Забытые воспоминания

      — Кошмар, какой кошмар… Ужасно… Просто ужасно! Бедная девочка! Джон, позвольте проверить пульс, мне-       — Миссис Хадсон, успокойтесь.       — Но она…       — Она без сознания. В её случае это неудивительно.       — И когда она очнётся?       — Я врач, а не предсказатель. Я продезинфицировал рану, риск заражения крови довольно мал, но всё же нужно быть внимательными и постоянно за ней наблюдать.       — Джон, посмотрите, мне показалось, она пошевелилась.       Но Джон уже отвернулся к небольшой деревянной тумбочке, чтобы взять там моток лейкопластыря и бинт. Стоило только коснуться шуршащей упаковки, как со стороны окна донёсся молчавший ранее голос.       — Не вздумай перевязывать.       Джон, сдвинув брови к переносице, непонимающе глянул на Шерлока, а потом с усмешкой произнёс:       — Извини?..       — Извинения приняты. Я говорю, оставь всё как есть. Рану надо исследовать.       — Нет, Шерлок, ты не прав! — говорил Джон в спину стоящего у окна детектива. — Это, на случай, если ты не заметил, ножевой порез! Его как раз-таки надо перевязать, нечего там исследовать.       — А на случай, если вы не заметили, — ответил Шерлок, — это форменный порез. Там какое-то слово.       Ему не составило труда приметить эту деталь. Он внёс девушку в квартиру под оханье миссис Хадсон, её вздохи, причитания и проклятья в адрес Мориарти и, положив на старенький диван своей комнаты, только тогда заметил далеко не обычный порез. Но рассмотреть его не получилось. Он мог сделать это в такси, которое использовал, чтобы добраться до 221Б, когда Гермиона лежала головой на его коленях. Но недоверчивый, сомнительный, испуганный взгляд таксиста, смотрящий на пассажиров через зеркало заднего вида внимательнее, чем на дорогу, и забивающие голову миллионы мыслей, которые можно было передумать только в тот момент, мешали сосредоточиться. Дома поджидала новая преграда. Шум и миссис Хадсон разбудили Джона и тот, услышав о ранении, поспешил помочь. Только Шерлок потянулся к повреждённой руке, как Ватсон оттеснил его в сторону, присаживаясь у дивана на корточки и бросая рядом пропахший больницей пакетик, где хранилась различная медицинская шушера. Шерлок тогда был вынужден молча уйти к окну и так же молча там простоять до нынешнего разговора.       — Да нет, я заметил, — отозвался Джон. — Тут что-то… грязно… кровь… Грязная кровь. Грязнокровка…       Миссис Хадсон вновь шокированно ахнула, Шерлок отвернулся, судя по всему, возвращаясь к раздумьям, а Джон невозмутимо продолжил:       — В любом случае, сейчас это не имеет значения. Нужно думать в первую очередь об её самочувствии и жизни. А уж потом, Шерлок, будешь разбираться с тем, что эти ненормальные с ней сделали.       Он, будто довершая свой монолог, щёлкнул ножницами, перерезав бинт на руке девушки, и завязал маленький бантик.       — Готово, — сказал Джон, поднимаясь. — Нужен покой, тогда затянется быстрее. Но, боюсь, шрам останется однозначно. Теперь вторая часть… Миссис Хадсон, спирт есть?       — Должен быть, сейчас поищу! — женщина давно не бегала так быстро, как сейчас выбежала из комнаты.       Джон, томно вздыхая, опустился на диван, где лежала Гермиона. Он глянул на Шерлока, который продолжал неподвижным чёрным силуэтом стоять у окна. Джон вдруг вспомнил, что впопыхах даже не спросил у друга о случившемся. То есть, почему Шерлок принёс свою девушку (надо же, до сих пор не верится, что слова «Шерлок и его девушка» могут составлять единое предложение) в дом в бессознательном состоянии и с порезом практически во всю руку.       — Не планируешь объяснить, — спросил он, — что произошло? Ещё вчера она ходила, улыбалась, а сегодня…       — А сегодня произошёл Мориарти, — закончил Холмс. — Я не говорил, кстати, что им оказался тот дружок Молли, Джим?       — Ты вообще ничего не говорил! И постой! Как так — Джим?!       — А вот так, Джон! Джим Мориарти, гений всея криминального мира, который так над нами всеми издевался — это и есть тот парнишка из больницы!       — Вот же чёрт… — Джон провёл рукой по волосам, явно отказываясь что-либо понимать. — И это он так с Гермионой?       — И да, и нет, — голос предательски дрогнул. — Сам он, как я понял, не любит пачкать руки. С ним была какая-то женщина. Белла, вроде, её звали. Она и отвечала за… жестокую часть.       Джон в ответ лишь дёрнул бровями и опустил взгляд.       Шерлок прошагал до излюбленного кресла и обессиленно в него рухнул. Он старался не смотреть в сторону дивана. Считал, что там ему смотреть пока не на что. Хотя краем глаза всё же не мог не замечать тело девушки, такое маленькое и хрупкое, что кажется, дунет лёгкий ветерок и оторвёт малышку от поверхности, пронося над землёй. Шерлок, наверно, навсегда запомнил застывший ужас на лице Гермионы. Примерно так же выглядит человек, спящий и видящий самый страшный кошмар в своей жизни. Но спящего ведь можно в любой момент разбудить. А Гермиона просыпаться не торопится. И ни от кого не зависит, когда она проснётся, когда же вернётся к ним. Хорошо, что сейчас голова девушки повёрнута к стене, и вглядываться в её лицо довольно проблематично. Шерлок боялся, действительно боялся, что его сердце, которое, как выяснилось, есть, просто не выдержит, если он взглянет на Гермиону ещё хоть раз до её прихода в сознание.       И, похоже, судьба решила отсрочить этот момент, потому что вскоре вернулась миссис Хадсон с плохими вестями:       — Спирта нет. Вообще ни в каком виде.       — Вы уверены? — Джону, видимо, показалось странным отсутствие предмета, который по идее должен быть в любом доме. — Везде смотрели?       — Везде. На кухне нет, в холодильнике только отрубленные пальцы. Во все шкафы заглянула, не нашла даже в-       — Ну так пройдитесь до аптеки, чтоб вас! — оба вздрогнули от неожиданного резкого вскрика Шерлока. — Или за водкой, раз уж на то пошло!       Первоначальным ответом послужила тишина. Тяжёлая, давящая. Очень схожая с той, какая первое время стояла тогда в бассейне. От этого воспоминания вновь сделалось дурно.       Изначально на лицах миссис Хадсон и Джона отражалось явное удивление. Они с какой-то настороженностью и даже опаской глядели на Шерлока, чьи глаза метали молнии пострашнее, чем в лондонскую непогоду. Никто не ждал от него такого выпада. Шерлока очень редко можно было увидеть таким. Нетерпение, раздражение, нервозность — да, бывало. Но ярость, неподдельная ярость, возникшая на пустом месте, да ещё и так быстро сменившая какое-никакое спокойствие, хотя бы внешнее… Такое ему несвойственно. Только что рассуждал себе, переплетя длинные пальцы и глядя в одну точку, а тут вдруг вскочил, голос повысил. На фоне своих невысоких соседей Шерлок, вкупе со своим далеко не низким ростом и крайне плохим расположением духа, сейчас казался просто гигантом.       Его грудь всё ещё продолжала нервно вздыматься, а кулаки были сжаты, когда миссис Хадсон отмерла и, вытянувшись стрункой, звонким, чуть дрожащим голосом чётко проговорила:       — Не смей на меня кричать. Никогда больше. Ни я, ни Джон не заслужили, чтоб ты срывал на нас свою злость!       Несмотря на то, что высказывания Шерлока задели женщину, в её тоне чувствовался некий приказ, повелевание, мол, не ты в доме хозяин, только попробуй ещё хоть раз вытворить что-то подобное. Очень походит на ситуацию, когда мать ругает ребёнка, на телефоне которого висит оповещение об огромном количестве пропущенных. Пока безответственный подросток веселился с друзьями, она волновалась, загонялась, где же её дитя, и, возможно, даже плакала. Но это не мешает ей позже вынести строгий выговор, который в большинстве случаев заставляет чувствовать вину за содеянное.       Обращаю внимание на окончание фразы. Вина за содеянное. Как бы удивительно не звучало, но именно это или хотя бы что-то в этом роде Шерлок почувствовал после слов миссис Хадсон и многозначительного взгляда Джона. Только сейчас детектив начал понимать, что что бы ни случилось, никто из присутствующих здесь в этом не виноват, и кричать на них так же бессмысленно, как пытаться пробить кулаком дыру в кирпичной стене. Ещё он осознавал, что минутная потеря контроля над собой часто имеет тяжёлые последствия, расхлёбывать которые ты будешь очень долго. Начиная помаленьку успокаиваться, Шерлок упал обратно в кресло, упираясь локтями в колени, а лицо пряча в ладонях, и покачал головой.       Джон не знал, проклинает ли он сейчас себя за своё поведение или продолжает проклинать их за не найденный спирт. Но точно знал, что их нахождение в этой комнате на данный момент было бы лишним. Шерлоку сейчас нужно только лишь одиночество. И лучше уйти по своей воле, чем быть выгнанными в порыве ярости. Ещё чего доброго за револьвер схватится, как он любит, тогда придётся хлопотать не только над гермиониными ранами.       Джон ни в коем случае не осуждал Шерлока и склонялся к такой версии — где-то в глубине души Холмс не хотел устраивать эту сцену, тем самым делая им с миссис Хадсон больно. Оно само, как говорится. Ему слишком тяжело и плохо, ведь реально любимого человека измучили до потери сознания, ладно хоть не до потери пульса! В таком положении кто угодно может сорваться. Да, позже пожалеет об этом. Но отчаявшийся человек, лишённый моральных и физических сил, зачастую не отвечает за свои поступки. Как раз это сейчас и относится к Шерлоку. Джон не обижался и надеялся, что сможет убедить и миссис Хадсон на понимание и прощение.       Он аккуратно взял женщину за руку и повёл к выходу, про себя молясь, чтобы она больше ничего Шерлоку не говорила.       Они молча покинули помещение, а после единственного более-менее громкого звука — хлопка двери, — комнату вновь поглотило звенящее затишье.