***
Ее губы изогнулись в причудливую линию. Это точно было каким-то проявлением эмоций, в этом он не сомневался, но вот каким? Это же не могло быть то, о чем он не осмеливался и мечтать? Такое выражение никогда не украсит степенное лицо принцессы пустынь. Просто невозможно! Но, тем не менее, он наблюдал за тем, как она наклонилась над доской, и ее губы вновь изогнулись, а краешек губ поднялся чуть выше. Это правда. Она улыбалась. Его сердце затрепетало от этой картины. О, как сильно столь маленькое действие меняло ее лицо. В одно мгновение острые черты ромбовидного лица сделались овальными, а ее холодные, даже ледяные, глаза засияли, подобно сапфирам. А на щеках вдруг появился цвет. На долю секунды леди Меркурий стала выглядеть человеком. В тусклом свете огня Территарианской Королевской библиотеки, лорд Цоизит установил, что леди Меркурий, в самом деле, прекрасна. Прекрасный сон Тамаки оказался прерван громким БУМ! Он спрыгнул с кровати, запутавшись ногами в простынях. Волосы упали ему на лицо, но в руках он уже сжимал два кинжала, готовясь встретиться с нарушителем спокойствия. Нарушитель спрыгнул с подоконника рядом с опешившим молодым человеком, произнося весьма сомнительные приветственные слова: — Ну ты и ублюдок! — А? — выдавил удивленный Тамаки. — Ублюдок! Кретин! Ублюдочный кретин! — огрызался нарушитель, после чего резко ударил Тамаки по плечу. Тамаки упал на кровать, не удержав равновесие из-за простыней, которые опоясали его ноги. Он прогнал последние остатки усталости из своего сознания, заставил свои кинжалы исчезнуть, убрал с лица кудрявые волосы и встретился с сощуренными глазами Коннера Маркса. — Две недели! — возопил Коннер. — Две долбанных недели от тебя ни слуха, ни духа! — Несмотря на хрупкое телосложение, Коннер был на добрую голову выше Тамаки, и он не преминул воспользоваться этим своим преимуществом во время своей тирады. — И где же я тебя встретил? А? В кровати! — он бросил в Тамаки упавшую подушку. — Не всем из нас повезло иметь в папочках декана университета! У некоторых из нас есть стипендия! И таким людям нужна команда, чтобы сохранить эту стипендию! Но это становится невозможным, — сказал он, подбирая полотенце и ударяя Тамаки, — УДАР! — если наш лучший нападающий, — УДАР! — все время куда-то исчезает! Удар, удар, удар. — Хватит! — наконец смог озвучить Тамаки, поднимая руки в знак поражения. — Ах, так ты проснулся? Хорошо! — Коннер уронил полотенце, а затем поднял майку, которую швырнул Тамаки прямо в лицо. — Тогда, может быть, ты почтишь нас своим присутствием на тренировке! Тамаки сжал в кулаке майку, когда до него начал доходить смысл сказанного: — Тренировке? — Ага, тренировке, — сказал Коннер, обводя глазами комнату в поисках штанов. — Ну, знаешь, такая штука, на которую собираются всей командой перед сложными играми. — После того, как он нашел штаны, он сначала закатил, а затем сщурил глаза. — Например, матч с Оксфордом в субботу! Серьезно, парень, если ты хотел свалить на каникулы, то мог бы немного подождать, пока мы не сыграли бы с командой, которая входит в пятерку лучших! Тамаки взглянул на футбольную майку, на которой на белых участках, словно медали, красовались следы от травы. Его номер и фамилия были напечатаны на спине. В свой первый год учебы он стал единственным, кто смог пробиться в команду, а на следующий год он стал уже неотъемлемой ее частью. Команды, которую он, сам того не желая, бросил, чтобы встретиться со своей судьбой. Он, в самом деле, не продумал все до конца. Неспособность размышлять — или неспособность думать о других, — это именно то, над чем ему нужно поработать, если он вновь желал занять место защитника Терры. Он сжал футболку между пальцами в знак извинений перед ней и тем, что она олицетворяет. — Коннер, — сокрушенно начал он. — Прости. Я не подумал. Коннер прекратил разыскивать вещи Тамаки. — Да, дружок, не подумал. Тамаки тяжело вздохнул и натянул футболку через голову. — Так случилось, — И как он может это объяснить? — Просто… Коннер поднял руку: — Ладно, — произнёс он, вставая и протягивая Тамаки носки, защитную экипировку и шипованные кроссовки. — Ты музыкант, я все понимаю. Тебе надо творить. Но, правда, худшего времени не сыскать. А теперь хватит пускать сопли, одевайся, и тащи свою задницу на поле прежде, чем парни решат отыскать тебя. И не думай, что тренер спустит тебе все с рук — папочка-то в отъезде. С этими словами Коннер вылез через окно, но прежде, чем он перепрыгнул на дерево, он повернулся, и без тени злобы улыбнулся: — С возвращением, приятель. — Спасибо, — поблагодарил Тамаки. Настало время вернуться в реальность — требовалось много чего наверстать, учитывая, что его не было целых две недели. И если Коннер и мог списать его отсутствие на увлечение музыкой, то с папой такой трюк уже не пройдет. Тамаки завязал шнурки на ботинках, встал на мыски, чтобы лучше их прочувствовать, а затем покинул комнату. Он спустился вниз, на кухню, чтобы взять бутыль с водой. План у него был прост: вести себя как обычно, словно ничего и не случилось, а за ужином он уже все объяснит. Пока что все шло хорошо. Он глубоко вздохнул, затем выдохнул, а после шагнул на кухню. Кухня оказалась пуста. Какое облегчение. Он схватил бутылку для воды из сушки, в которой, как это ни странно, больше ничего не оказалось. Тамаки сделал паузу, отмечая данную странность. Если его отец уходил раньше Тамаки — а этого в принципе не случалось в те дни, когда у Тамаки была назначена тренировка, — то на сушке всегда оставалась пустая чашка для кофе. Но ее не было. Тамаки осмотрелся — кухня выглядела опустевшей. Что стряслось? И в этот момент он заметил записку на холодильнике, которую мигом схватил и принялся залпом читать. С каждой новой строчкой, он чувствовал, как сильнее злится.Дорогой сын, Пишу записку, так как ты, скорее всего, ушел на занятия (или я просто выдаю желаемое за действительное), но я не могу не сказать «пока». Я буду на конференции в Лондоне неделю, а затем навещу твоего дядю в Исландии. Я вернусь как раз к твоей игре с Оксфордом. И хотя я уверен, что сейчас ты закатываешь глаза от того, что я вновь и вновь повторяю одно и то же, но я все равно попытаюсь. Пожалуйста, попробуй дойти до занятий. Деньги на пропитание я кинул на твой счет. Увидимся по возвращению. Люблю, Папа
Тамаки положил записку на стол, провел рукой по волосам и рассмеялся. Его отца не было в городе. Разумеется. Ежегодная университетская конференция в Лондоне, куда отец всегда ездил. Его отец оказался полностью прав, когда в очередной раз написал об этом в своей записке, чтобы его эгоистичный, вечно о чем-то размышляющий и пофигистичный сын, смог, наконец, это запомнить, ведь в первый раз он пропустил все мимо ушей. И во второй раз. И в третий. К тому же, он наотрез отказался отправиться в Исландию за неделю перед игрой с Оксфордом (и не из-за преданности спорту, а из-за общей ненависти к Исландии). Столь сильная его апатия вновь ошеломила его, и он поклялся исправить ситуацию. Но если посмотреть на это с другой стороны — его отец не знал, что он направился в Японию. Прекрасно. Крепко сжав бутылку, он вышел на улицу, и бегом отправился на поле.***
Кёя стоял в дверном проходе, наблюдая за тем, как она спит. Она проспала целый день и не проснулась, даже когда наступила ночь. Обычно, когда люди спят, они выглядят умиротворенными. Или это когда они умирают? Она не была мертва — равномерные колебания грудной клетки убедили его в этом. И она точно не выглядела умиротворенной: ее щеки, подушка и простыни были пропитаны слезами, а волосы взъерошены и спутаны, так как весь лоб покрылся испариной. Она застонала и повернусь к нему лицом. У него перехватило дыхание. Она просыпалась? Она сильнее сжалась в комочек и притянула одеяло ближе к подбородку. Сквозь плотно сжатые веки показалась новая слеза. — Кунцит. Он оказался подле нее прежде, чем осознал, что сдвинулся с места. Кровать прогнулась под его весом. Он не мог видеть ее слез. Наклоняясь вперед, он смахнул каплю с ее щеки и был шокирован тем, какая она оказалась горячая. Ее щеки пылали, и новые капельки пота проступили на коже. Ее лицо сморщилось, а губы дернулись. — Кунцит, — вновь прошептала она. — Я здесь, — выдохнул он. Слова едва можно было расслышать из-за комка, который подступил к его горлу, стоило ему услышать скорбь в ее голосе. Он погладил ее по щеке: — Венера. Она прильнула к его руке. Боль отступала от ее лица с каждым касанием его покрытых мозолями костяшек. Вместо сурового выражения лица пришла улыбка, и девушка вздохнула, готовая заснуть еще глубже, чтобы сны больше не могли приносить ей столько беспокойств. Кёя облегченно выпрямился — вот теперь она казалась умиротворенной. — Это странно, не так ли? Кёя вздрогнул от голоса Мамору. Будущий король опирался о косяк двери, скрестив руки, и на его лице играла понимающая улыбка. Он оттолкнулся от двери продолжил: — Как ты можешь так сильно любить ее, даже не зная, кто она. Кёя вновь взглянул на Минако. Его господин был прав: он любил ее так, что не описать словами, но он ничего не знал о девушке, что сейчас лежит рядом с ним. Что ей нравится? Что нет? Она больше не Венера, а нечто гораздо большее. И ему не терпелось узнать ее. Мамору сжал его плечо: — Пойдем. Усаги приготовила ужин. — Я не хочу есть, — признался Кёя. Он был так близко, и ему совершенно не хотелось уходить. Улыбка Мамору стала еще лучезарней, и он вновь сжал его плечо: — Знаю. Пойдем, поедим, и ты сможешь вернуться, обещаю. Ты ничего не пропустишь. Когда Кёя не пошевелился, Мамору усмехнулся и продолжил: — Не заставляй меня отдавать приказ. Кёя помрачнел: — Это жестоко, сир. Но он подчинился. Его глаза задержались на ее прекрасных очертаниях, после чего он позволил довести себя до обеденного стола. — Как она? — спросила Усаги у вошедших в комнату мужчин. — С ней все хорошо, — ответил Мамору. Прежде, чем сесть, он поцеловал ее макушку. Недовольное выражение лица Кёи говорило о том, что он более, чем не согласен со словами Мамору. Если «хорошо» означает мучиться из-за кошмаров, покрываться потом, и то и дело переворачиваться с боку на бок, тогда да, с ней все хорошо. Но в последний раз, когда он проверял значение данного слова, оно точно означало совсем другое. Усаги обратила внимание на мрачное выражение на лице Кёи, и явно забеспокоилась, но Мамору покачал головой: — Она еще спит. — Оу, — Усаги понимающе кивнула головой. Она положила ладонь на ладонь Кёи и ласково сжала ее: — Не хмурься, Кё-кун. Совсем скоро она проснется, и снова окажется в твоих объятиях. Ее слова поддержки сработали: они смогли немного отогнать черные тучи, и он даже смог выпрямиться и почувствовать запах свежеприготовленной пищи. Она, в самом деле, прекрасная девушка с чистейшим сердцем. Мамору повезло, что он завоевал ее любовь. Самому ему оставалось надеться, что ему повезет также. Если словам его господина можно верить, то точно повезет. Принимая тарелку с ужином, он приготовился к трапезе. Затем, внезапно, в голове всплыли слова. Он взглянул на Усаги и заломил одну бровь: — Кё-кун? — Что? — спросила Усаги. Она посмотрела на Мамору, который ухмыльнулся и попытался скрыть смешок, а затем вернулась взглядом к Кёе. — Тебе не нравится? Кёя ухмыльнулся и вновь вернулся к своей тарелке, оставив Усаги продолжать размышлять над его загадочным вопросом. Как же здорово вновь стать частью семьи.***
Тамаки зарычал, прислонившись спиной к стенке, наблюдая, как другие студенты покидают класс. Сам он только что с занятия по основам физики, и его голова раскалывалась из-за такого объема информации. Нечестно! Он всегда являлся гением во всем, что касалось технологий, но когда дело касалось… ну, вообще всего остального… В общем, тут пальму первенства удерживал Сея. В этой ли, в прошлой ли жизни, неважно, слепой воин зарекомендовал себя как сертифицированный книжный гений. А Тамаки оставалось только плестись за массами и постоянно задаваться вопросом, зачем ему все это. — Мозг затек? — спросил вышедший из класса Коннер, который обнаружил своего друга почти что сползающим по стенке. Тамаки кивнул. Коннер улыбнулся и похлопал друга по плечу. — Вот что происходит, когда кто-то решает поиграть в Доктора Кто. Тамаки закатил глаза. — Я не пытался играть в… Подожди. В которого доктора? — Одиннадцатого. Тамаки вновь зарычал. — Этим я быть не хочу, не люблю его. Можно я буду Теннантом? Коннер обмозговал свой ответ, а затем покачал головой: — Нет, десятый доктор никогда бесследно не пропадал, не говоря ни слова. — А как же Сара Джейн? — напомнил Тамаки. — Сара Джейн — это случайность: он не искал ее, это она его нашла. — Верно, — уступил Тамаки. — Именно, и повторюсь: две недели пропущенных уроков не пройдут даром, ты теперь сильно отстаешь, — Коннер остановился у дверей класса, где готовился начаться следующий урок. — А из тебя ученик всегда был так себе. — Но кое-что я планирую… ай! — Тамаки резко развернулся. — Простите, — пробормотал сгорбившийся брюнет, который столкнулся с ним. Что-то зашевелилось в глубине сознания Тамаки, что-то такое, что касалось этого парня, но, когда он постарался вспомнить, что именно, в голове стрельнула боль, и он поморщился. Когда боль отступила, он принялся озираться в поисках этого молодого человека, но его и след простыл. Тамаки нахмурился. — Дружище, — позвал Коннер, который все еще придерживал дверь. — Заходи. — Ага, — промямлил Тамаки. Он готов был поклясться, что это была такая же магическая реакция как и тогда, когда он встретился со своими братьями, разве что эта ощущалась намного слабее. Или ему показалось? Он потер ушибленную руку. Должно быть, он просто устал, только и всего. Решив, что ему показалось, он направился в класс. Они заняли свои места как раз тогда, когда в класс вошел учитель. — Если это необходимо, обратись к репетитору. — Чего? — спросил Тамаки, не сводя глаз с преподавателя. Коннер набросал что-то на листе бумаги и передал ему: — Не могу позволить, чтобы ты оказался на скамейке запасных из-за плохих оценок. Тамаки взглянул на листок, и на его лице начала расползаться радостная улыбка. На листе небрежным почерком были выведены имя и телефон репетитора кампуса. Обычно, Тамаки избегал репетиторов, ему хватало ума получать удовлетворительные оценки своими силами. Но в этот раз он уж точно попробует выйти на него, ведь именем репетитора значилось «Ами Мицуно». Похоже, сама судьба протягивала ему руку помощи. Не переставая улыбаться, он принялся слушать лекцию.