Мой ласковый и нежный зверь

i will stay forever here with you my love the softly spoken words you gave me even in death our love goes on Evanescence — Even in Death

Они шли уже трое суток, и шли бы еще столько же, но ливень заставил их остановиться в придорожном кабаке. Выпив огромную кружку пива до дна, Хичоль со стуком ставит ее на стол. Охотники пили довольно долго, и алкоголь успел уже изрядно потрепать их, однако младший выглядел гордо лучше своего хёна. После поимки Йесона Канин, казалось, приободрился и даже немного помолодел, что было неудивительно: весь тот долгий путь, который он прошел, чтобы заполучить лисьи глаза, практически завершен. Теперь оставалось только успеть вернуться в его родной город прежде, чем болезнь полностью добьет Чонсу. Ведь именно ради него Енот решился пойти на это чистой воды самоубийство – охотиться на лиса. Его предупреждали и отговаривали, но страх потерять любимого человека, оказался сильнее страха смерти. Он рискнул, и ему повезло: он встретил Хинима. Релла спас его еще в первый раз, когда Ёнун попытался справиться с рыжим голыми руками, а потом решил взять донсена с собой: против зверя сила лишней не бывает. К тому же Канину нужны были исключительно глаза светлого, поэтому вся добыча, которую им удавалось поймать, доставалась Хи. Признаться честно, старшему даже было жаль так быстро расставаться: в слишком сильные объятия тоски он попал за годы одиночества, из которых самому вырваться не представлялось возможным. -Спасибо, хён. – даже будучи в хлам пьяным, Енот не перестает повторять слова благодарности. – Ты такой хороший! Ты и мне помог, и деревню от зверя спас, и лиса пожалел, оставил его в живых. - Не городи чушь! Если бы я его не убил, мы были бы сейчас мертвы! - Не убил. – Канин продолжал настаивать на своем. – Иначе, зачем ты оставил ему хвост? - Белые хвосты не продашь. – вот тут Хи откровенно соврал: любые хвосты с руками отрывают. Соврал, потому что не хотел признавать, что донсен прав. Он намеренно нанес тяжелую, но не смертельную травму и оставил хвост, чтобы Йесон смог залечить свои раны. Потому что действительно пожалел, но не его, а Рёука. Кто-кто, а уж Хичоль прекрасно понимал, настолько бесценно то, что и хозяин, и лис - оба любят этого паренька. Ведь он на себе испытал, насколько больно жить с любимым человеком и бояться зверя внутри него, насколько невыносимо видеть в родных глазах отчаяние и мольбы о прощении. От одолевших охотника воспоминаний одинокая слеза спустилась к подбородку, повторяя линию шрама. Он все это прекрасно знал… Насколько сильно Хань Гэн любил его, настолько люто Ханкён ненавидел. Каждую полнолунную ночь безумный зверь был абсолютно неуправляемым и вовсю пользовался своей свободой, чтобы попытаться убить Реллу. Огромная пасть с вываливающейся из нее пеной, черная шерсть, вставшая дыбом, и алые, горящие во тьме глаза преследовали Хичоля даже во сне. Он постоянно просыпался в холодном поту, неизменно радуясь тому, что все еще был жив. Гэн уже сам начинал бояться себя, того, кем он становился по ночам. Перед каждым превращением он стал уходить далеко в лес, привязывая себя к дереву и пережидая проклятых три дня. А затем возвращался едва живой с темными отметинами от цепей на ногах и шее. Хани уже тогда прекрасно понимал, что однажды их история закончится печально. Так оно и случилось… Уже по привычке за день до полнолуния Гэн ушел в лес, оставив Хичоля дома одного. Китайца ни на минуту не прокидало чувство чего-то ужасного, неотвратимо несущегося на них с сумасшедшей скоростью. Было страшно. И страх этот со временем только нарастал, с легкостью ломая выдержку прикованного к большому дереву парня. Он прекрасно понимал, что стоит на секунду ослабить и без того ничтожный контроль над чудовищем, и Хичолю не спастись: не хватит ни сил, ни скорости. Это было последней каплей, заставившей сделать его то, на что бы он другой ситуации не решился. Вытащив взятый на всякий случай небольшой кинжал, всадил его в свою грудь и несколько раз для надежности прокрутил. Однако даже этого было мало, чтобы зверя убить, но вполне достаточно, чтобы чудовище в конец обезумело. За пару рывков огромная черная лисица пополам переламывает необъятное дерево, разрывает цепь, туго опоясывающую шею и несется с бешенной скоростью за своей добычей, невзирая на рану. Бежит, падает, поднимается и снова падает, и снова поднимается. Кровь хлещет во все стороны: рана нанесена мастерски, и даже магия, защищающая от любых увечий, не в силах помочь. Чертовски больно, но лиса это не останавливает, его это только злит. Уже через четверть часа Хичоля и Ханкёна разделяла ненадежная деревянная стена их маленького домика. И зверь долбился в эту стену, пытаясь проломить ее своими головой и телом. К ужасу корейца ему это удалось, и бежать уже стало некуда. Да что там бежать! Невозможно было пошевелиться от сковавшего все тело страха. Огромный зверь все надвигался на парня, в красных глазах горел дьявольский огонь, а его рык был похож на рев преисподние. Рука сама потянулась к сабле, управлять которой в совершенстве его обучил Хани. Он говорил, что, если зверь все же доберется до Хи, то он непременно должен пустить оружие в ход. Но как он мог!? Это же Хани! Его любимый, милый, добрый Хани!.. Пусть он лучше съест его, и они навсегда станут единым целым. Замечтался, задумался, отвлекся. Этой секунды раненному зверю хватило, чтобы напасть. Каким-то чудом Релле удалось увернуться, и вместо того, запачкать мозгами пол, Хиним отделывается глубокой царапиной, которая наверняка станет шрамом. Животному нельзя показывать свою слабость, но он не может не заплакать. Больно, но не на лице, а в душе. И становится еще больнее, когда, чисто рефлекторно, рука сама совершает едва уловимое движение, и сабля по самую рукоять скрывается во все также кровоточащей ране на мохнатом теле. С тихим рыком лис тяжело обрушивается на пол. Не шевелится. Ни Хичоль, ни Ханкён: один просто физически уже не может, а другой не верит, что своими руками убил единственное и самое родное на свете существо. Хи падает на колени и подползает к обездвиженному телу, наплевав на инстинкт самосохранения. Этот зверь для него сейчас был гораздо важнее подобной чепухи. - Хичола… - такой любимый голос родного китайца, такие теплые карие глаза. – отруби хвост. Хиним послушался. Он сотни раз проклинал себя за то, что послушался. Тогда он наивно полагал, что без магии Хань Гэн даже в таком виде останется Хань Гэном; что встанет солнце и его любимый вернется в свое тело, залечит раны и как всегда вернется к нему. Но Гэн не вернулся. С рассветом мертвая лисья туша растворилась, оставив за собой только черный пушистый хвост. Хани обманул его, хотя обещал всегда быть рядом, обещал умереть после него, обещал сделать его самым счастливым. Однако смерть китайца сделала Хичоля самым одиноким и самым сильным.