Мне приснился страшный сон...

Весь день у падре было какое-то плохое предчувствие, начиная с самого раннего утра, когда он приканчивал последних упырей. Это предчувствие вилось вокруг него в плетях серого дождя, сверкало на серебряных клинках, улыбалось ему из грязной кашицы под ногами, из серой пыли, из кровавых луж. Оно бегало вокруг него, как собака и терлось о ногу, скулило и снова ласкалось, требуя внимания, вызывая панику, пробуждая страх где-то на самом дне души. Но сосредоточиться не хватало сил, и не было серьезного повода. Александр кинул последний клинок, даже не обернувшись, зная, что он настиг цель, и прислушался. Вокруг только шумел дождь по листве и деревянным крышам. Внутри только колебался страх, еле-еле слышно – и если бы Андерсон не привык во всем следовать своей интуиции, он бы не обратил внимание на это колебание, списав все на усталость. Он пошел широкими шагами в сторону оставленного где-то вертолета. Упыри в глухой деревне – почти классический случай. И поэтому необычный. И приятный – Александр вдохнул всей грудью чистый, влажный воздух. Когда он последний раз брал отпуск? Сидел бы сейчас с детьми, читал им Библию вслух… А то от напряженной работы еще невроз схлопочешь… Под ногами поплыл еще зеленый, но уже кое-где подернутый желтой осенней дымкой лес. Падре улыбнулся – красиво-то как… В Ватикане дождя еще не было, хотя на горизонте сгустились черные тучи. Они двигались прямо оттуда, откуда Андерсон только что прибыл - дождь следовал за ним буквально по пятам. Страх снова вдруг подал голос и заскреб своими коготками, глухо зарычал внутри. Потому что было подозрительно тихо – ни голосов приютских детишек на экскурсиях, ни коротких приветствий снующих туда-сюда священников и сотрудников отдела. Андерсон ускорил шаг. Ну вот этого еще не хватало. Бойцы Тринадцатого отдела стояли в одной линейке перед высоким молодым человеком, как провинившиеся дети перед директором. Он что-то вещал им громким, хорошо поставленным голосом. Завидев падре, он крикнул: - А, вот и вы, Александр Андерсон! Мы вас заждались. Вставайте. Александр нахмурил брови. - А что здесь происходит? Почему сотрудники не на заданиях? Человек в облачении священника – падре сомневался, что он был служителем Церкви: было видно, что ему неудобно в сутане, а светские повадки читались в движениях, манере стоять, говорить – слегка презрительно оглядел заляпанного грязью с кровью пополам паладина с головы до ног и ответил холодным тоном: - С сегодняшнего дня Тринадцатый отдел специальных сил Ватикана, орден Искариот больше не существует. Мир завертелся перед глазами Александра Андерсона, заставив слегка пошатнуться. Такое он представить не мог в самом кошмарном сне. - Как не существует? Так он и раньше официально не существовал! - Ну, раньше не существовал, а теперь совсем-совсем не существует, - разъяснил, как маленькому, незнакомец. – Любая деятельность бывшего Тринадцатого отдела незаконна. Сотрудники перейдут в другие отделы… Дальше Андерсон не слушал. Он посмотрел в серые, водянистые глаза стоящего перед ним человека в надежде увидеть ложь или смятение: если бы хоть крохотная толика сомнения пробежала в них, он бы тут же накинулся с жаркой речью на католика и подавил, растоптал гонца силой своей воли, горячего желания отстоять свой дом, свою… семью. Но эти глаза были тверды, и в них Александр прочел свой приговор. Ему стало не хватать воздуха: он как в полусне отошел в сторону и прислонился спиной к дереву. Искариоты стояли хмуро, молча, даже не переговариваясь друг с другом: от этого становилось жутко. Нет, не может быть это правдой, это какая-то ошибка – кто будет уничтожать вампиров, если не они, Искариоты: кто будет выполнять всю грязную работу, кто будет следить за деятельностью Хеллсинга, кто будет доказывать силой оружия мощь Ватикана? Раздался громкий крик: Андерсон машинально повернул голову – вниз по ступеням волокли Максвелла. Тот кричал, отбиваясь, брызгая слюной: - Вы не имеете права! Я – исполнитель Божьей власти! Мы – вершители Божественного правосудия на земле! Двое молчаливых монахов стали заталкивать его в машину. Максвелл обернулся, затравленно забегал глазами по лицам своих подчиненных, остановился на Александре: - Андерсон! Сделай что-нибудь! Андер… Дверь захлопнулась, взвыл мотор, и черная иномарка скрылась за поворотом. - За списками обращайтесь к секретарю, - внезапно осипшим голосом сказал оратор. – И всем – трехдневный отпуск. Искариоты обступили Андерсона, медленно сползавшего вниз по дереву. Чувствовать спиной шершавую кору было необходимо– для того, чтобы унять чувство бессилия, попытаться успокоить чересчур расшалившееся сердце и понять – что же делать дальше? Неужели Ты совсем отверг нас, прогневался на нас безмерно, Господи? Какой-то юноша – он попал к Искариотам совсем недавно, но хорошо запомнился падре своей твердой уверенностью в непогрешимость Церкви – такое проходит лишь с годами – и своим стремлением бросаться сломя голову в самое пекло – осмелился озвучить вопрос, висящий в липкой тишине: - Это что, конец? Андерсон сжал зубы. Уныние – самый страшный грех, грех против себя, расслабление души, изнеможение ума… Страх сменился гневом. Он не смеет, не может опустить руки – и не смеет, не может позволить другим это сделать! - Проповедь, Александр, есть способ вселить в души людей веру в Бога собственными силами. Да, ты улыбаешься, а, между прочим, искусство проповеди будет посложней твоего механического, бездумного метания клинков. Начинай. - Возлюбленные братья мои! - Слишком пафосно, Александр. Люди не верят льстивым священникам… - Слишком сложно, Андерсон. Будь прост в проповеди - если тебя не поймут, ты не сможешь принести пользу слушающим… - Слишком скучно. Простой рабочий заснет под твое бормотание… Я, во всяком случае, засыпаю. - Слишком долго. Краткость – сестра таланта. - Два слова – это не проповедь!!! Нет, я не придираюсь! - Что за лицо? Улыбнись, Андерсон – а то у меня руки так и чешутся бросить в тебя спелой сливою! Ты вселяешь веру в людей, говоришь о жизни вечной, а сам стоишь со скорбной миной? Ты должен вести людей за собой, вдохновлять, побуждать к действию! Ты не имеешь права быть обычным человеком, когда читаешь проповедь… - Конец? Ты сказал – конец?! – юноша попятился в испуге от резко вскочившего священника. - Нет, это не конец! Это начало – мы должны благодарить Господа за то, что он не оставляет нас, посылая нам испытания! Через них мы становимся сильнее и избавляемся от своих грехов… Как написано во втором послании Петра… - он поморщился, вспоминая строчки, - огненного искушения, для испытания вам посылаемого, не чуждайтесь, как приключения для вас странного, но как вы участвуете в Христовых страданиях, радуйтесь, да и в явление славы Его возрадуетесь и восторжествуете… Они молчали. - Все мы – орудия в руках Божиих, и в его воле посылать нам искушения так же как и отнимать их. И не дает он никогда испытания выше сил наших… И уныние, - он сверкнул глазами в сторону молодого члена Ордена, - не должно гнездиться в наших сердцах, отнимая волю к жизни, лишая любви к Создателю, надежды и упования на Его поддержку… Впрочем, близок всему конец… И это тоже слова Апостола… - Итак, будьте благоразумны и бодрствуйте в молитвах, дабы принять со смирением все посланное нам Богом. - Аминь, - благосклонно зашумели Искариоты. Голоса становились все громче и громче, кто-то засмеялся, кто-то просто вздохнул – но не тяжело, а спокойно, как бы сбросив с себя тяжелый груз. Кто-то похлопал Андерсона по плечу. Люди ожили, встряхнулись как от долгого сна, окрепли за какую-то пару минут. Получилось. Задул холодный ветер, и первая капля дождя упала на песок. Андерсон приложил руку ко лбу. Лоб горел, а рука была непривычно холодной. У меня температура? Похоже, я заболел, Господи…