Демон

Синдбад стоял напротив высоких дубовых дверей и с печалью водил взглядом по её узорам. Когда узнал о маленьком секрете Синдбада, Джафар по необъяснимым причинам ужасно разозлился. Если честно, сам принц не понимал, что такого страшного в том, что он просто не рассказывал слишком много о себе. Лично Синдбад, попади он в такую ситуацию, не обиделся бы, но у ассасина в сердце это пробудило какую-то непонятную и довольно глупую, на взгляд демона, злобу. Его младший брат, считавший, что может умничать только потому, что выглядит намного старше, пытался подойти к нему и объяснить причину смешанных чувств у ассасина, но Синдбад, конечно же, наотрез отказался с ним разговаривать. Однако обычной мелкой ссорой это дело не закончилось. На самом деле, Джафару очень не понравилось, что всё это время Синдбад строил из себя дурачка, намеренно не рассказывая о чём-то важном. Сказав, что пойдёт прогуляется, дабы не попытаться прикончить одного подлого демона, ассасин выскочил на улицу и спустя время попал под Бабилемский дождь. Это было редкое явление в столице Синдрии, где часто жаловались на порой довольно длительные засухи, но если дождь и шёл в этих местах, то как из ведра. Когда с виду безобидный дождик превратился в настоящий ливень, а Джафар так и не пришёл обратно, Синдбад, заподозрив неладное, бросился его искать, игнорируя любые выкрики Гази, касающихся «обыкновенных и не стоящих внимания простолюдинов». Почему-то насчёт Джафара демон был уверен и притом как будто знал, что тот не сбежит от него по собственному желанию, так как, чтобы он ни натворил, это не сможет разрушить ту странную, с невероятной скоростью всё крепчающую связь, что возникла между ними. И демон оказался прав. Джафар действительно хотел выпустить пар и ничего более, но, очевидно, не смог вернуться, потому что заблудился на незнакомых улицах. Снисходительно улыбнувшись, демон предложил ему свою помощь, но тот отказался, однако уже тогда на его лице были заметны признаки болезненной слабости. Опасаясь за состояние здоровья своего маленького домашнего питомца, он снова попробовал мирными способами затащить упрямого убийцу обратно во дворец, но тот всячески отказывался, сидя под проливным дождём и постепенно ослабевая, чем заставлял демона серьёзно беспокоиться за своё стремительно ухудшающееся состояние. Наконец, не выдержав, Синдбад быстро клюнул его в губы и тот, успев напоследок что-то возмущённо проговорить, тут же уснул под действием заклинания. Уже во дворце тот, быстро прознав, что могло заставить его лечь спать столь неожиданно, обиделся на демона, совершенно не желающего ему зла. Ввиду сегодняшнего инцидента, Синдбад категорически не хотел оставлять своего простудившегося питомца на слуг, которые запросто могли принимать участие и в прошедшем, и в любом возможном будущем покушении на него, и, заметив его очевидную привязанность к нему, запросто могут додуматься нанести простывшему и сбитому с толку ассасину вред. Этого нельзя было допустить, и поэтому он решил самостоятельно позаботиться о нём, но тот, помня обиду, тут же его послал. Теперь уже разозлившийся Синдбад еле впихнул эти несчастные жаропонижающие таблетки в отчаянно сопротивлявшегося, но из-за простуды значительно ослабевшего убийцу. И вот он теперь стоял перед дверью в его спальню и думал о том, как ему загладить вину, которой он до сих пор твёрдо не осознаёт. — Джафар-сан, — тихо проговорил Синдбад, и его имя на данный момент означало просьбу о разрешении войти. Естественно, ему никто не ответил, и сожалеющий демон, решив принять его молчание за отсутствие попытки сопротивления, а значит и косвенное разрешение войти, осторожно приоткрыл скрипящую дверь. Ассасин лежал на кровати, и с его стороны не было ни единого звука и даже намёка на попытку уйти от разговора, перевернувшись на другой бок либо подальше от Синдбада, либо к нему спиной. Всё выглядело так, как будто он и вовсе не заметил его, как будто спал таким глубоким сном, что даже пронзительный скрип двери и тихие шаги Синдбада в его сторону не смогли нарушить его сна. Подойдя поближе, демон понял, что тот, по всей видимости, действительно спал. Заглянув в его лицо, он увидел какое-то слишком напряжённое, измученное выражение, как будто ему снился страшный сон, и, предчувствуя, что в следующий раз он не войдёт в эту комнату так просто, решил остаться здесь. Присев на стул, он ненадолго задремал, и уже из дрёмы его вывели чьи-то тихие страдальческие стоны. Спеша разобраться, в чём дело, он приблизился к лицу ассасина и заметил, что тот, пожалуй, выглядит неестественно напряжённым, и когда его рука потянулась к нему, чтобы осторожно вытянуть из, должно быть, кошмарного сна, по веснушчатому носу скатилась прозрачная слеза. Синдбад удивился настолько, что чувства, которые он испытывал в тот момент, когда мокрая дорожка пересекла лицо ассасина, были похожи на испуг. По каким-то причинам он не верил, что на его лице вообще может отобразиться гамма таких несчастных эмоций. Точнее, он не думал, что тот и вправду даст слабину, потому что Джафар, что бы ни произошло, оставался действительно сильной личностью. Всего за двадцать с лишним лет он успел бесчисленное множество раз проклясть свою жизнь, но, бродя по острому, безумно узкому лезвию ножа, он ни разу не оступился. Но сейчас его переполняли такие невероятно сильно бьющие по израненному сердцу эмоции, как отчаяние и страх. И это напомнило ему самого себя. Ведь двести с лишним лет назад всё с той же гаммой чувств он сидел на успокоенных полях, совсем недавно кипящих от моря пролитой крови. И когда-то на этих полях кипели всё непрекращающиеся сражения, а сейчас изредка туда приходят брошенные жёны и дети, чтобы пролить свои горячие слёзы на землю, когда-то напоённую океаном крови. Вот тогда Синдбад чувствовал то отчаяние, что сейчас было на лице Джафара. Не зная, как ему вообще можно помочь, он протянул руку и зарылся пальцами в его волосы. Естественно, следуя своим превосходным инстинктам, ассасин тут же отреагировал на прикосновение, открывая глаза и резко отстраняясь. Убийца почти никогда не распутывал со своих рук оружие, поэтому его шэнбяо действительно могли бы быть угрозой для маленького демона. — Ты! — зло воскликнул ассасин. — Я, — ответил ему немного обидевшийся на такое отношение Синдбад, но решил собраться, чтобы не ранить своего домашнего питомца ещё больше. — Вам снился страшный сон. — Нет, — насупившись, Джафар повернулся к нему спиной, показывая этим, что не хочет с ним разговаривать по крайней мере на эту тему. — Я спал, как ангел, так что отвали. Синдбад тяжело вздохнул. Что ж, он никогда и не думал, что с такой сложной и очень странной личностью, как Джафар, будет просто. Но в последнее время всё шло, как по маслу, и, конечно же, Гази был просто обязан вмешаться, чтобы разрушить их идеальные взаимопонимания. В любом случае, Синдбад решил, что лучше всего будет ничего не предпринимать, и на стуле возле кровати стал смиренно ждать, когда его обида отойдёт. А это непременно случится. Какое бы впечатление не создавал о себе ассасин, он уже привязался к демону. Парадокс, но у него каким-то образом сохранилась особая чувствительность и эмоциональность, которая мешала ему разорвать связь между ними. Он уверен, что рано или поздно тот перестанет на него обижаться, но сколько времени ему нужно, он не знает. Однако за себя демон был уверен — он готов был ждать столько, сколько потребуется. Наконец, когда Синдбад постепенно стал засыпать, тот заговорил: — Ты…тебе должно быть около пятисот лет, верно? — Пятьсот тридцать один, если точнее, — спокойно ответил Синдбад, с небольшой тоской глядя на спину упрямого убийцы. — Если интересно, то Гази младше меня на сто сорок с лишним лет. Я не помню его точный возраст. — Тогда почему ты выглядишь, как ребёнок? Синдбад тяжело вздохнул и печально прикрыл глаза. — Вы поймёте, когда я немного расскажу Вам о себе, — сказал он, осторожно пересаживаясь к нему на кровать. — Рассказать Вам? — Расскажи, — проговорил ассасин тут же, и по тому, как это прозвучало, можно было понять, что тот всё ещё обижен и дует на него губы, но узнать ему всё равно хочется. — А Вы простите меня, если я расскажу Вам поподробнее о себе? После этих слов задержалось молчание, и, пока смотрел ему в спину в эти тяжёлые минуты, Синдбад успел пожалеть о том, что задал этот вопрос. Наверно, лучше всего было просто рассказать ему всё, как есть, и уже потом ждать его сердитого приговора, и Синдбад бы ещё сильнее расстроился, если бы он не выдал ему по-детски обиженным голосом: — Наверно. Я подумаю об этом. Синдбад немного расслабился под действием этих слов. Не удержавшись, он поворошил пальцами его белые волосы и только после этого начал говорить: — Вы уже знаете, что я родился в королевской семье. Я был первым ребёнком и родился под конец войны, которая к тому моменту длилась уже пятьсот лет. И когда я родился, на меня были возложены большие надежды. У меня всё хорошо получалось, и я думал, что всё делаю правильно. Из-за многочисленных успехов в командовании армией, я заполучил невиданное самолюбие, — Джафар фыркнул на этих словах, отчего демон иронично улыбнулся, понимая, что тот давно это заметил. — У меня было много мимолётных увлечений. Я встречался с девушками, а потом благополучно их забывал. Это были мимолётные свидания, на которые я тратил немного свободного времени, после чего снова возвращался на поля сражений. Но однажды попалась одна, которая перевернула мой мир с ног на голову. Со временем. — Ты…влюбился в неё? — тихо спросил Джафар, всё ещё не поворачиваясь к собеседнику лицом. — Нет, — грустно улыбнулся Синдбад. — Это она влюбилась в меня до фанатизма. Я ничего не планировал, это было просто моим маленьким увлечением, которое я быстро оставил, но вот она совсем не собиралась меня покидать. Вскоре я совсем о ней забыл и стал встречаться со множеством других женщин. Она узнала об этом и, конечно же, жутко взбесилась. Будучи подающей надежды волшебницей, она решила проучить меня, и наложила очень сильное проклятие, условия которого — нерушимый закон. Оно заставляет моё тело всегда оставаться в этом неудобном возрасте и отнимает у меня силы. — Отнимает силы? — демон этого не видел, но был уверен, что ассасин сейчас поднял брови. — Я был очень способным магом, — кивнул Синдбад. — Когда-то. Это проклятие нерушимо в целом, но она поставила одно условие, выполнив которое, я смогу постепенно вернуть себе всё утраченное. — Какое? — чуть более оживлённо, чем раньше, спросил ассасин, всё больше участвующий в этом сложном для Синдбада разговоре. Тот ещё раз с грустью посмотрел на его спину. Ему хотелось прилечь рядом и обнять его со спины, а не говорить об этих не сильно приятных делах. — Я не ценил чужих чувств ко мне и получил это проклятие, поэтому постепенно я смогу избавиться от проклятия тогда, когда найду того, кого искренне смогу полюбить. — Всё так банально? Синдбад принял это за хороший знак и улыбнулся. — Я тоже так думал сначала, но оказалось, всё не так просто, — Джафар поднял бровь, и Синдбад продолжил. — У каждого существа есть второе существо. Та самая душа, с которой ты будешь счастлив. Я могу жить с кем-то и думать, что люблю, но если я встречу ту самую душу, я пойму, что никогда никого по-настоящему не любил до этого. — Р-родственная душа? — испытывая некую неловкость, спросил Джафар. Ассасин не знал, почему, но эта тема любви и «той единственной души» заставала его врасплох. Сейчас, разговаривая с Синдбадом, он уже отчётливо понимал, что разговаривает с существом, которое во много раз было его старше. Демон мягко улыбнулся и убрал чёлку, которая постоянно лезла ассасину в глаза. — Да, — сказал он чуть хрипловатым голосом, из-за которого по коже Джафара пробежали мурашки. — Но проблема в том, что это может быть только одна душа из бесчисленного количества душ. Я должен не просто полюбить, а найти «ту единственную душу». — Это…наверно, это действительно сложно, — неуверенно проговорил Джафар, скорее всего, практически только что проникшийся потерей Синдбада. — А как же…судьба? Разве она не поможет тебе найти «ту самую душу»? Синдбад с такой грустью и самоиронией улыбнулся ему, что ассасин моментально понял – он уже много раз пытался. Пятисотлетний демон, застрявший в теле маленького ребёнка, давно ищет кого-то, кто сможет избавить его от проклятия. Когда-то он был знаменитым военачальником, Кровавым генералом, которого так чтит народ Синдрии, но сейчас он застрял в теле ребёнка, потеряв все свои силы, и не может найти выхода. Но самое главное, каждый раз, когда он встречает кого-то, он заранее знает, что это — не тот, кто способен избавить его от одиночества. И это знание для него — ещё одна часть наказания. — Я тоже об этом думал, Джафар-сан, — чуть ближе придвинулся к нему грустный, но постепенно расслабляющийся Синдбад, и под ним еле скрипнула кровать. — Я сначала вообще подумал, что это проклятие — просто её дурацкая шутка. Но прошло несколько лет, а я всё оставался в прежнем состоянии. Я искал, правда искал, но… — в его голосе звучала какая-то горечь. — мне жить ещё очень долго. Может, «та единственная душа» ещё не родилась на свет? Я много путешествовал как в демоническом мире, так и в других мирах, и однажды ко мне в голову пришла мысль, из-за которой меня затошнило от самого себя. Эта пугающая мысль так резко открыла мне глаза на правду о моих и чужих поступках, что под влиянием этого шока я до сих пор ненавижу своё прошлое и то, кем я являюсь. — И какая же мысль пришла в тебе в голову? Синдбад поджал губы и взглядом взрослого человека, у которого за плечами осталось много отчаяния и горя, он посмотрел ему в глаза. — А вдруг на войне под моим командованием… — Джафар слышал, как в его горле застрял ком из отвратительных эмоций, — моя «та единственная душа»… — Син… — ассасин слишком поздно понял, к чему тот ведёт, он хотел бы остановить рассказ и в крепких объятьях заставить забыть обо всём об этом, но не успел. — Вдруг её настигла смерть? Вы понимаете, Джафар-сан? — всё говорил Синдбад. — Я убил «ту единственную душу» чуть ли не своими руками. — Успокойся, — быстро проговорил Джафар, накрывая своей ладонью его дрожащую ладонь. — Ты же знаешь, что это может и не быть правдой. — Даже если так… — почти шептал Синдбад, — на этой войне погибло миллионы душ. И каждая из них была для кого-то «той единственной». Ровно столько душ, сколько под моим командованием погибло, я обрёк на вечное одиночество. Даже если они об этом, может быть, никогда не узнают, продолжая верить в то, что действительно любят кого-то по-настоящему. — Но ведь если не ты, то кто-нибудь другой, верно? — Возможно, — грустно улыбнулся ему Синдбад, постепенно беря себя в руки. — Но мой грех уже просто в том, что я слишком легкомысленно к этому относился. — Ты… ты ведь по-прежнему отчаянно хочешь жить, верно? — Я много чего натворил… — задумчиво проговорил демон. — Но даже так я не собираюсь умирать. Потому что даже если я осознал всё это, я продолжаю оставаться эгоистом. Весь тот ужас, что я осознал и переработал внутри себя, не сможет победить меня. После этого задержалось молчание. Они просто ничего не говорили, и каждый обдумывал всё сказанное в процессе этого тяжёлого разговора, а тем временем, рука демона до сих пор накрывала ладонь ассасина, и это было так естественно, что никто из них этого не заметил. Синдбад сидел на кровати совсем рядом с лежавшим там же ассасином, и тепло, исходящее от него, Джафар мог почувствовать собственной кожей. Он бы даже уснул под влиянием умиротворяющего и ставшего таким родным всего за какой-то месяц тепла, если бы не обдумывал кое-что, начавшее терзать его только после того, как демон рассказал ему о себе. В любой другой ситуации он бы и думать об этом не мог, но сейчас всё как будто изменилось. — Мне… — он неловко начал разговор, и Синдбад быстро переключил всё своё внимание на него, — снилось, как я убил своих родителей. — Вы что? Удивление Синдбада было настолько неожиданно выразительным, что ассасин даже поколебался, думая о том, стоит ли рассказывать об этом. Но видя, как тот быстро отвлекается от своих проблем, он решил, что стоит продолжить. — В Шам Лаш для того, чтобы стать полноправным членом клана, нужно убить своих учителей. — Что за бред? — поморщился демон, на что убийца посмотрел на него с тревогой. — Меня учили мои же родители. Синдбад сначала не очень понял, но когда до него дошло, на короткое время на его лице отобразилось что-то, похожее на неверие. Если бы он не был закалённым в боях генералом, его ладонь рефлекторно поднялась бы к губам, как обычно делают, когда испытывают сильный шок. Но он этого не сделал, хоть его рука и дёрнулась, поэтому Джафар, смотрящий на него с напряжением, был искренне ему благодарен за эту незначительную мелочь. — Я… — у него в горле встал ком, но он продолжил, — убил их, когда мне было десять лет. Ассасин так сосредоточился на том, чтобы выдавить из себя эти слова, чтобы показать Синдбаду, что он ещё не настолько грешный, не настолько грязный, как он, и не заметил, что демон приблизился совсем близко. Чтобы не упасть прямо на него, его рука упёрлась в подушку в нескольких сантиметрах от головы несколько удивлённого Джафара, а бедро не просто было рядом с ним, а прижималось к его руке. — Вот, значит, почему так, — проговорил он совершенно спокойно. — О чём ты? — Я всё думал, — проговорил Синдбад, медленно и ненавязчиво перебирая пальцами прядки его волос, — откуда у профессионального убийцы это парадоксальное желание того, чтобы у ребёнка всё было хорошо? Почему Вы всем сердцем хотели мне помочь? — Эй… — Просто потому, что в Вашем детстве произошло большое, безумное горе, — хриплым голосом сделал вывод демон, теперь уже мягко водя ладонью по его щеке. — И Вы возжелали, чтобы ни с кем другим нечто подобное не случилось в этом возрасте. — Эй, я просто хотел сказать, что ты ещё не такой отмороженный, как некоторые, — надулся ассасин, отводя взгляд, только бы не видеть ласковые глаза напротив. — И вообще, я сделаю всё возможное для того, чтобы ты избавился от проклятия, не потому, что ты выглядишь, как ребёнок, а потому, что ты — это ты. Рука демона мягко стекла с его щеки на подушку, и тот наклонился так ошеломляюще близко к нему, что мог коснуться его уха губами. — Спасибо Вам, — усмехнувшись, прошептал демон ему в самое ухо, и по телу ассасина прокатилась дрожь.