Drifting Into Darkness

      — О чём ты?.. — с отчаянием, звеневшем в голосе подобно музыкально расстроенному колокольчику, прошептала Аканэ. Она не сводила шокированного взгляда с латентного преступника и ощущала, как липкая, тягучая безысходность обволакивает её изнутри, будто выжигая органы раскалённой медью. А затем сия беспросветность медленно подбирается к заходившемуся в истерике сердцу, уже почти касаясь его кипевшим с усилием металлом.       Сплетавшая пропитанные ядом лжи и мести сети реальность давила на грудную клетку девушки всё сильнее, воздействуя на её разум не самым здоровым образом. Пленнице любовной иллюзии начало казаться, что происходящее никак не может являться продолжением истории их с Сакуей запретных отношений. Казалось, что ей — словно она в болезненном бреду — снится кошмарный сон, от пут которого избавиться не представляется возможности. Казалось, что изобретательный на выдумки Энфорсер всё это зачем-то сотворил из пустоты, преследуя пока не ясную ей цель…       — Зачем всё это нужно? — ухватившись за последнюю мысль, Цунэмори начала лихорадочно искать пути для отступления в надёжный, по-доброму гревший её мир, где она и Тоганэ — счастливы вместе. — Я не понимаю, объясни же мне!.. — она сорвалась на крик, зажмурившись на секунду, отчего слёзы омыли круглое личико солёным водопадом. А затем снова с надеждой воссоединила зрительный контакт с мужчиной, с деланным равнодушием наблюдавшим за ней.       — Объяснить?.. — переспросил он, усмехаясь. — Неужели эта трусиха не всё тебе рассказала? — усмешка стала зловещей, — А ведь я так долго работал над этим… — с нарочитой обидой высказался Сакуя, театрально изменяя тон на более страдальческий и артистично сдвигая брови будто в приступе боли от предательства близкого. — Она должна была выложить тебе всё, как есть, — изменив гримасу на истинную, описывавшую его победное настроение, считавшийся потенциальным преступник был уверен в своей правоте.       Попавшая под его влияние, запуганная до смерти, смалодушничавшая Щимоцуки Мика — он не сомневался ни на секунду — определённо вывалила на сэнпая все душераздирающие подробности. Уж с её-то дотошным характером, склонным уделять внимание самым мелким деталям, она была просто обязана представить Аканэ полный отчёт о его прошлой деятельности и о той, что так кропотливо создавалась им за прошедшие два года. Наверняка она составила подробнейшее досье на него и озвучила его официальным, деловым тоном — именно так себе представлял ситуацию Тоганэ. Он совершенно искренне жалел, что не мог присутствовать при данной драматичной сцене, с которой начала разворачиваться личная трагедия безоговорочно верившей ему Цунэмори.       — Работал? — бездумно повторила за ним Цунэмори, остекленевшим взглядом смотря на некогда любимого человека. Нечто в её груди, раскалившееся добела, достигло сердечной мышцы, заставив ту сжаться в незначительный комок, и от этой разливавшейся приступами боли ей хотелось кричать. Но в горле застрял ком, а разум отказывался складывать предложенный ему паззл, вообразив совершенно иную картину. «Он защищает нас… он специально рушит всё, чтобы я отказалась от нашей связи, — пожираемая отчаянием и едва ли осознававшая это, она пыталась решить уравнение, сбыться коему было не суждено: — Но зачем? Что произошло? Почему нужно… именно так?..»       — Нэ, Сакуя… — голос дрогнул, но прозвучал увереннее, чем в прошлый раз, и она улыбнулась так, словно бы всё поняла и теперь ожидала облегчение, — Зачем ты хочешь всё перечеркнуть? Я понимаю… — прошептала девушка, — и признаю, что мы не должны быть вместе, но зачем нужна эта ложь?       — Ложь?.. — Тоганэ недоверчиво протянул слог, не сразу понимая, какую теорию относительно его действий пыталась выдвинуть подвергаемая им жестокой пытке жертва, — Ложь… — сообразив, что она имела в виду, оскалившийся злой, некрасиво исказившей аристократичные черты лица усмешкой мужчина высказался, получая от следующих слов истинное удовольствие: — Ложь — это всё, что ты слышала и получала от меня всё это время, — жадно вылавливая её болезненные реакции, он с плохо скрываемой радостью принялся конкретизировать: — Когда я признавался тебе в любви… — она вздрогнула, и яркое воспоминание всплыло перед глазами, — Когда я обнимал тебя, а ты безропотно таяла… — она сжалась, чувствуя, как холод охватил её тело, пробираясь под одежду и ощупывая покрывшуюся мурашками кожу, — Когда я просил тебя остаться… — она даже не осознавала, что слёзы стекали по щекам медленным, истощавшим её ручейком. Он тем временем продолжал, понизив голос для пущего эффекта, и с особенным наслаждением коснулся пикантной подробности их совместной жизни: — Когда я целовал тебя, ты была никем для меня. Когда ты извивалась подо мной и желала большего, я не испытывал ничего, кроме отвращения к тебе, — он с ледяным равнодушием сузил карамельные очи и с презрением, раздиравшим его на части, буквально выплюнул следующее: — Правдой было лишь то, что я ненавидел тебя, сексуально унижал тебя, манипулировал тобой, уничтожал всё, что ты любила, и делал всё, чтобы ты влюбилась в меня, и… — он добавил яд в голос, точно талантливый кулинар — в фирменное блюдо щепотку необходимого финального ингредиента, — ты влюбилась как глупая школьница.       «Сакуя…» — раненой ласточкой мысль взлетела ввысь, словно вслед за собой вытаскивая из разбитой Аканэ растерзанную хищным зверем душу. Раздробленной на множество мелких кусочков Цунэмори начало мерещиться, что её окружает враждебная тьма. К горлу подступала горькая тошнота, вызванная эмоциональным отравлением. Она никак не могла более сделать вдох и по-настоящему задыхалась. В голову ураганным смерчем вселилось давившее напряжением и вызывавшее слабость головокружение.       Расслабленный и спокойный, сдерживавший торжество Тоганэ с любопытством наблюдал. Инспектор медленно качала головой в отрицавшем всё неверии. Выражение её золотисто-карих глаз постепенно пустело. Дрожали её тонкие колени… И он прямо-таки видел, как её перераставшая в физическую ментальная боль всё больше приближается к своему пику.