Стокгольмский синдром

      Два извивающихся огонька на белых ножках в центре столика, дождь за окнами и отсутствие видимости в полуметре от подсвечников.       «Романтика», — с сарказмом подумала Эрика, наблюдая, как трепыхается пламя, меняя градиент. Хотя после случайно замеченной доски для вызова духов это стало больше похоже на начало спиритического сеанса.       Но стоит признать, с приходом Салливана предвещающий стать унылым вечер становился не таким уж и скучным. Эрика была удивлена, когда парень принёс гитару, к которой не прикасался уже очень давно. Пока он настраивал инструмент, девушка засматривалась на огоньки, так что тихо запевшую музыку расслышала не сразу, а как услышала, то озадаченно застыла, вспоминая, откуда знает пощипывающую в сердце мелодию.       Это же та самая песня, которую назвала она сама когда-то, спросив почему юноша не поёт, вдруг поняла Эрика.       В этот раз Салли тоже молчит, перебирая пальцами струны. Запомнил, значит. Томпсон украдкой скосила глаза вбок. Не похоже, чтобы он стеснялся, да и видно, что играть ему явно нравилось, но будто он… был не уверен, что его голос здесь нужен. Как привычка молчать. Фишер сидел, скрестив ноги на диванчике и откинувшись на спинку, а Эрика только сейчас поняла, что не сбежала на кресло, как делала это обычно, а села с другого края, рядом с парнем.       Салливан же и правда чувствует непривычное умиротворение несмотря на то, что за плечами бездна и мрак. Девушка сидит совсем рядом, и это не во сне — протяни только руку, чтобы достать до её плеча. Пальцы танцуют по струнам сами, юноша даже не задумывается, что играет.       — Споёшь что-нибудь? — вдруг спросила Эрика, и Сал промахнулся аккордом.       Неужели… неужели тогда она не солгала, сказав, что у него красивый голос?       Сал в волнении сжал гриф гитары, растерявшись, но тут Эрика поджала коленки, повернувшись к нему лицом, и воздух как пропал из лёгких. Ей серьёзно нравится слушать его игру?..       Паршивого голоса над ухом сегодня совсем не слышно. Девушка правда ждёт с любопытством.       И, кажется, юноша знает, как её развеселить.       Быстро подкрутив колки, Сал провёл рукой по струнам, проверяя звучание, и удовлетворённо кивнул сам себе. А дальше, не давая душе и шанса на сомнения, осторожно взял распев, начиная играть. Эрика любопытно и уже беззастенчиво склонила голову набок, заинтересованная. Задорный мотивчик наполнил помещение особой атмосферой тепла и музыки.       А потом Салли запел.       И Эрика перестала прятать улыбку.       В этот раз куда увереннее и громче, он сразу пропевал слова так, чтобы они не терялись в барьере протеза. Голубые волосы практически высохли, однако из-за возни торчали во все стороны, завиваясь возле белых скул как-то по-домашнему забавно. Эрика подтянула колени к груди, обхватив их руками, и расслабила плечи, прикрыв глаза. Изгибающееся пламя свечи то разгоралось, то опадало, но лежащая на плечах темнота стала мягкой и тёплой. Приятной. Казалось, так и должно быть: маленький островок света посреди бури, играющая гитара и его голос, прогоняющий реальность.       Тихий смех подле себя стал лучшей наградой, которую мог представить себе Сал.       Парень и девушка ещё бы долго просидели вот так, просто без причины, если бы не резко включившийся свет, ослепивший обоих. Улыбка мгновенно пропала с лица девушки, словно та спохватилась.       Салли вскинул голову.       — Почему все светильники включены? — озадаченно спросил он.       Эрика смущённо почесала нос, прокашляв что-то невнятное в сторону.       Едва магия вечера пропала, как Томпсон поспешила ретироваться наверх. Чувство сожаления от того, что их странное времяпрепровождение без электричества так оборвалось, посасывало под ложечкой, и Томпсон это не нравилось. Совершенно. Впрочем, стоило вернуться и посмотреть на диван, за которым уже есть повод для обратного отсчёта до свободы, как тревоги отходят на задний план.       Пусть происходит, что происходит. Так даже лучше. Салливан будет меньше подозревать о чём-либо. Больше доверия — меньше проблем.       Знала бы пленница, как она ошибалась по этому поводу.       Стоило тишине заполнить каждый уголок дома после захода солнца, как тихий скрип половиц и звук шагов по ковру прокрался в комнату. Опять. Эрика, уже заклевавшая было носом, резко открыла глаза.       «Да что с ним не так?!»       Всё. Надоело.       Не успел Сал устроиться на привычном месте, как рядом мелькнули босые ножки. Уперев ладони в сидение, Эрика хмуро уставилась на юношу. И в этот раз куда ближе, чем когда бы то ни было. Если раньше девушка держала дистанцию хотя бы в метр, то сейчас её колени находились прямо возле плеча парня. Он подмечает это машинально, но мимолётное удивление быстро сменяется не покидающим чувством вины, что он опять нарушает личное пространство и режим своей гостьи. И, похоже, последняя сейчас взорвётся.       Несомненно, лучше мрачный гнев, чем страх и неприязнь, но быть оттолкнутым сейчас для юноши хуже удара под дых. Он понимает, что это перебор, но ничего не может поделать. «Чрезмерно богатое воображение» скалит зубы издевательски подробно.       Это почти так же страшно, как услышать «убирайся!», которое вот-вот выплюнет девушка.       Сал стиснул своё плечо, но обернулся к Эрике. Он готов к этому. Ведь такое происходило постоянно.       — Пошли отсюда, этот пялит на нас…       — Фу, опять чудовище припёрлось!..       — Ты вообще спишь? — поинтересовалась девушка неожиданно.       Юноша замер, не ожидая такого вопроса. И с удивлением понимая, что злости в голосе рядом почти нет. Почти.       — Немного.       Томпсон вздохнула, сжав пальцами переносицу, и поразила Фишера ещё раз:       — Почему ты не заберёшь себе телевизор? Он ведь поэтому всё время включён, да?       Салли вздрогнул. Такая проницательность его настораживает, но больше потому, что никто и никогда обычно не интересовался причинами и уж точно не пытался понять его поступки. Поэтому стыдливо врать и увиливать не получается, и Фишер честно и еле слышно отвечает:       — Помехи. Раньше я спал в гостиной, но… как только помехи появляются, я снова слышу это.       Было бы довольно жутко, если бы Эрика не проходила сотни раз мимо того самого телевизора и не понимала, что это действительно больше смахивает на обычные детские страхи в теле взрослого юноши. Вздохнув, девушка потёрла лоб устало и внезапно догадалась об ещё одной странности.       — Погоди… И подвал тоже заколочен из-за этого?       Салли кивнул в темноту.       И тут же догадался о причине вопроса.       — Ты думала, там что-то заперто? — Чисто формально, если считать его личную фобию, таскающуюся по пятам, то так оно и было. Но только сейчас Фишер задумался о том, что Томпсон явно нафантазировала что-то похлеще. Девушка на вопрос промолчала, едва заметно кивнув. Юноша еле слышно рассмеялся. — Разве что старая мебель и куча пауков.       Эрику передёрнуло. Ладно, даже хорошо, что заколочено. Пожалуй, пока комната пыток примерно приравнивалась к паукам.       Но это второе. Подвал далеко внизу. Её же ходячая бессонница снова рядом.       Возможно, будь всё как-то по-другому, по-нормальному, она бы даже подумать не могла, что пойдёт на такое. В конце концов, она приличная девушка. Но десятки факторов, замкнутое пространство и сдвинувшиеся нормы морали уже не те. Приличные девушки тоже хотят спать.       Оттолкнувшись ладонями от простыни, Эрика поднялась на ноги. Салли вопросительно вскинул голову.       — Встань, пожалуйста.       Озадаченный парень молча выполнил просьбу.       Эрика ещё пару секунд напряжённо рассматривала его жалко сгорбившийся силуэт, но потом поняла, что если дальше будет размышлять и колебаться, то испугается сама, и этот дурдом продолжится. Нет уж, хватит. Совсем скоро она сможет пролезть наружу в свой тайный ход, но скрывать и дальше увеличивающийся сквозняк затруднительно. Если заметит сейчас, то пиши пропало.       Убеждая себя, что проблема только в этом.       Отрицая, что эмпатия занимает в сердце куда больше места, чем позволено. Это больше, чем интерес. Благороднее, чем жалость. Это сочувствие. Это понимание.       Это принятие.       Отвернувшись от парня, Эрика наклонилась к дивану и дёрнула за торчащий под верхними подушками сидения шнурок. С древним скрипом диван шумно разложился в большое лежбище, покашливая забившимися пылью колёсиками.       Предупреждающе строго посмотрев на парня в протезе (как будто это что-то изменит), Эрика молча схватила свою подушку и вернулась на диван. Салливан, кажется, ещё не сообразил, что происходит. Но путь чужой мысли Томпсон видеть не желала, у неё и так вся кровь схлынула с лица, и лихорадочно возопившие с опозданием мысли долбили под коркой висков о том, что она совершает огромную ошибку. Гигантскую просто-таки.       Но уже поздно.       Эрика свернулась неполным калачиком на одном краю ставшего двуспальным лежбища и, закусив щёку изнутри, замерла.       Только бы у Фишера не произошёл очередной сдвиг.       Он не глупец, но, похоже, опять сломался от происходящего.       Минуты текут невыносимо медленно, а потом Томпсон чувствует, как чуть скрипнул диван. Где-то в ногах. С самого края. И снова тишина.       Неслышное время тикает, и… больше ничего не происходит.       Спина зудит фантастически осязаемо. Эрика почти прокусила щёку, но не выдержала и повернулась.       «Нет, он издевается…»       Салли робко сидел на краю дивана. Там же, где и раньше, только не на полу и, кажется, двигаться дальше не собирался. У Эрики задёргался глаз.       Только Фишер мог сделать её смущающую до обморока жертву ещё более невыносимой. Слов не осталось. Разве что ругательные. Потому что Эрика знает, что на любую её фразу она услышит неизменное: «Извини», и так до рассвета. А завтра по новой. И послезавтра.       Девушка медленно села, тяжело посмотрев на замеревшую фигуру парня на кровати. Он всю жизнь так может просидеть, не двигаясь? Чертыхнувшись про себя, Эрика скрипнула зубами и решилась.       — Сал. Ты можешь лечь нормально.       Она прикрыла глаза, не веря, что смогла сказать это вслух. Зато почувствовала, как парень медленно повернулся, словно шестерёнки в его позвоночнике заклинило.       — Я не… Всё в порядке. Я сейчас уйду. Извини.       И что-то севшее в его голосе ломает душу окончательно. Не успел юноша подняться, как девушка схватила его за край кофты на предплечье и дёрнула назад. Не ожидавший такого парень потерял равновесие, свалившись на диван спиной. В полумраке за протезом мелькнули изумлённые глаза его владельца.       — Не нужно… — тихо сказал он, глядя на неё снизу вверх.       Эрика смотрит на разметавшиеся по кровати голубые волосы, понимая, что по-прежнему сжимает кофту Салли, и видит этот-самый-чёртов-взгляд.       — Людям нужен нормальный сон. Тебе нужен. — Девушка разжала пальцы и сползла обратно, прикрывая ладонями вспыхнувшие щёки под видом того, что убирает с лица волосы. — Пожалуйста, не спрашивай ничего, я сама не знаю, зачем это делаю, — пробормотала она, не в состоянии больше смотреть в его глаза.       Сперва Эрика хотела повернуться к парню спиной. Во-первых, и так невыносимо, а во-вторых, ощущение безопасности какое-никакое, но потом девушка подумала, что лучше видеть, чем придумывать невесть что, и осталась лежать на спине.       Сал больше ничего не сказал. Так и лежал, как упал, только и слышно приглушённое дыхание под протезом совсем рядом. В конце концов, спустя очень долгое время, он медленно лёг нормально, но отодвинулся на самый край и сам отвернулся спиной к девушке. Напряжение в комнате немного спало, и Эрика была благодарна за это, но всё ещё нервничала, думая, как всё по-дурацки нелепо со стороны.       Ещё до полуночи там, внизу, под светом старой свечи, и раньше, когда прозвучал первый щелчок застёжек протеза, когда юноша не выскочил из автобуса, чтобы вернуться и запереть дверь, когда она протянула руку к его искалеченному лицу, послушно закрыв глаза, между ними зародилось что-то новое, пока еле видимое, совсем тонкое, словно леска — щёлкни затупленными маникюрными ножницами, и оно порвётся.       Доверие.       Его подобие. Призрак.       И вопрос: кому сейчас сложнее? Той, что обхватила себя руками, боясь и одновременно жалея того, что замер рядом? Или тому, что ощущает физическое желание натянуть капюшон на голову, чтобы скрыть незащищённые застёжки протеза на затылке?       Сал не может отойти от потрясения, но ещё больше его мучает то, что он действительно мечтал об этом: просто закрыть глаза и дать покой истерзанным бессонницей векам, почувствовать лёгкость беззаботного сна. Выспаться, как нормальный ребёнок. И точно знать, что, когда распахнёт глаза, умиротворяющее спокойствие от того, что рядом кто-то есть, никуда не исчезнет, а будет правдой.       Но...       Ты просто дура-а-а-ак, Кромсали… Думаешь, ей стало тебя жалко? Довёл бедняжку до своей паранойи, того и гляди подождёт, пока ты уснёшь, и придушит подушкой. А перед этим сорвёт с твоей рожи протез — ей ведь так же интересно, как и всем!       Всё ещё хочешь спать, Са-а-а-алли?       Давай, закрой глазки… Утром ты об этом пожалеешь!       Ребёнок внутри хочет верить в лучшее. Но Салливан Фишер понимает, что мерзкий внутренний голос снова прав. Пальцы сжали простынь под ладонью в комок.       Пусть так.       Главное — Эрика его больше не боится. Сидя на жёстком полу проще себя контролировать, чтобы не заклевать носом (и то однажды он допустил ошибку), но если ей так невыносимо, пусть. Хоть кто-то будет спать спокойно.       Только девушка позади тоже не спит. Сал чувствует это. Он догадывается о причинах, касающихся не только его уродливой тайны — стоит вспомнить тот кошмарный день, когда зло в его гнилой душе взяло верх.       Эрика правда думала об этом. Первые минут десять, может, чуть дольше. Ожидая, но так и не почувствовав ни единого движения в свою сторону. Потом она вспоминает тот день, когда он позволил прикоснуться к своему лицу, и внутри ворочается что-то другое, не страх. Девушка чуть повернула голову, скосив глаза на затылок с голубыми волосами, пытаясь понять, что чувствует к парню, лежащему рядом, но не смогла распознать.       Так, одновременно боясь потерять контроль над сознанием первым и в то же время не желая думать о лишнем, они уснули, не заметив подкравшееся царство грёз.       Только тишина была недолгой.       Эрика едва-едва начала во сне спор с Андреа по поводу выпускного платья, как душераздирающий крик заставил её подскочить на месте, резко проснувшись. Подорвавшись сидя, девушка не заметила, как подушка слетела на пол, и дёрнула головой в сторону источника шума.       — Не подходи, не подходи ко мне!..       Лежащий на самом краю дивана юноша сжался в комок, руками вцепившись в собственные волосы, и кричал. У не сообразившей спросонья девушки мурашки пробежались по коже от звука, с которым парень прошкрябал по пластиковому лицу. Юношу трясло. Эрика так и застыла, не зная, что делать. Она не думала, что когда он говорил о кошмарах, всё было в действительности настолько плохо.       — Салли?.. — Сглотнув, Томпсон неуверенно потрясла его за плечо. Его пальцы уже практически выдирали волосы с корнем.       — Не подходи! Пожалуйста, не подходи!       — Салли, проснись! — Последнее Эрика прокричала в полный голос. — Сал!       Юноша дёрнулся, подскакивая на месте, и очнулся от кошмара. И, как и всегда, вцепился в протез, прижимая его к лицу, тяжело дыша. Эрика осторожно выпустила его руку, сидя рядом на коленках. Фишер странно поглядел на девушку, соображая, и со стоном принял сидячее положение, держась за голову.       Ему было стыдно, что Эрика мало того, что не спит из-за него, так ещё и увидела чёртов приступ панического кошмара. А ещё разочарование: он думал, что рядом с ней проклятая псина не подкрадётся. Но Сал ошибся. Стоило потерять бдительность, как тварь набросилась на него.       Последняя надежда на спокойствие рухнула.       Он не выдержит дольше недели.       Однако сейчас это не так важно.       — Прости, за… это,— пробормотал Салли, неуверенно притихшей девушке рядом. — Я уйду.       И больше никогда не придёт ночью. Лучше запрёт себя со своими кошмарами, чем подарит их ей.       Истерзанные веки нещадно болели, лицо щипало и кололо. Держась за голову, Сал хотел было подняться на ноги и, пошатываясь, пойти нахрен со своими приступами, чтобы не унижаться ещё больше, как вдруг ладошка девушки коснулась его локтя.       Во второй раз.       От попытки успокоить в горле встаёт ком ненависти к своему «я». Она что, правда утешает? Его?       — Всё в порядке? — Слишком искренне, чёрт подери. За что так резать и без того сожранную душу?       Всё не в порядке. Никогда не будет.       Только у девушки на этот счёт другое мнение.       Она плохо видит, зато хорошо чувствует, как трясутся руки юноши. Она вспоминает тот животный ужас, сковавший её в темноте. Она не понимает, как он живёт с ним с самого детства.       Девушка неуклюже елозит коленями по кровати, чтобы оказаться рядом, и вдруг обнимает юношу за плечи.       Это не забота.       Разве?       Сал так и окаменел, не двигаясь. Эрика перестала слишком много думать и просто прикрыла глаза, пытаясь передать языком жеста то, что не смогла сказать бы словами. Обнимала осторожно, обхватив за худые плечи, успокаивая безмолвно. Фишер же не двигался, словно отключился, как севший телефон.       Эрика не знает, хорошо или плохо то, что она делает.       Но уверена, что правильно.       — Иди сюда… — сорвавшимся от волнения шёпотом позвала она, утягивая юношу за собой, обратно.       Он слушает неуверенно, колеблясь, но в конце концов робко тянется навстречу, дрожа и идя на сделку с самим собой. Слишком близко. Слишком страшно. Слишком хочется. Эрика прикрыла ресницы, уже лёжа на боку и ощущая, как край протеза ткнулся ей в подбородок. Это немного неудобно, но чувствовать, как сгусток отчаяния по имени Салливан Фишер протянул руки в ответ, осторожно обнимая, больше волнительно-приятно, чем волнительно-удушающе.       И больше ничего не оставалось, кроме как обвить его шею руками, позволяя уткнуться в изгиб шеи. Укрывая от кошмаров. Собой.       Стеснение и стыд не задерживаются надолго.       Удивительно, но это внезапно стало удобно и крайне нормально. Эрика больше слышит, чем чувствует его дыхание, а когда пластик протеза нагревается между кожей, то перестаёт мешать так явно. Девушка думает, что юноше, скорее всего, некомфортно с ним, но тревожить воздух словами сейчас кажется ещё большим кощунством. Сердце в груди и без того колотится, как спятившее. На щеках жарко, а в груди разнылось от трепета.       Эрика вдруг с ошеломляющим ужасом осознаёт, что это за чувство, и зажмуривает глаза.       Ей это нравится.       Ей нравится Салливан Фишер.       Всё просто.       «Н-нет!..»       Да.       Пока внутренние голоса вяло спорят друг с другом, девушка не замечает, как прижимается к своему похитителю гораздо ближе, чем хотела.       И до самого рассвета в доме №18 стоит тишина. Лёгкая и спокойная.       Сал засыпает, впервые зная, что кошмары не посмеют к нему прикоснуться.