// уродливая изнанка его тишины

12 августа 2015 года

Юнги двадцать два, и он окончил институт пару месяцев назад. Защитил свою дипломную хуйню, скаченную полностью из интернета, на отлично и свалил из того ущербного места, в котором даже учиться-то и не хотел. Юнги двадцать два, и он окончил институт пару месяцев назад, а сейчас лежит на своей необъятно большой для него самого, но немыслимо маленькой для всего мира, кровати в съёмной квартире, на углу улицы, и смотрит в потолок так задумчиво, будто в нём хранятся тайны ящика пандоры, ответы на все вопросы и скрыт смысл его жизни. На самом же деле, на нём лишь скрыты толстыми слоями краски тонкие – пока ещё – трещины, которые можно пересчитать, когда совсем делать нечего. А Юнги достаточно часто нечего делать. Ведь ему двадцать два, и его жизнь совсем не бьёт ключом, а единственное, что с ним случается – абсолютное ничего, из водоворота которого выбраться просто немыслимо и как-то всё время не представляется возможным. Именно поэтому он точно знает, что на его белом потолке с большими неприятными разводами оранжевого цвета в углу комнаты, рядом с трубой, ровно одна тысяча двести тридцать две трещины. Мин Юнги двадцать два года, и он не знает, что делать со своей жизнью. Он окончил институт пару месяцев назад и теперь официально стал никому ненужным, но это совсем не эпицентр его переживаний. Ведь нужность в этом мире – понятие крайне эгоистичное и, в общем-то, крайне глупое и навязанное. Что действительно неприятно осознавать: никто больше не будет пересылать деньги на учёбу и на дальнейшее существование, потому что «тебе уже двадцать два, и не мы тебе должны, а ты нам». Юнги вздыхает и всё ещё не знает, что делать со своей жизнью. Единственное знание, которым он владеет – это то, чего со своей жизнью он делать точно не_хочет. А не хочет он серости, которую на каждом углу предлагает ему само понятие о существовании, принятое в обществе. Он вдохновлён мыслью «жить чем-то». Ну, знаете, когда занимаешься чем-то, что любишь, и это становится твоей работой, с условием, что эта работа не надоедает в дальнейшем и приносит результаты. В таком ключе «жить работой» не выглядит так отталкивающе, нежели, когда ты занимаешься тем, что тебе абсолютно не нравится, ради того, чтобы банально выжить и прожить ещё день, месяц, год, а в итоге сдохнуть, так и не дождавшись пенсии. Только вероятность второго превышает вероятность первого и лидирует с отрывом в пару миллионов процентов. Поэтому всё вдохновение из раза в раз плавно сходит на нет. Юнги не вдохновлённый мечтатель, а разочарованный реалист. А реальность такова: ему нужны деньги. Но не те, которые обложат десятками налогов, прежде чем выдать ему, если он устроится работать по своей специальности в ёбанный офис. Он недовольно хмурится и пытается вспомнить, на кого учился целых шесть лет, но терпит неудачу. Ну и похуй. Просто дело в том, что Юнги ненавидит офисы (и налоги). На самом деле, он ненавидит целую кучу вещей, но вот конкретно в данный промежуток времени он ненавидит именно все подобные конторы, которые, по сугубо его и только его мнению, совершенно разрушают человека, превращая его в бесхребетное подобие самого разумного существа на земле. Для него офис – запретная зона, опасная ловушка, попадая в которую, начинаешь видеть мир в чёрно-серых цветах и терять желание к дальнейшему саморазвитию. Юнги больше всего боится потерять себя в этой отвратительной реальности, похожей на один бесконечно-длинный день. Юнги двадцать два. Он два месяца назад окончил институт и совершенно не знает, что делать дальше, презирает установленные правила и порядки жизни, ненавидит офисы, считает трещины на потолках в свободное время и …и у него назойливо звонит телефон (вот уже в который раз). Рука сама, на автомате, медленно, нехотя тянется к надоедливо вибрирующему телефону, после подносит его к лицу, чтобы Юнги бездумно вглядывался в экран, на котором высвечивается короткое «Хо». «Хо» звонит долго, очень долго – давно привык, что Юнги бесконечно может вот так пялиться на вызов и думать, хочет ли он сейчас разговаривать с кем-то, – а Юнги просто смотрит, смотрит так же долго и совсем не думает. И откладывает телефон подальше от себя. Он совсем не против узнать, что на этот раз Хосоку от него нужно, но определенно против раздражающих разговоров. Все нормальные люди пишут сообщения – Хосок же к категории "нормальные" относится едва ли. В смысле, он реально особенный, но мог бы хотя бы иногда не выёбываться и писать, а не звонить. Блондин отворачивается к стене, продолжая упрямо игнорировать входящие вызовы лучшего друга, и накидывает на голову капюшон плотной толстовки, чтобы согреться. Из-за открытого нараспашку окна в комнате не теплее, чем в холодильнике, но закрывать его Юнги не хочет, потому что «тепло для слабаков», а он не слабак. Поэтому продолжает упрямо дрожать от холода и игнорировать это вместе с непрекращающимися из-за такого же упрямого Хосока входящими. Чон Хосок. Юнги устало вздыхает и трёт итак красные от недосыпа глаза до чёрных пятен и боли, вдавливая их в глазницы. Они знакомы столько, сколько себя помнят. Кажется, даже знали друг друга до рождения. Юнги готов поклясться, что раньше уже когда-то видел эту солнечную улыбку и родинку на губе, но просто не может вспомнить где. Но это и неважно. Похуй на всё, если сейчас они снова вместе: ни прошлое, ни будущее не имеет значение. Особенно будущее Юнги, о котором он не имеет ни малейшего представления. От холода пальцы рук начинают неприятно покалывать, а потом и вовсе болеть, на что блондин лишь фыркает и прячет их в рукава плотной толстовки, которая, на самом деле, не очень-то плотная. Телефон перестаёт противно вибрировать, что может означать лишь одно – Хосок наконец выдохся, за что Юнги ему очень признателен. Теперь он снова может вернуться к своему увлекательному занятию в виде разглядывания трещин, которому собирался посвятить весь день. На потолке их ровно одна тысяча двести тридцать две, а на стене он сбился со счёта на семьдесят девятой. Придётся начинать заново. Одна. Две. Пять. Десять. Шестнадцать. Двадцать четыре. Телефон снова противно вздрагивает и затихает, оповещая владельца о новом сообщении, пока этот самый владелец недовольно мычит и кривится от осознания, что он явно поспешил так сильно недооценивать Хосока – глупо было даже допускать мысль, что он сдастся так непозволительно просто. от кого: «хо» тащи свой зад к шести часам ко мне есть идея для движа тебе понравится ps ты реально заебал игнорить Юнги устало вздыхает и думает. Думает: насколько вообще хорошая идея отказаться и послать лучшего друга нахуй, ссылаясь на более важные дела и отвратительное настроение. Веской причиной не делать этого выступает тот факт, что Хосок так непозволительно просто не сдаётся никогда. И, в общем-то, всегда добивается своего, особенно, если ему отказывают. Юнги очень устало вздыхает и встаёт, чтобы закрыть окно.