...и моя тень

В последнее время часто приходилось переезжать. Так уж получалось, что каким-то образом каждый его новый адрес рано или поздно становился достоянием общественности - и вот уже под окнами дежурила толпа девочек (да и мальчиков) всех возрастов, размеров и рас с цветами, рисунками, игрушками и плакатами, половина из которых преподносилась Тому в качестве презентов, вторую же половину его слезно просили подписать. В принципе он не имел совершенно ничего против этих ребят, они даже были симпатичны ему, но довольно быстро Том понял - он просто физически не в состоянии уделить время и внимание каждому из них. Их было слишком много. Его не хватало на всех. А еще - письма, твиты, телефонные звонки (номер тоже приходилось менять постоянно). Ему было даже неудобно перед ними, ведь они любили его, он был их кумиром (почему-то он очень четко понимал, что они чувствуют, когда протягивая к нему руки из толпы, когда вцепившись в рукав или лацкан пиджака, стараются удержать как можно дольше), они вознесли его на пьедестал. Чего Том, кстати, никак не мог понять. Да, он не страдал излишней скромностью и вполне мог признать: с ролью справился. Да, с ролью сложной. Серьезной, несмотря на дурацкий костюм и совершенно невменяемый рогатый шлем. Но почему, черт побери, он стал после этого кумиром масс, что за повальное помешательство на его персонаже охватило Интернет, вот этого Том никак не мог понять. За Криса, с которым очень сблизились вовремя съемок, было невероятно обидно. Сразу после завершения совместной работы, пока волна помешательства на Локи не докатилась до Тома, ему казалось, что он остался далеко в тени Хемсворта и уж точно - сэра Энтони Хопкинса. Он был благодарен судьбе за то, что ему удалось сыграть с ним несколько сцен, и Хопкинс (сам Хопкинс!) даже хвалил его работу. И даже интересовался после съемок его методами. Том решил умолчать о том, что методов никаких и не было, что он просто знал, чувствовал все, что чувствует его персонаж, проживал эту роль с ним вместе. Впрочем, именно это, кажется, называется методом Станиславского. Интересно, что бы Станиславский сказал на то, что его персонаж ощущается Томом как отдельная от самого Тома личность и постоянно приходит по ночам в совершенно ненормальных, полных какой-то болезненной нежности, снах. Что Том понимает его только потому что помнит эти сны. Помнит смутно, потому что сны - это все-таки сны, но некоторые обрывки, кадры, картинки периодически так и всплывают перед глазами. Его взгляд, его руки, его походка, улыбка. Холодные мятные губы, прикоснувшиеся будто наяву, ко лбу. Тонкие пальцы на висках. И произнесенное шепотом слово. (Ха. Станиславский. Куда интереснее, что бы сказал на это Фрейд!) Это слово долгое время не давало Тому покоя. Но ни многочасовые исследования в Интернете, ни специалисты-лингвисты, к которым Том обращался за помощью, не смогли дать ответ на то, что же оно все-таки означает и откуда взялось в его голове. В конце концов, Том списал этот набор мягких шипящих звуков на буйство собственной фантазии и прекратил исследования. Тем более у него начались дела поважнее: он бегал от поклонников, менял телефоны и переезжал. И все время в голове была мысль: это происходит не со мной. А еще Том жутко, до симптомов наркозависимости, полюбил чай с мятой. И долгое время встречался с одной девушкой только потому, что она курила ментоловые сигареты. Сам секс был неважен. Важен был запах, распространявшийся по квартире после того, как она, откинувшись на подушке, затягивалась и тоненькой струйкой выпускала дым. В целом Том был счастлив. Только иногда, когда, наконец, отулыбавшись всем вокруг, отфотографировавшись с желающими, наговорив несколько часов интервью, приходил в очередной дом и запирал за собой тяжелые двери, внутри разрасталось щемящее ощущение бесконечной пустоты. Ну, чего тебе еще не хватает, возмущался внутренний голос, чего тебе еще надо, звезда экрана, покоритель женских сердец? Он хватался за все проекты, которые предлагали, играл роли, как всегда, честно, с отдачей. Но только одна из них продолжала преследовать его по ночам. Том закрыл за собой дверь, бросил ключи на тумбочку и вдруг ощутил тот самый запах, которого так не хватало, который искал очень давно в ароматном чае и сигаретном дыму. Призрачный и еле уловимый, но он был. По телу непроизвольно прошла волна приятной дрожи. Что-то защемило внутри. Том быстро, не разуваясь, прошел (почти пробежал) по коридору, решительно рванул на себя дверь одной комнаты, второй, третьей... и замер. Покачнулся, хватаясь рукой за дверной косяк, чтоб удержаться на ногах. Взгляд затравленно метнулся по комнате, вернулся к гостю, стоявшему спиной к огромному окну (а потому выглядевшему почти темным силуэтом в лучах заходящего солнца за его спиной, но Том прекрасно мог различить черты лица и взгляд, настороженный волчий взгляд). Гость ничего не говорил, не двигался, просто смотрел на Тома, будто боясь спугнуть того, и в то же время, будто пытаясь что-то рассмотреть в нем. Некоторое время оба простояли, молча глядя друг на друга. Застывшие изваяния. Отражения друг друга в искривленном зеркале. Том слышал собственное сердце - громко, рвано. И больше ничего не было. Ни единой мысли в звенящей пустоте. Молчал даже вечно разговорчивый, всегда спасающий в затруднительных ситуациях внутренний голос. Наконец, Том сформулировал вопрос. - Я схожу с ума? - хрипло произнес он. Гость коротко отрицательно качнул головой. Том кивнул, давая понять, что воспринял ответ. Если галлюцинация убеждает тебя в том, что ты - не псих, это, конечно, показатель, пробормотал постепенно отходящий от шока внутренний голос, но Том поверил гостю. Он хотел ему верить. Тот сделал плавный шаг к нему, потом - еще. И еще. Двигался медленно, осторожно. Видимо, и правда боится напугать, подумал Том. Почему он так смотрит в глаза? Что пытается там увидеть? И вдруг Тому остро захотелось успокоить его. Сказать, что все хорошо. Что здесь, рядом с ним, бог может ничего не бояться. Да-а, протянул внутренний голос, из вас двоих именно бог сейчас в той ситуации, когда надо бояться! Том привычно проигнорировал его, с усилием разжал вцепившиеся в косяк пальцы, тоже попытался сделать шаг навстречу, но ноги отказались слушаться. Чтоб не рухнуть на пол плашмя, привалился плечом к стене, медленно сполз вниз. И просто смотрел на приближающегося бога. Просто смотрел, потому что не было ни сил, ни слов, ни слез. Локи, уже не заботясь о плавности движений, ускорил шаг, приблизился, на какой-то миг замер над ним, все еще будто пытаясь что-то в нем разглядеть. Потом опустился на колено рядом, взял за плечи и осторожно притянул к себе. Том уткнулся носом в его грудь. Втянул в себя запах, еще и еще, пытаясь надышаться, боясь, что он вдруг исчезнет. Судорожно вцепился в держащие его руки своими, в локти, в плечи, чтобы притянуть ближе, прижать сильнее, держать, держать, все еще не веря, что это происходит, что это - не сон. Локи осторожно провел рукой по его волосам. Если бы Том мог видеть сейчас его лицо (ну, и еще ясно соображать), он наверняка бы заметил, что бог растерян, что не знает, что делать со жмущимся к нему человеком. Он бы, возможно, даже понял, что тот был не готов к такому приему, и не очень понимает, что происходит. Что бог, так умело утешавший его подобным образом после того, как вытащил из темницы, никак не может понять, что делать в данной ситуации. Возможно, Том бы даже сделал из этого какие-то выводы, но все, что он сейчас мог, - это держать свое божество, мысленно молясь ему, а также всем другим богам, которые могли услышать, об одном: чтоб Локи никогда - никогда! - больше не отпускал. Он не знал, сколько времени бог провел, обнимая его и поглаживая волосы. Солнце уже село, когда Том, наконец, позволил себе немного отстраниться и взглянуть в его глаза - изумрудные пронзительные льдинки, в которых было намешано слишком много всего, чтобы хоть что-то разобрать. Бог мягко взял его за плечи, сообщил, заглядывая в лицо, снова будто что-то пытаясь увидеть: - Ты спас меня. И Том, смутно понимая, что именно и как он сделал, но осознавая внезапно одно - теперь Локи не нужно возвращаться в то страшное-страшное место (он плохо помнил темницу, очень плохо, то ли потому что для него это было не просто сном, а сном во сне, то ли благодаря каким-то защитным механизмам психики, но даже того, что он помнил вполне хватало, чтобы понимать, насколько жутким было это наказание), счастливо улыбнулся в ответ.