⠀⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀⠀ ты бы знала,
⠀ ⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀ как я сильно не хочу домой.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ я окунулся бы в тебя
⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀прямо с головой.
Утро начинается с кофе. С очень крепкого и практически сбежавшего из турки, если бы Сан вовремя не отключил плиту, на которую ты бездумно глядела. Парень молча разливает содержимое по двум чашкам и наконец заглядывает в глаза. Ничего не говорит, лишь тёплая рука гладит предплечье, успокаивая и даря иллюзию некой безопасности. С Саном тебе спокойно. Чхве отвёз тебя вчера домой сразу после больницы, оставшись у тебя. Вы ничего не обсуждали, никак не комментировали сложившуюся ситуацию, обоюдно решив, что лучше это сделать утром на свежую голову, поэтому лишь пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по разным комнатам. Только вот утро настало, а ситуация ни капли не прояснилась. Легче не стало, а пустующая вечером голова, постепенно наполнялась различными мыслями. Внутри всё сжималось и крутилось, будто бы само естество пыталось найти ответы и побыстрее прийти в прежнее функционирование. Из рук всё беспорядочно вываливалось, а лежащие перед носом вещи не находились. Телефон разрывался с самого утра различными сообщениями и звонками, но приняла только от Минги – он сообщил, что забрал родителей и уже направляется в больницу. Госпожа Пак хоть и пыталась сохранить спокойствие, но по голосу было понятно, что она слишком обеспокоена сложившимися обстоятельствами. Мозг удачливо подкидывает мысли о том, что старшие даже не знаю про предстоящий развод и его причины. Нервные смешки вырываются сами собой. Мужчина подвозит тебя к офису и ты лишь тяжко выдыхаешь, бросив взгляд на брюнета, желая найти в карих омутах напротив поддержку, и когда получаешь ту, позволяешь себе улыбнуться краешком губ и выходишь из машины. Здание встречает привычной суматохой, только вот сегодня на лицах сотрудников очевидно читается обеспокоенность и сожаление. Оно и неудивительно: заголовки разношёрстный газет так и пестрят новостью о вечерней аварии. Правда во многих источниках говорят, что всеми уважаемый господин Пак находится в состоянии комы. Ах если бы... Тот живее всех живых. По крайней мере, именно это и передаёт тебе Сон, когда ты заходишь в кабинет. — Что родители? — проходишь к столу, усаживаясь в кресло. — Господин и Госпожа Пак крайне обеспокоены и намерены вынести дело в суд, как только найдётся виновник, а твой отец... он никак не высказался, лишь смотрел как-то странно и пожелал скорейшего выздоровления, после ушёл. — Это не к добру, — качаешь головой, когда в дверь стучат, а после в проёме появляется симпатичная головушка Ёсана. — Т/И, можно? — глубоким голосом интересуется тот. Кан – глава отдела логистики. — Проходи, конечно, — киваешь тому. — Что-то хотел? — Узнать какие прогнозы, — сразу же отвечает, встав рядом с младшим и сложив руки на груди. — Если верить газетам там совершенно всё плохо. — Ничего такого, — заверяешь знакомого. — Вечером его накачали препаратами, но утром он уже был в сознании. Небольшое сотрясение, полежит недельку в палате, прокапается. Никаких серьёзных повреждений. — Управление пока на тебе? — Сонхва в сознание, все подписи всё ещё на нём, я же служу лишь иллюзией присутствия босса и соблюдения порядка, — хмыкаешь. — Значит, за подписанием документов, мне нужно ехать в больницу? — Нет, можешь нести ко мне, я в обед съезжу сама, там как раз подготовят бумаги статистика и менеджмент. — Хорошо, тогда занесу тебе через час, — кивает сам себе и направляется к двери. — И... держи меня в курсе, пожалуйста. — Конечно, — соглашаешься и коротко улыбаешься, получая ответную. Дверь закрывается и переводишь взгляд на Минги. — Твой босс идиот, который любит доставлять мне проблемы.***
Сон всюду следует за тобой на протяжении всего дня, выполняя функцию то ли друга, то ли телохранителя. И если первые пару часов это и правда напрягало, то сейчас ты этого и не замечаешь. Чужое присутствие помогает находиться в реальности и не углубляться в мысли, что воронкой засасывают в свою пучину. Запах больницы с первых секунд пробирается в лёгкие, лишая привычного воздуха. Приветливая вчерашняя медработница легко улыбается и повторяет номер палаты, сообщив, что пациент вернулся только с процедуры, вручив вам с Минги бахилы и халаты. Коридоры до тошнотворного белые, а сероватые мягкие лавочки нисколько не прибавляют красок. Яркое освещение бьёт по глазам, заставляя щурится, а и без того больная голова начинает импульсами бить по нервным окончаниям. Хочется сбежать. И чем ближе та самая злосчастная палата, тем сильнее обостряется это желание. Сон не говорит ни слова, лишь внимательно следит за каждым твоим движением. Друг негодует и его можно понять: в отличие от Сана он понятия не имеет о вашей с Сонхва ситуации; для него вы просто двое супругов, которые любят язвить друг другу и вечно ссорятся. У каждого ведь свои тараканы, правда? Но сейчас он никак не может объяснить самому себе твоё поведение. Как бы сильно ты не пыталась скрыть свои истинные эмоции, порой люди могут видеть намного глубже, где нет тех замков и всё слишком очевидно. Непонятно и странно. Шатен хочет задать вопрос. Уйму вопросов, но боится задеть, сказать что-то не то. Ты прекрасно это видишь и от этого ещё сильнее тебя выворачивает. Почему порой чужие люди намного роднее близких? — Посиди здесь, пожалуйста. Мне нужно с ним кое-что обговорить, — поворачиваешься к кареглазому, но взгляда выше груди не поднимаешь. — Конечно, — беспрекословно соглашается тот. — Если что – зови, — парень отходит к соседней лавочке, чтобы не услышать разговора вовсе. Ты замечаешь это краем глаза и качаешь головой, сглатывая. Дверь легко поддается нажиму и открывается. С вечера в палате ничего не изменилось: всё тот же столик и два стула у окна, что выходит на лужайку у больницы, но сейчас оно закрыто жалюзи; кровать такая же массивная, а постельное белоснежное и вкусно пахнет; на тумбочке лежит телефон и ноутбук вместе с зарядками. Правда приборы все молчат, а сам пациент сидит у изголовья, держа в руках какую-то книгу. Ты не можешь сдержать смешка, чем и привлекаешь к себе внимание. Пак сразу же закрывает книгу, перед этим подогнув страницу, и откладывает ту на тумбочку рядом. — Думал, ты не придёшь, — первым подаёт голос. — Не пришла бы, находись ты и правда в коме, но, к сожалению, ты жив и здоров, а значит можешь выполнять все свои функции главы самостоятельно, — подходишь к кровати и передаёшь папку. — Ручка внутри, — бросаешь тому, вглянув в глаза. — Можешь налить мне воды? — голос мягкий и тихий. — пожалуйста. — ты не отвечаешь, лишь подходишь к столику у окна и взяв графин, наливаешь воду в длинный прозрачный стакан, а после возвращаешься. — Спасибо, — чуть склоняет голову в благодарности, а ты едва сдерживаешь очередной смешок, отходя к креслу в углу, чтобы присесть. Тошнота никуда не уходила и тело плохо слушалось, чуть покачиваясь. — С тобой всё в порядке? — Нет, — честно отвечаешь. — но тебя это не касается. Ознакамливайся с документами, подписывай и я поеду обратно в офис. Снова разгребать твои косяки, — недовольно цедишь, подпирая голову рукой. — Я не виноват, что этот придурок выскочил на красный, — бурчит тот, раскрывая папку наконец. — Ну да, — хмыкаешь. — Твоей вины здесь нет, она в другом и намного больше, — говоришь себе под нос, но в тишине комнаты голос слышен и ему. — В офисе спокойно? — блондин умело делает вид, будто не услышал последнюю фразу. — Как ни странно, они волнуются за тебя, — за сегодня ты слишком часто получала слова поддержки. — А ты? — вопрос неожиданный, что ты аж поднимаешь взгляд на мужчину, приподняв бровь. — Доктор сказал, что ты вчера была крайне огорчена. — Конечно, — вскидываешь руку. — Мой муж попал в аварию, мне звонят и сообщают, что он в реанимации, а когда я приезжаю в больницу, выясняется, что тот то вполне себе здоров, а вот его любовницы нет, — взгляд Сонхва меняется при упоминании девушек. — И мне необходимо было связаться с кучей людей, чтобы эта информация не просочилась никуда, и не дай Бог, разрушила белоснежную репутацию многоуважаемого господина Пака, — хлопаешь ресницами. — Естественно, я была в стрессе. — Т/И, — выдыхает тот и ты мгновенно закипаешь, поднимаясь резко с кресла. — Прекрати осквернять моё имя своим поганым ртом! — буквально рычишь тому в лицо. — Хватит делать вид, будто ничего не произошло. Произошло, Сонхва, и очень много чего. За три года набрался уже внушительный список, — щуришь глаза, выдыхая. — Я так больше не могу. Видит бог, я пыталась. Из кожи вот лезла, чтобы спасти этот брак, который с самого начала был обречён. Слишком долго я позволяла тебе вытирать об себя ноги. Слишком долго. Больше не хочу, — голос дрожит от эмоций, которые переполняют тебя с вечера. — Хонджун уже занимается бракоразводным делом. Филиалы останутся за нами, кампания на тебе, а половина акций мои. Как и было обговорено три года назад. Ты сможешь и дальше спокойно чпокать своих убогих, но я по крайней мере больше не буду за этим наблюдать. Сам будешь за собой убирать. — А кто сказал, что я дам своё согласие? — стольные нотки бьют по слуху слишком сильно. — Не выставляй себя ещё большим мудаком, коим уже являешься, — выдыхаешь, выпрямляясь. — Тебе же и так было плевать на это всё. Зачем сейчас устраивать этот цирк? — Потому что ты моя жена и я не собираюсь отдавать тебя кому-то, — кажется, блондин и сам не до конца понял, что сказал, учитывая его ошеломленный взгляд. — Ты поздновато об этом вспомнил, не думаешь? — хмыкаешь. — Ты с этой мыслью втрахивал своих шлюх? Что где-то дома тебя ждёт жена? — хмуришь брови. — Я просто не понимаю тебя! В твоей логике и действиях нет никакой закономерности. Абсолютно никакого смысла. — Ты и не хочешь понимать. — Потому что ты чертов эгоист! Думаешь лишь только о себе! — Ты много не знаешь, Т/И, поэтому и не можешь понять, — его спокойный тон выбешивает с неимоверной силой. Ты буквально рычишь. — Этот разговор априори был бессмысленным. Зря я вообще приехала, — выдыхаешь. — Минги останется в больнице, передашь документы ему, когда разберёшься. — Т/И, я не дам тебе развод, — уже возле двери настигает голос. — А я у тебя и не спрашиваю, — дверь закрывается с глухим щелчком. Пак жмурит глаза, сжимая в руках простынь. Бессилие убивает намного хуже, чем даже самый быстродействующий яд.***
Внутри бешеный ураган, сносящий с ног, убивающий своей жестокостью. Мысли и эмоции будто вступили в негласный поединок друг с другом, сражаясь за доблестную честь – проиграешь, станешь изгоем с пожизненным клеймом. Они вертятся, изнывают, бьются до крови, поднимаясь с коленей и вновь вступая в битву; властвуют и подминают под себя. Это изнуряет, оставляя лишь желание заглушить всё разом: мысли и то, какое-то неназванное чувство, что кроется там внутри и окутывает, продираясь сквозь оковы, стремясь вырваться наружу. Головой ты понимаешь, что появляться с таким раздраем в офисе – не самая лучшая идея, но чувство ответственности острым ножом подставляется к горлу и ты слегка дёргано вызываешь такси и едешь до необходимой высотки. Вокруг раздражает всё и отчасти ты не можешь это хоть как-то объяснить, потому что Сонхва не сказал тебе абсолютно ничего, – даже извиниться не удосужился, – ты уже привыкла к его немногословности с тобой; в то же время ты и удивляться не можешь его поступку – тот факт, что он меняет любовниц быстрее и чаще, чем ты посещаешь свою любимую маленькую кофейню на углу третьего квартала, уже говорит о многом и за три года ты успела окончательно смириться с этим и не обращать внимания, однако всё же что-то гложет. Возможно, именно слова о том, что он не хочет давать согласие на развод: это абсолютно бессмысленно с его стороны. Тебе казалось все эти годы, что он только и добивается того, что ты не выдержишь и разорвёшь контракт раньше времени, – буквально каждое действие кричало об этом, — и именно из-за этого сейчас ты не понимаешь мотивов, а блондин и не стремится как-либо прояснить ситуацию, лишь бросает сухие расплывчатые фразы. Это невыносимо.***
Интерьер больниц всегда неизменный и пышит своей стерильностью, раздражая глаза и ноздри въедливым запахом хлорки и медикаментов. Работница на ресепшене всё та же, поэтому она мило улыбается и напоминает номер необходимой палаты, выдав защитную одежду, удосужившись милой улыбки мужчины и тихой благодарностью. Сан проходит в необходимую комнату сразу же, решив, что стучать нет необходимости. Блондин находится сразу же, стоя спиной у большого окна и разговаривая с кем-то по телефону, но услышав посторонний шум позади и обернувшись, тихо проговаривает: — Попробуй найти хоть что-нибудь. Я тебе позже перезвоню, — и отключает вызов, полностью разворачиваясь к брюнету. — Я думал тебе положен постельный режим, — хмыкает Чхве, проходя дальше и подцепляя пальцами одно из яблок, что покоятся в фруктовой вазе и сразу же откусывает, обтерев о полы пиджака. — Зачем пришёл? — складывает руки на груди и внимательно следит за собеседником. — Ну как же? — негодует парень, вскидывая удивлённо брови. — Мой лучший друг попал в ужасную аварию, как я мог тебя не навестить? — Переигрываешь, Сан. — Согласен, звучит фальшиво, — пожимает плечами и падает на мягкое кресло прямо напротив, продолжая есть яблоко. — но тебе ведь не привыкать, правда? Уже почти три года так живёшь. — Для чего ты здесь? — повторяет вопрос, сжимая челюсти и волком вглядываясь в друга. — Хотел лично поблагодарить, — хмыкает. — Если бы не ты, Т/И, возможно, ещё бы долго решалась на развод, но вчера ты ускорил этот процесс в мгновение ока. Спасибо. — Ты её не получишь, — голос звучит спокойно, но сложно не расслышать в нём тихое порыкивание. — Она моя. — Во-первых, она не вещь, — выставляет один палец из согнутого кулака. — А, во-вторых, ты сделал уже всё возможное, чтобы стать противным ей. Я поражаюсь, что она действительно столько терпела и первое время, сколько бы сама не отрицала, действительно ходила с глазами сердечками, на что-то надеясь и желая, чтобы ты одумался. Как ты вообще мог выбирать кого-то, кто не она? Сам хоть осознаешь, какую ошибку совершал раз за разом? Как вкапывал её всё глубже в землю и заставлял звёзды в глазах потухать? Чего тебе в ней не хватало, а? — несчастный фрукт в руке хрустит и крошится, поэтому отправляется в мусорное ведро рядом. — Мне стоило её увидеть всего раз, чтобы мой чёртов мир перевернулся, а ты получил её словно дар, не понятно за что отданный, и уничтожил всё живое в следующее же утро, — Чхве уже не может сдерживать себя и подрывается на ноги. — Всё это время я лишь наблюдал, не желая вмешиваться в чужую семью, даже если она фиктивная, всегда держался в стороне и взывал каждый раз к богу, чтобы ты одумался, когда разглядывал очередные круги под глазами, что не скрывала уже никакая косметика и вместе с ними в паре всегда была натянутая улыбка. Она до последнего играла для всех роль хороший жены, вступаясь каждый раз, когда о тебе кто-то плохо говорил, доказывала то, чего ты, на самом деле, не имеешь, но почему-то думала, что где-то глубоко это зарыто, просто ей показывать не желаешь, — расстояние сокращается стремительно и оба этого даже не замечают: один решает вывалить всю правду наружу, а другой слишком ошарашен. Он ведь не думал, что всё так... ужасно. — Она, чёрт возьми, считала, что недостаточно хороша для тебя. Молчала, проглатывал очередной ком и покрывалась коркой, чтобы защититься каждый раз, стоит тебе попасться в поле зрения или быть просто упомянутым. Ты ломал и даже не осознавал, а она всё ждала и терпела. Закрывала глаза на каждую выходку, терпела твоих шлюх в собственном доме, — шипит сквозь зубы, тыкая пальцем прямо в грудь. — Блять, насколько нужно быть последним мудаком, чтобы приходить и трахать их в доме, где живёт твоя жена? Вынуждена была молча сглатывать ком, светя остальным, а после ночью беззвучно ронять слёзы, одна, в холодной постели, пока за стеной ты втрахивал кого-то в вашу общую постель. Мне даже произносить всё это мерзко, а ты... — бьёт раскрытой лодонью по стене рядом. — Ты мог бы создать настоящую семью с самой прекрасной девушкой на свете. Она бы сумела сделать тебя счастливым и подарить чудесного малыша. Вашего с ней. Но ты поступал как скотина, заставляя искать в себе изъяны, коих у неё нет и в помине. Ты. Это всё с ней делал ты, — выплёвывает слова прямо в лицо. — Твоё счастье, что сейчас мы находимся в больнице и здесь всюду камеры, в ином случае – я бы от тебя живого места не оставил за каждую ею пролитую горькую слезу. Поэтому, говорю тебе как друг, не будь в конец пропащим человеком и спокойно разведитесь – дай ей вздохнуть нормально. Она не достойна всего того, что ты ей дал. Мир к ногам положить, звезду с неба достать и заслонить солнце – и то мало будет. Но ты и покоя ей привнести не мог. Поэтому не стопорись, отпусти, — смотреть в глаза противно, но Сан хочет достучаться до чужого сознания окончательно. — А теперь говорю как её хороший друг и человек, кто также долго ждал и надеялся на благоразумие, но так его и не получил, — тон понижается и всё нутро кричит об опасности. — стоит мне узнать, что ты продолжаешь её морально истязать, как я в тоже мгновение не поскуплюсь и уничтожу всё, что хоть как-то связано с тобой и заставлю страдать похлеще. Поверь, Хва, ты не хочешь со мной связываться. Огонь и воду приручу, но от тебя ничего не оставлю, — это не угроза – предупреждение. — А сейчас желаю, чтобы твоя совесть всё же проснулась и просто сожрала, с садистским наслаждением отправляя в себя очередной кусок, — эти слова он говорит уже у двери, не желая здесь более оставаться. — Надеюсь, ты меня внимательно слушал. До встречи, Пак.***
Время близившееся к завершению рабочего дня уже давно прошло, на улице стало слишком темно, а встреча с Сонхва нисколько не усмиряет пыл, заставляя кулаки лишь больше чесаться. И лишь мысли об одном конкретной человеке тихой гаванью остаются в бушующем океане. Улыбка сама лезет на лицо, стоит лишь вспомнить образ и всё – настроение вмиг меняется, а тёплое чувство расплывается внутри патокой. Рука тянется и набирает необходимый телефон. Гудки, а после тёплый голос: — Сан-а? — звучит слегка удивлённо. — Что-то случилось? — Привет, — одно слово, а содержит в себе столько счастья. — просто хотел тебя услышать. — Оу, — неловкий смех хрипит в динамике. — это очень мило, спасибо. — Тебе не за что благодарить, — серьёзно отвечает тот. — Ты дома? — Конечно, время уже десять, — он не видит, но вполне может представить, как ты хмуришь брови, отводя телефон от уха и удостовериваешься во времени. — Неужели, ты всё ещё в офисе? — Так получилось... — Что такого могло произойти, что ты так допоздна там торчишь? — Просто много думал. — О чём? — О ком, — сразу же исправляет. — О тебе, — слетает слишком легко, лишая дара речи. — Т/И, — зовёт брюнет и ты отзываешься лишь тихим мычанием. — Мне приехать? — Сан-а... — Т/И, — повторяет уже более настойчиво, ожидая ответа. — Пожалуйста, Сан-и, мне так холодно... — голос уже не пытается сдерживаться, проседая на конце. — Дай мне десять минут. Слово «холод» для тебя давно уже стало синонимом боли и мужчину на куски разрывает от осознания, что ты действительно могла остаться одна со всеми своими душевными терзаниями. Если он и правда хочет создать нечто больше с тобой, то изначально должен помочь пережить это вмести. И он будет каждый раз держать за руку, обозначая присутствие и даря спокойствие.