Память праха...

Они верили в твоё воплощение… Голос хотя и звучал ласково, казалось, и тихо, однако слова отчётливо различались в вое бури. Глаза слезились, лицо покалывало. …и с каждой неудачей всё сильнее. И они дождались. А вот конечностями не пошевелить, не сдвинуться. И глаза не закрыть. Потому что места кажутся знакомыми и одновременно чужими. Тебе всё равно, почему тебя забрали из столичной тюрьмы. Ты всего лишь подчинился зову вновь обретённой плоти, смертной оболочке, которой суждено стать прахом. И наивно попался, не поняв, что нужно действовать осторожно. Ты не понял, потому что было всё равно, куда и зачем повезли тебя в карете, зачем завели на судно, зачем заперли в трюме. Потому что прошлого, как тебе кажется, нет и не было никогда. В вихре послышался вздох. Мгновение – и голос стал ниже, но всё же различимым, будто некто хотел сказать то, что не должны услышать другие. За короткое время ты обиделся. Обиделся на заключённого из камеры напротив, насмехавшегося и говорившего мерзкие словечки. Обиделся на себя, на собственную слабость и растерянность. Обиделся на стражей, что не позволили сказать ни слова в собственное оправдание. Не стоит!.. Последние два слова прозвучали надрывно. От высокой горы не оторвать взгляд. Как и невозможно не вслушиваться в казавшуюся ласковой среди бури, камня и покорёженных сухих деревьев речь. …потому что, пойдя иным путём, ты мог заблудиться, уйти не туда, куда тебя позвали, потому что ничего не помнишь, поэтому растерян и норовишь свернуть и пойти лёгким путём. Поэтому я говорю с тобой, чтобы ты знал – я буду следить за тобой. А пока… Пока смотри. И не хотелось таращиться на высокую гору, однако не отвернуться, не оторвать взгляд от унылого пейзажа, от казавшегося алым неба. И сердце не колотилось от страха перед неизвестностью, но от… Ликования? Радости? От ощущения «на своём месте». Такое чувство, наверное, появляется у тех, кто вернулся домой.