У широкой переправы время остановится. Без тебя мне мира мало, ночью не до сна.
Стас в гневе. Он буквально готов рвать и метать. Нет, Шеминов всегда находился в «висячем» состоянии. Своеобразная бомба замедленного действия: пока всё идёт более менее гладко, он спокоен, но стоит хоть на полшага оступиться – взрывается. Сейчас же вовсе ситуация «SOS», ибо все проекты летят коту под хвост. А всё из-за зеленоглазого, русоволосого, двухметрового мальчишки, который настолько ушёл в себя, что не может заучить даже самый лёгкий текст и давно автоматизированные фразы, что отпечатались на подкорке; говорить про что-то импровизированное или здравое – вообще смысла нет. Стас зол. Ему хочется накричать на паренька таким благим матом, что у того, скорее всего, уши свернутся в трубочки, но вовремя сдерживает порывы, потому что понимает – без толку. Осознаёт, что тот не поймёт ни слова – просто пропустит мимо ушей. Однако, прекрасно понимает, что нужно что-то делать, дальше так продолжаться не может. У Стаса нервы не железные – с горяча и втащить может. Пожалеет, конечно, потом, но на мгновение станет легче. Кулаки уже чешутся, поэтому мужчина поспешно хватает телефон со стола и бегом направляется на улицу – подальше от лишних глаз и ушей.***
Суббота началась, на удивление, удачно. Очень тихо и спокойно. Будто все проблемы, что были до этого абстрагировались – перешли в другую реальность. Своеобразный выходной: кофе и каша настолько были вкусными, что захотелось съесть даже чашку с ложкой; вода в душе была такой «мягкой» – хотелось просидеть там весь день под струями теплых капель, которые так нежно обволакивали тело; гудение машин, пение птиц за окном и музыка даносящаяся из колонок создавали какую-то инопланетную гармонию и идиллию; никто ещё ни разу не позвонил и не написал, что особенно радовало. Хотелось остаться в этом дне на несколько недель... Эйфорию нарушила мелодия телефона, что спокойно покоился на диване. Вздохнув и уже мысленно попрощавшись со столь замечательной субботой, подходишь и берешь мобильный в руки: теплая улыбка в мгновение расцветает на губах стоит только увидеть имя звонившего. — Стасяо, привяо, — действительно радуешься звонку друга, с которым не сталкивалась уже продолжительное время, но улыбка исчезает сразу же стоит тому заговорить: — Так больше продолжаться не может. Это просто невыносимо! Нужно что-то делать. Ты же умная девочка, — нотки отчаяния плещут в строгом голосе. — сделай уже что-нибудь! Я тебя прошу... Нет! Умоляю. С ним же невозможно работать! Эти глаза-сердечки сменяющиеся побитым котёнком – начинают меня конкретно бесить. Девочки заебались замазывать эти чёртовы синяки, в которых уже грядками картошку можно высаживать, — уточнять о ком идёт речь не нужно – итак очевидно. — Ты моя последняя надежда: либо разбей мальчишку, либо сотри нахер себя из его головы. В общем, делай, что хочешь, но верни мне прежнего Шастуна, твою мать! — практически кричит Шеминов и отключается. — А день обещал быть удачным, — вздыхаешь, пялясь на черный экран телефона.***
Останавливаешься у нужной двери и задерживаешь руку в воздухе не решаясь нажать на звонок. Что-то сковывает внутри. Встряхиваешь головой, отгоняя наваждение и нажимаешь на кнопку. Ждёшь около минуты и повторяешь звонок. В ответ – тишина. И ты бы поверила, что его просто нет дома, но Арс заверил, что Шаст точно дома и никуда уходить не собирается. Поэтому вновь нажимаешь на кнопку и подключаешь руки – барабаня по железной поверхности. Далее – шорох за дверью, неразборчивое бурчание и щелкает замок. Зелёные глаза удивлённо уставились в твои Т/Ц/Г, словно пытаясь найти в них ответ: правда или мираж? Сама замираешь, но после смаргиваешь и серьёзно глядишь на русоволосого. — Хоть слово сейчас скажешь – развернусь и нахрен уйду отсюда, — предупреждаешь, после слегка отталкиваешь и проходишь в квартиру, направляясь в гостиную. — Тащи стаканы. На трезвую я не скажу ни слова, — последнее предложение шепчешь самой себе, доставая из пакета бутылку коньяка: дорогой, крепкий – то, что необходимо как никогда в данной ситуации. А Шастун молодец: и правда молчит, и когда приносит бокалы, и когда киваешь ему на янтарную жидкость в хрустале, послушно пьёт и ждёт, ждёт, ждёт... — Мне Стас сегодня позвонил, — как бы невзначай бросаешь ты. На самом же деле – просто пытаешься хоть как-то начать этот дурацкий разговор. — Ругал, кричал, умолял... Просил сломать или стереть себя из тебя, — говоришь медленно, иногда делая небольшие глотки спиртного. — Винил за твой внешний и внутренний вид, — смотришь внимательно, боясь пропустить хоть единое изменение, а у Антона глаза опущены: стыдно. Стыдно за своё поведение, влияние на окружающих, за их переживания... Просто стыдно. — Ты что с собой делаешь, идиотина? — твёрдо, словно сталь звучат слова. — Ты когда в последний раз в зеркало смотрелся? — отмечаешь глубокие мешки под глазами, впалые щеки, серость кожи, ещё более примечательно выделяющиеся ключицы – в последний раз он выглядел иначе: здоровее, ярче...живее... — Я ведь того не стою... — Стоишь, — неожиданно подаёт тот голос, поднимая глаза. Смотрит чисто, открыто, с вызовом. — Нет, — спокойно отзываешься – не хочешь спорить, но и оставить его в этой «сказке» со своим участием не можешь. — Всё не так радужно, — хмыкаешь и наливаешь ещё коньяка. — У меня много изъянов, о которых знают только двое – Паша и Руслан – и меня это устраивает. Мне нравится так жить. Так спокойнее. С ним спокойно, — понимаешь как больно режут слова, но ты должна. Он должен понять. — Я... я правда понимаю твои чувства, потому что ощущаю тоже самое, — ловишь взгляд полный надежды. — к Белому, — слышишь как что-то бьётся, но осколков нет, потому что все они внутри этого парнишки. — Мне правда жаль, что ничем не могу тебе помочь и вынуждена сказать «нет», но... я люблю его, а тебя – нет, — кажется, Антон перестал дышать. — Но это не значит, что мы перестали быть друзьями и я могу смотреть как ты себя гробишь, — зеленоглазый ёжится от твоего взгляда. — Ты ведь себя гасишь... Чёрт, Шаст! Ты же ебаный «солнечный мальчик»! Слепишь так, что глаза охота закрыть, но уйти подальше не получается – к свету тянет, как мотылька. Вы с Арсом оба такие: горите так сильно, что кажется, ещё мгновение и сожёте всё к чертям собачьим в радиусе пятидесяти километров. И мне больно смотреть, как ты себя тушить, но поганее всего то, что я тоже к этому причастна, — опускаешь голову на руки, зарываясь пальцами в волосы, проводишь дальше и останавливаешь руки на плечах, поднимаешь голову, смотря на комика. — Отпусти..., — шепчешь, но он слышит – смотрит в ответ. — Шаст, если хочешь, то мы можем вовсе не общаться – последние месяцы мы и так удачно это практикуем, — усмехаешься. — Только не переставай светить. Не гаси себя. Я прошу тебя, Шаст, — укладываешь ладони на его щёки. — Тош, ты самый удивительный мальчик, которого я когда-либо встречала. Ты притягиваешь. Тобой дышать хочеться, а ты себя хоронишь. Ещё и всех остальных за собой тащишь. Стас скоро совсем с ума сойдёт с тобой, я не говорю уже о Серёже и Арсе. Ребята ведь волнуются за тебя, дурашка. И я волнуюсь, — проводишь пальцем по щеке зеленоглазого. — Не подводи ребят. — Ты правда ничего не чувствуешь? — после длительного молчания голос хриплый и тихий. — Шаст, мы просто друзья – не более, — серьёзно заверяешь Антона. — Я понял, — кивает. — Останешься? — Нет, меня Катя внизу ждёт, нужно забрать платье из салона, а тебе нужно подумать, — поднимаешься на ноги. — Шаст, я правда не хочу тебя терять, но если будет необходимо – я исчезну. Лично ты меня больше не увидишь тогда. Надеюсь, я понятно объясняю? — Более чем, — ведёт тот плечами, провожая тебя. — Кстати, Арс просил передать, чтобы ты был готов завтра в десять. Сказал, что ты знаешь о чём речь, — уже не пороге вспоминаешь ты. — Хорошо. — Не переставай светить, Шастун, — снова повторяешь, заглядывая в глаза и выцепив в них огонёк, со спокойной душой уходишь.***
Зал завораживал глаза: круглые столы устелены золотыми скатертями с серебристыми узорами, в тон им стулья под стать девятнадцатому веку; между столиками возвышался белоснежно-прозрачный балдахин, украшенный белыми пионами и иногда встречающимися бледно-лиловыми дельфиниумами; под потолком висели «облака» из хрусталя и мелких белоснежных цветов, которые украшали и стену у алтаря, совмещённые с бежевыми розами и всё теми же пионами; белоснежный мрамор стелился дорожкой к сцене выгодно контрастируя с черной матовой плиткой в большей части зала, где и находились столики; в зале преобладал синий свет, в тон шторам, что полностью скрывали стены по бокам; и ещё много и много различных мелочей, которые определенно заставляли уделить им внимание. — Волнуешься? — в комнату заходит Ляся с бокалом игристого и ты вздрагиваешь от неожиданности. — Вроде да, а вроде нет, — пожимаешь плечами, вздыхая и закутываясь в халат. — Катя почти закончила с платьем, — кареглазая проходит к тебе и встаёт за спиной, наклоняясь и укладывая голову на твоё плече, наблюдая за отражением в зеркале. — Ты очень красивая, Т/И. Руслану чертовски повезло. — Ну, Лясь, — жалобно тянешь имя девушки, разворачиваясь на стуле и заключая ту в объятия. — Я так люблю вас с Пашей. И племянников своих обожаю. Не представляю как бы жила без вас. — Спокойно? — слышишь знакомый голос и тут же открываешь глаза. — Паша! — подрываешься с места и виснешь на шее у брата. — Привет, принцесса, — кареглазый зарывается носом в твои волосы, вдыхая родной запах и теснее прижимая к себе. — Я привёз твоего горе-жениха. — Нормально добрались? — подаёт голос Утяшева, которую мужчина также сгребает в объятия и целует в губы. — Вполне. — А мама с папой? — Они уже подъезжают, — кивает тебе мужчина, а в следующую минуту дверь раскрывается и на пороге появляются две очень знакомые тебе персоны. — Мама, папа! — широко улыбаешься. — Доченька, — так же радостно улыбается Тамара Алексеевна, прижимая к себе. — Том, ну ты посмотри! Вырастили двух скелетов на свою голову! — возмущается Алексей Евгеньевич, разглядывая детей, а вы с Пашей лишь переглядываетесь, пожимая плечами. — Ощущение, будто вас не кормят тут всех, — оглядывает скептично сноху, а после утягивая в теплые обнимашки. — Помрем молодыми, худыми, но не сломленными, — смеёшься, стирая напряжение, что было до этого в комнате.***
Гости уже расселись по своим местам и в нетерпении ожидают начала церемонии. — Ты готов? — Арсений садится рядом с Шастуном. — Приходится лишь мириться, — пожимает тот плечами, а брюнет одаривает его подозрительным взглядом. Ты стоишь за дверьми, когда к тебе подходит отец. — Боже мой, Солнышко, ты такая красивая, — с улыбкой протягивает мужчина, и ты видишь как на его глазах наворачиваются слезы. — Я тоже тебя люблю, папуль, — обнимаешь и целуешь в щеку, после берешь под локоть и двери раскрываются под музыку. На тебя устремляются сотни пар глаз, а ты смотришь лишь в одни – те, что принадлежат мужчине у алтаря. И почему-то только сейчас понимаешь, насколько сильно тебе его не хватало и как сильно любишь эти отдающие янтарём глаза. — Головой теперь отвечаешь за неё, — строгим голосом отчеканивает отец, передавая тебя жениху. — Так точно, Алексей Евгеньевич, — твердо кивает парень и подставляет тебе локоть. — Ты просто невероятная. Кажется, я завидую сам себе, — шепчет на ушко тебе Белый, и ты в миг краснеешь. — Ты тоже ничего, — хмыкаешь, сильнее обвивая его предплечье. — Итак, дорогие друзья, мы собрались здесь в этот замечательный день, чтобы запечатлеть союз этих двух влюблённых...***
— И что дальше? — Попов снова появляется неожиданно и с бокалом в руке. — Ты о чём? — искренне недоумевает Антон. — Ой, да брось, Шаст! Ты можешь остальным лапшу на уши вешать, но никак не мне – я вижу тебя насквозь. Поэтому выкладывай, — мужчина явно уверен в своих намерениях всё разузнать. — Просто буду ждать, — не видя смысла играть «в дурака», отвечает зеленоглазый. — Просто ждать? — недоверчиво косится друг. — Да, — уверенно кивает мальчишка. — Она сказала, что мы с тобой слишком ярко светим, и то, что она не хочет, чтобы я переставал светить. К тому же, она не дала нормального ответа на вопрос: «Ты правда ничего не чувствуешь?», а отделалась обычным: «Шаст, мы просто друзья...» – и это, черт возьми, надежда, — казалось бы, вполне логично размышляет русоволосый. — Она такая же яркая, как и мы с тобой, и рано или поздно она перегорит этими чувствами – тогда я буду рядом. Она будет со мной. — Не легче отпустить? — с надеждой интересует брюнет. — Арс, ты не настолько глуп, чтобы задавать такие вопросы, — укоризненно смотрит на актёра Шастун. — Ты общался с ней намного больше, чем я, и не можешь отрицать, что она неповторима. Уверен, если бы не твои джентльменские замашки и её свадьба, то и сам был бы не прочь добиться её внимания, а после и штампа в паспорте. А Руслан хорош – времени не терял, — хмыкает импровизатор. — Не буду отрицать, что Т/И невероятная и я бы мог повоевать за её чарующее сердце, но я смирился, Шаст, – меня устраивает и дружба. — А меня нет. И я добьюсь своего, — слегка хмурится. — А если она не перегорит? — голубоглазый отпивает из своего фужера. — Перегорит. По-другому быть не может. Белый не сможет долго «подпитывать» её – ей надоест, — комик абсолютно уверен в своих словах, а брюнету приходится лишь вздохнуть. — Ты начинаешь войну, в которой заведомо проиграл, — качает головой Арсений, наблюдая за танцем молодожёнов и даже через эти далёкие метры видит как наполнены любовью твои глаза и ему жалко своего друга в этот момент – он ведь и правда проиграет: ты горишь для Руслана, а он – для тебя, и Антону нет места в этой идиллии.Берег левый, берег правый – выбирай, что хочется. А мне тебя не выбрать, ты у меня одна. Ты у меня... одна... Одна...