Если друг оказался вдруг

*** Я кинул в него подушкой, надеясь если не зашибить, то хотя бы вырубить. Но, кроме того, что Така — напористый мальчик, он оказался еще и ловким. — Я не хочу спать на диване. Еще бы ножкой топнул и губы надул. — Хорошо, ты можешь спать на коврике под дверью. Я не стал слушать его возражений: и так пошел на уступки и привез его к себе, взяв честное слово не лезть на рожон, а точнее, ко мне в штаны. Он сделал честные глаза и сказал: «Никогда!» (в смысле, не сегодня). Я бы выставил сторожевых собак, но из живности у меня были только попугаи, которые даже об опасности предупредить не смогут, поэтому пришлось поверить и постараться заснуть. *** Вода замерзает при нуле, а мой правый глаз (тот, который более эмоциональный) начинает дергаться при одной мысли о Роберто. Я в ужасе просыпался раз пять за ночь, представляя, как Така бесшумной зловещей тенью пробирается в мою спальню и исполняет свои коварные грязные планы. Я даже под кровать заглянул. Черт его знает. Ночью не случилось катастрофы. А вот утром… Я проснулся от странных ощущений в области ниже пояса и побоялся открывать сразу оба глаза. Меньше угол обозрения – меньше ущерба психике и нервам. Я открыл левый глаз, оценивая масштабы бедствия. Така восседал на мне, как наездник, -гордо и торжественно, словно готовясь к заезду. Я закрыл глаз и досчитал до трех, надеясь, что эта странная картина — некий утренний сон. На четыре я открыл оба глаза — Така продолжал восседать. В руках у него была чашка, что отличало его от наездника. Они вроде не ездят на конях с посудой. Хотя, я так много не понимаю в этой странной жизни. — Тебе без седла не натирает? – добродушно поинтересовался я. Я с утра всегда добрый: сначала выпиваю чашку кофе, потом бью морды заждавшимся. Руки не понимает моего юмора и всегда молчит, вероятно, он просто считает меня дебилом и так показывает, что дуракам лучше не мешать говорить то, что они хотят. Кстати, о кофе: судя по запаху, в руках у моего голубого гостя была чашка, именно с кофе, а рядом на одеяле — поднос с еще одной. Что за сопливая романтика? Сначала он мне кофе в постель приносит, потом завтрак, а там не далек тот час – заставит жениться! — У тебя стоит, — сообщил он и поерзал, видимо, чтобы уточнить, достаточно ли хорошо стоит или все-таки нужна помощь. — Так утро ж, бля! – вышел я из себя и дернулся. Така не ожидал, что я буду сопротивляться и ворочаться, он ждал, что я послушно пролежу бревном, поэтому пролил на себя кофе. Хотя, наверно, это была вторая причина. Первая – я вчера ошибся, и он недостаточно ловкий. Кофе расползлось темным пятном на его светлой футболке. А на лице расползлась гримаса уныния и боли. — Ну ты, бля… — Я вскочил и уже знакомым жестом схватил Таку за шкирку. У меня был спрей от ожогов. Пользовался я им редко, да и в ближайшие годы не планировал выливать на себя свежезавареный кипяток. У нас скоро выработается особый вид передвижения – за шкирку. Как котенка. А Така даже не рыпается, безвольной тряпкой волочится. Вытряхиваю на стол содержимое аптечки и ищу нужное. Руки в это время умирает от боли, по крайней мере, выглядит это именно так. Губищи поджал, в глазах — литры слез, того и гляди затопит нас и соседей. Я не удержался и с нежностью отвесил ему подзатыльник. — Хватит сопли на кулак наматывать, кофеек пролил, а выглядишь так, как будто тебе ногу катком переехало. Така понял, что это не прокатит и надулся, пока я с видом врача-хирурга применял все свои знания на практике. Я реанимировал умирающего и ушел в душ, получив в спину хмурое «спасибо», еле удержавшись от фразы: «Потом расплатишься». С Руки надо быть аккуратнее: любое неосторожное слово — и он готов наброситься… и… лучше бы убил. Я стоял под душем и вглядывался в размытые дали. Опасался, что вот-вот дверцы раздвинутся, появятся щупальца, и пар разрежут горящие красные глаза. Никогда не думал, что в собственном доме я буду бояться принимать душ. Как непредсказуема все-таки жизнь. *** Завтракали молча. Я думал о птичках и о том, почему сахар в сахарнице закончился; о чем думал Така — не знаю, но страдать он продолжал: об этом явно говорила оттопыренная нижняя губа. Я хотел ударить его ложкой по лбу. — Така, послушай, — начал я и потом забыл, о чем, собственно, хотел спросить. — Что? – лохматое и обиженное уставилось на меня с надеждой. С надеждой на то, что после душа я подобрел, и поэтому интересы мои резко поменялись. — Тебе нравится имя Роберто? – ляпнул я и на всякий случай закрыл рукой правый глаз, чтобы Така чего не заметил. Он посмотрел оценивающе, возможно, подумав, что я упал в ванной и ударился головой. Я сделал вид, что не понял, на что он намекает взглядом. — Я тебе не противен, — констатировал Руки и коварно улыбнулся. Я тут же заподозрил неладное. К чему он клонит? — Тебе ненавистны геи, но я тебе нравлюсь, – самодовольно закончил Руки. Я подавился остывшим и несладким кофе. — Чего? — А того, ты не врезал мне, когда я тебя поцеловал в первый раз. И во второй, заметь, тоже. И сегодня… — Так, тихо… – заткнул я его и задумался. Я делю мужчин на два типа. Нормальные – такие, как я, и ненормальные – такие, как Роберто. Еще есть Уруха, он почти как женщина, только с яйцами. И Руки, которого я не отношу никуда. Ненависти нет, он мне не противен и не мерзок вовсе. Я не чувствовал отвращения, когда он меня поцеловал. Удивление — да, а желание впечатать в стенку – это потому, что удивился. — Бля, — я вскочил из-за стола, опрокинув ни в чем не повинный стул. Неужели я теперь как эти? С горя я ударился головой об холодильник. От удара такой силы с него посыпались магниты. На попытку Таки встать, я усадил его обратно словами: «Сиди, не двигайся и молись», — и продолжал монотонно и с частотой один удар в пять секунд прикладываться к холодильнику. Когда не осталось ни одного магнита, я решил — хватит. — Я так и знал, что это заразно, – грустно сообщил я в никуда. Рядом громко вздохнул разносчик заразы. — Надо вылечиться! – Идея ударила в меня, как молния, неожиданно и сильно, я привычным жестом схватил Таку и поволок из кухни. — Ну куда опять? – о, голос подал. — Пойдем в клуб для нормальных мужиков, излечиваться будем. Стриптиз как лучшая терапия, Така. — Я не хочу, — он уперся ногами в пол, протестуя. — Надо, Така, надо, больно не будет, обещаю. Пока мы добирались до прихожей, Така своими когтями подрал мне обои. Нервы тоже не пощадил. Старею, раньше я был более стрессоустойчив. Вот еще одна причина, почему нельзя становиться гомосексуалистом, – помрешь от стресса. Когда мы добрались до лестничной клетки, я чувствовал себя победителем в категории тяжеловес против недовеска. — Акира!.. — Руки окончательно вцепился в перила, словно сросся с ними, и не желал идти лечиться. — Ну что еще? – Я нетерпеливо переминался с ноги на ногу, готовый ринуться спасать наши шкуры. — Акира, ты прям так собрался бороться с гомосексуализмом? – нахмурившись, спросил Така. Тут я вспомнил, что стою в одних трусах, даже без носков, а Така — босиком, в моей рубашке, которая ему велика — она едва прикрывала ему задницу. Обычно мои вещи хорошо смотрятся на утренних женщинах. А тот факт, что сегодня одна из рубашек перекочевала на плечи Таки, меня почему-то одновременно и смутил, и напряг. Руки смотрел с подозрением. Он не знал, чего от меня ожидать. Я такой же непредсказуемый, как погода. И кто меня знает, вдруг я действительно захочу нестись в клуб практически в неглиже? Такой вариант его почему-то не устраивал. А зря, чего ему стесняться? Ноги в норме: худые как спички, но это вроде модно; ненакрашенный тоже ничего, бывали и страшнее. Бледнее смерти, но это вполне аристократично. — Бля… — в очередной раз повторил я, осознавая, что мои мысли отдают какой-то голубизной. Из-за этого я очень расстроился и затолкал Таку обратно в квартиру.