День: неизвестно. Время: неизвестно. Запись ХХ.
Тишина. Комната покрыта сумраком и только черный силуэт с яркими глазами светится в темноте. Это пугает, но и притягивает. Этому гипнозу очень сложно сопротивляться. Слух пронзала звенящая тишина, что висела в комнате психа. Русский наблюдал за своим доктором, четко изучая каждое его действие и движение. Даже малый вздох не мог укрыться от его устремленного и внимательного взгляда, а сам врач будто не замечает его, но явно дразнит. То слегка прогнется в спинке над журналом, что видимо еще не скоро будет заполнен, то облизывает пухленькие, розоватые губки, складывая одну ножку на другую, то он выпрямляется и откидывается на спинку стула, на котором сидел, беря в ротик кончик ручки. Аккуратные, белые зубки, несильно покусывали колпачок, после начиная его полизывать и посасывать. Россия громко сглатывает и расправляет широкие плечи, словно красуясь. По спине прошлась волна мурашек от мысли, что невольно полезли в эту нездоровую голову. Эти действия продлились не очень долго. Америка медленно встал и, грациозной походкой кошки, подошел к больному. Парнишка сел ему на колени, на что русский недоуменно поднял одну бровь и положил теплые руки на тонкую талию полосатой страны, при этом расплываясь в довольной ухмылке. Ему были не ясны мотивы и действия врача, но это ему явно нравилось и ожидание чего-то нового от партнера, заставляло сердце триколора биться быстрее, наливая душу яркими красками. Орленок же усмехнулся и погладил медвежонка по щеке, своей холодной и нежной ручкой. В голове крутилось много мыслей, что как рой пчел жужжали не давая сосредоточиться. А ведь все это лишь из-за больших, теплых рук, что нежно поглаживали талию американца. Хотелось сделать очень многое, но он решился лишь на мягкую улыбку и легкий поцелуй в щеку. Вильнув красивыми бедрами, он схватил одинокий журнал и подмигнув на последок вышел из палаты больного. Только когда дверь была закрыта он позволил себе закрыться журналом и раскраснеться, как восьмиклассница перед любимым парнем. И сказать что он сгорал от стыда, ничего не сказать, а в голове играла цель — прийти вечером. Улыбнувшись своим мыслям он побрел по белому и пустому коридору к своему и Союза кабинету. Идя он несильно помотал головой в стороны и на лице сразу появилось пустое и безразличное выражение лица. Душа его пела от радости, но показывать он не мог, просто потому что будет слишком много ненужных вопросов, которые тоже будут требовать ответы.***
Идя по пустому коридору и думая о своем психе, Америка размышлял над тем, что было бы дальше? Может псих бы ответил на его незамысловатые чувства. Или же отверг? Этого орленок пока узнать не сможет. Вопросы все крутились в голове, заставляя ее болеть, но вот уже через секунду парень останавливается и закрывает рот рукой. На лице появляется грусть, отчаянье и разочарование. Что же могло так расстроить того, кто еще секунду назад был счастлив и весел? Мысль… Обычная и простая до жути мысль о том, что его отвергнет любимый ему человек. Он боялся потерять его, но самый большой страх был в том, что если американец уволится, то Федерации уже никто и ничто не поможет. Он так и останется гнить тут или же его просто убьют и спишут на несчастный случай. Конечно влетит санитарам или медсестрам, за то что не углядели, но верхушка будет просто сидеть на попе ровно, ведь им просто насрать на всех этих больных.***
Подавленное настроение быстро исчезает, как и радость от его поступка. Дойдя до кабинета, он берется за ручку и открывает противно скрипящую дверь. Пора давно смазать петли, но нет времени с этой историей с Рейхом. Зайдя в кабинет, полосатик замечает Союза, что спокойно сидел за столом и разбирал бумаги. Ему поставили новые условия договора, которые категорически ему не нравились. На лице читалось раздражение и отвращение и Америка видел это. Решаясь подойти к наставнику, молодой врач садится на край стола и смотрит на Союза ожидая каких-либо слов, по поводу его плохого настроения. — Они сказали, либо с другим психом, но в этой больнице, либо перевести его в другую… Но я хотя бы смогу встречаться с ним… Совет снимает очки, кладя их на бумаги. В ответ на его монолог, он слышит лишь тишину, поэтому решает закурить. Да он обещал бросить Рейха, но никак не удается этого сделать. Особенно в этой ситуации. Коммунист затягивается и поднимает взгляд на Америку. Тот в свою очередь хмурит брови и смотрит на него непонимающим взглядом. — А в чем тогда разница? Он же все равно будет где-то очень далеко и вы вряд ли сможете видеться часто… Америка искренне не понимал Союза, на что тот лишь вздохнул и снова затянувшись, проговорил: — В том, что ему там будет более комфортно и лучше. Я бы посоветовал и тебе заполнять документы на Россию туда. Эта больница что-то совершенно новое… Там нет тесных комнат, рядом лес и озеро, находится далеко от города и удобства как для человека, а не как для бешеной собаки. Это место… Оно напомнит ему о хороших временах… Наставник осмотрел кабинет, будто указывая на саму больницу. Эта больница и правда напоминала ужасные вещи о которых хотелось забыть и сбежать. — Вот так просто? Взять и перевести его в другую больницу? Американец явно не понимал спешки таких важных решений СССРа. — Он не сможет находиться тут слишком долго. Тут теперь солдаты, камеры и жесточайшие правила и режимы. Я лишился прав на лечение любимого психа… Тут больше калечат, чем лечат… Теперь до полосатика дошло, почему Союз так спешил перевести в новую больницу и сына и любовника, и полностью поддерживал его в этом. — В этом вы правы, но на это уйдет дня два, плюс надо все обговорить, подготовить, а для них это будет большой стресс, куча военных, охраны, а сколько бумаг… Представив все это, Мурик тихо сглотнул и закрыл лицо руками от безнадежности. — Ну уж это придется потерпеть. Сиди рядом с ним. Он перетерпит, когда кто-то будет рядом из доверенных ему лиц… Мерика на секунду задумался. А после сегодняшней ситуации, ему все также будет оказано то доверие со стороны русского. Глубоко вздохнув он закрыл глаза. — Хорошо… Я поговорю с начальством сегодня же… — Мы идем сейчас же! Америка от такого энтузиазма немного удивился, но кивнуть смог. Он верил и в Союза и в его слова, и если старший считает, что так правильно — так и есть.***
Врачи медленным шагом шли по уже довольно знакомым серым и пустым коридорам. В каждом коридоре были железные двери, которые были закрыты на большие и старые замки, а в небольшое, закрытое решетками, окошко, можно было рассмотреть того несчастного, что сидел в этой тесной комнате. Это точно тюрьма. Америка шел опустив голову вниз. Мотивация была большая, но что-то отказывалось верить, что может так легко наладится. Может это снова испытание его больной головы? Этого он не знал. Врач мог лишь теряться в догадках и пытаться направить все на решение проблемы, но выйдет ли одному перенаправить русло реки?