ветра, скрестились меж собой, листья шуршали, кромками своими режа друг друга. Море шумело, выводя свою песню, которая наверняка не имела отношения к истории старого человека, нет, море знало много таких романтических историй, они уже никак не могли удивить её – все смертные по сути своей люди неоригинальные. Оно говорило о чем-то своем. О чем-то вечном или мимолетном? Кто же разберет… - Я на что-то надеялся… Не знаю, на что я мог надеяться. Мы были друзьями, лучшими друзьями, товарищами. Мне, в принципе, хватало и этого – зачем больше, мы же еще малы для более серьезных отношений. Но хотелось… чего-то. Я чего-то ждал, хранил ото всех тайну, которая сейчас кажется такой наивной и глупой. Я любил и ждал момента, чтобы признаться тебе, что ты мне больше, чем просто друг. Я ждал, где-то «скрывшись в покровах своего сердца», как сказал однажды как-то поэт, кажется, он был глупцом, но что с того – мы все глупы, стоит влюбиться нам. Я ждал хорошего момента, хорошей такой порции романтики, чтобы, как рыцарь, преклонить колено и гордо вымолвить: «Госпожа, мое сердце навек принадлежит вам!» Да вот верное время никогда не подходило – то тебя отвлекал знакомый, то я почему-то находил каждую секунду не настолько подходящей, как следующая. Время меня обманывало. Так прошло много-много дней… Внезапно он хмыкнул и устало посмотрел на надгробье: - О Боже, Иси, я и забыл, что ты меня не слышишь. Ты уж прости меня, маразматика старого, дурака! Я тут разглагольствую, а ты-то все равно не ответишь… Глупо, верно? И чего ради я болтаю… Просто.. ради себя? - Да, – слетело с губ Тейлора, но тот не услышал. Тот говорил, чтобы хоть кому-то рассказать о жизни своей, о любви молодой, о тех временах, когда кровь кипит, ума нет, но зато было задорно и счастливо. А сам Тейлор это мало понимал. Он ведь сам молодой и глупый. В данный момент времени он находится именно в таком физическом состоянии. Но что-то он понимал – отдаленные зацепки. И ему было печально и тоскливо, ведь рассказ старика тронул сердце юноши. Удивительно. Что-то он опять расчувствовался. Кажется, все эти мистические перемещения изрядно ему поистрепали нервы, раз он уже так грустит из-за обычной-то истории – воспоминания старика о своей былой любви. На могиле её. - Да, так и было, – прервал неожиданно отстраненные размышления Тейлора старик, чье имя Глен вряд ли когда узнает. – Чего-то ждал, долго, очень долго, все свое детство и почти все юношество. Но потом я перестал ждать. Почему? Я не знаю… Наверное, ушла любовь. Я научился думать и понял, что, в общем-то, и не любил тебя никогда! Он закашлялся, и снова дым мерно поплыл сквозь воздух. Зачем он курил? Старая привычка? Или просто ему думать так легче? - Да, тогда я любил… думал, что любил. Ждал, ждал, ждал… Пока однажды… я просто перестал думать об этом и мечтать, беспокоиться и накручивать. И просто не стал забывать, почему я так страстно стремился каждый шаг быть рядом с тобой. Да ерунда все это, чепуха, детская влюбленность чаще всего уходит в никуда. И я… после я ушел во мрак, во тьму, потому что там нет тебя… Но все равно, несмотря ни на что – было просто больно. Я думал, я тебя предал. Я думал, это никогда не пройдет. Знаешь, и не проходило! Но недавно… прошло. Потому что я узнал, что тебя, Иси, больше нет. Оказалось, что давно, очень давно, что напоминало о тебе, ушло. Ушло в могилу за тобой… Это небо действительно потемнело, или у Глена зрительные галлюцинации? Это взаправду ветер стал свирепее, аль просто призрак оказался неготовым к пронзающему тонкую субстанцию соленому бризу близкого моря? А кладбище оставалось безмолвным… впрочем, Тейлор уже успел и позабыть, что он находится у церкви. Все его внимание концентрировалось на лишь одном надгробным камнем, где дождь, слезы и брызги моря высекли имя умершей. А ветер очистил камень от пыли, а море – смыло грязь. О Господи, у Глена пошли метафоры для романтического произведения. Что же будет дальше? «Хорошо, что это последняя маска!», – и на языке желчь. Совершенно неискренняя ирония, совершенно неправдивая. И внезапно он понял, что с ним самим сотворилось что-то неправильное, неверное, не то, что должно было произойти с этим обычным юношей. Не то, не то… И смог бы он наверняка спокойно прожить и без этих масок и без всей этой кутерьмы! Что же произошло? Почему ему пришлось?.. Почему он? Почему так неудачно совпали карты? И чья колода, кто её хозяин? Бог? Рок? Дьявол? Раньше Глен не верил в Бога и высшие силы. Теперь он не был так уверен в своем атеизме и материализме. Он уже не был так уверен в существовании реальности – хоть одной из них. Он притронулся к своему лицу. Рельефно сделанная, она на ощупь напоминало ракушечные волны. И почему именно так? Что за цель у этой игры? И на кого она направлена?.. - Однако… – внезапно прохрипел старик, и почти полностью догорела сигарета, он достал портсигар и затушил её. Новую же он не достал. Последние остатки витков сигаретного темно-серого дыма растаяли в таком же сером воздухе. – Я же не сразу это понял. Я долго тебя обожал, Иси. Ты это знала. Тебе это льстило. Но… недолго. Тебе это стало надоедать. Ты меня воспринимала как… друга, соратника по шалостям и играм. Ты не была склонна оценивать меня всерьез. Ты уставала от моего немого обожания, ведь, даже молча, на моем лице было все-все написано! И прятала ты свою усталость от меня под вуалью. Зачем ты молчала, что я тебе приятен, но не более? Зачем давала надежду на то, что когда-нибудь мы не как друзья, а как признанные влюбленные будем смотреть на созвездия в ночном небе и слушать море? Тебе зачем это? Что мешало сказать честно? Ты была и тогда слишком хрупкой – хоть и не было это заметно по твоему вечному задору. Хрупкой, и хрупким ты и меня считала! Ты секретничала, прятала все под безупречной улыбкой. А я… Грустно сказать, но я никогда не знал этого и не понимал. Я никогда не знал, что ты тщетно ищешь слова, чтобы объясниться со мною! А момент все не приходил, и вряд ли бы пришел когда-нибудь… Так и шло время, ты искала пути для объяснения, я – тихо мечтал держать тебя за обе руки. Момент не приходил для обоих, чтобы мне – признаться в любви, тебе – объяснить, что её не может быть. И момент этот никогда не пришел. Я боялся выглядеть полнейшим дураком, ты – боялась, что я это не приму. Так долго мы с тобой играли в молчанку… пока… Мое чувство уходило, как морской песок. Ты почувствовала это. Я охладел к тебе, ты стала немного отдаляться от меня. Мы остались лишь добрыми друзьями. Ты перестала беспокоиться и искать какие-то слова. Ты стала забывать, почему они так понадобились… Ты стала забывать, почему так уставала раньше быть со мною рядом. Так мы уходили друг от друга. А потом я уехал на работу в город. Ты меня даже не провожала, мы простились, как оказалось, навсегда. Год шел за годом, и ты исчезла для меня. Просто я о тебе не вспоминал. Ты будто ушла, ты осталась лишь на затворках памяти. Но… Внезапно он засмеялся. Глен во все глаза уставился на него, думая, что тому нужна помощь, но сам он беспомощен, а его крик не призовет никого в округе! Он нем, беззвучен – лишь такие, как он, могут его услыхать. А здесь их и не было… да и они ничего бы не сделали. Хриплым был голос старика. Затряслись старческие сухие и бледные пальцы. Недолго он смеялся, недолго – закончил также внезапно, как и неожиданно начал. - Я старый дурак, который остался в душе ребенком, – проговорил он уже совершенно другим голосом, скрипучим, усталым, хриплым. – Я сказал, что не знал, что ты умерла от болезни? Я безбожно врал, Иси. Я узнал это почти сразу – Дани сразу же отправила письмо. Оно шло долго, очень долго: произошла ошибка, долго бесхозным лежало на почтамте, я увидел его лишь через пару месяцев. Но было все равно ужасно больно. Иси… вот я говорил, что внезапно охладел к тебе. Это так – но я-то по привычке, по инерции строил иллюзии, что я влюблен в тебя. Я неосознанно мечтал, чтоб все, что напоминало про тебя, провалилось под землю, чтоб я разлюбил тебя... А тут – это письмо… Я был убит горем, чего никто не знал. Я заперся в четырех стенах и думал, что могу так выдержать траур по тебе пару месяцев. Я вышел буквально через неделю. Но я думал, что я влюблен – и страдал по тебе, скучал по той, кого оставил полгода назад в тиши Мери-Мег. Я был страшно ранен, хоть и быстро то залечилось. Я не знаю... Кого я обманывал? Любил ли я тебя тогда или остыл? Даже я не смогу с точностью ответить. Я хотел кричать, будто у меня забрали что-то важное. Наверное, тогда я верил, что продолжаю любить тебя, несмотря на прошедшее время и далекое расстояние. Я хотел кричать, орать, бить посуду – лишь бы меня услышали, лишь бы поняли и вернули тебя на землю. Я кричал на Бога, на ангелов, на звезды, которые ты так любила – а они такие холодные, так ледяно светили мне в насмешку. По ночам я не спал – дежурил и смотрел на небо, которое ты тоже так любила. Будто я хотел чувствовать боль – я разжигал эту самую любовь, потому что видел в ней смысл своего существования. Я истекал кровью, просто… чтобы не быть холодным и бесчувственным истуканом. Я хотел любить – и я выбрал тебя как идеал. А ты… умерла. Просто ушла, мы с тобой даже попрощались не так чтобы очень хорошо – как добрые приятели, но чужие друг другу люди. Тогда я не придал этому значению – даже твои реплики казались мне самыми верными, самыми правильными. И ты умерла! Я не ответил ничего Дани. Я не приехал в Мери-Мег, чтобы увидеть твою могилу. Я остался на работе, остался с компанией своих друзей. Я не видел смысла ехать… тебя там все равно уже нет. А могила… я боялся её. Лишь в этом году переборол этот страх – знаешь, я уже не боюсь всего этого, что связано со смерть – церкви, кладбища, могилы, хотя сама помнишь, как я всячески сторонился этих мест. Это было глупо – но молодым я панически боялся умереть. А теперь-то что бояться? Я уже задержался на этом свете выше положенного срока – вот, даже собственного сына и жену пережил… Знаешь, она была очень хорошей женщиной – доброй, искренней, работящей. Я её любил, действительно любил. Тилли… Я ради нее забыл тебя. Должен был это сделать. Но смог я это сделать лишь через много лет после твоей смерти. Ибо чувствовал себя предателем. Я работал, много работал. И жил… Ты ушла. Ты больше никогда не вернешься, Иси, больше никогда не услышишь меня, хоть я сейчас и распинаюсь рядом с твоей могилой, как старый дурак с мозгами набекрень. Ты больше никогда не скажешь слова утешения и не рассмеешься над моим глупым видом. Впрочем, ты и раньше лишь молчала, Иси. Ты давала мне надежду и веру, ты держала меня в темноте, когда я ошибался. Но всегда ты что-то умалчивала… Там мы долго друг друга обманывали, вводили в заблуждение… Создавая ненужные сказки. И о чем-то все время забывали. Старик поднял голову на небо. Оно все такое же бесцветное, как и было в начале исповеди. Даже и не готовилось пролиться дождем на кладбищенскую землю. Глен отвернулся. Слишком много горечи и полыни, которые заставляли щипаться глаза. Кажется, нервы Тейлора были доведены до состояния полного измождения, раз его сердца тронули все эти слова. Казалось бы, что ему до этого?.. Это ведь даже не трагедия, Исидора умерла так давно, что ныне о ней вспоминать и о ней горевать? Но этот старик вызвал странную жалость и… участие. Даже если эта реальность ненастоящая, то даже тогда она была жизнью – вот с такими мотивами, как смерть, жизнь и любовь. И даже если в фильмах и книгах эти мотивы казались банальными, слезливыми, «розовыми грезами», насквозь фальшивыми – в жизнь они чувствуются в тысячу раз острее… У старика согнулись ноги. У него уже не хватало сил, чтобы стоять и говорить могиле все наболевшие слова. В ногах правды нет. Но ему еще есть, что сказать своей Иси… Тейлор бы с радостью помог ему, подержал за руку, стащил бы стул или скамью из тех, что можно найти в церквушке. Но он слишком хорошо помнил, что он призрак, что ему уже надоело. Зачем его маска завела сюда? Зачем они заводили его в совершенно непонятные места? Если не чтобы помочь, а лишь чтобы он увидел? Но что он должен был увидеть, что должен понять и принять? Что ему все эти люди? Кто они, почему их так любят футляры для лица? И причем тут Глен Тейлор? Ну должны ему хоть в конце путешествия объяснить, что происходит?! Или его оставят без ответа, и он выйдет из этой проклятой школы со совсем запутанными мыслями, без смысла, без понятий, что произошло? Неужели все настолько не имеет причин и смысла? Кашель старого человека отвел Глена от его мыслей. - Ну вот, Иси. Я вернулся. Хотя и мог и не прийти. Я же пришел, хотя и опоздал безбожно – целых полвека зачитай мне в выговоре. Теперь пришел – что ты скажешь, Исидора? Нет. Ты ничего не скажешь. Ты умерла так давно. Знаешь… А это ведь не больно – умирать? Это ведь не страшно? Я ведь уже не боюсь её, Иси. Просто я уже прожил жизнь. И я уже не волнуюсь и не беспокоюсь, каждый вечер, если я не мучаюсь от бессонницы, я ложусь и спокойно размышляю, что утром могу не проснуться. Я уже давно принял это. Это неизбежно, но это и нормально. Наверное, ты думала так же. Или ты боялась умереть, Иси? Я не знаю… Я думаю, нет. Вот и я теперь не боюсь. Это ведь глупо. Я стал забываться. Меня уже внучки меж собой маразматиком прозвали – не зло, но настороженно. Ну, я на них не обижаюсь – что на этих молодцов обиду держать. Я стал многое забывать, хоть и помню самое важное... Старею, Иси, постарел я. Я скоро, как и ты, исчезну во мраке. И боль исчезнет вместе со мной. Хоть и кажется, что она никогда не пройдет. Эта ведь боль жизнью зовется. И все, что напоминало обо мне, провалится вслед за мной под землю. И никто не будет говорить и вспоминать обо мне, стоя рядом с моей могилой. Пару раз родичи раз придут, почтут память и уйдут. А я останусь. Как ты осталась здесь. Я упаду под землю. Но падать недолго… «Долго… С обрыва долго падать и высоко», – совершенно не в кассу подумалось отвлекшемуся Тейлору. Ветер заглушил его последние слова. Старик что-то еле слышно зашептал. Тейлор того не слышал. Он хотел было уже подойти и услышать самое последнее прощание старика со своей былой «любовью», но охранитель приличий ветер резко пролетел, и Глену показалось, что между стариком и юношей возникла стена. И верно – зачем Глен вообще слушает глубоко личные разговоры и мысли? Они ведь не его. И вообще: слушать чужие исповеди, если ты не монах-исповедник – дурной тон. И маска его не тянула. Наоборот, будто ноги его приросли к земле. Не уйти, не подойти, не упасть – просто стоять и чего-то ждать. Чего же и ради чего? - Прощай, Иси, – внезапно услышал Глен хрип. Старик продолжил: – Я снова скоро уеду в город, где жил много лет, который стал мне родным, хоть и родился я здесь, в Мери-Мег. Я хочу умереть там – где я был нужен, где я работал, где мои друзья жили и умирали, там, где я встретил Тилли…Она там умерла, и я умру лишь рядом с ней. Потому что её я любил по-настоящему. А тебя я выдумал. Я слишком много выдумал себе на пути – лишь сейчас я смог развенчать эти мифы… Пожелай мне чего-нибудь, Иси. Например, счастливой тропы. Или удачного путешествия. Ни удачи, ни счастья – лишь пути. Прощай, Иси. Мы попрощались шестьдесят лет назад, я пришел, и мы снова повстречались – чтобы распрощаться уже без возврата. Все уже подошло к концу… и провалилось под поверхность земли. Прощай. Старик склонил голову перед могилой и, устало перебирая ноги, развернулся и неспешным шагом спустился с пригорка и вступил на тропу. Прочь от могилы Исидоры Кун, той, которую он любил… так давно. Любил ли он её сейчас? Любил ли он её когда-нибудь? Да откуда Глену знать… Глен растерянно смотрел ему вслед. Как странно… он и не знал, как того зовут. Если героев своих прошлых приключений он знал по именам, то его он не знает. Тот не упомянул своего имени в своей исповеди, а вокруг не было никого живого, который мог ответить на этот вопрос, позвать этого старика. Он, безымянный, просто ушел. И Глен ничего не знает. Да и не должен. Да что он вообще должен? Судя по всему, просто повиноваться велению этих дурных масок. Просто идти и смотреть, как живут эти люди. И зачем? Тейлор горько фыркнул. Куда теперь идти? И как вернуться? Это его последний вояж в эту реальность. Может, маска его и не вернет, раз последняя? Может, это ловушка? Почему он задумался об этом лишь сейчас, когда, возможно, все мосты за ним сожгли? Может, все, ему осталось стоять на берегу этого бешеного моря, который чувствует грядущую грозу? Куда идти, зачем и что делать дальше? И во имя чего? Все ведь так бессмысленно, раз мы постоянно обманываем себя. Юноша вздохнул и сделал неуверенный шаг прочь. Тело поддалось. Он будто не чувствовал на себе маски, не знал её гнета, когда она неведомыми нитями обвивала его тело и ноги, в наглую приказывая. Она приказывала, за чем идти. Но не объясняла, зачем. А он шел… куда, не знал он. Глен скривился и посмотрел неободрительно на серое небо. Ну, ответьте небеса, для чего он здесь? Не ответят. Может, хоть направят в нужный момент и в опасности спасут? Да хоть кто бы знал эти высшие силы. Тихое кладбище. Тихо, безмолвно, бесплотные призраки ли гуляли здесь, или их не было вовсе? А где они есть? Господи, почему все так неопределенно и непонятно?! Глен закатил глаза и устало направился куда-то. Почему он так устал, почему так вымотался? Он же призрак, он без бренного тела, с чего это ему уставать? Почему нет ответа? Почему ничего вообще нет – ни зацепки, ни мотива, ни причин?! Ради чего?! Он устал, он хочет, чтоб ему наконец-то объяснили, к чему вся эта игра. Надоело ходить просто так, тратить нервы, бояться, разговаривать с полусумасшедшими. Что это? Но кто б ответил, кто б сказал… Маски, как назло, немы. Кладбище еще немее. Звуки все упали в пропасть, их нет. Тихо, страшно тихо. Серое небо над головой, тусклая трава под ногами и бледные надгробья вокруг. Куда идти?.. Раньше маска сама его вела и тянула к тому предмету, который его отшвыривал обратно в нормальный мир. А здесь – будто она все оставила на его воле. Отчего ему стало очень неприятно – завели, значит, а теперь выкручивайся сам! Да что это вообще похоже?! О, Глен пришел в стадию раздражения. На маски, на тупую ситуацию, на самого себя, редкостного дурака, который ввязался уж в очень нехорошую игру. Ему уже все настолько осточертело, что он снова начал пытаться оторвать от себя маску. Нет. Все так же. Ничего не изменилось. Ну хоть кто-то играет по предписанным правилам. Лучше бы не следовал. Он повернулся и стремительно зашагал в сторону, поминутно оглядываясь и осматриваясь. Хотя когда он увидеть – видно, это кладбище заброшено, и кроме могил здесь никого не найдешь. Да и зачем ему живые люди? С ними все равно не способен он хоть словом перекинуться. Не в силах, не может – он не человек, он призрак. «Что я несу?!» Действительно, голова уже настолько отказывалась работать, что мысли у него пошли откровенно бредовые. Он тяжело вздохнул и продолжил путь в неизвестность. Внезапно он остановился. Маска напомнила о своем присутствии. Голова тяжело повернулась в сторону. И сердце Глена ёкнуло. В зелени спрятался надгробный камень. Дерево наполовину загородило взор Глена от него, разделив силуэтом пополам. Но половину он прочитал:

Glen Morg… Requiesca… 30.03.1997…

Не веря и не желая верить собственным глазам, Глен замер. Неужели?.. Нет, это ошибка! Но имя… но дата… Он тяжело вздохнул и быстрыми, спешащими шагами направился к камню. Он сам, маска его не звала туда. Или нет? Обошел быстро дерево и прямо посмотрел на надгробье. Вот что он увидел:

Glen Morgan Taylor. Requiescat in pace. 30.03.1997 -

Он замер, тупо разглядывая неаккуратно выбитые на камне буквы и цифры. И не мог он точно сказать, рад ли он или огорчен, что нет второй даты, нет второго года, нет пары-антонима к тому событию, которое идет самым первым. Он просто стоял и смотрел. Неужели… он? - Маска, – внезапно, подхваченный каким-то порывом, обратился к личине на себе Глен. – Скажи мне, зачем тебе все эти шутки? Мне не смешно. Зачем тебе? Что ты от меня хочешь, не будет трудно сообщить?! И кто лежит под этим камнем? Или там пусто, раз даты смерти нет? Тогда для кого стоит эта заготовка? Уж не для меня? И какое число вы поставите? Не сегодняшнее ли?! Так вы меня просто убить хотели, когда я стал примерять маски? Или что вы от меня хотите?! Маска не ответила. Не сказал более ничего и тот, кто за ней. Что говорить. Все бесполезно. И что делать дальше? Его никто не подготавливал к встрече с собственной могилой! Тейлор закрыл глаза и тяжело вздохнул. Затем подошел к камню и провел рукой по своему имени. В засечках на камне что-то засияло… … Он открыл глаза и тупо уставился в потолок. Кажись, он уже набил себе на спине такие шишки и синяки, что вот вставать куда-либо будет проблематично. Вообще ему было чертовски лень что-то делать. Ну а что, ему можно – он на своей шкуре уже эти маски перепробовал. То есть, на своем лице. Затем Глен пришел себя и растерянно выругался. - Господи, голова… – простонал он, положив руку на лоб. Маска лежала рядом. Глен с неприязнь покосился на нее и ворчливо проговорил: - Ну как, довольна? Просто удивительно, но маска не ответила. Так, голова раскалывалась. Черт…Ну, хорошо, что хоть все закончилось. Вопрос в другом – зачем это все начиналось? Тейлор, шатаясь, встал и взял в руки маску. Последняя. Самая последняя. Девятая. Слава Богу. Но что ему все это дало? Для чего? Зачем? Он повернулся к столу и замер. Какой-то человек стоял у стола и заинтересованно рассматривал какую-то маску. Почувствовав взор Глена, тот положил маску обратно и уставился прямо на Тейлора.