Немой

      Васильева приоткрыла глаза, и сразу же свежестью повеяло. Свет резкими лучами обжигал, щурилась, морщилась, ладонь перед собой выставляя. Все не приходила картинка того места, где она сейчас была. Будто медленно-медленно краски наносились.       Сначала показались белоснежные воздушные занавески, приподнимаемые ветром. Мирно те колыхались. Красоты такой Надя давно не видела. Пышные цветы на них узором цвели. Пионы. Аккуратная вышивка была, заботливая. Отчего-то дом родной почудился.       Затем мебель вокруг появилась: скромная, но не без заботы сделанная. Все вокруг было руками создано. Это чувствовалось. Скромная комнатка, где сейчас находилась Надя была небольшой, и состояла из стола с деревянной кружкой сверху, старого шкафа с двумя резными дверцами, что стоял в самом дальней углу, и одного стула, который находился рядом с кроватью. Кровать Надежда почувствовала спустя время - даже не поверила сначала, что не снится ей это. Начала себя трогать - голову, руки, ноги. Живая была.       В чем лежала вскочила - в ночной рубахе по щиколотку бросилась к двери. Падала пару раз с непривычки. Заново учиться пришлось. Но выйти все же смогла.       — Старшина! Товарищ старшина! — слезы щеки застилать начали, сердце забилось быстрее, как голоса мужские услышала, — товарищ...       И тут ее словно молнией ударило. Надежда осела на пол, глаза ее потускнели. Женщина, что сменяла с доктором повязку переводчику, поспешила к девушке.       — Родная! Куда же ты в ночном то! Что же душу твою так, девочка моя? — слезы скатились с морщинистого лица.       За тяжелым столом сидели немцы. Старшины не было. И ребят ее — тоже.       — Вот шальная, — вздохнул переводчик, взглянув на хозяина дома. Тот был хмурый, и к гостям все присматривался. Из всех говорить мог только немец, что язык знал. Командир молчал. Врач тоже, хоть и знал пару фраз. Все спихнули на переохлаждение. Хозяйка — Вера Павловна — поверила, а вот муж ее — все в думах пребывал. Откуда пришли те, куда путь держали?       Переводчик целую историю сочинил о том, что немцы их загоняли, из деревень родных выгнали, поубивали родных. Женщина с замиранием слушала. Слез пролила много. Очень она за них переживала, молилась каждый день, чтобы поправились. Врача сельского каждый день звала. Так за гостей тряслась, как за детей родных, которых война забрала.       — Милая, — начала она, усаживая Васильеву на кровать, — не печалься, голубушка. Не лей слез, уже все ведь выплакала. Глаза такие не должны плакать.       Руки на щеки юные легли, прикоснулась губами Павловна к лбу Нади и к груди своей ее прижала. Гладить начала по голове, тихо качая, как ребенка маленького. Не противилась Надя. Мать вспомнила. И глаза прикрыла. Смирение искала внутри. Сил еще не было у нее, чтобы действовать. Нужно было время, иначе погорит вся ее месть. И тогда дороги не будет назад.       Дом был небольшой, а вот хозяйство вес имело. И хлев, и поле небольшое с картошкой и свеклой, даже бревна лежали не колотые целой грядой. Хозяева сил не находили со всем справляться. Как сыновья ушли на фронт, так и рухнуло все. Аркадий Петрович еще мог сделать что-то по дому, ремонтировать, дрова таскать, но хворал уже. Сил мало было. Война к концу подошла, жизнь в деревни возвращаться стала.       Уже стемнело на дворе, а Васильева так и не показалась. День так прошел и следующий. Все гадали немцы, что задумала. Когда сдаст, когда спасителям правду расскажет, и сердце у них замирало от каждого выхода Веры Павловны из ее комнаты. Но ничего не происходило. Хозяйка по прежнему с теплотой и заботой к ним относилась.       Как утро грянуло, так женщина и охнула на весь дом, всех разбудила.       — А девушка-то где?! Где родная! Боженька! Что делается?       Аркадий Петрович сразу по сараям побежал, окрестности обходить поспешил.       — Так, ты вон, толстый и ты белокурый за мной. Искать пойдем девку эту глупую. Куда ее чертом сдуло с такими-то ранами?! А если за леса ушла?!       Переводчик нахмурился, но капитан его рукой остановил, чуть охладив. Накинули на себя они одежду верхнюю, что выдали накануне, чтоб от прохлады утренней не простыть, и из дома вышли, следом за хозяином, а Вера вперед, к забору кинулась, осматриваясь.       — Ты-то не плачь, дура, — пригрозил муж, хмурясь, — по соседкам лучше пройдись!       — Да, да, — вытирая платком слезы, закивала Вера Павловна.       — Все, уходим мы, вперед, отряд, времени не терять...!       И тут осип Аркадий Петрович. Как ни в чем не бывало шла Надя по тропе от леса в руках держа корзину большую. Платье на ней небывалой красоты было — цвета васильков. И волосы убранные лентой похожего цвета. Аж сердце замирало от такой красоты. Остановилась она. Глаза ее не горели как и прежде. Такие же безжизненные, как у мертвеца.       — Возьмите, теть Вер, я вам тут вещи постирала. Вы простите, отплатить нечем больше.       Женщина руку к сердцу приложила и улыбнулась сквозь слезы. А затем девушку в объятья резко захватила.       — Позвольте хоть тут немного помочь.       И голос ее безжизненно звучал. Холодно. Надя за дом вскоре повернула, к веревкам, что натянуты была между вишен.       — Тфу, дура! — крикнул на хозяйку Петрович, — столько шума-то наделала! Лучше б стирать пошла с нею, чем мне сказки тут рассказывать.       Еще ссорились они некоторое время, даже переводчик встрял. А командир тем временем к Наде тихо двинулся. И застыл у дома, стену подпирая. Смотрел, никак глаз оторвать не мог.       Руки, трещинами и ранами зажившими покрытые, белье отжимали и вешали аккуратно на веревку. Распрямляла аккуратно Надя простыни, бережно вешала одну за другой. Те на ветру теплом осенним поднимались и запахом вишни напитывались. Остановилась та, как отражение увидела в луже.       Подходил.       Сердце замерло. И кольнуло резко, до слез. Девушка за простыню летящую нырнула. Ко второй веревке, будто и не заметила. Распрямляла пододеяльники. А он все приближался. И, наверное, сам до конца не мог понять, почему. Просто тянуло его. Васильева под третью линию спряталась, но не успела уйти. Рука его ее накрыла на веревке. Все же заставил к нему повернуться.       Васильева с опаской повернулась, и как только взгляды их встретились, сердце сжиматься вдруг начало. Смотрела она в эти голубые глаза, пока не опешил командир и не сделал шаг назад, растерянно ее оглядывая. Надя руку вырвала и бросилась в дом, о корзине забыв.       Страшно сделалось отчего-то до боли. Осела она на кровать и за сердце схватилась. Не могла унять.       К вечеру стол накрыли. Из города приехали с фронта соседские ребята. Много угощения хозяйка наготовила. Пара домов к ним пришло на такое торжество, а сколько вкусного с собою принесли! Девушки, юноши, старики даже были. Рассказывали о войне, о том как страшно было работать врачами в госпиталях. Жалели их все. Надька готовить помогала. А вот за стол - ни ногой. Она на крыльцо вышла к вечеру. Одна.       — Красивый, — тихо промолвила она, беря в руки местного кота. Гладила, улыбалась слегка.       Мысли Надю захватили вдруг. Об отряде, о немцах, о Крутском, которого она с тех пор не видела, и о котором молилась по ночам. Верила, что жив. Думала она и о том, что ей дальше делать. От немцев не было шагов. Не было угроз или чего похуже. И понять их нельзя было. Чего ждали, к чему шли — Надя не понимала.       Шумно было за дверью. Девушки смеялись, мужчины тосты говорили. Вера Павловна все Надежду подзывала, старалась уговорить, но девушка на усталость сослалась. И оставили ее в покое.       — Что ж делать, Вась, скажешь? — кот мяукнул, потянувшись в руках, и уснул.       Позади дверь скрипнула. Линия сразу померкла.       — Меня Федей звать, — позади послышался голос. И тут же неподалеку приземлился паренек, чуть старше Нади. Он улыбался, глядя на нее, и сразу же потянулся гладить кота. Но тот резко вскочил, зашипел, и чуть ли не кинулся на него. Когти впились в Надю. Но животное вдруг одумалось, и резко отскочило в сторону.       — Ах ты грязная тряпка! — парень вскочил с места и ринулся за животным. На звук прибежала Вера Павловна, а за нею и муж.       — Чего расшумелись, голубки? Эй! Ты чего на кота лезешь!?       Мужчина на парня с метлой полетел, пытаясь кота оттащить, а хозяйка Надю на кухню отвела.       — Надо же так, сильно тебя, милая.       Немецкий врач благополучно напился, как и переводчик. И на пару стали петь песни вместе с гостями. Никто из них Надю не заметил. А вот командир их внимательно наблюдал за картиной на кухне. Волнение какое-то внутри загорелось. Игнорируя приставания девиц — красавиц всего села — тот встал и поспешил к хозяйке.       — Не глубоки порезы. Быстро заживет, — успокоила женщина, улыбаясь и накладывая повязку. — Да и глубоки если... от правильной заботы все заживет. Главное, верить, душа моя.       Заметив пришедшего, еще сильнее улыбнулась, кивнула ему, и удалилась. Надежда опешила, глаз не поднимала. Решительность вдруг покинула и капитана. Он не знал куда себя деть, но все же собрался. Молчали оба. Пока вдруг мужчина не заговорил.       — Болит? — прошептал внезапно он на русском, что ввело в ступор Надю.       — Н-нет, — мямлила девушка, взявшись за повязку, чтобы дрожь унять рук.       — Кот?       Она кивнула.       — Нужно поговорить. Завтра у хлева, в восьмом часу вечера.       Его взгляд сделался серьезным. Командующий нахмурился. Казалось, он хотел было что-то еще сказать, но слова не шли на ум все несколько минут, которые он молчал, глядя в пол. И только когда встал на выходе из кухни, смог произнести еле слышно из-за спины:       — Красивое платье.       Васильева к печке прильнула, опору ища. Дурно ей сделалось, а сердце чуть ли не ножом закололо.       — Сколько мне терпеть то еще остается, муку эту...?