Навка

Мужчина вышел из зала суда и, как слепой, побрел вдоль аллеи. Торопиться теперь было некуда и незачем, как и не было уже сил за что-то бороться: проклятые адвокаты вместе с имуществом вытрясли из него всю душу, хотя тот практически не сопротивлялся их требованиям. Мужчина то ли сел, то ли тяжело свалился на лавку. Тонкая стена по-осеннему полуголых деревьев не защищала от шума проезжей части: урчание моторов, пронзительные вопли гудков, матерные словечки водителей маршруток вплетались в привычный хаос городской какофонии. Он рассеянно смотрел вперед себя, пытаясь прогнать из головы зудящие мысли, - как теперь быть, что он скажет коллегам, сколько осталось на банковском счете - и внезапно ухо выделило из общего потока еще один звук – бегущую воду. Проклятое журчание было слышно и здесь: как-то так получалось, что в их городке, прилично разросшемся за последние годы, от реки и ее выкидышей-каналов было буквально не убежать. Вроде и переехал ближе к центру, вроде и не окраине города расположилось здание суда, а дурацкая система сливов, коллекторов и декоративных стоков-речушек все равно пронизывала городок насквозь, принося с собой мокрый шум и запах подгнивших вод. Мужчина с недавних пор возненавидел открытую воду. - Вам помочь? Он вздрогнул и едва не свалился с лавки на асфальт. Незнакомая женщина притормозила рядом и протягивала ему горящую зажигалку. Оказывается, он держал в зубах незажженную сигарету и уже сжевал половину фильтра. - Не помешаю? – незнакомка, не ожидая ответа, присела рядом. - Благодарю, - мужчина затянулся и искоса глянул на соседку. Бежевый плащ, темные волосы, смутно знакомое бледное лицо. Может, пересекались по работе? - Тяжелый день? – женщина спокойно смотрела на пробегающие по дороге автомобили и тоже курила, рассеянно поигрывая брелоком. Он кивнул. - Бывает, - та прикрыла глаза, удивительно темные и глубокие, словно зрачок занимал всю радужку, как у птиц. Или у хищников, когда те охотятся. – Развод всегда приносит боль. - Откуда…? - Все оттуда выходят либо разведенными, либо освобожденными, либо их увозит полиция. Вы вышли сами, при этом особо счастливым не выглядите, так что… Знаете, а ведь быть освобожденным от подозрения в преступлении и быть освобожденным от брака – в каком-то смысле схожие вещи, вы так не считаете? - Нет, - мужчина качнул головой. – Это не мой случай. - Расскажите, - соседка впервые повернулась к нему и взглянула прямо в глаза. Он почувствовал странную дурноту, будто ее взгляд мог измазать его лицо. Чем-то склизким, отвратительным и грязным. По хребту прошел холодок, но ощущение сразу же пропало. Наоборот, его охватило желание наконец-то кому-то выговориться, выплакаться – и о смерти обожаемого сына, нелепой и страшной, и о холоде, с некоторых пор поселившемся в его семье, и о своих попытках найти сочувствие на стороне, у других женщин, с ласковыми полными руками и глупыми улыбками незамужних бухгалтерш… И о том, как его жена прознала об изменах, как она кричала и обвиняла его во всем – и даже в смерти сына! – как будто он мог быть в этом виновен! Она словно сошла с ума и припомнила ему все грехи, и даже тот, который он так старался забыть – про пропавшую давним летом подружку, останки которой нашли во время работ на реке, когда строили каналы. Ее опознали по зубам. Жена отчего-то вбила себе в голову, что это Господь покарал их семью, ведь девушка покончила с собой сразу после того, как он ее бросил. Словно это не жена тогда бросилась ему на шею от радости, узнав о разрыве с той! Словно это не жена поставила точку в его колебаниях тремя словами – милый, я беременна. А теперь все разваливалось на глазах… - Да как вам сказать, - мужчина посмотрел на свои руки. – У меня кое-что произошло в семье. Большое горе, беда... Мы с женой отдалились. Она попросила развод, я его дал. В общем, это все. - Как легко можно уместить в нескольких словах трагедию целой жизни, не так ли? – женщина мрачно улыбнулась. Улыбка приоткрыла острые зубы и напомнила оскал собаки. Мужчине снова стало неуютно. - Хотите еще одну историю в двух словах? – не ожидая ответа, женщина продолжила. – Это типичный случай, но и заезженные сюжеты бывают интересны, если имеешь к ним непосредственное отношение. Итак... Жила-была одна дурочка, и, как полагается, полюбила без памяти. А он, как часто бывает, с двух столов сладости таскал. Вроде и с одной ему было хорошо, вроде и с другой не хуже… Я думаю, такие люди по-настоящему любят только себя. Очень обыденная история, не так ли? Но ведь сердцу не прикажешь, ни в любви, ни в ненависти. В конце концов он выбрал ту, другую. Дурочка не вынесла правды и... Знаешь, так молодо-глупо все получилось. Не знаю, как поступила бы сейчас. Но тогда - прыгнула. На глубокое место, с обрыва, чтоб наверняка. Так страшно было... и до сих пор страшно это все, тяжело… Все время вкус грязной воды стоит во рту, ничем не перебить. Мужчина, окаменев, не мог оторвать взгляд от лица незнакомки. Окурок сигареты в зубах выдал последний виток дыма и потух. - Что, Влад, узнал наконец? Так я выглядела бы сейчас, если бы была жива. Красивая? – молодая женщина криво улыбнулась, и провела рукой по щеке – кожа, как мокрая бумага, легко разошлась, открыв розовый слой мышц, но крови не было. Из горла мужчины вырвался сдавленный писк. Онемев от страха, он наблюдал, как менялись очертания незнакомки: плащ отяжелел, превращаясь в невнятное тряпье, пошел мокрыми бурыми пятнами, лицо обвисло, исказилось. Благородную бледность сменила мертвенная белизна трупа, темные дыры глаз словно провалились внутрь черепа. Женщина – вернее то создание, что было ею минуту назад – еще раз щелкнула зажигалкой. В ужасе Влад наблюдал, как сквозь дыру в щеке потянулся сизый дымок. Кусок плоти отвалился от руки, соскользнул вниз и с мягким чмокающим звуком упал на землю. - Нет, я не привидение и не галлюцинация. Только не нужно орать, - она повелительно махнула рукой, предупреждая рвавшийся из горла мужчины вопль, - не надо больше драм, ты на них мастер, я знаю. Ты сделал очень больно мне, я – тебе, все предельно просто и честно. Пришлось долго ждать, пока твой сын подрастет, но оно того стоило. Я ведь видела тебя, когда Дениса доставали из канала, смотрела прямо в лицо, не пропустила ни мгновения. Теперь ты знаешь, каково это – терять душу… Наконец мы квиты, милый мой Влад. Прощай. Ах да, держи – подарок на память, от сына. "Если оно меня коснется, я умру", - отстраненно подумал Влад, но чудовищное создание просто бросило брелок на лавку. Поднялось и, нелепо ковыляя и дергаясь, протащилось до серой бетонной ограды, за которой шумел дождевой слив коллектора. Все еще словно в трансе, Влад наблюдал, как оно перевалилось и мокро шмякнулось вниз – а может, это просто сработала его фантазия, ведь совсем рядом шумели машины, и он просто не мог услышать этого звука. "Это бред, бред, просто бред, - паника сковала тело, но не разум, и мужчина лихорадочно цеплялся за реальность. – Тут столько машин, столько прохожих, неужели никто ничего не заметил бы? Значит, это просто мне привиделось, это не могла быть она… Она уже давно мертва, а мертвые не возвращаются с того света. Это бред". Влад глубоко вздохнул, и вонь выхлопных газов показалась ему самым сладким и желанным ароматом. - Боже, не шути так больше, - он нервно засмеялся и перевел взгляд на скамью. Одно мгновение его улыбка еще держалась на губах, прежде чем он начал кричать, и кричал до тех пор, пока вокруг не собралась толпа прохожих. На облезших деревянных досках скамейки лежал брелок: запястье и выбеленные кости руки ребенка, которому могло бы быть пять лет. * - Ах ты сука, гребаная ты суууука! Это ты была, да? Это ты Дениса... забрала?! Покажись, дрянь! Ночная тишина в ответ, только в деревьях зашуршали птицы. - За что ты так?! Он же невинный был, он же не виноват ни в чем, сука ты тупая! И себя угробила, и сына моего?! Звон разбитой бутылки, запах перегара и немытого тела. На далекой трассе мелькнул красный огонек фар. - Он же не виноват был… Меня бы забрала, меня! Иди сюда, тварь, иди разберемся с тобой! И снова тишина, свет ущербного месяца волнами поплыл по тихому заболоченному заливу. - Сука, просто гребаная сука… Зачем я тебя встретил, за что… Я же любил тебя, тварь ты такая. Ее любил, но и тебя любил… Настя, Анастасия. Я же плакал о тебе! Лучше бы я сам тебя задушил тогда, чтоб не вернулась, гадина! За что ты так, ребенка невинного… Денис, мой мальчик… Всхлип. Сдавленное рыдание. - Папа? – тихо-тихо. Робко. Мужчина замер. Под высоким глинистым обрывом, откуда почти вполовину ушла вода, кто-то стоял. Маленькая фигурка, детская. - Де… Денис? – сердце пропустило такт. - Папа! – звонко и радостно. - Ну здравствуй, - позади маленькой тени показалась еще одна – девушка-подросток. – Зачем зовешь? Вот мы, здесь, пришли... И что ты хочешь, Влад? Хочешь к сыну? Спертое дыхание, двоится в глазах – наверное, из-за слез. - Денис… - Иди сюда, папа! Я соскучился. - Иди к нам, Влад. - Пошла прочь отсюда! Оставь моего сына! - Куда же я пойду? Это мой дом, Влад, теперь другого у нас с Денисом нет. И твой дом тоже. - Настя… - А я и забыла свое имя… Но ты помнишь. - Помню… Вода неприятно морозит кожу, под ногами разъезжается тина и какая-то смутная грязь. Впереди – ребенок, его единственный ребенок, который протягивает руки, зовет. И плевать, что он мертвенно бледен, и плевать, что его держит, как родного, глубокая вода. - Иди к нам, иди же… Вода уже доходит до ноздрей, мужчина едва держится на пальцах ног. Но это неважно, потому что они оба, и женщина, и ребенок, протягивают к нему руки, зовут. - Я иду, иду… Я с вами. Тишина.