Мой ласковый и нежный зверь

Я обещала! Ну, обещала же! Долбанный фикбук! Он жаждет моей смерти х_х

I'm not afraid I push through the pain And I'm on fire I remember how to breathe again Evanescence — End Of The Dream

Я просыпаюсь в слезах и в холодном поту: мне снова приснилось, как Хичоль убивает Йесона; но тревога тут же исчезает, как только моей щеки касается горячая рука. Он живой, он здесь, он рядом. Теплые пальцы очерчивают скулу, а затем спускаются к подбородку, стирая мокрую дорожку слез. - Ты снова плакал. – хён, разумеется, знает, что не дает мне покоя во сне. От этого нам обоим очень тяжело: мне от того, что не могу забыть, а ему от того, что чувствует во всем этом свою вину. Подползаю к нему, зарываясь в теплых объятьях. От такой близости сердце на секунду замирает и снова начинает биться, только уже медленно, спокойно, вновь убаюкивая меня. Сейчас перед глазами уже не мелькают темные стволы деревьев и ночное небо, уши не болят от яростного звериного рева – лишь поляна с высокой золотистой травой и его фигура на фоне заката заполнят мое сознание. Я помню, что когда-то мы гуляли на опушке возле реки: солнце точно так же искрилось в желтых цветах на самых макушках стеблей высокой травы, он стоял посреди этого золотого моря и ждал меня. А несколько мгновений спустя я был заключен в его объятия точно так же, как и сейчас. Я хотел навсегда остаться в том времени, если бы это только было в моих силах. Эти воспоминания кажутся такими далекими теперь, словно с тех пор прошла не одна сотня лет, однако счастье тех моментов не обесцветила ни одна пылинка времени. Они по-прежнему настолько живые, что заставляют сердце сумасшедше биться и задыхаться от волнения. Все свои воспоминания я бережно сохраняю, чтобы преодолеть препятствия, одно за другим возникавшие после появления охотников. Пусть с небольшими трудностями, но мы все же научились заново жить: почти вся работа теперь легла на мои плечи, но хён с помощью инстинктов Йесона и превосходной памяти мог свободно ориентироваться не только в доме, но и в лесу. Поначалу было до ужаса страшно отпускать его одного в чащу даже в обличии лисицы, но увидев осторожные, но уверенные шаги, когда все его внимание было обращено в слух, невольно в самого меня проникла такая же решительность. Постепенно шаг за шагом Йесон отдалялся от меня, стоящего неподвижно и тревожно наблюдавшего за его удаляющейся спиной. Удивительно то, с какой ловкостью и грацией он двигался. Словно видя каждое дерево, каждый куст и опасно торчащую ветку, он легко и плавно обходил их. Медленные шаги постепенно сменялись все более резвыми, все больше напоминавшими рысцу. Уже через три месяца он почти восстановил свои прежние двигательные навыки и даже сумел поймать первую добычу. Однако все еще были вещи, которые хён почему-то оставлял мне: кормил его именно я. На самом деле я в тайне радовался этому: Чонун теперь так осторожно держал мою руку в своей, медленно и аккуратно ел - в эти моменты он был необычайно нежен и беззащитен, полностью зависим от меня. Особенно остро осознание этой потребности приходило, когда щетина на его лице достаточно отрастала и мне нужно было помочь побриться ему. Я предельно осторожно скользил коротким кинжалом по щекам и шее, проходя лезвием в опасной близости от вздувавшейся артерии. Одно неосторожное движение или нажим – и кровь неудержимым потоком могла хлынуть из случайного пореза. Но руки уже не дрожали, они привыкли к осторожности за столько времени. Так же, как глаза привыкли к еще одному шраму на его теле, оставленному острой саблей Хичоля. Каждый день мы мылись вместе, и после очередного раза я уже не сгорал от смущения, когда мои руки с зажатым в них мокрым полотенцем медленно скользили по его сильному телу. В первые разы было невыносимо трудно стоять на расстоянии одно выдоха от него и предательски не краснеть при этом. А о том, какое желание возникало при каждом прикосновении к его кожи, я стараюсь не вспоминать. Потому что это слишком - думать в таком пошлом направлении, когда хёну морально и физически тяжело. Я старался избавиться от всего, кроме заботы, но получалось просто ужасно. Потому что я всегда думал, что меня привлекает в Чонуне его сила и харизма, но на деле оказалось, что я просто схожу с ума от его беспомощности. Я, как одержимый, старался без причины прикоснуться к нему, лишний раз задержать взгляд на бледных губах, оправдывая себя тем, что он этого все равно не смог бы поймать меня. Но он, как назло, чувствовал обострившееся внимание к себе, и мне не оставалось ничего, кроме как избегать его, чтобы окончательно не пойти на поводу у своих низких желаний. Однако хён слишком хорошо научился понимать меня, поэтому прекрасно знал причину столь странного моего поведения. В ответ он мучал меня тем, что сам шел на контакт: прижимался ближе, когда мы ложились вместе спать, ловил меня в объятья и подолгу не отпускал, стоило мне только пройти у него за спиной. Хён целовал невыносимо нежно, когда желание стать с ним единым целым переполняло меня и разрывало изнутри. Я всячески старался увернуться от горячих губ, но вчера, словно дичь, я был пойман и уложен на постель, придавленный его телом с неровно вздымавшейся грудью, чтобы лишить меня всяческой возможности двигаться. Именно тогда до меня, глупого, дошло, что он по-настоящему нуждается во мне, что он не сможет без меня, что он может лишь верить в меня. И сошедшее с ума сердце успокоилось. Это спокойствие и самоконтроль держатся на доверии. Я должен верить в него с той же искренностью и самоотдачей, не сомневаться в его силе, потому что его сила - это я; быть непоколебимым в своих чувствах, и тогда больше не будет так ужасно страшно, так одиноко и больно. Вместе мы сможем преодолеть все, с чем бы мы ни столкнулись в будущем, как бы трудно ни было. Потому что всегда можно научиться заново дышать, потому что наша история никогда не закончится, пока сердца каждым ударом признаются друг другу в любви.