«Твои чувства холоднее, чем погода в России».
Слава осторожно открыл глаза и уткнулся лбом в изгиб локтя. Поморщился от света, сощурился, постепенно к нему привыкая. Осторожно пошарив рукой по второй половине кровати и поняв, что Мирона рядом нет, Слава завалился на спину, раскинув руки в стороны, упираясь взглядом в зеркальный потолок. Он долго рассматривал себя, лежащего на широкой постели, растрёпанного, обнаженного, с широкой улыбкой на лице. Карелин чувствовал себя как никогда счастливым, вспоминая прошедшую ночь. Чужие руки на своём теле, горячие шершавые губы на шее, от прикосновений которых остались недвусмысленные синие отметины. Откинув голову на подушку, Слава повернулся на бок и уткнулся носом в наволочку, вдыхая чужой запах. Тёплые нежные воспоминания накрыли его волной, смыв всё плохое куда-то на дно, в самые тёмные уголки души, оставляя лишь спокойствие и внутреннее умиротворение, которое растекалось по венам вязкой обжигающей жидкостью. Безумно хотелось увидеть Мирона прямо сейчас: крепко обнять и прижать к себе, прильнуть щекой к его плечу, ощутить тепло чужого тела, почувствовать губы на линии челюсти и неуверенные, но цепкие объятия в ответ. Приподнявшись на руках, Слава осмотрелся — сейчас комната выглядела совсем иначе, абсолютно непохожей на те казематы, в которых Мирон чах наедине со своей болью. Тяжёлые плотные шторы были подвязаны нежно-розовыми лентами, отчего по светлым стенам гуляли солнечные блики. Утреннее декабрьское солнце, такое тёплое и яркое, освещало всю комнату. В такую спальню хотелось возвращаться вечерами, тихо разговаривать перед сном, читать стихи вслух и много-много целоваться, не думая о наболевшем прошлом. Бардака тоже не наблюдалось. Свои вещи он обнаружил аккуратно сложенными на спинке того самого кресла у книжного шкафа, где он вчера сидел. Карелин уткнулся лицом в ладони, пряча в них дурацкую улыбку и какую-то уж слишком нездоровую радость от такого простого жеста. Может, всё, наконец, вернулось на круги своя? Спустив ноги на тёплый пол, он подошёл и взял одежду. Какое-то время Слава просто ощупывал её, будто тепло Мироновых рук было осязаемым, а уже потом оделся и направился в гостиную. Фёдорова он застал, по обыкновению, одетым с иголочки, сидящим за большим круглым столом. В светло-голубой рубашке, брюках, с пиджаком на спинке стула, с газетой в руках. Из стоящего перед ним ноутбука монотонно гудел диктор, зачитывая утреннюю сводку новостей, а рядом дымился ароматный американо в маленькой чашке. Когда длинные ресницы вздрогнули, а взгляд голубых глаз устремился на Славу, тот махнул рукой в знак приветствия и, не в силах сдержать простодушной улыбки, подошёл к столу. Мирон с педантичной аккуратностью сложил газету по сгибам — по вертикали, а затем по горизонтали, — и отложил её к ноутбуку. Поднявшись, он взял со столешницы тарелку с бутербродами и чашку чая, а затем поставил завтрак перед Славой. Карелин благодарно кивнул в ответ. Он помнил, что Фёдоров не пьёт чай, как и он сам не пил кофе, за исключением, может, пары ситуаций, когда тело окончательно валилось с ног. Понимание того, что Мирон помнил о нём такие мелочи и заморочился, растопило последние льдинки сомнения, что что-то может пойти не так. Слава ел медленно, внимательно слушая монотонный бубнёж диктора, параллельно поглядывая на Фёдорова. Тот сидел, сложив руки на столе в замок, то и дело посматривая на время, морщился, качал головой, бросая нетерпеливые взгляды на Славину тарелку. — Ты не мог бы завтракать побыстрее? У меня сегодня ещё с утра встреча, а после много дел, — отстранённый голос Фёдорова разрезал тишину. У Славы аж кусок поперёк горла встал и чай как-то особенно сильно обжёг язык. Он удивлённо заглянул в холодные глаза напротив. — Мир… что-то случилось? — Слава отложил бутерброд. Мирон сосредоточенно и цепко смотрел в экран, будто пытался найти там ответ на заданный вопрос, — Ты не с той ноги встал? — Что? — Фёдоров вздрогнул, поднимая взгляд на Славу, такой поверхностный и непонимающий, будто тот сейчас сказал самую большую глупость, на которую только был способен, — У меня просто дела. И важная встреча скоро, мне нельзя опаздывать, а ты правда медленно ешь, тратишь время зря, и своё, в том числе. Закусив губу, Карелин растерянно уставился на свои руки, рассматривая широкие угловатые ладони и линии на них, а потом снова посмотрел на Мирона. Ссориться не хотелось, но он правда не понимал, что такого произошло за утро, что Фёдоров разговаривает с ним так холодно и отстранённо, смотрит, как на идиота, и подгоняет, желая поскорее выставить за дверь. — Ты не хочешь ничего обсудить? — спросил Слава, приосанившись и положив руки ладонями вниз на стол, — Например то, что между нами происходит? — А что здесь обсуждать? — Мирон непонимающе вскинул брови. Гостиная будто в момент увеличилась в размерах, стала огромной, с высокими потолками и вытянутыми стенами, а Слава, по сравнению с ней, почувствовал себя таким ничтожным и маленьким, сидящим за этим огромным, кажущимся необъятным, столом. И всё это пустое пространство давило на него, как тяжёлые и резкие слова Мирона. Карелин горестно хмыкнул, резко поднявшись из-за стола и, чуть не опрокинув чашку с чаем, широкими шагами направился в прихожую. Говорить больше не хотелось, обида комом застряла в горле, а на душе стало так гаденько-гаденько, словно кошки насрали, перед этим поточив когти о его душу. Он быстро обулся и, схватив с вешалки плащ, ушёл, хлопнув дверью, проигнорировав стоящего в проёме Фёдорова. Быстро сбежав по лестнице, Карелин вывалился в холодное утро и поморщился от ударившего в глаза света. Слова Мирона не били набатом в голове и не зудели где-то внутри, они просто отпечатались клеймом на подкорке, перекрыв все воспоминания о прошлой ночи. Непонимание захлёстывало, подступая волнами, мешая сделать вдох. Почему Мирону было нечего с ним обсуждать, если ещё вчера он клялся в вечной любви? Благодарность за облегчение мук? А просил ли его Слава вообще о такой благодарности?***
«Я здесь, если ты хочешь скандала. Покажи весь свой огонь, Пусть всё растает».
— Серьёзно? Шаурмичная? — Джигли ухмыльнулся, доставая из кармана пачку сигарет, — Зато машина такая, будто у него империя целая. Карелин едва заметно улыбнулся, но ничего на это не сказал, заметив подъезжающую серебристую Ауди со знакомыми номерами. Припарковавшись, Фёдоров вышел, привычным жестом одёрнул пиджак и, поставив машину на сигнализацию, подошёл к парням. — Вечер добрый, — устало выдохнул он, протягивая руку Замаю, а затем Джигли. — Привет, — буркнул Слава. Мирон на секунду остановил на нём взгляд и кивнул в ответ. — Слав, ты первый, — уточнил он, жестом приглашая гостей внутрь. Карелин молча ухватил за руки ничего не понимающих друзей. Когда Мирон открыл дверь подсобки, Слава уверенно шагнул в темноту. Сначала ничего не было видно, что открывай глаза, что нет — одинаково черно, но очень быстро впереди засветилось красным. Начали угадываться стены коридора, а ещё через мгновение они шагнули в зал, в который их пропустил швейцар, любезно раздвинув тяжёлые бархатные портьеры. — Проходите, я сейчас, — сказал Мирон, задержавшись на входе, пропуская остальных внутрь. Было видно, что Фёдоров на убранство не скупился — к праздникам зал украсили поистине масштабно. По периметру переливались яркие огоньки, висели пышные венки из душистых еловых веток, аккуратно подвязанные красными бархатными бантами. Посередине зала возвышалась высокая ель, украшенная шарами, мишурой и прочими новогодними безделушками, а официанты уже примерили на себя красные шапочки Санты. Когда компания архангелов вошла в зал, музыка смолкла. В помещении воцарилась звенящая тишина: больше никто не разговаривал, не жевал, не звенел приборами. Слава настороженно оглядел присутствующих. И кого тут только не было! Разнообразие от оборотней и до ведьм. А, впрочем, всё тот же сброд, только богаче, чем в семнашке. Джигли заметно напрягся под прицелом десятков пар глаз, и Слава заметил, как тот рефлекторно нащупывает клинок. В этот момент из-за его спины появился Фёдоров. — Вы чего встали? Нам прямо, — указывая рукой на вип-кабинки, сказал Мирон и добавил уже громче, — А почему так тихо? Музыканты, будто очнувшись, тут же ухватились за свои инструменты, а гости заметно расслабились, поняв, что архангелы пришли с хозяином. Но Слава всё равно чувствовал на себе пристальные взгляды с разных сторон. — Н-да, Мирон Янович, а Вы не бедствуете… — рассматривая огромную старинную люстру под потолком, присвистнул Андрей. — Даже не знаю, упрёк это или комплимент, — хлопнув его по спине, улыбнулся Мирон, отодвигая портьер вип-кабины. — Зама-а-ай! — радостно воскликнул Карма, торопливо протягивая тому руку. Андрей с удовольствием пожал её и упав на стул рядом со Степой, тут же увлёкся беседой. Помимо Кармы за столом так же сидел Красовицкий, исподлобья наблюдавший за вошедшими. Джигли уселся прямо напротив него и принялся рассматривать, с нескрываемым презрением в глазах. Михаил прекрасно знал, из какого рода этот кровосос, поэтому заранее его недолюбливал. А Вова лишь периодически кидал на него нервные взгляды и, как мог, старался не обращать на это внимания. К столу подошла молоденькая официантка и, приветливо улыбаясь, разложила меню и винные карты. — Степан, сегодня завезли свежайшую кровь. Не желаете продегустировать? — Было бы неплохо! — Что? Кровь? — округлив глаза, Слава резко повернул голову в сторону Мирона, — Какая ещё кровь?! — Человеческая, желаете попробовать? — ответила официантка. Карелин перевёл взгляд на девушку. — Я старший архангел. Второе лицо после Бога. Я похож на того, кто будет пить человеческую кровь?! Девушка недовольно фыркнула. — Я бы на Вашем месте этим так не хвасталась. — Эй! Рот закрыла, — резко одернул её Мирон, — Пошла отсюда. Девушка даже съёжилась от такого тона и, коротко кивнув, скрылась за портьерами. — Извини, я… я её уволю, — добавил Мирон, обращаясь к Славе. Ему стало неудобно за свою подчинённую и выказанное в сторону Карелина неуважение. — Так, что насчёт крови? На каком основании ты… — Все легально. Я её покупаю в донорских центрах. В определённом количестве. Слава пытливо всматривался в огромные Мироновские глаза. — Ну, тебе документы показать? Карелин немного сощурился. — Потом гляну. Мирон в ответ ухмыльнулся, скрестив руки на груди. — А ты чего не садишься? — Фёдоров отодвинул стул, слегка коснувшись Славиной спины ладонью, — Может, поешь? Тот отстранился, немного отойдя в сторону. — Ты чего ко мне пристал? — огрызнулся Карелин. Фёдоров удивленно вскинул брови. — Это элементарная забота. — Потрать своё бесценное время на кого-то другого. Мирон нахмурился — такие разговоры ему совсем не нравились. Схватив Карелина за локоть, он потянул его за собой, но не успели они покинуть кабинку, как Слава дёрнулся, высвобождая руку. — Какого хера? — громким шёпотом спросил он, наклонившись к Мирону, — Что тебе опять понадобилось? — Пойдём поговорим, — Фёдоров пытался выдержать ровный, бесстрастный тон. Не хотелось сраться при всей честной толпе, а такой сценарий был вполне возможен, учитывая вспыльчивость Славы. — Поговорим? — Карелин, кажется, искренне удивился, но его голос так и сочился ядом. — А в расписание укладываемся? А то, может, я лучше заявку подам, авось года через три и выбью себе аудиенцию у Его Святейшества? — Да что ты городишь?! Давай по-нормальному. — А нормально было сначала трахать меня, а потом за дверь, как прошмандовку какую-то, выставлять?! Терпение Мирона лопнуло внезапно, как мыльный пузырь. Он почувствовал, как вскипела кровь и вздулись вены, а глаза мгновенно вспыхнули пламенем. — В кабинет. Быстро. Слава, побледневший и слегка пришибленный при виде такого Фёдорова, молча и быстро двинулся в сторону выхода. Мирон шёл за ним следом, сжимая и разжимая кулаки в попытках успокоиться. Слава вздрогнул, когда за ними с глухим стуком закрылась тяжёлая дверь кабинета. Он не знал, куда себя деть, поэтому стоял посреди комнаты, сгорбившись и рассматривая носки своих ботинок. — Сядь, — бросил Мирон, а когда тот не отреагировал, сам подтолкнул Карелина к дивану. — Сядь, кому говорю. Тот послушался, выпрямил спину и сложил руки на коленках, как школьник, не решаясь поднять взгляд. — И что это такое было? — вкрадчиво поинтересовался Мирон, нависнув над Славой. — Какого хуя ты мне мозги делаешь? То утром психанул с ничего абсолютно, теперь здесь истерики закатываешь? Что, блять, происходит? Карелин упрямо молчал. Мирон раздраженно ухватил его за чёлку, с силой дёрнув назад, чтобы видеть Славино лицо: — Объяснись. — Да иди ты! — бросил Карелин. Он уже не выглядел таким решительным, каким был в зале ресторана. — Ничего я не должен тебе объяснять. Сам меня выставил утром, а теперь делаешь вид, что ничего не произошло. — Да никто тебя никуда не выставлял! —Да неужели? — съязвил Слава, — Конечно, никто. И я вообще тут единственный дурак и ничего не понимаю. Но ты забей, да, не трать зря своё драгоценное время! Мирон вздохнул. Происходящее было бы смешным, если бы Слава перед ним не сидел сейчас такой растрёпанный, покрасневший от эмоций и искренне на него обиженный. Ладонь, в которой он сжимал мягкие волосы, ослабла. Федоров аккуратно пригладил торчащие вихры и провёл пальцами по острой скуле, ощущая тепло чужой кожи. Он присел на корточки, заглядывая в глаза напротив. — А сейчас послушай меня, пожалуйста. Я больше не архангел и я не могу дать тебе тех эмоций, что были раньше. На месте моей души пепелище. Я просто не думал, что тебе это нужно объяснять. И что вообще что-то нужно обсуждать, если и так все понятно. Поэтому, если тебя задели мои слова — извини. Слава хотел что-то возразить, но Мирон жестом попросил его не перебивать и, положив руку ему на колено, добавил: — Ты подумай, сможешь ли ты принять меня таким. Кстати, я должен тебе кое-что отдать. Он поднялся, подошёл к своему столу и вытащил из верхнего ящика ту самую белую шкатулку, что принёс ему Евстигнеев. Аккуратно откинув крышку, Мирон поднёс её к Славе. Карелин несколько мгновений молча смотрел на поблескивающий серебряный клинок. — Откуда? — Его нашли в магазине у Пиро. Я решил, что отдать его тебе, будет лучшим решением. Думаю, им убили моего… сына. Слава взял из шкатулки оружие и лёгким движением спрятал его за пазуху. — Знаешь, твой поступок… Для меня это очень важно, правда, — Карелин, наконец, улыбнулся и поднялся с дивана. — Нам нужно научиться доверять друг другу. Иначе никаких отношений не выйдет, — ответил Мирон, — Пойдём, нас там, наверное, потеряли уже. У меня есть ещё одно объявление. Вернувшись обратно в зал, Мирон сразу заметил, что за столом появились Локи и Ваня. Оставив Славу разбираться с меню и решать, что он хочет больше: лосося в винном соусе или картошку по-деревенски, Мирон подошёл к Евстигнееву и аккуратно потянул вниз капюшон чёрной толстовки, надвинутый почти до носа и скрывающий лицо. Выглядел тот неважно: хмуро, сосредоточенно, меж бровей залегла складка. — Будешь что-нибудь? — поинтересовался у него Мирон, на что Ваня лишь отрицательно мотнул головой. — Ладно. Друзья? — позвал Фёдоров уже громче, обращая на себя внимание. Рома моментально оторвался от поглощения своего стейка и поднял голову. Красовицкий кивнул, показывая, что слушает внимательно. Даже Карма с Андреем, секунду назад что-то оживлённо обсуждавшие, замолчали, обращая взгляды на Мирона. — Да, спасибо, — продолжил тот, положив и ощутимо сжав ладонь на плече Евстигнеева, зная прекрасно, что он не слушает. — Я вас собрал здесь не просто так. Как вы успели заметить, приближается Рождество и… — Поменьше пафоса, дядь, — хохотнул Миша, и сразу же получил подзатыльник от сидящего рядом Славы. — Ай, больно! — Спасибо, Слав, — улыбнулся Мирон, — Ну так о чём я? Ах, да. Приглашаю вас всех, короче, к себе за город, отмечать праздники. Дом у меня большой, места на всех хватит. — А мы разве домой не… — начал было Замай, глянув на Славу. Тот отрицательно качнул головой и снова переключил внимание на Фёдорова. — А Ванечка? — выпалил Джигли с присущей ему бестактностью. Повисла неловкая пауза. Услышав имя Светло, Рудбой даже как-то встрепенулся, устремив полный надежды взгляд на Карелина, но Слава будто бы не услышал вопрос Михаила, либо попросту его проигнорировал. — Да, мы поедем, Мирон, спасибо, — он глянул на Фёдорова и снова улыбнулся. — Ну вот и отлично, — ответил тот, удовлетворенный таким ответом, — А теперь давайте ужинать.***
«Непокорная моя любовь любит не меня уже который год».
Слава торопливо шёл по длинному белоснежному коридору канцелярии. Перебирая в руках бумаги, он вдумчиво бегал по строчкам глазами, направляясь в информационный отдел. Хотелось закончить все дела и подчистить хвосты до их своеобразного отпуска, чтобы не думать о бумажках хотя бы какое-то время. Он вообще заметил за собой такую особенность — чем дольше он находился в компании Мирона, чем больше времени проводил в мире людей и в человеческом теле, тем меньше ему хотелось возвращаться обратно в Рай. И хотя раньше Слава никогда не любил Рождество, из-за того, что ему было никак не отвертеться от скучнейшего официального приёма в Белом зале, в этот раз всё ощущалось иначе. Внутри всё бурлило от предвкушения чего-то нового, пузырилось, как шампанское в бокале. Он буквально-таки подлетел к нужному кабинету, выдохнул и, титаническим усилием воли всё же заставив себя успокоиться, аккуратно постучал в дверь, а не ворвался туда с разбега. Саша сидела за столом, вся такая прямая и правильная, ужасно сосредоточенная. — Саш, привет, — позвал её Слава. Девушка подняла взгляд и тут же подскочила со своего места, подбежав к нему и сжав в объятиях так сильно, что аж рёбра захрустели. — Наконец-то вы вернулись. Боже, как же я рада тебя видеть! — она попыталась дотянуться, чтобы чмокнуть его в щёку, но Слава мягко отстранился и отцепил от себя её руки. — Да, да, я тоже рад. Только я здесь один и ненадолго. Поможешь, тут кое-что пробить нужно? — В смысле ненадолго?! — моментально вычленив самое главное, возмутилась Саша, — А подготовка к балу? Я уже платье подобрала, а тебе нужно костюм… — Саш, — резко перебил её Слава, — Не трать моё время, пожалуйста. Я по работе пришёл. Карие глаза изумлённо округлились, но через пару мгновений из них исчезло непонимание, а взгляд стал тяжёлым и неприятным. Розовые губы недовольно поджались. — Вот, значит, как — Саша сложила руки на груди. — Я тут зашиваюсь, чтобы всё успеть, а ты в ус не дуешь. Ты всегда решаешь всё за нас обоих, а меня не спрашиваешь! Слава тем временем подошёл к столу и разложил на нём папки с документацией. — Мы с тобой об этом уже говорили, — продолжала девушка, — Что мы вместе… — Нет никаких «мы», Саш. Нет и не было. Извини, конечно, но ты сама себе это всё придумала. — И это вся благодарность за мою помощь! — воскликнула девушка, — Поверить не могу! Я знаю, это всё из-за него, да? — она подошла к Славе вплотную, заглядывая ему в лицо, — Ты опять спутался с этим выродком и позволяешь собой вертеть, как ему вздумается. — Ты забываешься… — Я забываюсь?! Это ты забыл, кто он и что было в прошлый раз! Для тебя это добром не кончится, когда Господь узнает! Не помня себя от злости, Слава схватил её за руку и сжал со всей силы. — Это тебя не касается, Александра. Ты, наверное, забыла, с кем разговариваешь. И Бог не узнает, потому что ты умная девочка и не станешь трепаться. Ты же знаешь, что ожидает предателей? Дождавшись испуганного кивка, Слава отпустил тонкую руку и вернулся к столу. — Хорошо, я рад, что мы прояснили этот момент. А теперь ты сделаешь то, о чём я попросил — распечатаешь мне информацию по этому клинку, — он ткнул пальцем в бумаги и, вытащив из внутреннего кармана плаща оружие, положил его на стол. Саша молча и не глядя в его сторону сделала всё необходимое так быстро, что Слава даже не успел заскучать. Кивнув девушке на прощание, он вышел из кабинета, хлопнув дверью. И звук гулким эхом прокатился за ним по коридору. Несколько минут Саша сидела в тишине, невидящим взглядом всматриваясь в мониторы перед собой, а затем поднялась из-за стола и вышла следом.***
«Над нами облака, в руке у меня рука твоя. По голове стучат капли нам. Не ездят автобусы, нет машин. Там нет ни дня и ни ночи, там просто жизнь. В которой ты и я, под нами снова земля кружит, А мы просто танцуем. С тобою рисуем идеальный мир, Летим к нему кольцевыми радиальными».
За день до Рождества Санкт-Петербург накрыло снегом. Чтобы передать всю красоту Северной столицы, едва ли хватило бы слов даже у самого искусного поэта. По крайней мере, Слава точно таких не знал. Мирон вместе с Ромой заехали за ними после обеда. Погрузив вещи, Слава забрался на переднее сиденье рядом с Фёдоровым и когда машина плавно тронулась с места, понял, что впервые за столько лет ощущает себя по-настоящему живым. Задумчиво всматриваясь в украшенные гирляндами и разноцветными огнями улицы, он размышлял об их с Мироном разговоре. Славе вечно выходила боком его несдержанность и вспыльчивость, однако чувство вины накрыло впервые. Всё-таки Мирон не был виноват в том, какой он сейчас. С ним произошли ужасные вещи, после которых, в принципе, было невозможно остаться прежним. Кому как не Карелину знать, какой ценой ему досталась та жизнь, которой он сейчас живёт? Слава повернул голову в сторону Фёдорова и едва заметно улыбнулся. Тот, будто почувствовав его взгляд, на секунду оторвался от дороги и вопросительно вскинул брови, мол, что такое. Слава отрицательно покачал головой. — Ничего. — Всё хорошо? — Да, теперь всё хорошо. Мирон улыбнулся и слегка похлопал его по колену, а затем убрал ладонь. У Карелина на душе как-то даже теплее стало и все мрачные мысли в одночасье отпустили. Удивительно, как лишь одно прикосновение может разом отвести все печали. Чем дальше машина отъезжала от города, тем меньше попадалось украшенных огнями зданий, однако, настроение от этого не становилось хуже, а совсем наоборот. В багажнике лежали стеклянные игрушки, позвякивающие в ожидании, когда же их повесят на ёлку, пакеты с продуктами и подарки для одного маленького, но очень важного человека, что ехал во второй машине. В воздухе царила какая-то особая атмосфера, доселе Славе абсолютно неизвестная. От неё на душе разливалось тепло. Тем временем на задних сидениях творился полнейший хаос. Стёпа спорил с Замаем, затирая ему что-то о феминитивах и важности этой темы в современном человеческом обществе. Тот просил Настю утихомирить своего бойфренда, а девушка смеялась, утыкаясь Карме в плечо и периодически дёргая Мирона, упрашивая их рассудить. Но тот лишь посмеивался, отказываясь принимать чью-либо сторону. Снаружи уже наступили поздние сумерки, когда машина немного притормозила и свернула с шоссе на аккуратно вычищенную дорогу, ведущую к частному сектору. На горизонте замаячили огни фонарей. Преодолев ещё пару километров, они остановились перед шлагбаумом. Опустив стекло, Мирон поздоровался с постовым, поздравил его с наступающими праздниками, а затем, предупредив, что вторая машина тоже с ним, въехал на охраняемую территорию, огороженную забором. Богатые красивые дома, украшенные гирляндами и переливающимися разноцветными огнями, были похожи на пряничные домики из детских сказок. Машина остановилась у двухэтажного коттеджа. Он казался серым и весьма неприметным, выбиваясь из общей картины, словно чёрное пятно на белой ткани. Мирон вышел из салона, пустив Стёпу за руль, а сам зашёл во двор, скрывшись за тяжёлой железной дверью. Разобравшись с электричеством, он наконец открыл автоматические ворота. Карма аккуратно загнал машину во двор, а следом за ним въехал и внедорожник Локи. Слава вышел из машины и осмотрелся. Внезапно вокруг замерцали огни. Сначала крыша и фасад дома, затем фигуры в виде оленей засветились золотистым светом, а после крыльцо и забор по периметру. — Работает? Фёдоров выглянул из гаража и убедившись, что всё в порядке, подошёл к ребятам. Из машины Ромы, не дождавшись, когда на ней застегнут куртку и в шапке набекрень, выскочила маленькая кареглазая девочка, принявшаяся со смехом и визгами бегать от одной светящейся фигуры к другой. — Как красиво! — радостно восторгалась она, хлопая в ладоши. — Маш, скажи ей, чтоб не бегала так, — крикнул Локи жене, вытаскивая из багажника пакеты с продуктами. — Лилит, подойди сюда, дай я тебя до конца одену. Слышала, что папа сказал? — поправив на дочке одежду и дождавшись, когда та согласно кивнёт, Маша поцеловала её в щёку. — Дядь Мирон, а Дед Мороз придёт? — подбежав к Фёдорову, спросила Лилит. Он присел на корточки, поравнявшись с ней ростом. Девчушка была такой крохотной и милой, улыбалась так наивно и искренне, что казалось, будто она олицетворяет собой всё счастье, которое существует на Земле. Глядя на это чудо, Мирон и сам непроизвольно расплылся в тёплой улыбке. — Если будешь хорошо себя вести. Он легонько задел кончик носа малышки указательным пальцем, вызывая у той звонкий смех. Слава смотрел на происходящее и не знал, куда себя деть. Сама атмосфера, будто они — одна большая семья, была для него в новинку, но самым удивительным был Мирон. Совсем непохожий на то, каким Слава видел его до этого момента. Он самозабвенно носился по участку, играя с маленькой Лилит в догонялки, заставляя что-то в груди Славы трепетать в бесконечной тёплой нежности. Почему-то хотелось сейчас подойти и обнять его. Хотя, наверное, причины были ясны. Выгрузив вещи из машин, Локи вызвался сходить на задний двор за ёлкой. — А он хоть что-то с собой взял? Пилу, топор там? — озвучил свои мысли Миша, наблюдая, как Ромина тень растворяется в поздних сумерках. — Ему без надобности, — хохотнул в ответ Карма. — Давай, бери сумки, надо всё это добро занести. Компания потихоньку перебралась в дом, и все не сговариваясь занялись своими делами. Джигли лёгким взмахом руки разжёг камин, а затем принялся расставлять новые свечи по канделябрам, «для атмосферности» — сказал он сам. Настя и Маша, словно повстанцы, захватили кухню и под страхом смерти запретили кому бы то ни было таскать что-то с тарелок. Не переставая спорить и обмениваться остротами, Стёпа и Замай снесли в гостиную все ёлочные игрушки, которые нашли на антресолях чердака, положив вместе с теми, что привезли из города. Минут через пятнадцать вернулся Локи, волоча за собой большую пушистую ёлку. На красивых тёмно-зелёных ветвях кое-где ещё поблёскивал снег. — Давай сюда, — скомандовал Карма, тыча пальцем в ведро с мокрым песком, которое незадолго до этого притащил из гаража. Когда с установкой было покончено и ёлка обрела своё законное место у камина, к всеобщему удивлению, всегда такой серьёзный и сдержанный Джигли, первый кинулся её украшать, словно маленькое дитя. К столь увлекательному процессу, естественно, подключилась и малышка Лилит. Усевшись на тёплый ковёр, девочка принялась копаться в коробках, старательно выбирая «самые лучшие», по её словам, стеклянные шарики и передавала их Михаилу, а тот, в свою очередь, вешал их на колючие ветви. — Кстати, а вы знали, что традиционный красный цвет шаров на ёлке не случаен? — заметил он, примеряясь, куда бы лучше примостить очередной блестящий шар. — О не-ет, Миш, только не снова, — тут же застонал Андрей. Он стоял на табуретке, пытаясь засунуть гирлянду с фонариками поглубже к стволу и при этом не навернуться. — А что такое? — заинтригованно поинтересовался Стёпа, — Мне вот интересно послушать. — Да у него все охренительные истории, которые начинаются с «а вы знали?», ничем хорошим не кончаются. — Андрей, я бы попросил вас не клеветать зазря, — отозвался Джигли, — Ну, так вот, Степан, внимай, раз уж ты тут единственный благодарный слушатель. Согласно дошедшим до нас упоминаниям о дохристианских обрядностях, традиция украшать ель сложилась в связи с тем, что это дерево почиталось, как священное. Миша отложил игрушки и принялся расхаживать по гостиной, как профессор, заложив руки за спину. — Развешивая вдоль еловых ветвей дары, друиды проводили ритуалы, воспевая имена Богов, бродящих когда-то по этой земле. Постольку-поскольку, Боги, в понимании людей, имели материалистическое происхождение… — Что, опять что-то умное пытается затирать? — со смехом спросил Слава у Андрея, помогая Мирону вытаскивать посуду из стеклянного шкафа. — Тихо! — сердито шикнул на него Стёпа, — Миш, продолжай. Джигли, польщённый таким вниманием, картинно откашлялся, прежде чем продолжить. — Так вот, подношения языческим Богам в основном были съедобными. К примеру, на ветки вешали яблоки, орехи, хлеба, но, конечно же, учитывая, какую серьёзную роль в культуре народов играли жертвоприношения, основным убранством ёлки выступали свежие органы людей и животных. Например, современные учёные выдвигают теорию, что праздничные гирлянды — это своеобразная замена тем же самым кишкам… — Так-так, стоп! — громко воскликнул Карма и замахал перед его лицом руками, — Было жутко интересно, но на сегодня историй достаточно, — добавив тише, — совсем дурень что ли, тут же ребёнок. Джигли бросил взгляд на Лилит за его спиной, её лицо выдавало восторг и крайнюю заинтересованность. Он украдкой подмигнул девочке, отчего та захихикала, прикрыв рот ладошками. — Михаил, прекращай тут страх наводить, — сгребая в охапку фужеры, сказал Мирон, — включите телевизор лучше. — Опять эти фильмы твои! — подал голос Рома, усаживаясь в кресло неподалёку от камина. — Так, Худяков, я же не сетую на твою любовь к «Сумеркам». — Ой, всё! — Локи поднялся, обходя гостиную в поисках дистанционки. Наконец обнаружив её на подоконнике, вернулся в кресло и что-то бормоча под нос, всё же сделал то, о чём попросил Мирон. По Первому каналу уже вовсю крутили новогодние фильмы. Рома выдохнул с облегчением, радуясь тому, что это была не «Ирония судьбы», а вполне забавная комедия про Ивана Васильевича. Слава, в отличие от многих здесь присутствующих, никогда этих фильмов не видел. С интересом глядя в огромный экран, он периодически посмеивался, наблюдая за тем, как царская охрана пытается поймать двоих «демонов». — Слав, — окликнул его Мирон, расставляя на столе остатки посуды, — Ты чего встал? Давай тарелки-то. Спохватившись, Карелин оторвал взгляд от экрана телевизора и подошёл к нему. — Почему мы делаем всё это сами? — глядя на то, как Фёдоров старательно начищает прозрачный стакан вафельным полотенцем, спросил Слава, — мы же можем… — Нет, Слав, не можем, — спокойно ответил Фёдоров и передав ему второе полотенце, коротко кивнул на стоящие перед ним тарелки. — Но ведь это сэкономит время, да и вообще… — Неужели тебе не нравится? Это ведь особый ритуал, — перебил его Мирон, отставив стакан в сторону. Он осмотрелся, убедившись, что все заняты своими делами и не смотрят на них, легко коснулся Славиной руки. — Что ты чувствуешь? — Тепло. — Вот и тарелки так же, и стаканы, и ёлка… — Карелин поднял на Мирона непонимающий взгляд, — Ну, смотри, когда ты касаешься чего-либо, ты отдаёшь своё тепло. Также и здесь. Хочется, чтобы всё было этим пропитано. Каждая мелочь. — Слава молчал, жадно вслушиваясь в каждое сказанное слово, — Рождество — это семейный праздник, а моя семья — это все они… Фёдоров осмотрел гостиную и всех в ней присутствующих. В голубых глазах отражалось внутреннее тепло и нежность. В какой-то момент Славе даже показалось, что они стали немного влажными, отчего внутри что-то дрогнуло. Мирон помолчал какое-то время, а затем продолжил: — Ты посмотри на них. Какие они счастливые. Я же живу ради этого. Ради Ромы и Маши, ради Степы и Насти, малышки Лилит и несносного Евстигнеева, который для меня как ахиллесова пята, понимаешь? Они все — моя жизненная энергия. А Мэй… он же мне как сын родной был. Фёдоров снова замолчал, чуть сильнее сжав Славину ладонь. — Я живу ради тебя. Храню в сердце всё, что связано с тобой и принимаю тебя таким, какой ты есть. Это ведь так важно. Поэтому я и натираю эту посуду, режу эти салаты сам… Самое ценное, что я могу сделать для вас всех, это поделиться своим теплом. Мирон опустил взгляд, а затем тяжело вздохнув, взял в руки бутылку с вином. — Будешь? — Нет, я не очень люблю. За столом выпью, может. Фёдоров кивнул и взяв неподалёку лежащий штопор, принялся открывать бутылку. Взгляд Карелина скользнул по стоящему позади Мирона белоснежному роялю в дальнем углу гостиной. Он заметил его сразу, как только зашёл, но завертевшись во всей этой праздничной суете, так и не спросил, для кого он здесь стоит. Потому что, насколько Слава помнил, сам Фёдоров на музыкальных инструментах не играл. — Зачем тебе рояль? — поинтересовался он. — Для Вани. Он играет. — Серьёзно? — Да, он вообще парень талантливый. — Ты так к нему тепло относишься. — Мне кажется, это само собой разумеется, — ответил Мирон и подлив в бокал ещё вина, добавил: — Что-то его нет до сих пор, кстати. Не успел он закончить фразу, как тяжёлая входная дверь снова распахнулась и на пороге появился Евстигнеев. Как говорят у людей: лёгок на помине. Вид у него был, прямо сказать, неважный. Лицо осунулось за последний месяц, под глазами залегли тёмные круги. Ваня попытался улыбнуться, но это скорее было похоже на оскал. Он слегка сутулился под тяжестью ящика с алкоголем в руках. Поставив его на пол, Ваня стянул с себя кепку и поздоровался со всеми присутствующими. — Дядя Ва-аня! — услышав знакомый голос, радостно взвизгнула Лилит и на всех парах бросилась к нему обниматься. Евстигнеев тут же постарался придать лицу самое непринуждённое выражение, расплылся в доброй, но всё же усталой улыбке, и подхватив смеющуюся малышку, поднял её на руки. — Приве-ет, маленькая принцесса! Девочка обняла его крепко-крепко, а затем смяла колючие щёки своими маленькими ладошками. Она что-то тихонько сказала, на что Ваня, состроив подозрительную гримасу, заговорщицки прошептал ей в ответ. Лилит улыбнулась и утвердительно кивнув, снова обхватила его за шею, прижимая к себе. — Обещаешь? — спросил Ваня. — Обещаю! — отстранившись и выпустив его из объятий, ответила девочка. — Умница! — сказал Евстигнеев и поставил её обратно на пол. — Ты снова перекрасился? Тебе идёт белый цвет, — пожав ему руку, сказал Мирон. — Спасибо. Ваня по-прежнему стоял на пороге в верхней одежде и, судя по всему, раздеваться не собирался. — А ты чего встал? Проходи давай, не топчись. Евстигнеев неловко почесал в затылке и отвёл взгляд. — Да я это, поеду домой, наверное… что-то у меня совсем настроения нет в этом году… рождественского. — То есть ты так и будешь дальше дома киснуть? — Фёдоров очень не хотел его отпускать. В конце-то концов лучше, чтобы Ваня был на глазах, чем где-то один слонялся. Да и причину его печали Мирон прекрасно знал, отчего переживал ещё больше. Вся эта история со Светло не сулила ничего хорошего, с учётом особенностей идеологии демонов. — Да блин, я может схожу в бар какой или… — Серьёзно? В бар? Слава, почувствовав, что Мирон начинает раздражаться, тихонечко подкрался к Лилит и сел перед ней на корточки. — Малыш, а ты очень любишь дядю Ваню? — Конечно. — А можешь попросить его не уходить? Тебя-то он точно послушает, не то что дядю Мирона. — А он что, уходит? Она даже ответа не дослушала — тут же подскочила и, бросив игрушки, рванула к порогу. — Дядь Вань, не уходи-и! Евстигнеев, до этого препирающийся с Мироном, тут же переключил внимание на девочку и тихонько потрепал малышку по волосам. — Реально, Вань, Лилит так ждала твоего прихода. Она тебя не видела уже сколько! — вставил свои пять копеек Рома, глядя на то, как его дочь словно коала, повисла на ноге Евстигнеева, с твёрдым намерением никуда того не отпускать. — А кто мне песни будет петь? — канючила девочка. Евстигнеев тяжело вздохнул, но всё-таки сдался под таким напором. Стянул с себя кожанку и наконец разулся. — Аллилуйя! — победно воскликнул Джигли, который до этого играл с Лилит. — Наша взяла! Девочка вернулась к Мише, усаживаясь обратно на мягкий ковёр и победно отбив «пять» по протянутой ладони. Ванька присел рядом с ними и начал помогать малышке разбирать игрушки. Он выглядел по-домашнему уютно, в сером свитере с оленями и белым цветом волос. Старательно улыбался, играя с девочкой, иногда даже шутил, что, скорее всего, давалось ему с трудом. — Так посмотришь и не скажешь, что он кого-то пытать может… — задумчиво сказал Слава, глядя на то, как Ваня повязывает на голову Лилит мишуру ярко-розового цвета. Мирон усмехнулся. — Говорю же, талантливый парень. Разносторонний. О, он сейчас будет играть, — заметив, что Лилит старательно тащит Ваню к роялю, Фёдоров поспешно огляделся в поисках пульта, чтобы убавить звук на телевизоре, но, так его и не отыскав, просто щёлкнул пальцами, заставляя звук утихнуть почти до минимума. — Как удобно, не правда ли? — хмыкнул Карелин. Фёдоров улыбнулся одним уголком губ и почувствовав Славину руку у себя на спине, придвинулся к нему чуть ближе. Евстигнеев сел за инструмент, Лилит же пристроилась у него на коленях. — Что будем петь? — А давай про Рождество? — Про ангелочков? Девочка кивнула. Ваня откинул крышку, откашлялся, а затем нежно, почти любовно, коснулся пальцами клавиш. Послышался приятный перебор. Татуированные пальцы скользили по бело-чёрной поверхности, складывая звуки в приятную мелодию.— Во владеньях инея и снега расцвели хрустальные сады… К нам в окошко с праздничного неба… Льётся свет рождественской звезды…
Когда Евстигнеев запел, все в гостиной моментально притихли. Кто-то покачивал головой в такт, кто-то даже подпевал, например, Лилит, которая знала эту песню наизусть. Ваня же посматривал на девочку и улыбался, продолжая играть.— В каждый терем, в каждую светёлку златокрылый ангел прилетел. Он зажёг рождественскую ёлку и на нас с улыбкой поглядел…
Девочка хлопала ладошками в такт, подпевая мужскому голосу.— Возле ёлки снова, возле ёлки снова торжество, торжество. Рождество Христово… Рождест…
Евстигнеев вдруг резко остановился. Пальцы замерли на клавишах, обрывая мелодию на высокой ноте, а напряжённый взгляд устремился в окно напротив. Мирон увидел, как у Вани задрожали руки, но даже спросить ничего не успел, как тот со стуком захлопнул крышку рояля, быстро поцеловал Лилит в макушку, пересадив её на стул, а затем ломанулся к входной двери. — Что случилось? Ваня! Мирон поставил бокал на стол и дёрнулся было следом, но Слава цепко перехватил его за локоть. — Тихо, тихо. Не ходи за ним. — В смысле? — Это его подарок. На Рождество. Фёдоров с удивлением вскинул брови. Евстигнеев вылетел из дома практически босиком, на ходу натягивая кроссовки. Обежав дом, он выскочил на задний двор и замер. Перед ним в оранжевом свете льющимся из окна, стоял Светло и улыбался. — Ну ты прям на все руки мастер, я смотрю. Сыграешь для меня что-нибудь? — сказал Ванечка, и раскинул руки для объятий. Ваня, недолго думая, бросился ему навстречу. Мирон еле заставил себя отвернуться и не пялиться на этих двоих слишком уж долго. Важно было дать им время побыть наедине. Он перевёл взгляд на Славу, стоящего рядом, заметив, как тепло он улыбается. — Спасибо тебе, — прошептал он, сжав Славину ладонь в своей и переплетая с ним пальцы. — Ты же хотел, чтобы твои близкие были счастливы. Когда счастливы они, счастлив ты. А когда счастлив ты, счастлив я. Всё просто. Слава почувствовал, как Мирон уткнулся носом ему в плечо. Вспомнив, что они всё-таки ещё не закончили с посудой, он приобнял Фёдорова и повёл его обратно к столу. Не на что уже было глазеть, да и незачем. В голове набатом били слова Мирона: «Самое ценное, что я могу сделать для всех вас, это поделиться своим теплом». Слава едва заметно улыбнулся, взяв в руки полотенце и тарелку, а затем, на секунду задумавшись, щёлкнул пальцами и в этот момент на улице начал падать снег. Крупными белыми хлопьями, медленно и аккуратно ложась на землю. Ваня крепко сжимал ладонь Светло. Они не спеша вышли за калитку с заднего двора. Дом стоял на самом обрыве, внизу степенно текла Нева, а вокруг возвышались высокие старые ели. — Красиво… — прошептал Ванечка и приобнял Евстигнеева, обхватив его одной рукой за талию. Ваня молчал, глядя в даль. — Я так скучал по тебе. — Я тоже… — тихо отозвался тот через несколько долгих мгновений. — Это возможно? Ты же не чувствуешь ничего. — Я не должен. Но оно само как-то получается. Для меня это так ново и… так странно. Светло тяжело вздохнул. Он примерно понимал, как это работает. Демоны, хоть однажды познавшие человеческие эмоции, обычно теряли рассудок и буквально заживо сгорали на кострах собственных чувств. В этот момент Ванечка страшно боялся за Евстигнеева, но ничего не мог с собой поделать. Тянуло, и эта тяга заполняла всё его нутро. При всём желании он был не в силах оборвать связь между ними, даже из самых благих побуждений. Хотя, глядя на Ваню, Светло понимал, что его отсутствие тоже не повлекло за собой ничего хорошего. Евстигнеев выглядел хуже обычного, но горящие глаза решали всё в этот момент. Светло развернулся к нему и сказал: — Теперь ведь моя очередь вести, верно? — В смысле? Ванечка улыбнулся. — Давай танцевать. Ты же любишь танцевать! Он тут же обхватил Евстигнеева за талию и резко прижал к себе. — А музыка? — удивлённый таким напором, поинтересовался Ваня. — А она нам не нужна. Евстигнеев не совсем понимал, что имеет в виду Светло, но послушно взял того за руку и прижался к нему всем телом. — Первая позиция в вальсе, — почти шёпотом произнёс Ванечка, — Слушай биение сердца. Оно задаст ритм. — Но… — Заткнись. И слушай. Удар — это шаг. Ваня молча кивнул. — И глаза закрой. Ваня беспрекословно сделал и это. Тишина. Он чувствовал волнительное биение своего собственного сердца, но спустя мгновение начал различать удары и сердца напротив, что скрывалось под слоем одежды и кожи. Раз удар, Ваня сделал шаг. Два, Светло сделал шаг на него. Три. Ровный ритм, двое уже вальсируют в абсолютной тишине, но слышат ту самую музыку — свою, что идёт изнутри. Евстигнеев почувствовал, как его ноги оторвались от земли. — Не открывай глаза… и слушай… — прошептал Светло. И Ваня слушал, крепче прижимая его к себе, продолжая делать шаги вслепую. Но несмотря на темноту под закрытыми веками, создавалось ощущение, что вокруг них неуловимо светлеет. Ваня не останавливался. Раз шаг, два, три… Становилось тепло. Раз шаг, два, три. Они поднимались над землей все выше и выше. Свечение стало ярче, будто на часах не полночь, а уже занялся рассвет. Раз шаг, два, три. Ваня почувствовал, как на коже возникло легкое покалывание. Раз шаг, два, три. Лицо согрелось, будто под летним солнцем. Раз шаг, два, три. Раз шаг, два, три. И тишину разрезал истошный нечеловеческий крик. Мирон выбежал из дома первый, Слава последовал за ним, а следом и все остальные. Евстигнеев лежал, распластавшись в неровном кругу, будто бы сожжённой земли. По краям ореола таял и медленно оседал свежий снег. Ваня был без сознания, лишь еле слышное хриплое дыхание выдавало в нём жизнь. Кожа на лице и руках была страшно до черноты обуглена, а одежда превратилась в лохмотья. — Что произошло?! Фёдоров в мгновение ока оказался рядом с Ваней, стоя на коленях и осматривая его ожоги. Светло стоял напротив. Его всего трясло. Ванечка судорожно, в панике глотал воздух, не зная, что ему делать. — Ваня, блять, что случилось?! — заорал где-то над ухом Карелин. — Да не ори ты! — одёрнул его Мирон и, наклонившись через Евстигнеева, ухватил Светло за плечи. — Смотри на меня! Смотри! — Ванечка кое-как сфокусировал на нём помутневший взгляд, — Что произошло? Успокойся. Мы не можем помочь, пока ты… — Я не знал, что так будет. Его, видимо, обжег свет… — Какой свет, Ваня? — Я не знаю, как так вышло! Оно само. Мы просто танцевали и… мои крылья… — Понятно, — коротко бросил Карелин и отодвинул Мирона от Евстигнеева, — У него крылья раскрылись. Переизбыток эмоций. — Слава склонился над Ваней и положил руки ему на плечи. — Ну терпи, рыцарь без страха и упрёка. Закрой глаза ему, — бросил он Мирону. Фёдоров послушно переместился к Ваниной голове и накрыл его верхнюю часть лица рукой. — И сам закрой. На всякий случай. Сосредоточившись, Карелин чуть напрягся и из ладоней полился яркий свет, поглотив, казалось бы, всё в округе. Когда свечение померкло, с губ Евстигнеева сорвался тяжёлый мучительный стон. Слава убрал ладонь Мирона с его лица и склонился над Ваней: — Ты как? — Живой… — просипел Евстигнеев. Слава кивнул, придирчиво осмотрев его тело. — Полностью, конечно, не удалось залечить. Так что есть две новости… — Начни с хорошей, — попросил Ванечка, который, кажется, начал потихоньку приходить в себя. — А кто сказал, что есть хорошая? Да ладно, ладно, не паникуй, я шучу, — Слава примирительно вскинул руки, увидев, как у Светло от его слов задрожали губы. — Короче, новость первая: придётся ухаживать за телом традиционными методами — человеческими. Он благодатью обжёгся, это вам не палец в розетку сунуть. И второе, — он выдержал паузу и затем торжественно произнёс, — Светло, поздравляю, ты влюблён. — Дурак, — беззлобно буркнул Ванечка, пока Карелин вставал. Отряхнув колени, он раскинул руки, предлагая всем пройти обратно в дом. Рядом с ними остался только Мирон, но сейчас Светло не обращал на него никакого внимания. — Прости меня, я не знал… — Заткнись и слушай, — Евстигнеев с трудом поднял руку, ухватив того за запястье, притягивая к себе. Ванечка молча наклонился к его лицу, аккуратно положив ладонь на тёплую щёку. — Я люблю тебя, — прошептал Ваня. — И готов за тобой куда угодно, хоть в этот твой Рай… — коснувшись губами чужой ладони, он отключился.