Все, что блестит

Когда они добрались домой тем вечером, узкие, идеально сидящие брюки Шерлока уже не сидели так идеально. Из-за чего все и пошло наперекосяк. Для вас это, наверное, не будет неожиданностью, но Шерлок Холмс это тщательно отлаженная машина. Если полпорции салата в состоянии пригасить пламя, пылающее в его мозгах, вы можете себе представить, что может сделать на самом деле отличный мясной суп, две тарелки феттуччини с моллюсками, полтора бокала вина и чашка кофе? Страшно даже подумать, и в этом вся суть. Шерлок отправился в ресторан, чтобы наблюдать, отмечать и делать выводы, но каким-то образом между первой тарелкой макарон и второй, он все сделал наоборот. Он расслабился вместо того, чтобы работать, смеялся вместо того, чтобы изучать, и к тому времени, как он осознал, что забывает о том, что ему нужно держать в уме, он уже добавлял сливки во вторую чашку кофе. Именно поэтому, как только они вернулись в 221Б, Шерлок повел себя именно так, как обычно Шерлок себя ведет. Он сказал что-то резкое, потом что-то относительно приятное, сказал Джону, что чашечка чая была бы весьма кстати, и сел перед телевизором с угрюмым выражением лица, обхватив руками колени. Что Шерлок собирался сделать тем вечером, так это определить точные параметры своего влечения к Джону, изучить границы Джона по отношению к нему, а потом обсудить со своим соседом по квартире, что им делать дальше. Но вместо этого он настолько объелся, что его живот выпирал на милю, его брюки так жали, что мешали крови поступать в его мозг, он капризничал и не хотел об этом говорить. Если не учитывать, конечно, что на самом деле хотел. Обсуждение вслух – это то, что помогает ему понимать вещи. Но даже Шерлок Холмс знал, что некоторые вещи так просто не произносят вслух. Такие как: * Джон, чуть раньше сегодня я видел тебя практически голым, и ты реально, реально, реаааааально хорошо выглядел. Хорошо в значении лучше-чем-феттуччини-с-моллюсками хорошо. * При виде тебя и…и твоего…мои колени подкосились, мой пульс достиг 156 (да, он и это тоже посчитал), и я подумал, что у меня случится аневризма. Или, возможно, оргазм. В тот момент было сложно определить. * Одна мысль о моей одежде, прикасающейся к твоей обнаженной коже, заставляет меня неровно дышать. А еще, если ты мастурбировал в моей фиолетовой рубашке, то эта рубашка понадобится мне обратно. Очень скоро. * О, и как ты мог заметить, я хочу быть асексуальным, и если кто-то спросит, я говорю им, что я асексуален, но в действительности все, о чем я могу сейчас думать, это твой живот, и твой рот, и твоя грудь, и твои ноги…и о том, эээ, чтобы раздвинуть их, но…но я продолжаю сидеть тут в кресле, вполне вероятно снова приближаясь к аневризме. Если не учитывать, конечно, что Шерлок не делал всего этого. Он просто смотрел в телевизор невидящими глазами, крепко обнимая свои колени (можно подумать, что если бы он расплющил свою третью эрекцию за столько же часов, то это бы помогло от нее избавиться) и становился все капризнее, в то время как традиционный мужчина в этих отношениях—во многих смыслах—плыл по течению. Видите ли, пока Шерлока не было, а Джон…мммм…развлекался в их квартире, то каждый и всякий раз глядя, нюхая или надевая предмет одежды Шерлока, он не только отлично проводил время, распространяя любовь, он еще и удивительно легко примирялся со своими чувствами—своими глубоко романтическими, определенно сексуальными чувствами—к другому мужчине. Не думаете, что это возможно? Попробуйте как-нибудь встретиться лицом к лицу со смертью. Или нет, лучше не пробуйте, знания, за которые заплачена такая высокая цена, того не стоят. Если не учитывать того, что иногда стоят. В Афганистане было три часа дня, когда Джона ранили. В течение двух следующих часов кровь не могли остановить; некоторые раны таковы: губительные, живые. В результате Джон ушел прямо там, на операционном столе—умер, как в значении стал мертвым, в передвижном армейском хирургическом госпитале. Это длилось всего несколько секунд, как ему позднее сказали, но сколько же еще вам нужно? Одной секунды достаточно, одной пули достаточно, более чем достаточно, чтобы ваш мозг потом работал лучше, чтобы сделать вас чуть гибче, чуть разумнее, чуть более склонным принимать счастье, где бы вы его ни нашли, вместо того, чтобы волноваться насчет того традиционной ты ориентации, нетрадиционной, би, доктор, детектив, высокий, низкий…неважно. Да, было странно осознать, что он влюблен в своего соседа по квартире - мужчину. Первые пару часов от этого его немного подташнивало, настолько он был удивлен и напуган. Но потом он поговорил с Эммелиной/Теодорой/Элспет (череп меняет пол так же легко, как имена) и в конце концов, что он мог сказать? Может быть, "Вау, что ж я так долго-то?" И аплодисменты Джону, правильно? Тем не менее, пока он справлялся со всем этим наплывом в зрелом и спокойном молчании, детектив все сильнее злился и, честно говоря, глупел. Именно поэтому, когда Джон поставил возле локтя Шерлока чашку чая, со словами, "Есть что-нибудь интересное по телику?" Шерлок подскочил на километр и выпалил, "Уйди, Джон, я не могу сконцентрироваться, когда ты тут дышишь." О. Совсем нехорошо. Доктор осторожно поставил чай, жестко распрямился и ничего не делал три долгих секунды. Потом он наконец сказал, "Добро пожаловать домой," и покинул комнату. Шерлок проследил его взглядом искоса, мгновенно пожалев о сказанном – что случается куда чаще, чем кто-либо когда-либо узнает. "Вернись," попытался сказать он, но не смог, потому что казалось, что кто-то ударил его в живот, и он не мог дышать. Остаток вечера Шерлок прислушивался к движениям Джона – как он чистит зубы, туфли падают на пол, скрипит кровать—пока Джон не прекратил шевелиться около одиннадцати. После этого детектив какое-то время прислушивался к собственному дыханию. После этого он стал считать звуки автомобильных гудков, сигнализаций и криков, просачивающиеся снаружи. К двум часам утра он был готов к разговору, но Джона не было рядом, чтобы поговорить. Нормально. Все было нормально. Со вздохом Шерлок распрямился (эрекция давно пропала) и перекочевал к каминной полке. Прижав лоб к стене, он посмотрел на череп, провел по венечному шву пальцем. "Я не это имел в виду," мягко сказал он. Тогда зачем было это говорить? Шерлок нахмурился, скользя пальцем по ламбдовидному шву. "Я не знал, что еще сказать." Ну почему бы тогда не попробовать заткнуться? "Я—" Взять, к примеру, Джона. Он мог сказать что-то грубое в ответ, но не стал. "Он—" Или он мог бы наброситься на тебя, когда ты вернулся домой из Глазго, об этом ты не думал? Мог бы начать говорить о любви, и поцелуях, и сексе, и подобных глупостях, которые заставляют тебя так нервничать. "Я не—" Но он предоставил тебе пространство, Шерлок. Он выказал тебе уважение. Он был хорошим. Ты этого не пробовал? Потому что тебе бы не помешало для разнообразия. Как минимум с Джоном. "Я—" Или еще лучше, почему бы тебе просто не попросить его уйти, съехать. Это было бы добрее. На секунду Шерлок прекратил дышать. "Неееееет," простонал он. "Нет нет нет нет нет." Почему нет? "Потому что—" Он подождал, но череп его не оборвал. "Потому что я его люблю." И? "Что ты имее—" И почему ты— и в этом месте череп поставил воображаемые кавычки —делаешь выводы, наблюдаешь, собираешь данные? В жопу всю эту фигню, Шерлок. Почему бы тебе просто не подойти к нему и не сказать все, что ты только что сказал мне? Шерлок сделал рваный вдох. "Потому что он может…потому что—" Потому что ты боишься. "Я не—" Не ври мне. Ты знаешь, что ты не можешь мне врать. "Я не вр—" О. Я понял. Ты врешь самому себе. Хорошо. Феерично. На самом деле, отлично. "Это—" Хорошо. Ничего не делай. Просто ничего не делай. "Я—" Знаешь что? Уходи. Просто уйди. Я не хочу с тобой сейчас разговаривать. Удивленный Шерлок несколько раз быстро моргнул. Этого раньше никогда не случалось. Обычно он обретал решимость, ответы, немного ясности. Он с добрую минуту пялился на череп, но ничего не произошло. "Нормально," пробормотал он, отворачиваясь от каминной полки и решительно шагая в сторону кухни. "Все совершенно нормально." И с праведным гневом в качестве союзника все так и было, целых четыре или пять секунд. Ровно до того момента, когда Шерлок включил свет на кухне и увидел почти вездесущий полосатый джемпер Джона, лежащий поперек стула. "Джон…" вздохнул он, дрейфуя вперед, он словно прилив, а джемпер - луна. Он не смог бы сопротивляться этому притяжению, даже если бы вы вручили ему дело века. Он позволил руке скользнуть по джемперу, небрежно, словно случайно. Он позволил пальцам взяться за него, небрежно, словно он не знал, что они сделали. А когда он наконец был надежно зажат в его руке, он повернулся и ушел с кухни, и пошел бы в спальню, если бы он – случайно – не поднес джемпер к лицу, закрыл глаза и глубоко вдохнул. Это был Джон. Это был Джон улыбающийся, это был Джон смеющийся, это был Джон слушающий, это был Джон говорящий, это был Джон, который смотрел на него и…и…которому он нравился. Это был Джон. Это был Джон. Это был Джон. Волна желания, настолько сильная, что колени подломились, накатила на Шерлока. Он, спотыкаясь, добрел до дивана, тяжело на него рухнул, прижал джемпер к лицу. Он хотел вползти внутрь него, окружить его собой, стать им. Он хотел…о, Боже, он хотел Джона. К счастью для Шерлока, желание изматывающе. К счастью для него, его тридцатичетырехлетнее тело не может справиться с интенсивным наплывом чувств, которые каждый шестнадцатилетний знает, как старых друзей. И к счастью для него, практически никто не может быть настолько глуп, как он считает. В особенности Джон. Так что когда добрый доктор спустился вниз на следующее утро и нашел Шерлока Холмса, свернувшегося в клубочек на боку на диване, спящего, прижимая к обнаженной бледной груди один из джемперов Джона, добрый доктор…ну, он уяснил для себя кое-что.