Naurlindale

- Поразительно, прелесть моя. Ты делаешь успехи, вне всякого сомнения. Девушка, только что подробно изложившая результаты своего небольшого эксперимента с волчьей травой, вкупе с соображениями и предположениями, зарделась от гордости. Никто и никогда не мог произнести слова похвалы так, как этот Майа. Он говорил негромко и ровно, но при этом так, что Линтэ чувствовала себя услышанной и понятой как никогда в жизни. Его одобрение было сродни тем чувствам, которые испытывала сама нолдиэ, совершая очередное маленькое открытие. Он радовался её достижениям как своим. Буквально. С тем же спокойным удовлетворением и предвкушением следующего шага. В этом была головокружительная радость и страшная опасность. Потому что она, всё чаще и чаще встречая своего Айну в странном сне на двоих, постепенно теряя первую осторожность, рассказала всё. Совершенно всё. О жизни в Амане. О семье. О снах матери. О распрях отца с единокровными братьями и сёстрами. О своих братьях. О прочей родне. Об умениях и особых способностях всех и каждого из них. О собственных начинаниях, как бы скромны они на первый взгляд ни были, - ведь он, золотоглазый и почти всесильный, слушал и интересовался. О Тирионе и Чертогах Манвэ. О долине Древ. Об Эонвэ, Олорине и нескладном Сурионе. О странном святилище на пороге Чертогов Безвременья. О ваньяр, шарахавшихся от неё с недавних пор, как от прокажённой. Даже об Артамире. Даже о Мелькоре. Обо всём. Он всегда слушал внимательно, не перебивая, устремив спокойный взгляд за лавандовый окоём, туда, где виднелся мерцающий бледный берег. Ему было интересно абсолютно всё, что могло помочь лучше понять её, - так он сам говорил. Иногда Майрон улыбался, иногда его лицо чуть темнело от какой-то невесёлой мысли, иногда он задавал вопросы, но никогда не возникало у Линтэ ощущения опасности. Ни разу более не задумалась она о том, что этот прекрасный Майа – враг. Что он правит страшной крепостью на севере, где снова разгорается под спудом страшное пламя возможной войны. Он не был страшен. Он не лгал больше, даже не пытался. И он отвечал на её искренность тем же… в какой-то мере. Вот и теперь он принялся говорить, но не о себе, а всё больше о землях за морем. Потрясающие видения вставали перед изумлённой нолдиэ, когда Майрон рассказывал об Эндорэ. Рассказывал не так, как Турко, словно красивую сказку, но так, как говорит видевший и лично переживший. Пустыни и непроходимые леса, озёра и реки, подпирающие небеса горные кряжи под куполом звёздного неба – всё как в родном Амане, но при том совершенно иное. Если Аман – земли кроткие и ласковые, созданные для благоденствия и безопасной жизни, то там, на северо-востоке… там была настоящая жизнь, полная опасностей и неизведанного. Волчья трава? Какая смешная маленькая безделица! Под покровом вечной ночи поднимались поистине диковинные травы и распускались странные цветы, чья чародейская сила никем ещё не изучена. А в глубоких чёрных пещерах вырастали в незыблемой от века тишине целые леса из разноцветного хрусталя и прозрачного льда. А в недрах гор таились невообразимые сокровища. А уж какую только живую тварь ни встретишь под вечными звёздами тех земель! Особенно нравилось Линтэ слушать про варгов. Нет, обычные волки водились и в лесах её родного края, но что в них интересного? Они чурались эльфов, жили своей звериной жизнью, и на таком нельзя прокатиться. - Вот бы увидеть вживую! Как ты думаешь, Майрон, твои варги стали бы прятаться от эльфа, как наши волки? Эта мысль его явно позабавила. - Думаю, они ничего не имеют против эльфов. - Правда? - Да. Чем эрухини хуже оленя или вепря? - То есть, мы для них еда? И только? С ними нельзя заговорить? Я говорю с птицами и лесным зверьём, и они понимают, хоть и не так хорошо, как моего брата Турко. - Заговорить ты можешь, - кивнул Майрон. - Но меня всё равно съедят, - разочарованно продолжила девчонка, вызвав у Майа невольный тихий смешок. То ли и впрямь бесстрашная, то ли не пуганая ещё… то ли безумная. Он протянул руку и провёл рукой по гладким длинным волосам. - Ещё как съедят. Если я не велю им этого не делать, конечно. Линтэ просияла. А потом помрачнела, наткнувшись мысленно на стену, преодолеть которую не было никакой возможности, как бы она ни ломала голову эти месяцы. - Такое ощущение, Майрон, что ты рассказываешь мне всё это, чтобы я не выдержала и сбежала к тебе, в Эндорэ. Она собиралась сказать шутливо, а вышло жалобно. Проклятая неспособность хоть в чём-то солгать ему. Он даже не пошевелился, впрочем. Сидел, как прежде, на краю обрыва, неподвижно глядя далеко-далеко. Можно бесконечно любоваться тем, как гармоничны его черты, как красив абрис гордого профиля в вечных сумерках этого сна, как завораживающе прекрасны всполохи пламени в огненно-рыжих прядях длинных тяжёлых волос. Красота била а самое сердце тем вернее, что была прямым отображением духа. Вот он таков и был, во всяком случае, до того, как ушёл от Ауле… И Линтэ любовалась, практически против собственной воли, но не восхищаться им было нельзя. А ведь был ещё голос, неизбежно будивший желание откликнуться, словно эхо. И были золотые глаза под прямыми тёмными бровями, глядя в которые нельзя солгать или избежать ответа. Знал ли он в полной мере свою над ней силу? - Линтэ, скажи, а когда ты рассказываешь о Благословенном крае, разве не питаешь надежд заманить блудного Айну на родину? У него тоже не вышло шутки, прозвучало насмешливо и устало. Он и впрямь так считал? Или оно и впрямь так и было? - Я не думаю, что преднамеренно, но… если только немного, может быть. Было бы замечательно видеть тебя наяву, а не только тут… - сбивчиво, но честно повинилась нолдиэ. - Вот и ответь мне тогда, плохо ли хотеть быть вместе? И его глубокий голос понизился до задумчивого шёпота, словно спрашивал не столько её, сколько самого себя. А и правда, плохо ли? Для неё самой это было бы благом… наверное. А для него? Простит ли и впрямь Король Манвэ? Примет ли прежний Вала? Или придётся остаться при Мелькоре, раз уж он теперь вернулся в Валинор… Хотя нет! Только не он! Никогда! Майрон – он восхищения достоин! Ему ли служить страшному опальному Вала?! Но всё равно, какое наказание придётся понести за содеянное, если рискнуть вернуться в Аман? «Я не стою, конечно же, всех этих жертв», - призналась себе Линтэ. Стало быть, нечего и желать невозможного. А он? Каких жертв стоил он? «Любых», - мысленно ответила себе она и ужаснулась. - У нас нет другого выхода тогда… - прошептала она, тоже больше для себя, чем для него. Да, это было ужасно, но она ведь не в первый раз почувствовала, что и вправду могла бы оставить всё. Отца и мать. И братьев. И… и Миро. Всех и вся. Если он попросит. И девушка вдруг сжалась от страха, ожидая услышать то самое, сказанное тихим неодолимым голосом, после которого не будет иного выхода, кроме как встать и… Горячие пальцы неторопливо стёрли солёную влагу с её щёк. Она заморгала часто и с удивлением осознала, что Майа повернулся к ней и смотрит пытливо и печально, читая отчаянную борьбу по её лицу. Скажи он – она бы сделала всё. Открыв глаза там, в тихой ночи бессмертного края, не на пир по случаю обручения брата пошла бы, нет… Сбежала бы. Любым путём – по его выбору. Хоть по морю вплавь, хоть через страшные льды на севере. Пусть оба пути были безнадёжны и сулили считай что верную смерть для одинокого путника. - Ты правда хотела бы этого? Встретить меня наяву. - Да. - Я понимаю тебя, потому что желаю того же. Невозможно красивое лицо склонилось ближе, и в золотых глазах не было покоя. Горечь, досада, нетерпение, тоска, злость, какие-то жаркие и непонятные нолдиэ мысли и желания сменяли друг друга, пока она смотрела и смотрела, ожидая его слова. «Скажи, и я пойду за тобой. Скажи! Нет, не говори… Пожалуйста, не говори!» Майа вздохнул и отвернулся, легко поднимаясь на ноги. - Тебе нельзя вот так оставить дом, - со спокойной рассудительностью отметил он. – Уходить вслепую, неведомо куда, обрывая все связи, очень больно. Я знаю, поверь. Да и не к спеху сейчас. Быть может, позже. Линтэ прижала ладони к груди, напуганная, и обрадованная, и расстроенная. Да как же… Она ответила, чтобы хоть что-то ответить и не молчать, и поразилась унынию в своём разом обессилевшем голосе: - Да, семья многое для меня значит. Мама и отец… и братья. У меня скоро будет ещё два брата! Мама уверена, что опять родятся близнецы, но в этот раз без сюрпризов, не видать мне сестры. И она тряско рассмеялась, теперь уже сама утирая непрошенные слёзы. - На две пары острых ушей больше в этом мире. Я в совершенном восторге, - сухо поздравил Майрон. – И ещё у тебя есть этот ванья, на которым ты ставишь опыты. Смотри не убей его ненароком, а то я не уверен, что смогу дотянуться до тебя, если отправят в наказание во внешнюю пустоту. - Я не ставила опытов! Он сам! – возмутилась Линтэ, тоже поднимаясь и отряхивая подол платья от мелких сухих веточек. Обычно, наговорившись, они шли к горну, где Майрон работал над очередной чудной вещицей, а Линтэ старалась если не помогать, то хоть не мешать. Учить её он не торопился отчего-то, вопреки прежним обещаниям. Просто… позволял быть рядом, позволял подавать инструменты, задавать вопросы. При этом цепко наблюдая… словно ожидая чего-то. Вот и на этот раз Майрон подошёл к рабочему столу, на котором уже ожидал с прошлого раза незаконченный убор – свитые в венок тоненькие молодые березовые веточки с маленькими хрупкими серебряными листочками и едва раскрывающимися почками. В хитрую работу Майрон вплетал тихую песню, смысла которой Линтэ всё ещё не могла разобрать. Но было там что-то о весне и пробуждающейся силе земли, а ещё что-то огненное и глубоко-глубоко уходящее корнями, так что ей, обычной эрухини, и не постичь, если Айну не соизволит объяснить. А он только велел ждать завершения… И обычно нетерпеливая и гордая Наурлинтэ ждала. Она проворно подала Майрону тонкий резец, которым тот доводил до совершенной правдоподобности нежные листья на почти готовом венце. Айну улыбнулся коротко и не то пошутил, не то и впрямь посоветовал: - Так и скажешь своему королю Манвэ, когда приведут на суд, что не поила жениха ядом, он сам. - Или повинюсь и попрошу в качестве наказания изгнать меня в Эндорэ. Майа не поднял золотого взгляда и не улыбнулся. - Предстать перед Судом Сил страшно, дочь Фэанаро. Тебе было бы не до шуток. Ну а теперь давай, подойди ближе. Мы много говорили, но словами делу не поможешь. Убеди меня. - В чём? - В своей незаменимости. - Тогда ты вернёшься в Аман? - Не знаю. Сейчас я не вижу в том смысла. Игра не стоит свеч. Слушать твои рассказы я могу и как теперь, во сне. - Чего ты хочешь? – осторожно спросила нолдиэ, приближаясь и глядя на высокого Майа снизу вверх. Неужели заставит теперь её браться за резец и портить почти готовую красоту? Если он увидит, насколько она всё-таки бездарна, то точно больше не приснится! Эта мысль рванула сердце с неожиданной силой. – А может, я всё же ещё немного посмотрю, поучусь… - Подожди. Ты ничего не замечаешь? – вдруг перебил Майрон. Сегодня ветер был и впрямь чуть сильнее обычного (первое изменение в этом неподвижном мире), он чуть настойчивей обычного трепал полы белоснежной туники Майрона, его длинные огненные волосы. Но в остальном… Линтэ было открыла рот, чтобы сказать, что ничего особенно не примечает, как вдруг – среди ясного неба – на западе раздался явственный удар грома и покатился мощной волной, нарастая гулом и гневом. Майрон бесцеремонно толкнул Линтэ за спину, закрывая от неожиданной напасти, вскинул руку в запрещающем жесте, но без толку. Пламя резко взвилось в горне и погасло, не оставив даже дыма. Линтэ выглянула из безопасной тени своего Айну и вскрикнула от ужаса - вместе с яростным громом с запада стремительно неслась волна густой тьмы, гася звёзды, в ничто обращая воду и твердь. Майрон снова поднял руки и запел на этот раз странную песнь, которая одновременно звучит, резонируя, отовсюду, но и не слышна для уха. Песнь Айнур! – поняла Линтэ, быстро-быстро дыша. Эта Музыка, звучание единственного голоса, упрямое и яростное, стеной поднялось перед Майа и сжавшейся за его спиной нолдиэ, а потом тьма и гром кошмарной, неодолимой волной толкнулись в эту стену. Линтэ закричала. И проснулась. Ночь. Бледный свет засыпающего Тельпериона припорошил крупные звёзды в тёмном бархатном небе, смотревшемся в её запрокинутое лицо. Ещё прохладный весенний ветер, упоительно пахнущий влажной землёй и первыми цветами, тихо дышал над сонной землёй. Пламя костра, недавно зажжённое рукой самой Линтэ, горело ровно и почти бездымно, несмотря на сыроватый валежник, которым его пришлось разжигать. За кругом тепла и света звучали голоса. Первый, хорошо знакомый, принадлежал Миро, конечно. Кому же ещё? - До города ещё немалый путь, не хотите отдохнуть с нами у костра? Его голос был вежлив, но холоден. Кого же он так безрадостно привечает? Голос собеседника она предчувствовала, замерев и молясь, чтобы это был не он. Только не он! - От твоей подруги и так уже врассыпную разбегаются, не стану пятнать и твою честь, маленький рыцарь. К тому же дочь Фэанаро не очень-то рада старому знакомцу, как я посмотрю. Линтэ отбросила плащ, которым укрывалась, поднялась на ноги и молча уставилась во тьму, где поблёскивали, отражая пламя, страшные бездонные глаза Мятежного Вала. Ей было нечего ему сказать. Она боялась с ним говорить. Боялась отчего-то, что он услышит в её голосе отзвуки Песни Майрона (как он, кстати? Удалось ли выстоять? Увидит ли она его теперь, когда их общий сон разрушен?). Боялась не за себя – за своего Майа. Мелькор чего-то ждал. Потому она, после недолгого молчания, поклонилась, как требовала вежливость. - Ты выросла, дочь Фэанаро. Помнишь ли, я обещал тебе подарок. Напоминание ударило наотмашь, заставив сердце подпрыгнуть, но Линтэ упорно молчала. - Скоро твой подарок будет готов, дочь Фэанаро, - произнёс любезно, почти ласково Мятежный. – Я не забыл тебя, как видишь, среди множества неотложных дел. Линтэ снова слегка поклонилась. - Не хочешь говорить со мной? Ну что же, так тому и быть… отложим до лучших времён, - самым доброжелательным тоном произнёс Вала. – Вижу, тебе наговорили обо мне в Чертогах моего брата, а ты и рада слушать. Помнится, когда я провожал тебя до дома, ты не боялась темноты. Ну да мы встретимся ещё не раз. Прощай пока что, дочь Фэанаро. И ты тоже, Лаурфиндэ. И словно его и не было. Из теней поднялся и в них же канул. Артамир вернулся к костру. «Долго вы с ним говорили?» - потянулась к другу вопросительной мыслью Наурлинтэ. «Нет. Я заметил, как он спускается вон с того склона и… не знаю, правильно ли поступил, но я приветствовал его. Быть может, промолчи я, он бы и мимо прошёл». «Не кори себя, ты всё верно сделал. Его гневить себе дороже». «Однако ты вот ни слова ему не сказала, не очень-то вежливо». «У меня есть причина». «Расскажешь?» «Нет. Прости». И она снова завернулась в плащ и легла лицом к огню, близко-близко, как сам Миро ни за что бы не смог. А потом… потянулась пальцами к пламени и рыжие языки без вреда обвили её ладонь. - Как так может случиться, что эльдиэ выпьет огонь, как воду, и тот ей не повредит? – вслух спросил Артамир. - О чём ты? - Об этом, - он кивнул на ластящееся к девичьим рукам пламя. – И о кое-чём ещё, если ты не забыла. - Я помню. - Так как же? - Не знаю, - не поднимая головы ответила было Линтэ. А потом вдруг села и, глядя на друга сквозь гудящее пламя, с неожиданной горечью добавила: - Всегда так было, понимаешь? У всех свой дар, в конце концов. Вот ты у нас и с оружием ловок, и с арфой, а в кузницу зайдёшь, мало кто с тобой тягаться сможет – кроме разве что моих братьев. И поёшь дивно, и стихи слагаешь, и в науках силён. А у меня ничего нет кроме трав да вот этого, - она кивнула на костёр. - Ни-че-го. Доволен? Артамир не сразу ответил. Рядом с ним были разложены листы, исписанные рукой Линтэ. Он читал её подробные заметки (с разрешения владелицы, разумеется), пока она спала, и, сказать по правде, приторная жуть давешнего кошмара всё не желала размыкать когти. С каждой строчкой всё яснее казалась ему опасность, всё страшнее становилось за судьбу подруги. И свою. Потому что помыслить себя без неё он не мог. - Да, ты несомненно делаешь успехи, как я заметил, - спокойно кивнул наконец на раскрытые страницы Миро. – Откуда только вдохновение берётся для таких… неожиданных задумок. Яды, мороки, попытки заглянуть на изнанку бытия. - И что с того? – с вызовом бросила она. - Для чего тебе эти знания? - А разве нельзя изучать просто потому, что интересно? - Можно. Но мне не понятно, почему тебе интересно именно это. Отчего яды, а не лекарственные травы? - В нашем мире некого лечить, здесь почти нет болезней, ран и страданий. - Разве это плохо? Она не ответила. Что-то между ними натянулось до предела, зазвенело тетивой… и довольно будет лишь слова… или молчания, чтобы навсегда прервать казавшуюся неразрывной связь. У Лаурфиндэ сердце заныло при мысли о том, что в Тирион они могут войти чужими друг другу. Нет. Не так просто. Он неторопливо собрал рассыпанные по траве страницы, аккуратно вложил в кожаную обложку и перевязал ремешком, отложил, поднялся на ноги. Линтэ всё так же сидела и смотрела в огонь, не моргая, думая какие-то злые думы. - Тинвэ, - позвал он. Нолдиэ вскинула голову. В зрачках плясало пламя. - Был у нас с тобой уговор, помнишь? Недалеко от этого места мы как-то накануне праздника Светильников договорились вернуться к Nen-Airadhin* и снова испить вместе воды. - После совершеннолетия, - прошептала она, глядя на него с непонятным смятением. - Мы оба в этом году станем совершеннолетними, так к чему тянуть? Если ты ещё хочешь этого, конечно. Она кивнула после крошечного раздумья, стоившего Артамиру такой боли, которой он никак не мог предвидеть. Неужели она сомневалась? Его Тинвэ? Или всё же уже не его? Он снова попробовал, глядя внимательно, ища подтверждения своим надеждам или страхам. - Тогда давай по пути в город немного потеряемся и свернём не туда… это займёт каких-то несколько часов, но времени у нас в запасе всё равно много. Что скажешь, meldë? Снова кивнула, но на бледном лице не было радости, Миро и вовсе показалось на мгновение, что она с трудом сдерживает рыдание. - Тинвэ… Он в два шага оказался радом, обнял крепко-крепко и с ужасом почувствовал, что девушка и впрямь содрогается от слёз. Стало быть… всё? Он не позволил обиде взять верх и приказал себе не делать поспешных выводов. Он сидел с ней и ждал. Слишком близко к огню, но Артамир терпел злой жар, крепче прижимая к себе безутешную нолдиэ. А мир вокруг, ещё вчера такой прочный и незыблемый, вдруг хрупко покачнулся и был готов вот-вот рухнуть.