невыраженное

      – Ньют, кто там?       Галли знает этот голос до водяных мозолей на языке. Его обладатель сейчас встал с койки, нервно щелкая пальцами, и мнется за дверью, сдерживаемый только предостерегающим взглядом светловолосого глейдера.       Интересно, это Ньют на всех так действует, или только на них с Томасом?       – А, это…       Ньюту неловко, это видно. Ему разве что осталось пустить неоновую вывеску с бегущей строкой на лбу с недовольным «Какого черта ты сюда приперся?» и нетерпеливым «Когда уже отсюда свалишь?».       Членораздельно и максимально доступно.       Наконец, Ньют небрежно бросает, оглядев нежданного гостя с ног до головы:       – Просто Галли зашел.       Вот так. Просто Галли.       Просто Галли криво улыбается, начиная пятиться назад.       – Я, наверное, не вовремя. Зайду позже, забей.       – Нет, – решительно говорит Ньют и хватает куртку с вешалки. – Пошли.       За секунду до того, как закрывается дверь, он видит предостерегающий и недовольный взгляд Томаса. Внутреннее ликование почти удается сдержать.       Когда они отходят на достаточное расстояние от отсека, Галли неуверенно начинает:       – Почему ты…       – Мы думали, что ты мертв.       Галли смотрит на него, и Ньют выглядит так, словно каждое сказанное вслух слово доставляет ему боль, но с мазохистским удовольствием чеканит дальше.       – Это вы оставили меня умирать.       – Мы прошибли тебя долбанным копьем, – он останавливается и устало сжимает указательным и большим пальцем переносицу. – Галли, черт бы тебя побрал.       А Галли не сводит с бывшего младшего старосты Глейда взгляда и проклинает так некстати расползающуюся в груди нежность. Пытается сосредоточиться на подготовленной исповеди, а сам тонет в нелепом наваждении: вот он, живой, стоит в паре метров, что можно дотронуться. Только между ними такая пропасть, что даже пройдя через плоспер и оказавшись на другом конце света, Галли не окажется дальше.       – Не прошло и дня, чтобы я не думал об этом. Ты не представляешь, как я ненавижу себя за его смерть.       – О, я представляю, – Ньют не просто говорит, он шипит. – Но я не о том тебя спросил.       – С кем ни бывает, – фыркает Галли, отступая на шаг назад, и Ньют, кажется, читает его как открытую книгу: пытается отшутиться, замазать отчаяние во взгляде, затолкать поглубже зудящую в груди бурю.       Но Ньют не даст сделать ничего из вышеперечисленного, пускай это даже несправедливо.       Пускай даже это больно до зубного скрежета.       – Ложь, – уверенный шаг вперед. – Почему ты хочешь помочь?       Галли хочется исчезнуть. Хочется заорать, обматерить или врезать-то, в конце концов, стоящей напротив главной проблеме его жизни. Ньют не сводит с него выжидающе-требовательного взгляда, а он клянется, что не может выдавить и слова.       Тогда Галли хочет сказать, как есть, то есть глухое: «Ты».       Без каких-либо объяснений, просто и ясно, и пускай делает с этим знанием все, что его душе угодно.       Но Галли говорит:       – Я знаю, то, что я сделал... Я хочу шанса. Необязательно меня прощать или принимать в друзья, я просто хочу шанс на искупление. Хочу быть полезным. После всего, что натворил...       Какое-то время Ньют молчит, внимательно наблюдая, и в случае малейшего подозрения, готовый пристыдить, схватить за грудки и впечатать в ближайшую стену, поймать на лжи. А затем досадливо качает головой, возобновляя свой путь.       – Это будет непросто. Томми в бешенстве. Еще и Минхо пропал… ты знаешь, все силы на его поиски бросил… Даже чертов поезд остановил!       Слушая в пол уха, Галли отчетливо думает: так в этом вся разница. Томми хочет спасти всех. Галли хочет спасти только его, Ньюта, даже если придется пожертвовать всем гребаным миром. Даже если придется взорвать все, что он любит, и первым, конечно, поджечь себя.       Но Галли молчит и продолжает идти следом.