«Червячок ползет по чернозёму, но птичка склюет его».
Все вокруг казалось излишне дорогим: на стенах, обитых плотной ярко-красной тканью, висели картины с библейскими мотивами, которые иллюстрировали в основном тяготы пребывания в Аду; в массивных дубовых шкафах расположились редчайшие книги коллекционных изданий, а винтажный хрусталь за стеклом выглядел так, будто на него лишний раз и подуть было нельзя. Мирон сидел за огромным письменным столом из красного дерева. Отполированная до блеска поверхность отражала свет настенных бра. Слегка покачиваясь на крутящемся кресле из стороны в сторону, Фёдоров о чём-то размышлял, склонив голову и упершись щекой в татуированные костяшки. В какой-то момент он тяжело вздохнул и развернулся к Славе, расположившемуся на диванчике напротив стола. — Я и представить боюсь, как он на это отреагирует, но ты же понимаешь, что это пиздец? — спросил он, устремив обеспокоенный взгляд на Карелина. Слава кивнул, молча потирая длинными бледными пальцами лоб — выглядел он не самым лучшим образом, так как эту ночь провёл в баре с Мироном и всей его компанией. Судя по сероватому оттенку его лица и немного припухшим мешкам под глазами, вечеринка удалась. Он тяжело сглатывал слюну, чувствуя, как от похмелья и желания выпить сейчас пару литров воды за один присест, язык прилипает к нёбу. Мирон молча поднялся и стремительно пересёк кабинет, направляясь к мини-бару. Достав оттуда небольшую бутылочку минералки, кинул её Славе. Тот, мгновенно среагировав, поймал её, открыл, и, не стесняясь, осушил до дна. — Тяжело тебе, я смотрю… — сказал Фёдоров, снова усаживаясь в кресло. — Да не мне, а оболочке этой. Люди по ходу вообще не приспособлены к употреблению алкоголя. Зачем они тогда его придумали? — Я придумал, — с небольшой ноткой гордости в голосе сказал Мирон. — А, ну тогда всё понятно, — выдохнул Слава, потирая слипавшиеся глаза. — Я ещё и не поспал. Обстоятельство, из-за которого Карелин сейчас находился у Мирона в «Империи», было не самым приятным. Фёдоров не рассчитывал, что вообще когда-нибудь пригласит его сюда, но вот Слава здесь, на его территории, в том самом некогда заброшенном здании, которое Мирон собственноручно превратил в своё личное убежище. Поначалу он колебался, но так как ресторан был днём закрыт, он всё же решил, что ничего страшного не случится, если встреча пройдет здесь, поэтому ещё с утра снял защиту от ангелов, чтобы Слава мог войти. Фёдоров достал из стола пачку «Парламента» и, чиркнув большой бензиновой зажигалкой, прикурил, а затем с громким щелчком захлопнул её крышечку, потушив огонь. Карелин молча наблюдал за тем, как он нервно затягивается и выдыхает полупрозрачный сизоватый дым, водя большим пальцем по подбородку. Костяшки на тыльной стороне ладони немного поигрывали под натянутой кожей в движении, когда он перехватывал сигарету. Выглядело это весьма эстетично. Слава улавливал каждый взмах его ресниц, каждое движение мышц на лице, не в силах отвести взгляда. Он и сам не понимал, почему так на нём залипает. Хотя, чего скрывать? Когда тебя связывают с кем-то близкие отношения длиною в несколько тысячелетий, вряд ли это так легко забудется. Поэтому Слава был рад находиться здесь, несмотря на обстоятельства. Рад возможности смотреть на Мирона, не скрываясь и осознавая, как же он по нему скучал всё это время. Когда в кабинет постучали, Фёдоров затянулся ещё раз и затушил сигарету. Всё так же молча он взмахнул ладонью, и тяжелая бронированная дверь бесшумно распахнулась, пропуская внутрь подошедшего Светло. Ванечка приветственно кивнул присутствующим. Заходя в кабинет, он с интересом осматривал всё вокруг с таким видом, будто его удивлял здесь каждый сантиметр, а ведь он ещё не видел сам ресторан. «Н-да, с нашим офисом конечно же не сравнить», — подумал Светло, плюхаясь на диван рядом с Карелиным. Устроившись поудобнее, он глянул на Славу, затем на Мирона, и тут же насторожился, уловив общее мрачное настроение. — Что-то случилось? — с опаской спросил он, видя хмурые лица. Ване никто не ответил. Мирон открыл нижний шкафчик, что-то вытащив оттуда и положив на стол. Светло выпрямился, разглядывая предмет. Поблескивая в свете ламп, перед ними лежал серебряный ангельский клинок. Фёдоров всё так же молчал, всматриваясь в лицо Светло, а затем, прокашлявшись, спросил: — Не знаешь, чьё это? Лицо Фаллена немного вытянулось, брови от недоумения поползли вверх. С чего бы Мирону вообще задавать такие вопросы? — Не знаю. У нас же есть специалисты по этой части, вот у них и… — Где твой клинок, Ваня? — резко перебил его Карелин, глядя прямо перед собой. На его виске пульсировала синяя венка, которая не предвещала ничего хорошего. Светло шумно сглотнул и ответил: — У меня. Тут Карелин не выдержал. Подскочив со своего места, он навис над Ванечкой, с силой вцепившись пальцами в его подбородок, да так, что на коже проступили белые отметины. — Ты меня за нос водить вздумал?! — закричал он на явно ничего не понимающего Фаллена. В отличие от Славы, Мирон был более проницателен, чтобы сразу заметить ложь. Ему было достаточно просто посмотреть на то, как собеседник себя ведёт. И судя по неподдельному страху, смешанному с удивлением в глазах Светло, он всё же мог предположить, что это какая-то ошибка. — Прекрати орать, — жёстко одёрнув Славу от Ванечки, сказал Мирон командным тоном, как в старые добрые времена. На удивление, Карелин тут же утихомирился, ослабив хватку. — Да что, блять, тут происходит?! — Светло подскочил с дивана, переводя взгляд с одного на другого, явно требуя объяснений. Внутри него с каждой секундой нарастала паника. Он впервые ощутил на себе агрессию Карелина, что было непривычно и неожиданно. Ведь Слава, обычно мягкий и в меру строгий, никогда до этого не замахивался ни на одного из них, а тут сразу и вот так! Да ещё и на Ваню, который в принципе никогда не косячил, в отличие от того же Джигли. — Это у тебя надо спросить, что, блять, происходит! — закричал Слава, упираясь грудью в Мироновскую ладонь. — Тихо! Успокойтесь, я сказал! — прикрикнул Фёдоров и взмахнул рукой, распахивая дверь кабинета. В проёме стоял Евстигнеев, со вскинутой рукой, видимо для того, чтобы постучать. На плече у него сидела небольшая птица — сова коричневого окраса — которая, едва Ваня переступил порог, перелетела на спинку кресла Мирона. — Ты нас слышал? — с улыбкой спросил он, проходя внутрь. — Почувствовал. Присаживайся. — ответил Мирон, кивнув в сторону дивана, а затем добавил, — все присаживайтесь. Фёдоров развернулся, одарив Карелина пронзительным взглядом, намекая, чтобы тот вёл себя сдержаннее, и присел на краешек своего стола. Евстигнеев бросил быстрый взгляд на Светло, который уже примостился у самого подлокотника, нервно покусывая нижнюю губу. Опередив Славу, Руд ловко устроился рядом с ним, придвинувшись как можно ближе, и уставился на его худые острые коленки. Фаллен, заметив его взгляд, кашлянул и неловко поправил плащ, прикрыв ноги. — Ты закончил? — обращаясь к Евстигнееву, немного с нажимом спросил Мирон, глядя, как его друг, скорее всего, в своей похотливой голове эти колени уже себе на плечи закинул. Евстигнеев довольно улыбнулся. — Да… Почти кончил. Светло смутился, прекрасно понимая, что всё это сейчас неуместно, так как в отличие от рыцаря, он уже чувствовал накаленную обстановку. Мирон смерил Евстигнеева укоризненным взглядом, тяжело выдохнул и сказал: — Сегодня утром Андрея Пиро нашли мёртвым в «Глотателе Огня». Самодовольная ухмылка тут же сползла с Ваниного лица. Он будто не поверил в то, что сейчас услышал. В глазах отчётливо была видна просьба сказать, что это просто розыгрыш. Он обхватил голову руками, проведя пальцами по чёрным волосам, молча утыкаясь взглядом в пол. Мирон буквально слышал его немой крик. Его-то с Андреем связывали деловые отношения, если их можно было так назвать, а здесь была совсем другая история. От рыцаря так и разило внутренней болью. Может, внешне этого и нельзя было сказать, однако Мирон знал его как облупленного. Евстигнеев, пусть и по-своему, но был привязан к этому странному мальчику и очень его берёг. И даже сейчас, несмотря на их вчерашнюю ссору, его незримо потряхивало от услышанной новости. Выдержав паузу, Мирон продолжил: — Его нашли в кресле за кассой. — Как это произошло? — сдавленно спросил Евстигнеев, подняв на него взгляд. Фёдоров кивнул на поблёскивающий серебряный клинок, который по-прежнему лежал на столе. — Мне его Красовицкий принёс. Он должен был взять у Пиро для меня кое-что, но, к сожалению, не успел… Андрею шею проткнули насквозь. Руд поднялся с дивана и подошёл к столу. Взяв ангельский клинок за рукоять, он повертел его в руках. — Узнали, чей он? — Да. Мы узнали. Ваня смотрел на него не мигая, в ожидании имени. Фёдоров молчал, переводя дух, потому что та информация, которую предстояло озвучить, была равносильна приговору. По крайней мере, в отношении Евстигнеева. Мирон выдохнул, а затем, заглянув Ване в глаза, сказал твёрдо и чётко, чтобы наверняка и повторять больше не пришлось: — Это клинок Светло. — Что? — раздался позади голос Фаллена. Он подскочил с дивана, ощупывая свой плащ в поисках оружия. Евстигнеев обернулся, странно на него глянув. Его лицо не выражало абсолютно ничего. Он медленно подошёл к Фаллену, который растерянно шарил по карманам. — Вань, отойди от него, — сказал Мирон, опасаясь реакции своего рыцаря. Слава поднялся, готовый разнять их в любой момент, но Евстигнеев лишь протянул клинок рукояткой вперед, вручая его Светло. Ванечка с опаской взял оружие в руку. Руд ещё пару секунд сжимал остриё в ладони, а затем разжал пальцы и, круто развернувшись, покинул кабинет. — Ваня… Это не я… — было последним, что он услышал, хлопнув тяжёлой дверью. — Что делать будем? — спросил Мирон, обращаясь к Карелину. Слава бросил полный осуждения взгляд на растерянного Ванечку, который так и стоял с клинком в руке. — Светло, ты отправляешься обратно в Рай. — Подожди… — начал было Фаллен, но Слава уже схватил его за руку, не дав ни единого шанса оправдаться. Вспышка света в момент поглотила их, и они оба исчезли.***
«У тебя нет выбора, у тебя нет выхода, Кроме как довести начатое до конца. У мужчин дела и здесь не до истерик.»
Пустота — вот, что чувствовал Евстигнеев, когда выходил из «Империи» к машине. Реальность будто смещалась, а он падал в образовавшуюся под ногами пропасть, потому что не успевал собраться и ухватиться хоть за что-то. У выхода Ваня налетел на кого-то, сильно задев плечом, но даже не обернулся, услышав, как его окликает знакомый голос. Он буквально в пару шагов добрался до машины, а затем, прыгнув за руль, ударил по газам. Демоны не чувствуют, говорили они. Демоны не имеют на это прав. Конечно. В эту секунду Ваня был готов поспорить с кем угодно на то, что его давно выгоревшая в Аду человеческая душа, расцветала: стремительно, огромными пышными бутонами астр, только вот радости это совсем не приносило. Тонкие острые лепестки, как стекло поддевали кожу, болезненно распирая рёбра изнутри, не в силах прорваться наружу. Евстигнеев твёрдо для себя решил: сначала разобраться надо, а потом делать выводы. Но сколько это займёт? Недели, месяцы — минимальные единицы времени, но он готов был вечность в этом копаться, лишь бы поверить Светло. Вжимая педаль сильнее, он пытался не думать о том, что всё это может быть правдой. Не мог Ванечка. Не мог. А если и мог, Евстигнеев, скорее всего, сделает всё, чтобы его оправдать. Он настолько сильно увяз в омуте своих переживаний, что чуть не проехал нужный ему проулок. Притормозив у обочины, Ваня включил аварийку и вышел из машины. У самого въезда во двор стоял небольшой фургон. Двое мужчин выносили из магазина и грузили в него какие-то коробки. — А что происходит? — подходя ближе, спросил Ваня у сидящего за рулем водителя. — Товар вывозим. Мирон Янович сказал перевезти всё, потому что, если люди доберутся до артефактов, такое может начаться! — Понятно… — кивнул Ваня, рефлекторно потянувшись к карману за пачкой сигарет. Прикурив, он не спеша зашёл в захламлённый дворик. Несколько демонов низшего ранга вышли к нему навстречу с товаром в руках. — Здравствуйте, Иван Игоревич. Евстигнеев кивнул им в знак приветствия и зашёл в бронированную дверь. Спустившись по крутой лестнице, он оказался в почти опустевшем торговом зале. Тела Пиро здесь уже не было, но, по правде сказать, Ване бы и не хотелось его видеть. Он медленно шёл вдоль прилавка, ведя по нему ладонью, когда ему на глаза попалась старая потрёпанная книжонка. Андрей очень любил Пелевина. Затёртый «Бэтман Аполло» одиноко ютился на полочке. Ваня взял книгу в руки и, повертев, открыл. В развороте лежала полароидная фотография, на которой Ваня крепко прижимал Андрея к себе. Скомкав карточку в кулаке, Евстигнеев зажмурился. Не мог он поверить, что Светло это сделал собственноручно. — Иван Игоревич… — тихонько позвали сзади. — Да… — Ваня вернулся в реальность, оторвавшись от размышлений, — Да, что такое? — Там коробка стоит, я не могу её взять, — сказал демон и показал ему обугленную почерневшую руку. — На ней проклятие какое-то, что ли? Евстигнеев подошёл к указанному демоном стеллажу. — Вот эта, — он пальцем ткнул в достаточно внушительных размеров плоскую шкатулку. Она была сделана из очень светлой, почти белой породы дерева, на поверхности которой были выгравированы какие-то замысловатые знаки. — Так, это руны. Я сам это трогать не буду. Дай мне полотенце или что-то плотное. Мирону отвезу, пусть посмотрит. Демон убежал куда-то и через пару минут принёс старую потрёпанную футболку с логотипом AC/DC. — Там нет ничего другого? — спросил Ваня, сжимая в руках вещь Пиро. — Я больше ничего не нашёл. — Ладно, — кивнул Ваня, сглотнув неприятный ком, что вдруг встал в горле. Помедлив мгновение, он лёгким движением руки обмотал шкатулку тканью и, аккуратно взяв её, понёс в машину. Через двадцать с лишним минут Евстигнеев уже припарковался около их шаурмичной и тихонько проскользнул в подсобку. Заходя к Мирону в кабинет, он старался не смотреть на него прямо, надеясь, что внутреннее состояние не слишком отражается на лице. Сейчас было не время для сочувствия и утешительных речей. Для Мирона он должен был оставаться сильным. — Тут нашли кое-что у… в магазине, — ставя на стол и откидывая ткань со шкатулки, пробормотал рыцарь. Мирон внимательно её осмотрел и решительно протянул руку к замку, но Ваня тут же перехватил его за ладонь. — Это плохо закончилось. Давай сначала переведём, а потом… Фёдоров улыбнулся, беспокойство друга было ему предельно ясным в этот момент. — Вань, я существую намного дольше, чем ты. Я знаю, что тут написано. — А, — Ваня тут же одёрнул руку, так же с опаской поглядывая на деревянную коробку. Фёдоров щёлкнул ржавым замком. Открыв шкатулку, он с удивлением вскинул брови и развернул её к Ване. На подставке, обтянутой бархатом, лежал ещё один ангельский клинок. — Откуда… — не успел Евстигнеев открыть рот, как в дверь нетерпеливо постучали. Мирон хлопнул крышкой шкатулки и быстро убрал её в выдвижной ящик стола. — Об этом никто не должен знать, пока я не решу, что с этим делать. Ваня согласно кивнул. Фёдоров перевёл взгляд на дверь, едва шелохнул пальцами, будто кого-то подзывает и дверь распахнулась. На пороге появился запыхавшийся Стёпа. — Мирон, — не теряя времени на расшаркивания начал он, глядя на Фёдорова, — Там, говорят, архангела какого-то подстрелили. — Какого? И как подстрелили, мы же неуязвимы! — Не знаю, — развёл руками Карма, — Один из моих людей пас его, довёл до кварталов, куда заехать нельзя. А потом услышал выстрелы и обнаружил того уже без сознания. Говорит, крови много было. На секунду в кабинете повисла звенящая тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов. Словно опомнившись, Фёдоров встряхнулся, схватил со стола ключи и, кинув Ване короткое: «Поехали», выскочил за дверь.***
«Повсюду море, я вряд ли перейду его вброд, Но я беру собственную слабость и ебу её в рот.»
Машина на высокой скорости въехала во двор. Мирон, не припарковавшись, выскочил из салона и чуть ли не бегом поспешил внутрь офисного здания, на ходу кидая ключи Евстигнееву. Оказавшись в парадной, он взлетел вверх по лестнице на нужный этаж и на мгновение замер, ошеломлённый увиденным: по всему старенькому паркету, вплоть до двери в агентство, виднелись мазки крови, будто раненого зверя тащили через весь коридор. Ему вдруг показалось, что кто-то там вскрикнул, и сердце пропустило удар. Страх вперемешку с волнением подступали к горлу, мутило так, что сжатые в кулаки ладони потряхивало. Фёдоров буквально ворвался в уже знакомый офис, толкнув дверь с такой силой, что та от удара отлетела от стены, многострадально хрустнув. Первый, кого он увидел, был Джигли. Тот резко обернулся и во все глаза уставился на неожиданного гостя. — Где Слава?! — практически выкрикнул Мирон. Неподдельный страх в голубых глазах Фёдорова обескуражил Михаила. Всегда сдержанный и, казалось, безэмоциональный Мирон, сейчас был похож на испуганного мальчишку, которого мама в магазине потеряла. Привычно пухлые губы превратились в тонкую изломанную нить. — Так, э-э… — протянул Михаил, немного отходя в сторону. Карелин поднялся, вскинув окровавленные руки вверх и повернулся лицом к Мирону. Фёдоров подскочил к нему, принявшись шарить руками по его телу, ощупывая каждый сантиметр. Слава смотрел на него несколько секунд в полном недоумении, пока не раздался истошный стон Замая. — Блять, я конечно очень рад, что у вас всё налаживается, но я кажется сейчас сдохну… Спохватившись, Карелин бесцеремонно отодвинул от себя Мирона локтем, снова склоняясь над Андреем. — Так это его подстрелили? — с неуместным сейчас облегчением спросил Фёдоров. — А ты, я смотрю, очень рад! — через боль, съязвил Замай и тут же выругался, — Ай, блять, Слава! — Терпи. Твоя ангельская сущность повреждена, ты сейчас уязвим… Придерживая края раны, Карелин скользнул вглубь указательным пальцем и, поддев злополучную железку, медленно её вытащил. Андрей истошно заорал, съёжился, но сил сопротивляться у него не было. Слава кинул пулю в стеклянную прозрачную пепельницу, что стояла на соседнем письменном столе. — Бля-я-ть… — снова простонал Замай, а затем обратился к стоящему все это время неподалёку Мирону, — Кстати, Фёдоров… Спасибо, что слежку за нами приставил, а то я бы на месте помер, наверное… — выдохнул он, всё ещё корчась от боли. — В смысле? Кого приставил? — Карелин бросил на Мирона едкий взгляд, но заметив его растерянность, тут же добавил, — Ладно, потом. Он снова навис над Замаем и положил руку тому на плечо. Яркое свечение, исходящее из ладони Славы, прокатилось по телу раненого архангела. Тот немного расслабился и обмяк. Боль постепенно отступала, а рана моментально затягивалась, оставляя на коже лишь небольшой шрам. — Как чувствуешь себя? — спросил Слава, всматриваясь в ошалелое лицо Андрея. — Весьма противоречиво… — выдавил из себя Замай. «Если речь успешно перешла из воплей умирающего тюленя обратно в постиронию, скорее всего и правда стало легче», — подумал Слава и, коротко кивнув, отошёл к столу. — Дай-ка мне чайник… — пробормотал он, обращаясь к Джигли. Омыв пулю водой, он внимательно её изучил. Что же это за ствол такой, который смог повредить архангела? На основании пули были выгравированы три шестёрки и пентаграмма. — Не может быть, — озадаченно выдохнул Слава, — Смотрите! — Карелин показал железку всем присутствующим, — Это пуля от того самого утерянного кольта, который собрал сам Газ Гольдер. — А он что, и архангела убить может? — задал резонный вопрос Андрей. — По идее, нет… — задумчиво протянул Слава, — Ранить может так, что регенерация не поможет, если ты не старший архангел. Он может убить почти всю нечисть. Хотя... Мирона он тоже вряд ли повре... — Хорошо, что ты не забываешь, кто такой Фёдоров. — Завали, Миш! — резко оборвал его Карелин, а затем снова уставился на маленький предмет в руках, — Мирон? Фёдоров едва заметно вздрогнул, будто выйдя из оцепенения. Он почувствовал, как неумолимо краснеет, потому что только сейчас осознал всю неловкость сложившейся ситуации. Давно он себе не позволял такой фривольности и демонстрации каких-либо эмоций. С трудом подняв на Славу взгляд, он попытался сконцентрироваться на том, что ему говорят. — Почему ты не уничтожил его? — спросил Карелин, максимально непринуждённым тоном, стараясь игнорировать его растерянное выражение лица. — Потому что его спёрли из-под носа у самого Газа. Его поначалу искали, но потом решили, что это без толку. Такими артефактами не разбрасываются просто так, и мы подумали, что скорее всего, он его просто спрятал. После запустив дудку о краже, чтобы ни у кого соблазна не возникало им завладеть… В те времена была война с вампирами, поэтому… — Мирон замолк. В этот момент он неожиданно вспомнил о клинке, что нашёл Евстигнеев сегодня утром. Поразмыслив, он решил пока ничего об этом не говорить. — Замай, — Слава снова повернулся к другу, обессилено растёкшемуся по дивану, — Как так вышло-то вообще? Ты вроде сказал, что недалеко пройдёшься? Что произошло? — А я думал, ты уже и не спросишь! — проворчал Андрей. Он тяжело дышал и вообще выглядел крайне неважно, поэтому Слава не торопил его и дал время собраться с мыслями. — Я действительно выскочил чисто голову проветрить ненадолго. Планировал забежать в ларёк за сигаретами, но ты знаешь, как это у меня бывает, — он усмехнулся, — как задумаюсь о чём, так всё, ищи-свищи ветра в поле. — Аллегории, конечно, хороши, но можно ближе к сути? — перебил его Мирон, немного поморщившись, будто его что-то беспокоило. — Так вот, иду я, значит, никого не трогаю, и вдруг зацепился за что-то. Как рыба за крючок. И не отпускает, падла. Всё какие-то картинки в голове: темнота, огонь, крики. И тут я понял, что Троицкий мост вижу! Пошёл я на голоса и чуть прям носом в них не упёрся, в уродов этих. — В кого? Как выглядели? — спросил Мирон. — Да думаешь, я помню? Остановился за углом в паре метров, слушал. Я так понял из разговора, эти двое участвовали в подрыве моста, но не одни, их было гораздо больше. Ещё про какого-то парня говорили. Типа, шаман? Что он заднюю дал в каком-то деле и его убили этим утром. Я ещё запомнил имя — Андрей, потому что меня так зовут. Мирон поймал напряжённый взгляд Славы. — Ещё что-нибудь говорили? — спросил он, снова повернувшись к Замаю. — Да я не знаю, — раздраженно буркнул тот, — Я чем-то себя сдал, наверное, потому что они как-то сразу напряглись, а я даже ничего сделать не успел. Бам! И во мне уже зияет дырень, а мир перед глазами склеивается. — А ты сможешь описать Руду, как они примерно выглядели? Это же демоны были? — спросил Фёдоров, порываясь скорее разобраться в случившемся. Он беспокойно переступал с ноги на ногу, будто куда-то торопясь. — Да это понятно, что демоны. Но я не закончил. У меня ещё есть лично для тебя информация. Мирон удивлённо вскинул брови, пристально глядя на Андрея. Что ещё сегодня случится такого, чтобы его окончательно добить? — Ну, не тяни… — сдавленно сказал он на выдохе. — Наводчиком в деле с мостом был Мэй. Это он организовал подрыв и привёл туда всех. Фёдоров изменился в лице. — Как Мэй? Ты уверен?! — переспросил он, хотя в глубине души и так уже знал ответ на свой вопрос, однако смириться с таким раскладом казалось невозможно. — Да, уверен. В разговоре было чётко это сказано. Его тоже убили не просто так. Он собирался всё рассказать тебе, когда мы появились, но не успел, — Замай замолчал на секунду, а затем добавил: — Мне правда очень жаль. Фёдорова как-то странно повело и немного качнуло. Слава быстро среагировал, подхватив его под локоть. — Может, воды? — обеспокоенно спросил он, немного приблизившись. Его рука скользнула по спине Мирона. Тот отстраняясь, скривился, будто прикосновение причиняло ему боль. Заметив это Карелин, пристально на него глянул и добавил, — Что с тобой? — Ничего, — резко бросил тот, — Мне надо побыть одному. Высвободив руку, Фёдоров развернулся и не оглядываясь, покинул кабинет.***
«Мы память кто куда попрятали, Даты, дни — остались невнятные каракули, Но всё равно не сосчитать на калькуляторе, Сколько раз мне снился тот хомяк в бульбуляторе.»
Сквозь розовую штору проникал слабый солнечный луч, роняя на пол пятна света. Мирон чувствовал, что это был последний такой день, когда ещё можно было поймать стремительно уходящее тепло, перед наступлением зимы. До первого снега было совсем недалеко. Он притаился в тяжёлых свинцовых тучах, бравших осаждённый город в кольцо и всё происходящее, вплоть до погоды, виделось Мирону роковой закономерностью. Будто это всё должно было произойти в его жизни, но он бегал по кругу, надеясь, что неизбежное его не настигнет. Смешно, конечно, было рассуждать о фатуме вершителю судеб, но ему иногда очень хотелось думать, что Господь — справедливый и мудрый, держит мир и в том числе его — Мирона — под контролем. После всего случившегося, Фёдорову казалось, что падать на самом деле не так страшно, потому как всегда можно подняться и пойти дальше, особенно если есть куда идти. А по факту получалось, что правы были отрицающие Бога, потому что тот, кто бросил своих созданий, уже не может существовать в их жизни. Но почему тогда Мирон всё ещё ощущал этот контроль? «Неужели всё это потому, что ты хотел меня только для себя?» — подумал Фёдоров, кинув взгляд на небо, где догорал последний закатный луч. Его вопрос ожидаемо остался без ответа. Мирон затушил наполовину выкуренную сигарету и осторожно лёг на постель лицом в подушку. Конечно, кто ему на что ответит? Со времён его падения, Бог ни разу не являлся сам, а только подкидывал сложностей, будто проверяя Фёдорова на стойкость. Будто спрашивая: «Кто ты без меня? На что ты вообще сам по себе сгодишься?» Иногда Мирону казалось, что он крыса в лабиринте, построенном учёными, и что возможность найти выход — иллюзия, которой его кормят, чтобы он продолжал бегать. А невидимый, неосязаемый, но оттого не менее реальный Господь, наблюдает и смеётся над его беспомощностью. Такой себе квест, конечно. Фёдоров немного поморщился, снова ощутив резкую колющую боль в районе лопаток. Шрамы, образовавшиеся на месте вырванных с корнем крыльев, болели так, словно всё это случилось вчера. Мирон боролся с этим как мог, принимая специальное лекарство, что из века в век для него готовили шаманы, одним из которых, последние пару лет, являлся Пиро. И если утром эти ощущения были более-менее терпимы, то сейчас, без обезболивающего, ему даже дышать было невыносимо. Лёжа в постели, Мирон пытался, как-то отвлечься, погружаясь в собственные рефлексии. Получалось плохо, но и не думать об этом вовсе, было решительно невозможно. Он постоянно размышлял над тем, почему Бог не испытывал также Славу? Мирон часто задавал себе этот вопрос, с хладнокровием хирурга потроша свои эмоции, и копаясь периодически в чужих. Может быть все ответы крылись лишь в разном отношении Создателя к ним двоим? Он всегда старался будто бы подмять Мирона под себя, переиначить, как он говорил: «сделать лучше». Но что из этого вышло в конечном итоге? И зачем Господь именно Славу выбрал в качестве палача? Слишком много вопросов и снова ни одного ответа. Он ведь знал, он всё знал. Мирон часто рассказывал Создателю, с каким трепетом и любовью он к нему относится. Сейчас было поздно о чём-либо жалеть, однако если повернуть время вспять, Фёдоров бы никогда даже не заикнулся о Славиных глазах при Создателе. Вячеслав всегда смотрел прямо. Улыбался так открыто, что Мирону было сложно не влюбиться. Их мироощущение было настолько едино, что только в этом прекрасном создании Фёдоров находил покой, а тот ему лишь вторил и никогда не осуждал. Господь же, напротив, всегда говорил: «Мирон, ты не о том думаешь. Ты должен быть верен только мне. Прелюбодеяние — грех и страшный. Не вздумай ослушаться». Но как тут было устоять, когда тонкие пальцы, медленно скользящие по груди, так и норовили соблазнить? Фёдоров помнил, как впервые коснулся его и что почувствовал, вкушая запретный плод. Это было настолько хорошо, что даже слишком и чем дальше это заходило, тем больше хотелось продолжения. Однажды потеряв контроль, Мирон и сам не понял, как тот, кто был сердцу милее всех, стал для него тем самым змеем искусителем. Да, он открыл для себя любовь и чувственность, обрёл себя, растворяясь в объятиях Славы, но к сожалению, не смог вовремя понять, что эта фатальная связь станет началом его собственного конца. В ночь перед падением, ничего не подозревающий архангел, как всегда, явился на встречу к тому, к кому лежала душа. Да вот только взаимности не увидел. Разговор не задался с самого начала. Слава только отстранялся, отводя взгляд, а Мирон чувствовал, как падает в пропасть, которая была наполнена лишь болью и разочарованием. — Что же с нами стало? — спросил тогда Мирон, на что ответа так и не получил, а по утру эти самые пальцы сорвали с его шеи благодать. Пока Фёдоров ощущал, как его крылья выгорают от пламени Преисподней, Бог ему все нашёптывал: «Я тебе говорил, а ты выбрал его. Я тебя предупреждал, а ты воспротивился», будто его и не волновало ничего, кроме их связи. Мирон долго думал над его словами, но какую бы цепочку рассуждений он не выбрал, так или иначе всё сводилось к одному: «А может и не в людях-то дело и не в гордыне, которой по сути-то и не существовало?» Ведь Господь знал его, как облупленного. И понимал, что Мирон ни за что не склонит головы перед теми, кто ниже его по статусу. Может, он нарочно подтолкнул Мирона к бунту, чтобы он не достался никому, а людей использовал как предлог? Тогда это ли не эгоизм? Это ли не самый страшный грех — сломать волю и раскрошить чужие чувства, если они не направлены на тебя? А Мирон ему не принадлежал никогда. Он всегда был и душой и телом лишь с одним существом — со Славой. Фёдоров тихонько застонал, закусив кулак до крови. Боль накатывала с такой силой, что сдерживать себя становилось всё сложнее. Лучше бы он умер, ей Богу, лучше бы его убили. Капельки пота, проступившие на лбу, скатывались на подушку, впитываясь в волокна ткани, пока Фёдоров, рвано выдыхая, пытался преодолеть свои мучения. По спине будто скальпелем полосовали, без лишних церемоний и с садистским наслаждением загоняя лезвие под кожу. Сквозь замутнённое сознание Мирон услышал стук в дверь. «Кого там ещё нелёгкая принесла?» — подумал он, без малейшего желания подниматься. Но за порогом стоял, видимо, кто-то очень настойчивый, продолжая тарабанить, действуя Фёдорову на нервы. Кое-как оторвав тело от постели, Мирон поднялся и, опираясь на всевозможные углы и стены, направился к двери. Всё тело ломило, а ноги были словно ватные, отчего его качало из стороны в сторону. С каждой накатывающей волной боли, Мирон складывался практически пополам. Отвык он уже от этого, ой как отвык. Пару раз провернув ручку замка, он приоткрыл дверь и, мягко говоря, удивился. На пороге стоял Слава. Вид у него был какой-то растерянный, он будто сам не понимал, где находится и зачем. — Что ты здесь забыл? — через силу спросил Мирон. Не хотел он, чтобы кто-то видел его в таком состоянии. — Я не знаю… — Слава впервые смотрел прямо, не отводя взгляд, — Ты позвал, я пришёл. — Я не звал никого. Уходи. Мирон попытался захлопнуть дверь, но Карелин не дал ему этого сделать, подперев её ногой. — Я давно не слышал тебя в своей голове. Мирон, что с тобой происходит? — голос Славы звучал непривычно жёстко. — Уйди отсюда, прошу тебя. — Я же знаю, я чувствую, что что-то не так! Ты же не просто так меня снова впустил в свою голову! — настойчиво продолжал говорить Карелин. — Дай мне возможность всё исправить… — Горбатого только могила исправит. — Брехня, по мне так холм над могилой — всё тот же горб, — ответил Слава, по-прежнему удерживая тяжёлую дверь. В этот момент Фёдорова снова скрутило от боли. Он согнулся, с трудом удержавшись на ногах. Увидев это, Слава попытался ухватить его, но какие-то неведомые силы не позволили ему проникнуть внутрь даже рукой. — Блять, у тебя защита стоит какая-то? Открывай сейчас же или я эту дверь с куском стены вынесу! — Ты не уйдёшь отсюда, да? — опираясь о стену, обречённо вздохнул Мирон. — Нихуя. Открывай. Фёдоров всматривался в его полное решимости лицо ещё какое-то время, но поняв, что тот шутить не намерен, всё же сдался и отодвинул дверную цепочку с замысловатым знаком защиты, позволив войти внутрь. В квартире было достаточно темно. Свет нигде не горел, а окна были занавешены плотной тканью. Пока Слава стягивал плащ и разувался, Мирон потихоньку вернулся в свою комнату. Упав на кровать, он щёлкнул пальцами и спальню тут же осветили висящие на стенах торшеры. С трудом накинув на себя простынь, Мирон старался не дышать, чтобы не выдавать своего состояния, хотя скрывать-то было уже нечего. Слава вошёл следом, аккуратно прикрыв за собой дверь. Осмотревшись, он сел в единственное стоявшее у книжного шкафа кресло, пытаясь найти подходящие слова для разговора. Удивительно, но оставшись с Мироном один на один, он растерялся, напрочь забыв обо всём, что хотел ему сказать. Его взгляд скользнул по надкроватной полке, которая вся была заставлена красивыми рамками с фотографиями. На них были изображены ребята из окружения Фёдорова. Карелин заметил, что одна из них стоит как-то неровно, из ряда вон. Невольно засмотревшись, Слава рассмотрел на ней Мирона. Всего такого делового папашу, в идеально сидящем костюме и тёмных очках, которого обнимает маленький кудрявый мальчик, сжимая в руках аттестат. Слава отметил, что Мэю очень шла его школьная форма, а затем отвёл взгляд. На душе и так было погано, а тут ещё и вся эта ситуация. Из размышлений его буквально вырвал слабый стон со стороны кровати. Слава медленно поднялся, подошёл ближе, и присел на корточки, чтобы видеть лицо Фёдорова. В тусклом свете торшера он смог рассмотреть каждую мимическую морщинку, каждый изгиб лицевых мышц, что складывались в болезненную гримасу. Он тяжело дышал, наминая в кулаке край подушки. Мирон вздрогнул, почувствовав холодную Славину ладонь у себя на плече и открыл глаза. — Откуда ты знаешь мой адрес? — Я не знал. — Как ты меня нашёл тогда? — Я просто услышал твой голос и шёл за ним. Наша… связь. Как раньше… она снова работает. Мирон прикрыл глаза, поджав губы, а затем снова тяжело вздохнул. — Мир… значит ли это, что ты меня простил? — Слав… — Я думал, что ты ненавидишь меня за… — Да что ты несёшь-то, за что я должен тебя ненавидеть? Ты же знаешь, как я к тебе всегда относился. В этот момент внутри Карелина будто что-то оборвалось, вернув его назад, в день, когда был отдан приказ касаемо Мирона. Господь вызвал его к себе и долго и обстоятельно убеждал, что у Мирона нечистые помыслы, мол возгордился и что предаст их всех при первой же возможности. Говорил, что архангелы — его детища и что он хочет оградить их от пагубного влияния. «Паршивая овца всё стадо портит», — Слава помнил эти слова, всю жизнь оправдывая ими свой поступок, — «Слава, ты ведь всего лишь слуга и твоё призвание повиноваться моей — Господа — воле и защищать человека, а вот Мирон…» Сейчас Слава в секунду осознал, что единственным чудовищем и арестантом здесь является он сам. Он собственноручно разрушил их с Мироном общий хрупкий мирок, поддавшись влиянию сильного мира сего. Он сам надел на себя кандалы услужливого ангелочка, а Мирон, даже находясь в заточении, казался ему более свободным, чем кто бы то ни было в этом дурацком мире. Поднявшись, Слава вышел из комнаты. Смочив единственное висящее в ванной полотенце холодной водой, Карелин вернулся обратно и встав на колени перед постелью, приложил ткань ко лбу Мирона. — От чего тебя так выкручивает? — Шрамы болят… — выдохнул Фёдоров, чувствуя, как его немного, но отпускает от прохлады. — Что за шрамы? Мирон медленно перевёл на него тяжёлый взгляд. Голубые глаза казались болезненно яркими и влажными, словно от слёз, хоть он и не плакал. — Если так интересно, смотри и остерегайся своих желаний, — невесело усмехнулся Мирон и мотнул головой, указывая на простынь, мол, действуй. Слава осторожно откинул её, обнажая голую спину. Его глаза округлились, а лицо застыло в маске немого ужаса. Увиденное настолько его поразило, что Слава потерял дар речи, не в силах даже шелохнуться. Он так и стоял, сжимая в руках край, почти насквозь мокрой от пота, простыни. Он не успел всё это рассмотреть в темноте: на месте, где обычно у архангелов были выбиты крылья, виднелись ужасные рубцы. А вдоль лопаток пульсировали две продольные раны, в полости которых то разгоралась, то снова темнела плоть, как угли в костре. Он, конечно, знал, что при изгнании архангела с небес его лишают крыльев, но он и предположить не мог, что это происходит с такой жестокостью. — Я дымлюсь, как бесхозный бычок, — нарушил затянувшееся молчание Мирон, — Всегда надеялся, что всё же кто-то заметит это. Подставит плечо и тем самым вытащит меня из петли, но даже Ваня мне помочь не смог… Слава отвёл взгляд, почувствовав сильнейший прилив ненависти к самому себе, остро осознавая тот факт, что всё это было сделано именно его руками. — Ты пойми… Я никогда не был плохим. Я никогда не хотел войны и власти не хотел. Я не знаю, почему Создатель так со мной поступил. И я не об изгнании. Мне на это наплевать. Карелин слушал Мирона, не проронив ни слова. Он интуитивно чувствовал, чего тому хочется — выговориться и не кому попало, а именно ему — Славе — такому родному, своему и одновременно абсолютно чужому существу. — Люди часто мечтают о бессмертии. Так от восторга визжат от одной лишь мысли об этом, — продолжал Мирон. Его голос звучал поразительно спокойно, настолько, что Славе становилось за него страшно, с каждой секундой всё больше и больше, — Учёные пашут в своих лабораториях, чтобы найти заветную формулу… А у меня это вызывает лишь отвращение. Я устал… Слава молчал. Всё, что было навязано ему Создателем, оказалось абсолютной ложью. В эту секунду у него в голове рушилось то, во что он безоговорочно верил на протяжении многих веков. — Тебе можно чем-нибудь помочь? — спросил Слава, в надежде, что Мирон не всегда так страдает. — Я принимал лекарство. Но эти шаманы… сам понимаешь, не вечные. Теперь вот и Пиро убили. Пока не найду того, кто умеет варить это пойло, придётся мучиться. — Хочешь, я… — Слава запнулся на полуслове, сглотнул распирающий горло ком, — Можно, я попробую помочь? Мирон ничего на это не ответил. Приняв молчание за согласие, Карелин присел на край кровати и закатал рукава белой офисной рубашки. С опаской, почти не дыша, он приложил холодные ладони к горячей, буквально пылающей огнём, коже на спине Фёдорова. Лучи света, что полились из его рук, постепенно обволакивали Мирона, пропуская спокойствие и тепло через всё его естество. Боль начала утихать не сразу, но через какое-то время по Мирону стало понятно, что это работает. Он весь как-то обмяк и расслабился, лицо стало спокойным, почти ничего не выражающим, а ладонь, до этого отчаянно сжимавшая наволочку на подушке, раскрылась и покоилась теперь рядом с его головой. Тяжёлое дыхание постепенно стихало, выравниваясь, а Слава старался как можно сильнее сконцентрироваться, отдавая всю энергию без остатка. — Тебе лучше? — раздался голос Карелина почти над ухом. Мирон снова ничего не ответил, а лишь молча нащупав его руку дрожащей ладонью, переплел его пальцы со своими. Слава ни на секунду не задумываясь склонился над его спиной. Он не знал, как Фёдоров отреагирует на то, что он намеревался сделать, но желание помочь, было намного сильнее. Карелин несмело, почти невесомо, коснулся его израненной спины губами. Мирон еле заметно вздрогнул, почувствовав прикосновение, а затем сильнее стиснул острые костяшки его пальцев. Слава покрывал поцелуями каждый рубец. Медленно, сантиметр за сантиметром, он поднимался вверх, вплоть до самого загривка, чувствуя, как участилось чужое дыхание, а татуированные пальцы ощутимо вцепились в ладонь. — Легче? — прошептал Слава, наклонившись ближе. Мирон едва заметно кивнул, чувствуя, что боль потихоньку его отпускает. Поняв, что теперь может двигаться, он приподнялся на локте и сел на постели, лицом к Славе. Всматриваясь в, до боли любимые, серые глаза, Фёдоров буквально по швам трещал от распирающих его эмоций. Ещё тлеющая где-то внутри боль отошла на второй план вместе с присущей ему надменностью, но взгляд по-прежнему был уставший. Было видно, что всё это его порядком вымотало. Слава смотрел на него и понимал, что интуиция не могла его обмануть. В этот момент он точно знал, что должен сделать, поэтому приблизившись, коснулся губами его лба. Уверенно обхватив лицо Мирона своими ладонями, поцеловал в закрытые подрагивающие веки, в горбинку носа, и, наконец, тронул губы, поймав невесомый вдох. Всё правильно, все было так, как должно было быть с самого начала. Слава не знал, как облечь всё, что он чувствует, в слова, поэтому вкладывал в каждый свой поцелуй благословение. Каждое касание — стремление защитить, сохранить, уберечь, зная при этом, что Мирон и сам по себе не слабый вовсе. Поначалу, такой несмелый и осторожный, он все же углубил поцелуй и тут же почувствовав отдачу, потянул Мирона на себя, обхватив его шею ладонью. Фёдоров, наслаждаясь моментом, медленно расстёгивал пуговицы на Славиной рубашке. Освободив его от ткани, Мирон припал губами к длинной красивой шее, оставляя на ней горячие следы от каждого поцелуя. Карелин рвано выдохнул, когда пальцы Мирона скользнули под ремень на его брюках. Фёдоров был предельно нежен и тактичен. Не торопился. Стягивал одежду не спеша, целовал кожу на рёбрах, смакуя отдельно каждое прикосновение. Слава закрыл глаза, полностью растворяясь в моменте. — Я тебя… — начал было он, но Мирон приложил к его губам указательный палец, а затем жадно впился в них поцелуем, не позволив закончить фразу. Он буквально руководил всем процессом, это было в его характере, а Славу лишь сильнее это заводило: сильный, раскрепощенный, тот самый Мирон, в которого он когда-то влюбился. Слава действительно устал быть «главным», устал от вечного груза ответственности, который лёг на его плечи, давя и тяготя на пару с прошлым. Чувствуя теплые ладони Мирона, его сильную хватку на ягодицах, и то, как он подтягивал к себе, заводя его ноги себе за спину, заставляя обнимать, скрещивая щиколотки на талии — это возвращало Славу в давно забытое место, где было спокойно, где были они вдвоём. Горячая, почти обжигающая ладонь на его груди, резкий толчок. Распахнув глаза, он облизнул припухшие губы, сгрёб руками простынь и вскинул взгляд к зеркальному потолку. Слава видел себя, лежавшего на широкой кровати, с белоснежными крыльями, которые занимали почти всё пространство. Белыми и незапятнанными, такими же, как те воспоминания о них из прошлого. Он видел Мирона, его спину с выступающими позвонками, а внутри всё сворачивалось в тянущий узел, который пульсировал и разжимался с каждым плавным толчком, с которым дёргались и обгоревшие, чёрные, как самая длинная ночь, крылья Мирона. Те крылья, что обычно прикрывали его, Славу, когда Фёдоров так же нависал над ним, вёл рукой по широкой груди, двигался и жадно цеплялся за каждую эмоцию на его лице. Тем временем рука Мирона скользнула по его тонкой шее, чуть сжав горло татуированными пальцами. Слава ухватился за его запястье, чувствуя, как тот ускоряет ритм и от этого буквально терял над собой контроль. Он закусил губу, чтобы не стонать во весь голос, заглянул в тёмные, мутные от желания синие глаза, буквально затмевающие собой весь мир, и внезапно для самого себя кончил. Оргазм оглушил и встряхнул его с такой силой, что Слава на пару мгновений выпал из реальности. Мирон хрипло и рвано дыша, догнал его буквально за пару толчков, обессиленно навалившись сверху, уложив голову на грудь. Слава с трудом поднял непослушные руки и обнял его. Хотелось, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Он взглянул в их отражение на потолке и больше не видел обугленных крыльев. Только Мирона, пусть со шрамами, но расслабленного и умиротворённого. Отдышавшись, Фёдоров подтянулся выше, поравнявшись со Славой взглядами. Он провёл ладонью по его взъерошенным мокрым волосам, коснулся щеки, поглаживая её большим пальцем, на что тот, словно кот, подался ближе. — Я хочу, чтоб ты знал… — прошептал Мирон, — Я всегда любил тебя. Всё своё жалкое существование. Слава не знал, что чувствует в этот момент. Единственное, на что его хватило, так это притянуть к себе Фёдорова, чтобы снова раствориться в поцелуе.