***
- Лови, - Андерсон бросил Вульф паспорт, который она поймала на лету, радостно ухмыляясь: - Здорово! Совсем как настоящий. - Он и есть настоящий, - слегка обиделся падре, опускаясь на кровать. – Ты думала, я тебе подделку принесу? Грешно сие. - Сейчас посмотрим, как вы меня назвали, - она не обратила внимания на его ответ и уткнулась в паспорт. – Э, а почему…? Вы что, издеваетесь? - Ни капельки, - серьезно ответил он. – Мне кажется, если кто здесь и издевается, то это – ты. Вульф подняла на падре обиженные глаза: - Я, конечно, все понимаю, но чтобы обозвать меня «Еленой Росси*», нужно обладать изрядной долей сарказма. И фотографии тут моей нет. Чем это я вам так досадила? - Во-первых, ты так и не купила хлеба, - скрестил руки на груди Андерсон, сверля ученицу тяжелым взглядом. – Лишив нас хлеба насущного, ты не задумалась о том, что чрево мое возмутится грехом сим, и отправится грешный раб Господень Александр в твою комнату, в надежде найти там буханку черного деревенского, дабы утешить детей плачущих. - И себя заодно, - буркнула Хайнкель. - Все мы дети Господа, - сурово ответил Андерсон, поднимаясь с кровати. – Но вместо хлеба раб Божий Александр нашел нечто более ценное, что ввело его в смертный грех гнева, ибо был это паспорт рыжеволосой девицы. И задумался Александр, откуда он у сестры Хайнкель? А поразмыслив, задался более важным вопросом: где же Елена? Он подошел поближе и навис над ней горой, отчего Хайнкель сжалась в комок, пытаясь казаться меньше, и запоздало подумала о том, что двухметровый рост – это прекрасно, если только разумно себя вести и не врезаться в потолок головой. И врагов устрашает, и лампочки удобно закручивать. - И тогда задумал он думу нехорошую, но душеспасительную для тебя, дочь моя, - он сделал паузу, - выдрать хорошенько! - Не надо! – взвыла она, быстро выныривая из-под его локтя. – Это ж грех, детей бить! - Грех ради добра — добродетель! – ответил он, цепко хватая ее за руку. – А за своим паспортом она еще вернется, что мне тогда ей говорить? - Может, это не ее, - не прекращала попытки вывернуться Вульф, но руки у падре были как тиски. – Там же фотки нет. И вы сами говорили, у нее длинное и сложное имя. - Говорил, - кивнул он с каменным лицом, как будто у него в руках не лягалось лохматое злобно шипящее существо. – Но все остальные данные сходятся. Может, ей ее имя не нравится. Так что – где мой ремень? - А… - начала Хайнкель, но тут дверь, скрипнув, приоткрылась, и в комнату заглянул парнишка. Вульф могла поклясться, что по его лицу проскользнула нехорошая усмешка: ну как же, двое в спальне, мужчина и женщина, что-то говорят про ремень. Какой можно сделать вывод? - Ах, ты… - прошипела она, впрочем, слишком тихо для того, чтобы воспитанник ее услышал. Но судя по всему, ее красноречивый взгляд он понял, потому что сделал постное лицо и сказал: - Падре Александр, сестра Хайнкель. К вам пришли.***
Падре помнил, чего стоило надеть на Хайнкель платье. Это была самая настоящая война. Не на жизнь, а на смерть. - Падре, - с ужасом говорила Хайнкель, огромными глазами смотря на пышную юбку Юмико, - падре, я это на себя не надену. - Наденешь. - Нет. - Да. - Нет! - Тогда я тебя не выпущу из дому. Это же сущее самоубийство – явиться в Ватикан в том же виде, в каком тебя увезли оттуда! - Ну и что! Лучше смерть, чем этот позор. - Хайнкель. Это не смешно. - Да и я на полном серьезе, падре. Андерсон горько вздыхал. - И что мне сделать, чтоб ты его надела? - … поцелуйте меня. - Так, Хайнкель!!! Чтоб через пять минут ты была в платье! - Падре, опустите свою лопату! - Это не лопата! Это серебряный пропитанный святой водой клинок, у нас таких всего шесть! - Хорошо, хорошо, я надену эти тряпки, только успокойтесь, падре!... Эта вылазка в Ватикан была рискованной. Очень рискованной. Но падре рассчитал правильно: в платье Хайнкель никто никогда не видел, лицо было замотано в бинте, на глазах – очки. Совершенно обычный вид для сотрудника Специальных сил Ватикана: с заданий люди из самых разных отделов нередко возвращались покалеченными. Да и у самой Хайнкель за многие года борьбы с вампирами было выработано умение скрываться от ненужных глаз и не привлекать к себе внимание. Конечно, гораздо лучше бы было Вульф никуда не выпускать и сделать все самому. Падре начинал подозревать, что тот, кто сказал, что место женщины на кухне, был очень умный человек. Но, похоже, у его любимой ученицы было шило в одном срамном месте, и усидеть дома больше трех дней она так и не смогла. К тому же была еще одна причина, вынудившая падре отослать Хайни вместо себя. В последнее время он чувствовал себя сумасшедшим. Он начал бояться темноты и старался возвращаться в дом до заката; если же солнце садилось раньше, он с ужасом вглядывался во тьму леса по дороге к приюту, ожидая там увидеть – кого? Он и сам не знал. Он наглухо закрывал двери и окна в своей комнате и вслух читал молитвы на отгнание злых духов. Он боялся спать. Он боялся возвращаться обратно в Ватикан и увидеть там лица своих учеников. Потому что каждую ночь ему снился он. Горящий Лондон. Зато все, кого позвала Хайнкель, все сотрудники бывшего Тринадцатого отдела, которые оказались в этот день на своих местах, пришли к нему сюда. Как напоминание о войне, которая каждую ночь жгла его все сильнее изнутри. Их было немного, человек тридцать, не больше. Они стояли перед ним и слушали – точнее, делали вид, что слушали Хайнкель, которая с горящими воодушевлением глазами шепелявила что-то про вечный долг перед Церковью и жизнями погибших от клыков вампиров. А их взоры были устремлены на падре. Глас народа они уже выслушали, - усмехнулся он про себя. – Глас народа поднял их с мест и заставил прийти сюда. Но если Вульф – глас народа, то я – глас Божий. Им не хватает только моего слова. Но глас Божий молчит. Потому что он видит горящий Лондон. И солдаты не понимают, они стоят и ждут, когда он что-нибудь скажет. Уже и Хайнкель замолчала и тоже смотрит на него, и ждет. А он молча поворачивается к ним спиной. - Идем. Я не готов.***
- Падре, - когда Хайнкель с ним разговаривает, она отводит глаза в сторону. Похоже, она обижается за то, что он промолчал тогда, на «линейке». – Я привела человека, который очень хотел вас видеть. Это Луиджи. - Здравствуйте! – вынырнул из-за ее спины молодой человек, обеими руками хватая руку падре и крепко сжимая ее своими ладонями. – Я так рад, так рад вас видеть! - Э... Я тоже, - оторопел Андерсон, слегка отшатываясь от собеседника. Лицо юноши светилось обожанием. И от этого ему было очень не по себе. - Я так много про вас слышал, - продолжал тараторить Луиджи, не сводя с падре черных глаз, - и читал! - С каких это пор про меня пишут? – он недоуменно взглянул на Хайнкель. Насколько он помнил, официально Александр Андерсон никогда не существовал в бренном мире. Он был всего лишь оружием Ватикана – но крайне опасным и секретным оружием. И тот журналист, который ценой неимоверных усилий все же узнал бы о нем правду и прислал статью в какой-нибудь дешевый журнал, на следующий же день был бы отправлен в тюрьму за «разглашение государственной тайны». - Вы великолепны! – странный юноша начал обходить кругом падре, ощупывая его руки и спину, как бы проверяя его на твердость. Или на что? - Молодой человек, что вы себе позволяете, - сделал шаг в сторону падре. – Хайни, можно тебя на минутку? Они отошли в сторону, и Андерсон, постаравшись взять себя в руки, приступил к допросу: - Это кто? – железным голосом спросил он ее, с брезгливостью поглядывая на этого ненормального Луиджи, который продолжал, глупо улыбаясь, смотреть на него счастливыми глазами. Он знал, что у Хайнкель была чудесная способность знакомиться с киллерами, ворами и психически ненормальными людьми. И да, люди нетрадиционной ориентации тоже встречались. - Падре, успокойтесь, - прошептала ему Хайнкель, - он молодой ученый, продолжает работу над регенерацией. Его отец ставил эксперименты на вас. - Зачем ты его пригласила? Вульф помедлила с ответом, потом почесала подбородок и выдала: - Падре, вы только не обижайтесь, но я серьезно опасаюсь за состояние вашей психики. Ой. Андерсон хотел уже вовсю начать возмущаться, топать ногами и прочими действиями выражать свое негодование, но вместо этого, заметив неподдельную тревогу в глазах Хайнкель, ссутулился, провел рукой по глазам и тихо поинтересовался: - Неужели это так заметно? - Да, падре, - Вульф еле заметно качнула головой. – Вы сами не свой. Вы так и не отомстили за Юмиэ. Вы – вы! – влюбились в медсестру… - Вовсе я не… - пробурчал падре, вспомнив, что паспорт-то все еще лежит на тумбочке в его комнате. - Вы не пытались меня спасти, - продолжала она, встряхнув челкой, - и когда есть возможность продолжить дело всей нашей жизни, дело, которое поручил нам Господь – вы молчите и опускаете руки. Почему вы не возглавите нас, как раньше? Он молчал, запустив руку в свои короткие волосы, задумавшись: действительно, почему?... - А вообще вы кричите по ночам, - хмуро закончила Хайнкель. – Если так будет дальше продолжаться, я заболею от недостатка сна. Думаю, эта причина вас заставит сходить к Луиджи на осмотр. Андерсон нахмурился. - Я вас в любом случае заставлю! - По тебе видно, - устало прикрыл глаза он. – Ладно, так и быть. - Луиджи! – крикнула Хайнкель юноше, который сразу подбежал к ним, почти подпрыгивая на каждом шаге, - отдаю его тебе. - Звучит устрашающе, - пробормотал Александр. Честно говоря, он слегка нервничал. - Не бойтесь, - засверкал белыми зубами Луиджи, - я сделаю все на высшем уровне!***
В углу столовой, на время превратившуюся в лабораторию, стоял громадный стол из черного дерева – еще один подарок Энрико приюту. Зачем этот предмет мебели, видевший свет еще при Джованни Джолитти, детям, Максвелл объяснять отказался. Ходили слухи, что этот стол ему в подарок отправил, в свою очередь, сам кардинал Марио Франческо Помпедда, а Его Высокопреосвященству стол достался от самого Папы… Правда это или нет – Андерсон не знал. Что касается истины (ведь под «правдой» подразумеваются субъективные представления человека об истине, любил говорить Александру его старый учитель, тогда как истина – исходит не из чего, но есть неопределимое свойство существа Божия) - так вот, истина была в том, что теперь стол стоял в столовой, а на нем, успешно скрывая от чужих глаз отвратительного коричневого цвета пятно, расположились склянки, банки, исписанные ужасным почерком листы и рисунки, а посреди всего этого безобразия («это творческий беспорядок!» - воскликнул Луиджи на хмурый взгляд падре) блестел микроскоп. - Вы только не дергайтесь, - весело сказал ему Луиджи, доставая здоровенный шприц и вату со спиртом. Или с чем там. – Возьмем крови, а потом мы с вами еще поработаем… Ух ты! - ранка от укола заросла прямо на глазах, и у Луиджи затряслись руки. – Вы великолепны, падре Александр! Сейчас посмотрим на вашу волшебную кровь поближе… Он отвернулся от Андерсона и начал колдовать над пробирками и микроскопом. - А чем ты все-таки занимаешься? – полюбопытствовал падре. - Знаете, - не замедлил с ответом Луиджи, - вы просто великолепный экземпляр. Но вас можно сделать еще лучше! – он нервно засмеялся, от чего у падре по коже прошелся холодок. Он точно не хотел «улучшаться», тем более у этого ненормального. – Я слышал, вы уже чем-то болели… К тому же, я изучил все труды по регенерации, как-то связанные с вами. Я еще не ставил эксперименты на людях, я работал с крысами. И у меня получилось! – он повернул к нему голову, и Андерсону на мгновение показалось, что у того в глазах горит дьявольский огонь. – Я сделал из крови абсолютный антисептик** и увеличил скорость регенерации в несколько раз! С такой кровью заболеть чем-либо невозможно! - А насколько велик риск того, что испытуемый погибнет в процессе операции? – аккуратно поинтересовался падре. Все-таки к таким исследованиям надо было относиться серьезно. Луиджи сразу как-то сник и отвернулся к микроскопу. - Из десяти крыс выжила только одна, - мрачно сказал он. – Но оно того стоило. Эх, мне бы на людях опробовать… Андерсон покачал головой. Их тоже было десять, тех, из кого пытались сделать «абсолютное оружие». И где они, эти люди?... - Опа, - Луиджи приник к микроскопу и весь напрягся. Сейчас он очень напоминал коршуна над добычей. – Какая прелесть! - Что? – донесся голос Хайни из конца зала. Она быстро подошла к ним и встала за плечом Луиджи. - Эта черная фигня… - восхищенно отозвался он. – Я, кстати, не в первый раз ее встречаю. - Да что это? - Сейчас посмотрим, - он махнул рукой в сторону ящика с какими-то бумагами. – Дай мне вон ту папку, под грифом «засекречено». - И откуда она… - Неважно, - он махнул рукой снова, - папа постарался. Давай. Он быстро пролистал, и потом, найдя нужную страницу, даже подскочил на стуле: - Она! Эта штука – живая и влияет на подсознание. Подавляет волю… - Что-о? – Андерсон вскочил, почувствовав, как его ладони мелко дрожат. - Кстати, вам не снятся кошмары? – невинным голосом спросил Луиджи. – Воспоминания не мучают? - Ох, зачем ты мне напомнил, - простонал Андерсон, сжимая виски, потому что он внезапно снова увидел горящий Лондон, даже почувствовал, как пахнет гарью и кровью. У него закружилась голова, он покачнулся… - Не падайте! – белая как мел Хайнкель подхватила его и усадила на стул. - Похоже, я с вашей кровью переборщил, извините, - Луиджи продолжал торчать за микроскопом. – Слушайте, спасибо вам большое, я очень хотел встретить это… нечто снова, в живом состоянии… - Где ты это видел? – сжимая кулаки, спросила его Хайнкель. - Дайте подумать… Это были опыты по управлению грызунами на расстоянии, что-то вроде внушения. Я, правда, в эти штуки особо не верил, и не зря: лабораторию распустили, опыты свернули. У нас, точнее, у них – я там был в довольно юном возрасте, мало что понимал – ничего не вышло. - А как ее вывести, эту штуку? – Андерсон уже успокоился. Подленькая мысль о том, что это не он виноват в своей нерешительности, а кто-то другой, так и вертелась в голове, убаюкивала и успокаивала. - Никак, - пожал он плечами. – Пока наука не может дать ответ на этот вопрос. Впрочем, мне интересно над ним поломать голову. - Луиджи, - прорычала ему Вульф сквозь сжатые зубы, - ты обязательно должен найти противоядие! - Разумеется, синьорита, - Луиджи хитро улыбнулся ей, - у нас же общие цели, не так ли? - Действительно, - ледяным тоном произнесла Хайнкель и взяла Андерсона за руку. – Пойдемте, падре…***
- Что это за общие цели? – вспомнил Андерсон, остановившись на двенадцатой бусине. Хайнкель выпустила в холодный воздух облачко дыма. - Есть подозрения, что кое-кому были невыгодны новые разработки его родителей. Супергероев и чудовищ одинаково не любят, - Хайнкель закашлялась, но сигарету не бросила. - А при чем тут ты? - И есть подозрения, что его родителей убили священники. - Глупость, - сразу отреагировал Александр. - Это был заговор… - задумчиво сказала Хайнкель, глядя в небо. – Такой же, какой сейчас плетется против вас. Андерсон хмыкнул. - И против папы. А что: устранить одного за другим сотрудников и руководителей отдела по уничтожению вампиров… И захватить власть. - Такое могли придумать только вампиры. Чушь. - Неужели вы думаете, что мы уничтожили всех? - откровенно удивилась Хайнкель. – Я не думала, что вы так наивны. - Зло никогда не будет истреблено полностью. Но… если верить твоей теории…Тогда почему я еще жив? – усмехнулся он. - Не знаю. Хотя… они просто никак не могут вас убить. Елена провалила их гениальный план. Вот она, любовь, которая спасает. - Елена…***
- Падре, раз тут такое дело, - в коридоре зашептала ему Хайнкель, - у нас осталось последнее средство узнать правду. - Последнее средство? - Пойдем. Хайнкель потянула его за руку, и они побежали на двор, обогнули здание приюта и пустились по узкой тропинке, которая, петляя и изгибаясь тут и там, привела их к… - Склады?! - Помните, вы хотели узнать, что у меня делает паспорт? Так вот… И тут Андерсон все понял. - Ты что, держишь ее взаперти?! - прохрипел он, схватив Хайнкель за воротник и встряхнув, словно куклу. - Стойте… я… - падре отпустил ее и она автоматически схватилась за горло. – Признаюсь, грешна я, отец, зато теперь мы можем ее расспросить обо всем подробней. Андерсон сжал зубы. Как бы это ни было низко – держать Ангела пленницей и устраивать допросы – но Хайнкель была права… А через час, после допроса у них в руках был новый кусочек мозаики. Растрепанная, перепуганная до полусмерти темнотой подвала, Ангел рассказала им все. Что ее специально направили в больницу работать санитаркой. Что она должна была отравить Андерсона, добить его, пока он, как ей обещали, будет болен («знала же я, что ты не мог просто так заболеть!» - кричала ему Хайнкель). Но она не сделала этого. - Сеньор Александр, - всхлипывала она, - мне понравился с самого начала. Я… не смогла… Потом ей устроили разнос. Сказали, что отправят в тюрьму, если она не завершит начатое, приказали ей - каким угодно способом, но добиться того, чтобы Александр Андерсон окончил свое грешное существование. Но тут явилась Хайнкель и спутала все карты. - Они так и не поняли, кто она была, - жалобно говорила она им. – Я же сказала, что она была вашей племянницей… Когда Андерсон уволил ее, ей уже было некуда идти. Она не могла вернуться обратно домой – Ангел была наслышана о том, как ее заказчики расправлялись с теми, кто не оправдал их доверие. Поэтому она не знала, смеяться или плакать, когда Вульф перехватила ее по дороге на вокзал и притащила на эти склады с желанием как-нибудь отомстить предательнице и – как ни странно – сопернице. - Это ты вколола ему эту… это… Психотропное вещество? Ангел хлопала глазами, непонимающе смотря на них. - Ничего не знаю. Ничего я не вкалывала. Положительного ответа от нее они так и не добились. Но было похоже, что она не врала: слишком уж искренне звучали ее слова о том, что «доброго падре Александра» ей было жалко… - И что с ней делать, падре? – под конец спросила Хайнкель, когда они уже выходили из подвалов склада. Он задумался. По-хорошему – убить, - ответил он после недолгих раздумий, - но я не смогу это сделать. К тому же, врач – вещь полезная… - Вы хотите ее оставить? – вспыхнула Хайнкель. - Ага, - хитро взглянул на нее Андерсон, - и это, кстати, будет тебя держать в форме.***
- И что – теперь? Что теперь делать? Вы не сможете так жить вечно. Либо они победят, либо вы, - Хайнкель продолжала все так же с отсутствующим лицом смотреть в небо. Андерсон закрыл глаза и снова увидел перед глазами этот ненавистный горящий Лондон и что-то черное, жуткое и знакомое впереди, за ровным рядом домов, подсвеченным оранжевым пламенем. Пальцы на четках шевельнулись. Тринадцать. Господи, помилуй. И тогда он понял. - В четверг я поеду в Лондон. Вульф медленно перевела на него изумленный взгляд. - Что? Он улыбнулся ей уголками рта: - Я обещал Энрико, что когда-нибудь свожу детей в Британский музей. А свои обещания я привык выполнять… *От итал. rosso - "рыжий" **идея нагло сперта у Yachaku. Надеюсь, он на меня не в обиде :)