Мне приснился страшный сон...

И все же он восхищался ее смелостью, граничащей с глупостью. Максвелл тоже был убежден — до самого конца — что Андерсон верен ему. А Андерсон был верен Богу. Что ж, он надеялся, что Интегра была достаточно умна для того, чтобы понимать: быть начальником Андерсона просто-напросто опасно для жизни. Воспоминания, довольно однообразные – взмах, хлюпанье окровавленной плоти, клинок тяжело, как в холодном масле, прорывается сквозь тело, ноют мышцы — неслись перед ним неудержимым потоком. В какой-то момент он словно раздвоился: один Андерсон был там, весь в сражении, весь в адреналиновой дрожи и азарте, а другой Андерсон смотрел его глазами, несколько отстраненно, словно незримый спутник себя самого за плечом. Нельзя сказать, чтобы ему было приятно наблюдать за этим побоищем, но он не мог не признать, что свою работу как всегда делал хорошо. Очередная голова, с вытаращенными глазами и приоткрытым ртом, тяжело стукнулась о землю под его ногами. Что ж, профессионализм не пропьешь. Андерсон-один обернулся, чтобы взглянуть на отдаляющийся отряд, сопровождающий Интегру Хеллсинг. Этот участок он зачистил, и предполагал, что нападений в ближайшие полчаса не будет. Андерсон-два был полностью с ним согласен, пока не услышал за собой нечто, от чего волосы на его шее стали дыбом. Сзади рассмеялся ребенок. Он резко развернулся, штык метнулся в ладонь… Посередине улицы шел подросток, без капли крови на обнаженных чистеньких коленках, без пыли и копоти на отглаженной форме гитлерюгенда. Ветер слегка шевелил волосы вокруг кошачьих ушей. Вычищенный черный ботинок наступил в лужу, и бурые капли брызнули на его бликующую поверхность. И у Андерсона подкатил противный ком к горлу, потому что ему показалось, что мальчик смотрел на него. Не на него-прошлого, замершего в недоумении, а на него-настоящего, напрягшегося в страхе против неизвестной чертовщины.  — Добрый вечер! Вы как всегда на высоте, отец. Ну и задали вы им трепу! Андерсон кинул штыки. Один из них проткнул сердце, другой — живот, третий попал точно в лоб неизвестному. Мальчик упал, и слева донесся голос:  — А я думал, плохие манеры присущи только Хеллсингам. Вот так всегда: ничего плохого не делаешь, а в ответ… Очередной штык пропорол глотку, и продолжение потонуло в хриплом бульканье.  — А в ответ — серебром по голове! Или серебром в голову! Что ж я такого сделал, за что вы так со мной, — обиженно протянул мальчик, надувшись и сложив руки на груди прямо перед Андерсоном. Андерсон, вздрогнув, сделал шаг назад. Сердце ускорило темп, а в центре груди появилась мелкая дрожь. А все потому, что ощущение двойственности восприятия, бывшее все время до этого, пропало.  — О, смотрите, какие спецэффекты, — показал пальцем подросток, и Андерсон непроизвольно кинул взгляд в сторону. В воздухе, вопреки всем законам физики, висело тело немца; Андерсоновский клинок торчал из его глазницы, а рот был разинут в немом крике. Рядом с его головой висели круглые красные капли. Падре резко захотелось протереть глаза, а еще через секунду он осознал, что мельтешение красок также прекратилось: огонь застыл, игра бликов замерла, и даже тень… Он с каким-то тупым изумлением поднял руку и опустил. Тень на стене не двигалась, и рисунок падре, стоящего в красивой позе с занесенными над головой руками, словно навечно запечатлелся на камне.  — Как интересно выглядит! Майору точно бы понравилось, — весело сказал ребенок. — Это же круче, чем кино!

***

 — …И вам не надоело? Шредингер со скукой болтал ногами, сидя на крыше. Падре помотал головой, сидя рядом, и продолжил бессильно вертеть в руке последний клинок. Он убил этого мальчишку ровно 34 раза, а тот как ни в чем не бывало вертелся на месте и любовался застывшим пейзажем. Тень Андерсона так и стояла, высоко подняв руки.  — Дьявол! — буркнул Андерсон, потеряв свой пыл после догонялок с бессмертным призраком. Призраком, истекающим кровью, с раздробленным позвоночником, пробитой головой, вырванным сердцем и каждый раз исчезающим, чтобы появиться вновь совершенно невредимым.  — Я не дьявол, я только учусь! — весело хмыкнул тот, заложив руки за голову. — Не хотите меня о чем-нибудь спросить? Например, кто я? Или что мне от вас нужно?  — Я не разговариваю со слугами сатаны! — взорвался Андерсон. — Я — длань Господня, и…  — Но вам придется, — перебил его Шредингер, — вам же интересно! Интересно, почему вы не можете меня убить, а? Андерсон хмуро молчал.  — Ну хоть бы из вежливости спросили. Уши мальчика слегка поникли. Он вздохнул.  — Из всех главных действующих лиц этого концерта только с вами я до сих пор не знаком. Поэтому давайте познакомимся! Уоррент-офицер Шредингер! Андерсон не отвечал.  — Не хотите представляться — и не надо. Я вас и так знаю. Убийца, чудовище, священник, любящий отец и просто хороший человек Александр Андерсон. Круче вас только Капитан! Возлюбленный враг Алукарда, надо же!  — Почему, — устало сказал Андерсон, — почему ты не умираешь?  — Потому что я не хочу умирать, — сказал мальчик как само собой разумеющееся. Они помолчали.  — Кто твой хозяин? — спросил Андерсон.  — Я служу Майору, — с готовностью ответил он. — А хозяин себе — я. Андерсон слегка приподнял брови.  — Это он тебя послал?  — Нет. Я кот, я гуляю сам по себе! Мррмяу. Андерсон сжал переносицу и закрыл глаза. Детский сад. Это педагогическая работа так сказывается, что его собственные галлюцинации приобретают вид детей-оборотней с глазами Максвелла?  — О, нет, я не галлюцинация.  — Да, — тяжело произнес Андерсон. — Для галлюцинации ты слишком болтлив. Кто ты и зачем ты здесь?  — Я — Шредингер, — сказал он, — и я пришел спасти вас, хи-хи. Андерсон глубоко вздохнул.  — Вру-вру, ладно, раскусили! На самом деле, меня, да-да, прислал Майор. Но почему бы вас заодно и не спасти? Или вы против? Хотите торчать в своей памяти, пока Хайнкель или Хеллсинг не вышибет вам мозги? Андерсон сжал зубы и клинок.  — Я везде и нигде. Я не жив и не мертв. Поэтому вы и не могли меня достать, — сказал мальчик, неожиданно сменив тон на сухой и серьезный. И опасный. — А от везде и нигде очень близко до никогда и всегда. Поэтому я здесь. В прошлом и в будущем одновременно.  — И зачем меня спасать? Я не просил. Шредингер усмехнулся. Встал, потянулся, глядя на горящий город.  — Я чеширский кот, живущий меж тонких граней возможного. Таких тонких, что могу попасть из одной реальности в другую. И в одной из этих реальностей мы победили Алукарда.  — Как? — вскочил Андерсон. — Кто?  — Я, — сказал Шредингер, — я и Майор. Но мы не убили его. Подробностей сообщать не буду, но в итоге мне тот вариант не понравился.  — Почему? — скривился Андерсон. — Вы свою задачу выполнили, разве нет? Разве не для этого вы существовали? Шредингер странно посмотрел на него.  — Цель Майора — это бесконечная война. А моя цель — бесконечные истории. Я люблю истории, а Майор их сочиняет. Но та история мне не понравилась. Я хочу другую. И вообще. Я ставил на вас в поединке с Алукардом, а вы! Отец! Вы читерили! Я проиграл Доку сто марок! Андерсон затряс головой.  — Я просто чуть-чуть изменил эту реальность. Всего лишь вступил в игру раньше своего такта. Никто не ожидал этого от меня. О, Майор будет страшно недоволен. Но потом он оценит мои старания. Во всяком случае, это будет гораздо интереснее! Всякая гениальная война должна включать в себя немного импровизации. Я просто позволил вам выиграть той ночью. Но Алукард не погиб, и здесь он не погибнет.  — Но при чем тут я, мальчик?  — Так вы там умерли, отец, а я хочу вернуть у Дока свои марки! — яростно поднял кулак к небу Шредингер. — А рассказываю я вам это потому, что хочу поделиться своими злодейскими планами, а больше не с кем! Док засмеет, Капитан промолчит, а Майор и прибить за это может. А вы священник, вам выслушивать злодейские планы по профессии полагается! Андерсон метнул последний клинок.  — Ничему-то вас жизнь не учит! — обиженно сказал он, взвешивая на руке серебристый металл, который буквально мгновеньем раньше располовинил его тело. — И если я бессмертен, это не значит, что мне приятно умирать! И вообще, я вам не мальчик. Мы с вами наверное ровесники. А еще без меня вы не выйдете отсюда. Было бы глупо так бездарно слиться, не сразившись с Алукардом, правда? Шредингер протянул ему руку. Андерсон проигнорировал ее.  — Зачем я Майору? Шредингер забавно вскинул брови:  — Ну, если мы не смогли убить Алукарда, то кто, если не вы? А без этого эпизода — без убийства — в истории не будет концовки. К тому же, мне надо кое-что вам показать здесь. А то у вас, падре, совсем мозги отказывают с вашей верой. Честное слово, нет более слепых людей, чем те, кто не хотят видеть! Можете перед этим спросить у меня что-нибудь. Только тогда и вы ответите на мои вопросы.  — Это правда, что в высшем руководстве Церкви обосновались вампиры? — сразу перешел к главному вопросу падре.  — Конечно! — улыбнулся мальчик во все острые зубы. — Теперь мой! Как вы думаете, если вы будете биться против Капитана, кто выиграет?  — Я, — раздраженно сказал падре, — за мной Господь. А Папа в опасности?  — Смотря как посмотреть, — улыбнулся он еще шире. — А кто выиграл бы в поединке, Хайнкель или Серас до становления вампиром?  — Хватит задавать мне дурацкие вопросы! — взревел Андерсон. — Что с моей памятью?  — Не отвечу, пока вы не ответите! — лукаво растянул губы Шредингер и оказался в пяти метрах, как только Андерсон поднял руку для оплеухи.  — Хайнкель, потому что за ней Господь. И я. Что с памятью?  — С моей памятью все отлично! А наш с вами разговор — это не память, это здесь и сейчас. Так что вините во всем своих коллег. — Шредингер предлагающе махнул рукой. — Смотрите! Наслаждайтесь шоу! Андерсон опустил глаза вниз и внезапно увидел себя. Он, тот, другой, стоял в такой же позе, как и тень на стене, и внезапно зашатался и рухнул вперед. В основании черепа торчал шприц.  — Объект ликвидирован, — крест слабо блеснул на чужой груди. — Пусть поспит. Архиепископу неприятности не нужны. Из теней выступил целый отряд священников в глубоких капюшонах, при пистолетах — но точно не Искариотов.  — Да, он не только ему помешает. Но и нам. А может, мы вообще его, того?..  — Нельзя.  — Ты что, из-за архиепископа?.. Из-за этого сопляка? Бастарда? Сумасшедшего?  — Приказ свыше. Он не обсуждается.  — Эта тварь стольких перебила… Тебе не страшно? Каждый раз, когда он идет по коридору… Каждый раз я чувствую страх… И такую жажду! А сейчас он так слаб! Андерсон напрягся, чувствуя расползающуюся тьму. Сверкнули клыки над сияющим крестом. Раздался выстрел.  — Покойся с миром, брат, — первая фигура спрятала пистолет и наступила на разлетающийся прах. — Или отправляйся в ад, раз ты уже забыл, кому обязан своим бессмертием. Так будет с каждым, кто осмелится перечить тому, кто подарил нам жизнь вечную. Нашему отцу, учителю, главе. Истинному наместнику, Vicarius Filii Dei! Принесшему воскресение Христово на нашу землю, даровавшему его каждому, сделавшему нас равными богу! Андерсон в ужасе раскрыл глаза.  — Наместнику бога на земле, Папе величайшей церкви мира! Раздался громкий свист и затем — грохот разрыва и лопнувшего стекла. Андерсон, оглушенный и ослепленный, растерянный и недоумевающий, повернул голову туда же, куда и маленький отряд фриков. В небе распускались удивительной красоты белоснежные внизу и кроваво-красные сверху — ангелы. И сумасшедший голос нес над городом слова: «Хороший протестант — мертвый протестант».