Отпуск по обмену

15 То, что должно было быть их утренним «после», становится последним днём Кастиэля в Америке, и это наводит тоску, которая никак не желает испаряться. Она никуда не девается, когда Кастиэль принимает душ, и тогда, когда из душа выходит Дин и видит Кастиэля, сидящего на кровати в сером халате и смотрящего на свой телефон так, будто он хочет его убить. Дин пересекает комнату, забирает у него телефон и кладёт руки ему на талию, толкая на кровать. Телефон скатывается на пол, забытый на некоторое время. То, что должно было быть утренним сексом, за которым последовал бы кофе, ещё секс и, возможно, круассан, становится чем-то невероятно сложным. Через пару минут до обоих доходит, что они просто отчаянно целуются, цепляясь друг за друга и не предпринимая никаких попыток перейти к сексу. Когда Дин начинает отстраняться, чтобы понять, что происходит, Кастиэль просто не отпускает его, и они лежат так, пока Дин не поворачивается, утягивая Кастиэля за собой, и не накрывает их простынёй. Они лежат там, чистые, с мокрыми волосами, почти сросшиеся друг с другом. Делать что-то ещё — завтрак, одевание, выход из дому? Это только разлучит их ещё раньше. И Дин, и Кастиэль хотят только одного — оставаться тесно сплетёнными друг с другом в темноте, в которой не существует телефонов, работы и других стран. Где есть только два едва заметных в полумраке тела на кровати, между которыми нет ни дюйма расстояния. Голова Кастиэля лежит на груди Дина, и он чувствует тепло его кожи, лёжа под одеялами, скрывающими их от утреннего света. Он слышит сердцебиение Дина у самого уха и поглаживает его живот, устраиваясь, пытаясь запомнить этот момент и не думать о своём домишке, о холоде и одиночестве, поджидающих его там, где рядом будет только Понго. Рождества, Новые года, дни рождения и обычные дни проходили мимо снова и снова, одинокие и пустые. Никто не заходил к нему, кроме Габриэля с дочерьми, и, как бы сильно он их ни любил, они не занимали то место в его сердце, которое так долго оставалось ненужным, — место, которое ждало любви к кому-то и ответного чувства. Кожа Дина тёплая и мягкая, его руки сонно водят вверх-вниз по спине Кастиэля, и оба они думают о том, что никогда не были счастливее, никогда у них не было ничего лучшего, чем это. Только это утро, лежание на кровати и знание того, что другой хочет быть рядом так же сильно, как и ты сам. (-*-) Сэм получает смс одновременно с Габриэлем. Оба проверяют свои телефоны — Габриэль продолжает помешивать пасту в кастрюле второй рукой, Сэм отвлекается от нарезания хлеба. Они смотрят друг на друга. — Ну… Эмоции Кастиэля не всегда можно распознать… но это определённо смс несчастного человека, — говорит Габриэль, показывая Сэму ровные холодные строки телефонного сообщения. — Дин… — Сэм смотрит на экран, — он бодрится и хорохорится… это определённо плохой знак. — Так… если Кастиэль вернётся домой раньше… думаешь, ни один из них не будет счастлив? — Габриэль прожигает телефон взглядом. — Он столько лет страдал по Бальтазару, а теперь наконец нашёл кого-то, рок-звезду, ни больше ни меньше, и эта сволочь тащит его обратно, чтобы Кастиэль погладил его эго и написал о его чёртовой сва… Габриэль распахивает глаза. — О боже. — О боже что? Выражение лица Габриэля меняется с «у меня в трусах скорпион» на «всё нормально» за полсекунды. — Да ничего, — он снова помешивает соус. — Так ты тоже должен… уехать? — Думаю, Кастиэлю нужен его дом, — бормочет Сэм. — И… мне больше негде здесь остановиться… и, наверное, я нужен Дину. Габриэль согласно кивает, не глядя на него. — Но… я не хочу уезжать, — осторожно говорит Сэм. Габриэль снова смотрит на него. — Я… — Сэм закусывает губу и пытается подобрать такие слова, за произнесение которых Дин бы его не убил. — Я понятия не имею, что это… или как это произошло… но мне это нравится, нравится… нравишься ты… и отъезд будет… отстоем. — Для меня тоже, — Габриэль неловко перебирает плечами. — Не потому что… просто. ты разобьёшь сердце Шейк. — Мне бы этого не хотелось. — Так что… если бы ты остался на время отпуска в моём доме со мной и девочками… может, это было бы мило. Сэм понимает, чего стоит Габриэлю просто сказать это — показать, насколько он хочет, чтобы Сэм был рядом, позволить ему остаться со своими детьми, в своей «разделённой» жизни. — Я с удовольствием, — быстро говорит Сэм. — Они замечательные… они действительно мне нравятся. — Как и я тебе нравлюсь? — с издёвкой спрашивает Габриэль. — Ты мне больше чем нравишься, — спокойно говорит Сэм, и эти слова повисают в воздухе, тяжёлые и значительные, и на одну секунду он чертовски паникует, как человек, только что раскрывший душу и не знающий, что получит в ответ. — Сэм, я… — Габриэль закатывает глаза. — Это… то, что есть у двух людей, когда они… я просто… я люблю тебя, вот… и если ты сейчас же не пойдёшь наверх и не разденешься… моё смущение достигнет критической точки. Сэм тянется и выключает газ под соусом. А потом берёт Габриэля за руку и тянет его из кухни вверх по лестнице. (-*-) Дин наконец вздыхает и сдвигает простыню, чтобы заглянуть в усталые глаза Кастиэля. — Мы не так проведём твой последний день. И он говорит правду. Они выбираются из кровати и одеваются, и Дин везёт их к себе, где они усаживаются у бассейна (в форме гитары) и пьют пиво, вырабатывая план того, что они хотят сделать в последние часы своего общения. Об этом первым думает Дин, точнее, он озвучивает то, о чём думал с тех пор, как Кастиэль пропел несколько строк в доме Сэма. — Я хочу услышать, как ты поёшь. — Ты уже слышал, — говорит Кастиэль, потягивая пиво и не отрывая взгляда от сверкающей голубой воды. — Я хочу, чтобы все тебя слышали… снова увидеть тебя ей. Кастиэль опускает голову и застенчиво улыбается. — Я не делал этого сто лет. — Ты был хорош в Вегасе, — сообщает ему Дин. — Ты… я имею в виду, мне нравится определённая музыка, а это была не она — и всё равно меня как током прошибло, когда я тебя услышал. Кастиэль краснеет. Они идут к гардеробной Бренди Снэп, и Дин, закусив губу, разглядывает горы одежды, усадив Кастиэля за туалетный столик. Наконец он находит что-то, что, как он думает, подойдёт Черри. Он протягивает одежду Кастиэлю, и у того в глазах вспыхивают огоньки, сначала беспокойные, потом предвкушающие и затем снова беспокойные. — Можешь просто… примерить? — просит Дин. И это всё, что требуется. Кастиэль надевает дорогой красный кружевной лифчик из ящика комода с аккуратно разложенным нижним бельём. К нему прилагаются соответствующие кружевные трусики, и он проскальзывает и в них — укрывшись в пропитанной духами темноте за ширмой. Покачиваясь, он натягивает красные колготки с высокой талией, вроде тех, что носили драг-квин 1920-х, и надевает изящную шёлковую кремовую блузку. Он выходит на свет, неуверенно проводя пальцами по волосам. Дин, сидящий на табурете у туалетного столика, негромко присвистывает. Кастиэль краснеет. Познакомившись с внушительной коллекцией косметики на туалетном столике, добавив к образу жемчужные серёжки и красные каблуки, Кастиэль обнаруживает, что смотрит в подкрашенные глаза Черри и заговаривает её увлажнёнными блеском губами. — У тебя хороший вкус… Я никогда не видел такой комнаты. Дин пожимает плечами. — Мне просто нравится покупать ей всякое… я особо не заморачиваюсь по поводу рубашек и джинсов для себя, но… э… она привереда. — Справедливо. Дин всё никак не привыкнет к разнице между Черри и Кастиэлем, она двигается так, будто дом принадлежит ей, говорит так, будто знает, как сильно Дин её хочет. — Где ты поёшь? — спрашивает она. — У Элен. Черри наклоняет голову к плечу, убирая завиток тёмных волос за ухо. — Тебе нужно переодеться, — говорит она, поймав взгляд Дина в зеркале. — Ты же не думаешь, что я буду выступать просто так? Именно так Дин и Кастиэль остаются в изящном будуаре среди гор денима и хлопка. А Бренди и Черри отправляются к Элен. 16 Бар Элен забит до отказа, но сегодня не обычными посетителями. Кабинки, столики и стулья у стойки все заняты местными и приезжими, проведавшими о Бренди, в том числе и теми, кто ходит на её выступления постоянно, и даже несколькими исполнителями, тоже рвущимися к микрофону. Они выглядят как яркие птицы на грубых деревянных насестах, некоторые одеты в шёлк и блёстки, другие — в классические чёрные платья и жемчуга. Элен обслуживает всех со своей обычной смесью безразличия и сарказма, но в глубине души она счастлива — это самый людный вечер на этой неделе, приязненно названный Джо «клёвом на вкусную наживку». Когда в бар входят Дин и Кастиэль, Элен едва узнаёт странного тихого невысокого парня, которого видела пару дней назад. Зрители шумно приветствуют Дина, едва его завидев, и Элен должна признать, что он действительно превзошёл самого себя — короткая джинсовая рубашка, которую явно захотела бы купить Джо (и явно не смогла бы себе её позволить), сети, одна из его многочисленных пар ковбойских сапог, белая куртка с кисточками, длинный кудрявый парик (тёмно-русый сегодня) и, как обычно, клипсы с фальшивыми бриллиантами. Элен приподнимает бровь, когда Дин показывает Кастиэлю место в первом ряду, усаживая его, как представителя королевской семьи, перед тем как грациозно вспорхнуть на сцену. — Привет, ребята! Элен никогда не привыкнет к Дину, которого она знает очень, очень долго, сверкающему на сцене под наспех повешенной гирляндой, как Долли Партон. Гитара уже на месте, и Дин, не теряя времени, берёт её в руки и на пробу что-то наигрывает. — Ладно, хорошо, спасибо, что подождали меня — припарковаться здесь становится всё тяжелее с тех пор, как Джо завела твиттер. Элен закатывает глаза, услышав, как он тараторит, и оглядывается в поисках бутылки хорошего красного вина — она определённо видела его где-то здесь пару месяцев назад. Повезло, что ещё никто его не заказал. Налив бокал, она относит его Кастиэлю. Как правило, она никогда не разносила напитки, но, судя по всему, Кастиэль, или кем там он был сегодня, явно не из тех, кто сам заказывает себе выпить в баре. К этому времени Дин или, скорее, Бренди, уже разогрел толпу и собирался начать петь. — Итак, эта песня… для очаровательной леди в первом ряду, которая недавно выставила прочь одного придурка-изменщика. Толпа галдит, а одна девушка в сверкающем топе даже свистит. — И, ну, она выглядит просто всем на зависть сегодня вечером… и эта песня для неё — и её красных каблуков. Элен уверена, что никто кроме неё, не замечает того, как покраснел Кастиэль, но она этого не упускает и на секунду видит его настоящего под личиной его персонажа, и, возвращаясь к стойке, она улыбается. Baby, I've got plans tonight You don't know nothin about I've been sittin round way too long Tryin' to figure you out But you say that you'll call and you don't And I'm spinning my wheels So I'm goin out tonight in my red high heels. Как бы Элен ни боялась ещё больше завышать самооценку Дина, она должна признать, что Бренди поёт великолепно. Может, даже лучше, чем сам Дин, или, по крайней мере, лучше, чем тот Дин, который поёт в Mystik Spyral. All those games you tried to play Well they ain't gonna work on me now I put a barbed wire fence around my heart, baby Just to keep you out Well, you thought I'd wait around forever But baby get real I just kicked you to the curb In my red high heels. Когда Дин заканчивает песню, от хлопанья и топанья толпы трясутся пивные бутылки на стойке. Но Элен ждёт реакции Кастиэля. И едва заметная робкая улыбка, которую он шлёт Дину, — это именно то, чего она хотела для своего друга все те годы, что знает его. (-*-) Сэм и Габриэль перевозят вещи Сэма в тот же вечер. Они ужинают с девочками, чтобы отметить переезд Сэма (на какое-то время, подчёркнул Габриэль, объясняя им это, на какое-то время). Кажется, они не принимают его осторожные предупреждения близко к сердцу, и все трое просто брызжут энтузиазмом, когда он подаёт лазанью. Во время еды оба делают вид, что это совершенно обычный ужин и что Сэм уйдёт, доев пасту и допив вино. Но оба знают, как и девочки, что сегодняшний вечер совсем не такой, как те, что они проводили на прошлой неделе. Наконец Габриэль укладывает девочек в кровать, и они с Сэмом сидят в гостиной, попивая вино в полумраке и наблюдая, как загорается и потухает рождественская ёлка. — Пора спать, — говорит Габриэль через какое-то время. — Да, — Сэм отставляет бокал. — Ты правда не был геем, когда приехал сюда? — вдруг спрашивает Габриэль. — Абсолютно, ни в малейшей степени. — Хм, — Габриэль хмурится. — Я думал, ты просто, ну, скромничал. — Нет, просто был в ужасе и… я, очевидно, би. — Ну, ты меня надурил, — Габриэль смотрит на него, и на мгновение у Сэма возникает ощущение, будто они видятся в первый раз. — Сэм… Сэм целует его, чувствуя прикосновение ресниц к своему лицу, когда Габриэль закрывает глаза. — Да. — Что? — Габриэль моргает, на время растеряв словарный запас. — Да, я уверен. Габриэль смотрит на него, и Сэм видит, как он сглатывает, раздумывая над тем, что хочет сказать. Когда он прислоняется к нему, касаясь головой подбородка Сэма, тот ласково прижимает его ближе и задумывается, почему у него такое ощущение, будто он находится на каких-нибудь американских горках, когда он просто сидит здесь, в тёплой маленькой комнате с мигающими рождественскими огоньками и лучшей компанией, которую только можно себе представить. — Я никогда не думал, что это будет настолько пугающе, — говорит Габриэль спустя мгновение. Сэму не нужно спрашивать, чтобы понять, что он имеет в виду. Он тоже никогда не думал, что влюбиться будет так страшно. (-*-) Спускаясь со сцены, Дин аккуратно спрыгивает рядом с Черри и протягивает ей руку. — Твоя очередь. Он никогда никому не признается, что его сердце пропускает не один, а четыре удара, когда Черри принимает его руку и поднимается, позволяя провести себя к микрофону. Держа его за руку, она изящно ступает на сцену и оборачивается к зрителям, даже не глядя в сторону гитары. — Привет. Она говорит это совсем просто, будто встретила друга на улице. Тихо и с придыханием, но все её слышат. Это первый раз на памяти Дина, когда в баре Элен становится так тихо. — Я люблю эту песню, — продолжает Черри. — Я пела её для себя, дома… потому что я давно не была на сцене. И… ну, я думаю, она заслуживает того, чтобы её услышали, и поэтому я её исполню. Клише как оно есть… я теперь понимаю, каково это, — она медленно моргает — чёрные ресницы, белая кожа, алые губы, делающие медленный вдох. Дин сидит на самом краю стула, забыв о сосредоточенности на образе Бренди, желая Кастиэля всеми способами, какими только можно. Но больше, чем чего бы то ни было, он жаждет слов, которые всегда следуют за этим. If I didn't care, More than words can say If I didn't care, would I feel this way? If this isn't love, then why do I thrill And what makes my head go round, and round While my heart stands still If I didn't care, would it be the same? Would my every prayer begin and end with just your name? And would I be sure that this is love beyond compare? Would all this be true, if I didn't care for you? Тишина. Каждый в баре просто смотрит и смотрит на сцену. В какой-то момент Черри, Кастиэль, оба и ни один из них закрыли глаза. Она просто стоит на грубой деревянной сцене с закрытыми глазами, без музыки, и поёт так чисто и пронзительно, что Дин готов поклясться, что слышит со своего места, как бьётся сердце Каса. Потом кто-то начинает хлопать, где-то справа, может, это Элен, может, Джо, но это разрушает заклинание, и вскоре уже все хлопают изо всех сил. Кастиэль делает вдох, будто он ошеломлён, и теперь это совсем не лицо Черри — это чистый Кас. Дин взлетает на сцену, отпихивает микрофон и целует его. (-*-) Этот вечер, с будильником, установленным на пять, чтобы Кас успел в аэропорт, и вечер вне дома — прекрасно разные. Кастиэль стирает остатки блеска с губ и забирается к Дину в постель. — Пообещай, что продолжишь петь, — тихо говорит Дин. — Я всегда пою. — Я имею в виду на сцене… когда люди могут видеть, как ты хорош, — они лежат, не оставив между собой ни дюйма, и Дин всё же пытается придвинуться ближе. — Попытаюсь, — обещает Кастиэль. — Если и ты пообещаешь сделать что-нибудь, чего действительно хочешь. — Я всегда так делаю, — растерянно говорит Дин. — Нет, ты всегда делаешь разные вещи для своей группы, для своего имиджа, звукозаписывающей компании… сделай что-нибудь для Бренди, что-нибудь, что понравилось бы вам обоим. — Это я сделал сегодня, — говорит Дин. Кастиэль мягко выдыхает. — Сегодняшний вечер был… идеальным. — Эй, он ещё не закончился, — Дин улыбается Кастиэлю в ухо, и тот вздрагивает, тоже не сдерживая улыбки. Ни у кого из них прежде не было такой ночи — и ни один не верит, что она может повториться. Ровно в пять Кастиэль отключает будильник и выскальзывает из рук Дина, собирая чемодан и одеваясь как можно тише. Такси ждёт его у выхода в пять десять, и Кастиэль уезжает, выглядывая в заднее стекло, пока может это вынести. Он не хотел прощаться. Последние слова, которые Дин сказал ему, лёжа в полумраке на полностью расстеленной кровати, были «Я никогда не встречал никого настолько совершенного, как ты». И Кастиэль держится за эти слова, садясь в самолёт. Когда Дин просыпается спустя полчаса после того, как Кастиэль встал с кровати, он долго смотрит на пустое место рядом с собой. Ему не нужно проверять весь свой огромный дом. Он знает, что Кастиэль ушёл. 17 — Папочка? Маленькая ручка дёргает край стёганого одеяла, стягивая его. Габриэль вжимается лицом в подушку, цепляясь за сон, как ребёнок за плюшевого мишку. Он вспоминает дни, когда можно было спать, пока не наступит ночь. Счастье. — Папочка? — дёрганье становится более настойчивым, и одеяло съезжает. Холодный воздух проникает под него, как вредный ребёнок, и прогоняет его драгоценный сон. Он приоткрывает один глаз, готовясь сразиться с одеяльным монстром. — Пичи? — бормочет он. Он не видит дочь, так что неохотно приподнимается на локте и всматривается в сумрак у края кровати. Ничего. Рядом, на другой половине кровати, Сэм садится и смотрит на маленькую девочку, дёргающую одеяло рядом с ним. Её хвостики скособочились, на ней пижама в кексики, и она тянется ущипнуть его за руку, поняв, что он проснулся. — Папочка, снаружи странный шум. Сэм встревоженно смотрит на Габриэля; тот замер в изумлении, озадаченно глядит на свою дочь и затем, совершенно растерянно, на Сэма. Сэм медленно свешивает ноги с кровати, радуясь, что надел великоватые ему пижамные штаны и вообще предугадал, что нужно будет взять их с собой. Пичи делает шаг назад и поднимает руки. Сэм снова оборачивается на Габриэля, и тот неверяще кивает. Сэм берёт Пичи на руки и несёт её в её комнату. — Там, — говорит она, указывая на окно за её такими же разбуженными и напуганными сёстрами. Сэм выглядывает в окно и видит Шейк, застенчиво пытающуюся жевать траву за скрипучими воротцами своего загона. Сэм сурово смотрит на корову. Та печально глядит ему в глаза пару секунд, а потом уходит прочь в поисках другого занятия. — Это просто Шейк пыталась выйти, — успокаивающе говорит Сэм. Он оборачивается — глаза детей всё ещё широко распахнуты, но они уже успокоились и выжидающе смотрят на него. Чувствуя себя по меньшей мере совершающим небольшое чудо, только понятия не имея, как, Сэм укладывает всех троих обратно спать и по просьбе Джинджер присаживается на край её кровати и остаётся там, пока она не закрывает глаза и не засыпает. Он возвращается в спальню Габриэля и обнаруживает того полностью проснувшимся, сидящим на кровати в футболке Сэма с логотипом 'Mystik Spyral' и нервно жующим… — Это лакрица? — Я ем, когда нервничаю, — заявляет Габриэль. — И когда ты счастлив, и когда грустишь, и когда бесишься… — И когда я голоден, — горделиво говорит Габриэль. Сэм потирает лицо рукой, закрывает дверь и идёт к кровати, забираясь под стёганое одеяло. Наступает тишина, нарушаемая лишь хрустом лакрицы. — Она назвала тебя папочкой, — тихо говорит Габриэль. — Знаю. — Это… — Габриэль поднимает на него взгляд, — не беспокоит тебя? Я имею в виду, не вызовет ли это что-нибудь вроде истерики на тему «Мне нужно пространство» или «Это всё слишком быстро»? Потому что я пойму, если так. — Я даже не думал истерить, — врёт Сэм. Габриэль таращится на него. — Точно? Потому что я думал. — Ладно, может, я немного не в себе… но, может, это ошибка… или, — Сэм вздыхает, — или это всё слишком быстро для них. Габриэль опускает взгляд на одеяло, но ничего не говорит. — Я имею в виду, прошла неделя, — продолжает Сэм. — И… мы проскочили… много стадий. И если я уеду… ты знаешь, что я не хочу причинять им боль. — Знаю. — Но… я думал, что… может, я не должен уезжать. Габриэль так быстро вскидывает голову, что Сэм удивлён, что у него не свело шею. — Я не приглашаю себя к тебе, — быстро говорит Сэм. — Но я думал просто остаться здесь, начать собственную практику. Я давно хотел начать практиковать… это типа отстой — быть юристом злобной корпорации, сколько бы ни платили. И… мы могли бы провести ещё какое-то время вместе. — Я хочу, чтобы ты остался, — наконец говорит Габриэль. — Ладно, тогда мне надо поискать дом… позвонить по поводу работы… — его облегчение не описать словами, он хочет большего, чем просто продолжать видеться с Габриэлем, это ненормально, и умом он это понимает, но не может представить, что уедет от человека, с которым знаком всего неделю. И следующие слова Габриэля он осознаёт не сразу. — Нет, я хочу… я бы действительно был очень рад, если бы ты остался здесь — со мной. Сэм едва может в это поверить. — Ты имеешь в виду… жить с тобой? — Ну, ты можешь жить с Шейк, но… не думаю, что ей это понравится, — улыбается Габриэль, но это улыбка из тонкой бумаги — совсем хрупкая. — Да, — говорит Сэм. — Да, я с удовольствием. Улыбка становится увереннее, как разгорающаяся лампочка. Этажом ниже в своей спальне спят Пичи, Джинджер и Куки, укутанные в одеялки и коварно улыбающиеся. Они унаследовали талант своего отца к ловким манипуляциям — просто они об этом ещё не знают. — Нам нужно отметить, — шепчет Габриэль, обнимая Сэма и касаясь кончиком носа его затылка. — Нет, нам нужно пойти навестить Кастиэля — он там один, совсем несчастный. — Я бы с удовольствием с ним познакомился, особенно если, ну… он и Дин… — Сэм хмурится. — Мне определённо нужно рассказать Дину о тебе. — Я вызову няню, и завтра пойдём к нему, — обещает Габриэль. — И… можешь позвонить Дину, когда захочешь. И говорить настолько долго, чтобы кто-нибудь успел сфотографировать его лицо, когда он узнает. (-*-) Полёт — это сущий ад. Он несчастен, что не улучшает ситуации. Это тот тип несчастья, от которого хочется содрать с себя кожу и выползти из собственного искалеченного тела, только бы больше не быть собой. Две мини-водки и небольшой Джек Дэниэлс не особо ему помогают, но делают полёт немного более терпимым, даже если из-за этого Кастиэля штормит при посадке. Аэропорт полон людей, он чужой и холодный, и отовсюду слышен британский говор. Он принимает немного обезболивающего, чтобы перестала раскалываться голова, и ищет такси. Он едет долго-долго, прислонившись к дверце, и смотрит на коричнево-зелёно-серый пейзаж за окном, за которым исчезает город и появляется сельская местность. Его будто вырывают из мира грёз и насильно возвращают в мрачную реальность. (-*-) Кастиэль выволакивает чемодан из машины, вяло благодарит водителя и тянет сумку за собой. Он уже позвонил Сэму и сообщил ему, что вернётся раньше и что он очень извиняется. Он успокоился, только когда Сэм сказал ему, что нашёл, где остановиться. По крайней мере, он не испортил отпуск никому другому. Всё же он удивляется, обнаружив записку на двери от Габриэля: Сэм побудет у меня. Извини за пятна на диване. Он должен был догадаться. Но он никогда бы не предположил, что Габриэль пригласит кого-то к себе, особенно пожить. В обычных обстоятельствах он бы поразмыслил над значимостью этого для своего брата и, может быть, над отношениями, которые могли возникнуть между этими двумя. Но сегодня он слишком вымотан одиночеством и просто хочет спать, пока необходимость вставать не перестанет быть добровольным решением. Даже безудержный лай Понго и приветственное вылизывание рук не могут вызвать у него улыбку, и Кастиэль оставляет чемодан в коридоре, входит в зал и тяжело опускается на диван. Через пару секунд он подпрыгивает, вспомнив записку Габриэля. Он замечает пару подозрительных отметин рядом и идёт осматривать остальной дом. (-*-) Его когда-то прекрасный уютный маленький домик теперь выглядит как приют для одноразовых перепихонов — взъерошенный и стыдящийся самого себя. Кастиэль даже не хочет смотреть на спальню, но должен пойти туда, чтобы сменить простыни (и все чистые уже использованы, кроме пачки на случай «Габриэль сделал НЕЧТО», которую он хранит запечатанной в пластиковой коробке под половицей в туалете. Эта чрезвычайная мера была отчаянно необходимой, особенно после фиаско с призраками на Хэллоуин 2008-го). Перестелив кровать, он открывает ноутбук, чтобы заказать какой-нибудь еды, ведь Габриэль наверняка съел всё в доме и вокруг дома. Но остывает и в итоге идёт в кладовку, чтобы найти что-нибудь, уцелевшее после визита его ненасытного брата. Ему нужна бы была чрезвычайная коробка с едой. Может, на следующий раз. Он останавливает себя — не будет никакого следующего раза. Единственная еда в наличии — это полбуханки чёрствого хлеба и пара яиц. Со вздохом он делает себе французский тост и, пока тот готовится, выглядывает в окно, гадая, что нужно надеть на завтрашнюю свадьбу, и надеясь, что с его лучшим костюмом ничего не случилось. Потом он думает о Дине, не отрывая взгляда от хмурого английского вида за окном и пытаясь изгнать воспоминания о Лос-Анджелесе и той восхитительной солнечной неделе, которую он там провёл. Он оставил тосты на сковороде на слишком долгое время, и они пригорают. Он выбрасывает горелики в мусорку и спустя секунду швыряет туда же и сковороду. Кастиэль находит ещё одного выжившего в Едапокалипсисе — полбутылки вермута, и, раздевшись, забирается на кровать и напивается. Засыпает он, по его мнению, недостаточно быстро, закутавшись в пуховое одеяло (пахнущее шоколадом), и видит сон о том, что он очень, очень грустен из-за того, что должен поднести Бальтазару свадебный торт, а тот развалился на солнце. Он резко просыпается в темноте, чувствуя, как во рту противно пересохло, и протянув руку в сторону. Он какое-то время смотрит на горестно пустое место рядом с собой и снова слышит, как кто-то барабанит в дверь — это его и разбудило. Он садится, проклинает темноту, нашаривает мешковатый свитер и натягивает его на голое тело, дрожа от прикосновений босых ног к холодному полу. Понго скачет у двери, когда Кастиэль дошаркивает вниз. Он видит в боковое окно невысокий силуэт Габриэля и вздыхает про себя. Он не в настроении для такого способа утешений (пьяные объятия и куча пирожных). Он обнимает себя одной рукой, а второй отпирает дверь. Холодный зимний воздух радостно врывается внутрь, атакуя его босые ноги. — Габриэль, я ценю твой порыв, но… Чемодан падает почти ему на ногу. А. Это объясняет тень. Он выглядывает в ночь, надеясь, что это не затерявшийся турист, снова перепутавший его дом с барбекю. И натыкается на Дина, сидящего в тени крыльца на корточках. — Дин? Дин поднимает взгляд, почти удивлённый. — О, хорошо, ты дома, — он выпрямляется. — Я начинал волноваться. Ну, знаешь, не тот дом, не та страна… я тут пытался взломать твой замок… можно мне обратно мою кредитку? Он замолкает, когда Кастиэль бросается на него и крепко прижимает к себе. — Ты уехал не попрощавшись, — бормочет Дин. — И… надо с этим разобраться, но я ненавижу летать, и я немного пьян… и мы можем просто сделать вид, что ты никогда не уезжал? 18 На улице царит недружелюбный холод. Свежие снежные одеяла укрывают поля и дорогу, из-за чего Габриэлю и Сэму приходится пробираться к домику Кастиэля пешком. Габриэль несёт пластиковую коробку со свежими вафлями, а Сэм — термос с подогретым сиропом. Как два чудаковатых мудреца на рождественском параде человеческого несчастья. Они будут утешать разбитое сердце лучшим способом, который им известен. Габриэль своей выпечкой, а Сэм успокаивающим щенячьим личиком и готовностью к объятиям. Странно, что, несмотря на то, что он прожил в его доме неделю, спал с его братом и пользовался его имуществом, Сэм всё ещё не готов встретиться с Кастиэлем. Габриэль кратко описал ему характер брата, делая завтрак для дочерей, пока ещё не пришла няня. — Он ботаник. Я имею в виду, старый добрый ботаник. Не из этих звёздновоинственных хувианцев с их коричневоплащевым «живи-долго-и-подохни-джордж-лукас». Всякий там Толстой и эти дерьмовые документалки о… Гермэйн Грир и истории бурритос… впрочем, эта как раз была интересной. Сэм приподнимает бровь. — Откуда ты всё об этом знаешь? Габриэль прикрывает глаза и едва заметно улыбается. — Хочешь сказать, что я ботаник, Сэмюэль Винчестер? — Может быть. — Хмм, — Габриэль ловко накладывает овсянку и пакует вафли для Каса. — Ну, лучше быть ботаником, чем Leng xue za zhong, как Бальтазар. Так что, уже подходя к парадному входу, Сэм не знает, чего ожидать. Английского профессора? Небольшие очки, может, жилет. Или… хипстера с рисунком на свитере и совсем-не-ироничной сумкой с цитатой из «Улисса»? Чего он не ожидает, так это того, что дверь в ответ на резкий стук Габриэля откроет его брат. Дин. С простынёй вокруг талии и тремя огромными тёмными засосами на груди. Сэм моргает при виде брата. Дин ухмыляется при виде вафель. — Я люблю эту страну, — говорит он, выходя и забирая коробку у несопротивляющегося Габриэля. И исчезает в доме со своим трофеем, оставляя Сэма и Габриэля стоять на пороге. — Что… — Сэм несколько раз открывает и закрывает рот, но не может ничего сказать. — Shen sheng de gao wan, — беззвучно проговаривает Габриэль. — Сэм, тащи своего парня на завтрак! — орёт Дин изнутри. — Кас, надень трусы, у нас гости. Сэм и Габриэль ступают в дом в каком-то сонном оцепенении, идя на звук голоса Дина из кухни, где он раскладывает вафли по тарелкам, всё ещё одетый только в простыню, замотанную наспех завязанным узлом. Он поворачивается к ним. — Ну не стойте там, налейте на них сиропа. Мне надо найти одежду. С этими словами он исчезает, и Сэм слышит шлёпанье его босых ног по лестнице вверх в сторону спальни. — Сэм… скажи мне прямо… я умер от гипотермии? Я в коме? Или это что-то вроде «пожалуйста, подождите, небесам нужно время на перезагрузку»? — Надеюсь, что нет, — говорит Кастиэль, входя на кухню, спокойный и уравновешенный, особенно для человека в одних только чёрных брюках. — Приятно наконец познакомиться с тобой, Сэм. Сэм делает шаг вперёд и пожимает протянутую ему руку, гадая, какого чёрта ногти Кастиэля покрыты красным лаком. Габриэль предпочитает не жать руку, а подскочить к Кастиэлю и повиснуть на нём, вылизывая его ухо в явной несдержанной попытке вывести его из себя. — Сегодня прекрасный день — по крайней мере, я перестану сомневаться, не усыновили ли тебя, — ухмыляется Габриэль, отбирая у Сэма сироп и собираясь окунуть в него вафли. — Действительно, — сухо говорит Кастиэль, изучая свои ногти, а потом смягчаясь и улыбаясь Дину, который, спустившись с лестницы, подходит, чтобы обнять его. — Я что-то пропустил? — Дин тычется носом в ту же сторону лица Кастиэля, которую радостно вылизал Габриэль, но Кастиэль, кажется, не придаёт этому значения. Сэм тоже слишком выбит из колеи почти кокер-спаниэльской любвеобильностью брата, чтобы что-то сказать. — О, вафли, — говорит Дин так, будто только сейчас их увидел. Он спускается губами по шее Кастиэля, медленно двигаясь по обнажённой коже беспорядочными влажными поцелуями. Сэм торопливо отводит взгляд, но всё равно успевает увидеть кайфующее лицо Кастиэля, которое явно останется на сетчатках его глаз до скончания веков. — Перестань быть таким скромником, — бормочет Дин в перерыве между поцелуями. — Боже, будто ты не гействовал всюууу неделю. Сэм яростно краснеет. Дин зловеще смеётся. — Как ты узнал? — требовательно спрашивает Сэм, оборачиваясь, чтобы встретиться с братом лицом к лицу и натыкаясь на его изумлённый взгляд, и Дин перестаёт прикусывать ухо Кастиэля. — Чувак… серьёзно? Я пошутил, — лицо Дина совершенно ошеломлённое, и Сэм чувствует судорогу в животе — не так он собирался обо всём рассказать. — Ты спал… с этим коротышкой? Мимо уха Сэма пролетает лопаточка, врезаясь в стену за Дином и Кастиэлем. За ней следует негромкое «Hou-zi de pi-gu». Вторая лопаточка почти попадает в старинные часы над плитой. — Прости, я имею в виду, ты серьёзно трахал коротышку со сбитым прицелом? — уточняет Дин. Деревянная ложка ударяет Кастиэля по лбу. — Габриэль, Gou huang tang! — резко говорит он. Наступает тишина. — Так ты посмотрел тот DVD со «Светлячком», который я тебе подарил! — восторженно восклицает Габриэль. Кастиэль прикрывает глаза и вздыхает. *Leng xue za zhong — очевидно, «Беспощадный ублюдок». Взято из лексикона «Светлячка». *Shen sheng de gao wan — (восклицание) Святые яйца! * Hou-zi de pi-gu — обезьяний зад. *Gou huang tang — довольно этой чуши. (-*-) Они сидят за обеденным столом в кухне, уже более знакомой Сэму, чем его собственная, и события последней недели постепенно выходят на свет божий. И то же делает ориентация Сэма. — Я никогда раньше не встречал парня, который мне настолько нравится, — говорит он, внимательно вглядываясь в лицо Дина на случай, если для него это будет слишком. — И… я к этому не стремился, но это произошло, и это настоящее — это имеет значение. Так что я думаю, что собираюсь остаться здесь, с Габриэлем. Дин моргает. — Но… я всё равно буду постоянно тебя навещать, и по праздникам, и мы будем общаться по электронной почте и по скайпу, а ещё есть этот тумблер… Дин приподнимает руку. — Сэм, я… — он смотрит на Кастиэля и продолжает говорить, хотя у Сэма такое ощущение, что уже не с ним. — Я думаю, я тоже хочу остаться в Англии. По крайней мере, если ты за. Кастиэль смотрит на Дина так, будто тот сделан из чистого золота, и Сэму непросто это видеть, поэтому он переводит взгляд на Габриэля и чувствует, как на его лице расцветает улыбка. — Я был бы очень рад, если бы ты остался, — тихо говорит Кастиэль. — Но… у тебя есть группа… твоя жизнь — там. — Кас… это неважно. — Важно, — резко говорит Кастиэль. — Твоя жизнь, твои обязательства… они важны. Так что… если ты хочешь остаться здесь ради Сэма, то ты можешь. Но тебе не понадобится делать это ради меня. Потому что я последую за тобой куда угодно. То, что следует за этим, — самое мерзкое проявление обжимательных-нападений-Дина-на-ничего-не-подозревающего-смертного, которое когда-либо видел Сэм. Он вполне уверен, что никто ещё никогда не говорил таких вещей, не получая за это должной оплаты. От этого буйства страстей его отвлекает рука Габриэля на его руке. Сэм оборачивается к нему. — Сэм… скажи мне кое-что, только честно, — начинает Габриэль, сжимая его руку. Сердце Сэма больно ударяется о грудную клетку, предчувствуя что-то важное. — … как ты думаешь, в этих вафлях слишком много ванили? Сэм сцеловывает ухмылку с его лица и даже не отвлекается, когда Дин кидается в него салфеткой и ноет: — Сэээм, прекрати разрушать образ мужчин в моих глазах, я никогда не хотел такое увидеть. 19 — Довольно внушительно, — сказал Дин, входя в зал и беря фужер с шампанским с подноса официанта. — Ммм, — Кастиэль всё ещё выглядел таким же задёрганным и взволнованным, как и тогда, когда они вышли из его домика, чтобы отправиться на свадьбу Бальтазара. — Серьёзно, по такому размаху никогда не предположишь, что этот парень — сволочь, — Дин протянул Кастиэлю шампанское. — Расслабься. — Он мой начальник… боже, я не должен был позволять тебе себя уговорить. — Ну, «убедителен без одежды» — это моё второе имя, — Дин притянул напряжённого Кастиэля к себе и вздохнул. — Всё будет нормально, ты просто привёл своего парня на мероприятие, которое он хотел превратить для тебя в ад. Если он попытается, Сэм его пришьёт. А я… напишу песню о том, какой он утырок… и спою ему… на его день рождения… каждый год. Дин обрадовался, когда Кастиэль перестал хмуриться и едва заметно улыбнулся. — Ты прав. Всё будет нормально. — Вот это настрой, — Дин заметил вспышку белых волос и чмошный смокинг на другом конце комнаты. — Выпей — пришло время шоу. — Надеюсь, — пробормотал Кастиэль, поднимая фужер и опустошая его. Дин знал, что он имеет в виду. Кастиэль мог приодеться и привести с собой сотню незнакомцев, но один разговор с Бальтазаром — и он может просто растаять под его лучами. Официально это не было «приёмом» — просто тусовка перед свадьбой, когда гости могут пить шампанское и поедать миндаль в глазури (если бы им вдруг захотелось) перед тем, как двинуться наружу, к беседке, установленной посреди снега, увешанной белыми огоньками и прочей дурью, на которую Дин малость отвлёкся. Бальтазару потребовалось ровно восемь наносекунд после их прибытия, чтобы найти их. Он пронёсся к ним, уже принаряженный для свадьбы и практически пышущий негодованием. Нет. Он улыбался и приветствовал гостей, которых встречал по пути, но его глаза напоминали две ракеты, готовые размельчить обоих до тёмной пыли на полу. Но Дин и с худшим сталкивался. Он выступал перед пьяными копами в баре и собирал концертные залы, полные вопящих девочек-фанаток. С одним бешеным британцем он точно справится. — Привет, Бальтазар! Мои поздравления, — улыбается он, одной рукой обнимая Кастиэля за плечо. Бальтазар пронзает его свирепым взглядом-кинжалом. Дин отвечает ему взглядом-мачете. — Кастиэль… это совершенно непрофессионально, — шипит Бальтазар. — Ты не можешь просто… заявиться с незваным гостем… с парнем. Это работа. — Я знаю, я выполнял эту работу не один год, — ровно отвечает Кастиэль. — И раньше это никогда не было проблемой… не то чтобы я приводил парней на остальные свадьбы. — Ну, всё меняется. Разве не так? — дружелюбно говорит Дин. — Не волнуйся насчёт меня, я буду просто… тенью за кулисами, ты даже не заметишь, что я здесь. Кто-то неподалёку воскликнул: — Боже, кажется, я только что видела Дина Винчестера. — Вот, я невидимка, — ухмыльнулся Дин. Лицо Бальтазара приобрело кирпичный оттенок. — Это ниже тебя, Кастиэль. Не могу поверить, что ты можешь быть таким ребёнком. — А я не могу поверить, что тратил своё время на тебя, когда ты явно так ошибался на мой счёт, — голос Кастиэля казался совершенно сердечным, но Дин чувствовал вздымающиеся волны гнева, исходящего от него. — Но теперь эта ошибка для меня уже в прошлом, так что, если ты отойдёшь в сторону, я смогу сделать пару заметок о твоей чёртовой беседке, пойти домой и заняться сексом. Бальтазар несколько раз открыл и закрыл рот, прежде чем наконец выдавить: — Ты… уволен. — Отлично, значит, я смогу тебя засудить и нанять того клёвого архитектора, которого я помог тебе найти для твоей идиотской маленькой виллы, чтобы на компенсационные выплаты достроить к своему дому секс-крыло, — улыбнулся Кастиэль — тонкой волчьей улыбкой. — Советую подумать над этим. Теперь ведь тебе нужно заботиться о семье… нужно будет — через десять минут. Бальтазар что-то пробормотал и приобрёл оттенок бургундского вина. Он повернулся и огрызнулся на Дина: — Если ты думаешь, что можешь бесплатно есть при помощи этого… фарса… — Эй, всё нормально, — улыбнулся Дин. — Мы позавтракали в постели… но, только чтобы ты не волновался, Кас может просто…сесть мне на колени, чтобы мы не занимали много места, — он посмотрел на Кастиэля. — Что у нас тут? — Телятина с пармезаном. Дин закатил глаза и простонал так, что все разговоры в радиусе десяти футов вокруг них прекратились. — Ммм… телятина. Он почти увидел, как глаза Бальтазара вывалились из глазниц перед тем, как он бросился прочь, уносясь вдаль. Дин сжал плечо Кастиэля. — Ты был великолепен. Кастиэль прижался к нему и пожал плечами. — Ты был здесь. (-*-) По сравнению с этим свадьба была почти уныла. Ну, по крайней мере, её начало. Дин и Кастиэль сидели сзади, и Кастиэль делал пометочки о клятвах и цветах. Бальтазар пытался на них не смотреть, а Белла казалась вполне довольной своей свадьбой. Она выглядела потрясающе, даже Дин должен был это признать — в длинном тёмно-красном платье с маленькой диадемкой из красных ягод и омелы. Кастиэль не мог не признать, что Белла и Бальтазар были потрясающей парой — оба безжалостны как в бизнесе, так и по отношению друг к другу, и ни один не простит другому оплошности. Он был гораздо счастливее, чем когда-либо мог предположить, на свадьбе Бальтазара с кем-то другим. Кастиэль обратил внимание на невероятную радость на лице Беллы, и там явно было на что посмотреть. Раньше он избегал смотреть на неё, пока это было возможно, было слишком больно видеть её такой, каким он никогда не сможет стать, и сравнивать себя с ней, всегда на заднем плане. Белла была красавицей, нельзя было это отрицать — тёмно-зелёные глаза, длинные тёмные волосы. Её нос был идеальным сочетанием «носа-пуговки» и курносости, а её кожа была идеальной, чистой и светлой, если не считать… Кастиэль моргнул. Потом моргнул ещё раз. Нет. О нет. Он не мог… Но образ всё ещё стоял перед ним, неизгладимый и ясный, даже с его места в заднем ряду. Родинка на правой щеке Беллы, крохотная светло-коричневая точка в форме полумесяца, он знал это, ему не было нужды проверять, на уровне уголка её правого глаза, на одной линии со второй родинкой под линией роста волос и ещё одной на ключице. Он знал, потому что уже видел её раньше, и также видел этот идеальный нос и эти божественные глаза. Церемония закончилась, и Кастиэль стоял и бросал конфетти в счастливую пару, но в душе его трясло. Как он мог быть так слеп? — Ты в порядке? — спросил Дин, подойдя к нему, когда они возвращались внутрь. — Да… — неуверенно ответил Кастиэль. — Я просто… дай мне минутку. Он отступил в сторону и догнал Беллу, стоявшую рядом с Бальтазаром и разговаривающую с родителями на краю танцевальной площадки. — Поздравляю, — сказал он, протягивая руку сначала угрюмому Бальтазару, а затем Белле. — Спасибо, — ответила она с улыбкой. — Надеюсь, вы оба будете очень счастливы вместе, и обещаю написать об этом как можно скорее. Это действительно было очень милое мероприятие, — он улыбается со всей искренностью, которую на самом деле чувствует, и это больше, чем он от себя ожидал. Но он счастлив за них и действительно желает им всего наилучшего. — Я первым куплю этот выпуск, — обещает отец Беллы, и они с Бальтазаром обмениваются улыбками. Кастиэль касается руки Беллы и наклоняется чуть ближе, чтобы прошептать: — Ты всегда хорошо выглядишь в красном. Белла вспыхивает и выглядит одновременно польщённой и ошеломлённой. — Я ничего не расскажу, — обещает Кастиэль быстрым шёпотом, зная, что Бальтазар ненадолго отвлёкся. — Поздравляю, ты выглядишь чудесно. Он отходит от них прежде, чем Белла успевает ответить, и находит Дина у двери, ожидающим его. — Что это было? — спрашивает он. — О, просто… пожелал им всего хорошего, — улыбается Кастиэль. Он оборачивается на Беллу, и она ловит его взгляд и губами изображает «спасибо» через толпу. Он улыбается. — Пойдём. — Ты не хочешь рассказать мне, что… — Секс, Дин. Дин моргает. — Это несправедливо, я уже не помню, о чём мы только что разговаривали. Кастиэль проскальзывает мимо него в фойе. — Это мне ещё пригодится. Они возвращаются в его дом на машине, и Кастиэль чувствует лёгкое тепло, вымещающее прежний ледяной страх. Он выстоял против Бальтазара, сохранил свою работу, и у него есть Дин. Это был один из лучших дней в его жизни. И он наконец раскрыл тайну исчезновения Марка. 20 День Рождества, в общем-то… забавный. Вообще Кастиэль скоро сойдёт с ума от этой забавности. Его последнее Рождество (и все те, что были до этого, с тех пор, как он уехал от родителей) было просто лишь очередным днём, в который его сердце сжималось от тоски, и он надеялся, что не проведёт его: 1) один, грустно поедая пирог и напиваясь со своей собакой и ужасной коллекцией порно; или 2) с Габриэлем, грустно поедая пирог и напиваясь с братом и его ужасной коллекцией порно, когда племянницы улягутся спать. Новаки не были удачливы в любви. Габриэль был хронически одинок со времён своей неудавшейся свадьбы и смерти любимой жены. Кастиэль мог это понять, и все те связи на одну ночь, что последовали за этим. Но он не переставал волноваться по поводу того, что Габриэль живёт ради своих детей, а не ради себя. Кастиэль пытался жить более удачливой романтической жизнью, но он был скромным книжным червём, обожающим историю и литературу, так что мало кто пытался соблазнить его и вытянуть из дома. Кастиэль винил себя — он был не особо умел в поисках любовных приключений. Но он пытался. А потом — Бальтазар. И его несчастья фактически утроились с тех пор, как первоначальная привязанность и дни пьяного секса канули в небытие. А теперь Кастиэль сидел в гостиной своего брата, ел пирог и пил красное вино со здоровяком, который был явно страстно увлечён его братом и которого Кастиэль до сих пор не узнал как следует, несмотря на то, что он сдавал ему дом. Габриэль сидел с другой стороны от Сэма, то сжимая его бедро, то скармливая ему печеньки. Они были укрыты от широко распахнутых детских глаз, потому что девочки, радостно поприветствовав нового «дядю Дина», украли его и утащили в сад — помогать с последним снеговиком. Последний раз, когда Кастиэль его видел, Дин был покрыт детьми, смеялся и пытался бороться вполсилы, когда его закапывали в снег. Кастиэль вздохнул и уселся на мягкий диван. Это был очень хороший день. Они открыли свои подарки с девочками (кроме одного, Габриэля Сэму, который оставался запакованным, пока дети не отправились спать). У Дина и Кастиэля было предостаточно времени после свадьбы на беспокойство по поводу покупки подарков, и они оба спросили совета у братьев. Так Кастиэль и получил электронную книгу 'Kindle', которую всё ещё пытался распаролить и в которую уже была загружена «трушная» гей-Камасутра — по милости Габриэля. И набор чёрного шёлкового французского дамского белья. По поводу подарка Дину Кастиэль чуть не извёлся, и уже приготовился к худшему, позволив Габриэлю помочь ему с интернет-шоппингом. Но в итоге он выбрал пару от Вивьен Вествуд — белые высокие сапожки на шпильках — и книгу под названием «Тысяча вещей, которые можно сделать с беконом» (на этой покупке настоял Габриэль). Кастиэль должен был признать, что пункт номер 182 был вполне завлекательным. Он также признался, пусть и только самому себе, что не может дождаться того, чтобы увидеть эти сапожки на Дине, задранными к потолку. Габриэль устал кормить Сэма и вместо этого пересел к нему на колени, помахивая выпечкой перед носом Кастиэля. — Открой рот. Кастиэль строго на него посмотрел, но принял угощение. Габриэль ухмыльнулся. — Ты намного менее нудный теперь, когда твой зад регулярно таранят. Сэм подавился остатками печенья и осмотрелся на случай, если поблизости были дети. Но нет, они оставались на улице, помогая Дину строить иглу. Кастиэль сохранял невозмутимость. — Кто сказал, что мой? Повисла тишина, и Сэм гадал, насколько много он хотел знать о своём брате. Габриэль наконец захихикал и стукнул Кастиэля по руке. — Я горжусь тобой, ты совсем не такой зануда, каким был с неделю назад. — Спасибо, — пробормотал Кастиэль. — Можно мне ещё печенья? (-*-) Это был невероятно странный новый год. Дин бывал в странных местах и до этого — по работе, в образе Бренди, по причине своих многочисленных связей с почти всеми коммунальщиками, которых знал Сэм. Но он никогда не ожидал того, что встретит парня-драг-квин и позволит себе влюбиться, да ещё и в человека, которого знает без году неделю. И тем не менее, его отношения с Касом казались совершенно обычными в сравнении с тем, что его брат неожиданно отбросил свою гетеросексуальность в сторону и связался с коротышкой пекарем и его тремя пухлощёкими детьми. Эти самые дети в данный момент были с няней, потому что Кастиэль устроил небольшой торжественный обед для них четверых, так что они могли узнать немного больше о братьях друг друга, прежде чем Дин и Кастиэль удерут обратно в Америку. Это было неожиданностью. Дин думал, что ничто не сможет заставить Кастиэля захотеть покинуть Англию, но оказалось, что бродвейский менеджер произнёс магическое слово «Чикаго», заполучив номер Каса у растерянной Элен, которая никогда не видела знаменитостей у себя в баре. Но этот парень видел выступление Кастиэля (точнее, Черри), и теперь он получил возможность выступить на сцене. Дин не мог бы быть счастливее, особенно если это значило, что он сможет забрать Кастиэля с собой в штаты. Только одно мешало ему радоваться, кроме того, что он беспокоился насчёт того, что оставлял Сэма в ледяном краю коротышек и кровяной колбасы, — шум с верхнего этажа. А именно из ванной, в которой сначала с извинениями исчез Габриэль, а потом и Сэм. Дин неловко опустил глаза и громко прокашлялся. Кастиэль вздохнул. — Он всегда так делает. На. Каждой. Вечеринке. Дин вздрогнул, когда над ними задрожала люстра. Жаркое, поданное какое-то время назад, практически закончилось, и они ждали братьев, чтобы подать десерт. Кастиэль снова вздохнул. — Что ты обычно делаешь? Когда он…. — Дин снова вздрогнул. — Развлекаю других гостей и пытаюсь игнорировать шум. Дин бросил на него взгляд через стол. — Я не вижу никаких других гостей. — Это потому, что они наверху, тр… — Дин затыкает Кастиэля поцелуем, успешно не давая ему произнести слово, которое навсегда бы разрушило его отношения с Сэмом. Руки Кастиэля скользнули по его шее, и Дин приподнял его, устраивая на краю стола. — Ты разобьёшь посуду, — шепчет Кастиэль. Дин одним движением спихивает тарелки в сторону, со звоном роняя две на пол, а за ними ещё и бокал. — Я куплю тебе новую, — обещает он, роняя Кастиэля на смятую скатерть и вылизывая его шею. — Это не значит, что ты будешь сверху, — бормочет Кастиэль, сжимая талию Дина ногами. Дин театрально вздыхает. — Ладно. Но я потом получаю два куска пирога, а ты будешь слушать, не возвращаются ли Сэм с Габриэлем. Кастиэль раздумывает с секунду. — Договорились. Они осторожно меняются, и Дин стягивает брюки с обоих, пока Кастиэль тянется за растительным маслом. Каким-то образом они оба забывают прислушиваться и вести себя тихо — где-то между открытием того факта, что на Кастиэле надет его рождественский подарок, а Дин купил себе соответствующую комбинацию. (-*-) Сэм не простил их до следующего Рождества.