невыраженное

      Проблема всегда была в Ньюте.       В ебаном Ньюте, который закатывает рукава толстовки до локтя, щурится, когда долго смотрит в ответ, и никогда не отводит взгляд.       И если улыбается – разумеется, не ему – то делает это так, что Галли сдавливает ребра.       В первую их встречу он – полный мудак.       Едва завидев Ньюта, тощего, нескладного, потерянного со своими паучьими руками и ногами в деревне со сплошь крепкими сверстниками, Галли думает, что это лучшая из его идей. Поэтому в пять размашистых шагов оказывается рядом и бычит, как распоследний кретин, будто самоутверждение за счет слабых хоть когда-то работало.       Панибратски обняв того за плечи, он говорит со всей своей подростковой напыщенностью:       – Я здесь, типа, главный. Можешь звать меня Капитан Галли.       Ньют поднимает на него свои большие, карие (как у долбаного оленя) глаза и ровным голосом говорит:       – Ты здесь, типа, местный еблан?       Естественно, лицо Ньюта в тот же день расквашено так, что опухоль сходила еще всю следующую неделю.       А затем он незаметно завоевывает доверие и уважение большинства глейдеров и его, Галли, не спрашивают, когда делят между ними должности кураторов приюта. Но больше всего Галли не спрашивают, когда блядский Ньют завоевывает его самого.       Проблема, опять же, в том, что это Ньют. И все происходит максимально через задницу. Галли даже в голову не приходит, что он влюбился. Даже при том, что все романтические признаки налицо: ищешь его фигуру в толпе каждую свободную минуту, всегда замечаешь отсутствие и ловишь каждое слово, словно оно значит больше, чем сказанное кем-либо другим.       Поэтому сначала он просто бесится, как ребенок, чью любимую игрушку родители приказали делить с непрошеным гостем. И он ерошится. Он сходит с ума.       – Слушай, я знаю… ты распиздецки горд своим новым положением, – Галли кружит вокруг парня, возящегося в земле по локоть, и из последних сил пытается реанимировать свою гордость.       Или в данном случае – закопать.       Потому что Ньют не обращает на него и его пылкий монолог ровно никакого внимания.       – Появился, считай, месяц назад и фактически заместитель старосты…       Ньют рывком всаживает лопату в землю и начинает вскапывать.       – Но ты же понимаешь, что эта должность просто на пальцах?       Галли останавливается перед ним, нависая всей своей массивной тушой, тень от которой выглядит в три раза внушительнее, чем Ньют, но тот, кажется, даже не шелохнулся.       – Эй, салага, – наконец, осознав, что пустил все свое красноречие в пустоту, злится Галли. – Ты вообще врубаешься в то, что я тебе говорю?       Ньют эффектно запускает лопату в землю. Неспешно отряхивает руки. А затем поднимает голову со своими волосами цветом в осень и смотрит прямо в глаза.       – Если для тебя это способ повыебываться, можешь не волноваться. Эта часть работы на тебе.       Так они собачатся уже во второй раз, и Галли снова оттаскивают дежурившие Чистильщики под угрозами отправления в Кутузку на всю ночь.       Так что во второй раз он все еще полный мудак.       Дело хоть как-то сдвигается с мертвой точки, когда одним утром, гривер его подери, Ньют прыгает со стены.       И Галли собственноручно бы закопал себя, если бы дело было в жалости. О чем не забывает упомянуть на широкую публику, заклеймив всех, кто начнет с Ньютом сюсюкаться, сопливыми придурками. И в подтверждение своих слов, он оказывается одним из немногих, кто не приходит навестить парня, пока тот сходит с ума от боли и бездейственности допотопных лечебных трав в первую неделю, до привоза ящиком необходимых лекарств.       А затем Алби устраивает ему взбучку, как какому-то школьнику, и велит взять своих бестолковых строителей и смастерить для Ньюта костыли. И Галли их делает. И еще пару дней решается для того, чтобы прийти и передать их (от отчаяния пытается подкупить Чака, но тот даже разговаривать об этом не хочет).       Когда Галли появляется на пороге хижины, приспособленной Клинтом и Джеффом для медицинских целей, он хочет послать все к чертям и оставить костыли под дверью. Но его магнитит к двери подобно тому, как гривера притягивает к глейдерам в ночном лабиринте.       Первое, о чем Галли думает, войдя в дом: «Выглядит паршиво».       Бледное лицо Ньюта со слипшимися волосами и каплями пота на лбу само провоцирует на жалость. Или отвращение. В любом случае, от вставшего в горле кома натурально тошнит.       Он делает еще пару несмелых шагов к кровати и нелепо встает посреди комнаты, как вкопанный посреди пустыря столб.       – Такого я точно не ждал.       Голос Ньюта на фоне всего остального звучит гораздо лучше. Но все равно достаточно глухо и непривычно, видимо, от долгого молчания.       Галли цепляет ногой табуретку и резко садится.       – Ну, и когда решил записаться в отряд Красного Креста?       – Всрался ты мне.       – Отрадно слышать, что хоть что-то неизменно.       Галли даже кажется, что он слышит смешок. Проблема в том, что он такой хриплый и лающий, что больше похож на кашель.       – Омерзительно выглядишь.       Теперь Ньют действительно ржет.       – Ну, ты и уебок, Галли.       Услышав знакомое отвращение в голосе, парень расслабляется и посылает улыбку в ответ. Это их комфортная зона. Незыблемый островок спасения. Все-По-Прежнему иллюзия.       – Просто тошнит.       – А тебя жалостью не проймешь, да, бесчувственная куча кланка?       – Ни к тебе уж точно.       Дискомфорт, только недавно пропавший, возвращается вместе с наступившей паузой. Галли бездумно изучает земляной пол, пока не вспоминает о том, зачем вообще-то пришел.       – Тут это… – он неловко протягивает костыли Ньюту, наверняка не знающий, что будет обиднее: отдать их прямо в руки или поставить к стене, подтвердив полную беспомощность лежачего парня.       После долгой паузы тот отвечает, даже не притронувшись:       – Надеюсь, тебя заставили.       Только в этот раз в поддевке не звучит и капли привычной дерзости. Ньют смотрит на костыли с таким дерьмовым выражением лица, что хочется его придушить.       – Если ты думаешь, что никогда не сможешь ходить без них, то ты тупица.       – Поэтому ты их притащил, тупица?       – Я их сделал, тупица.       Ньют выглядит еще более уязвленным. Он смотрит своими глубокими карими глазами, и Галли не знает, почему ему так не по себе. Почему эта мысль так назойливо свербит внутри, что начинает ощущаться физически.       Поэтому рычит со всей злобой, которую только может в себе найти:       – Соберись, сопля. Даже не думай тут подыхать. Тебе еще много раз предстоит сплевывать кровь со своими слюнями, после того, как я раскрою твою физиономию.       Ньют, наконец, улыбается, и Галли всеми силами давит ванильную ебатню в своей голове.