Мятные Конфеты / Боевые Шрамы

4 сентября, 1998 Дневник, Они говорят мне не ругаться так блядски много. Я думаю, они больно много хотят, а ты? Я думаю, что это просто, блядь, смешно. Нельзя придумать правила для записывания потока-ёбаного-сознания, но это именно то, чем они занимаются, не так ли? Если им не нравится, как выглядит моё сознание, они могут занять свои сраные девственные глаза чем-нибудь другим. Я скажу это ещё раз. Мне не нужна, блядь, их помощь. Эй! Да! Я разговариваю с вами. Мне не нужна ваша сраная помощь. Вообще. Я не хочу, блядь, этим заниматься. Мне это не нужно. Я не — Сука. Сломал чёртово перо. И ещё раз спасибо! Надеюсь, вы испачкаете в чернилах свои сраные больничные халаты. Ёбаные мудаки. Ничего не забыл? А, да — сегодняшний ёбаный вопрос. Ещё больше правил для записывания потока-ёбаного-сознания. Имбецилы. Так вот. «Какие изменения вы замечаете в себе после вашей травмы?» Кто написал этот ёбаный вопрос? Моя травма? Я абсолютно, блядь, уверен, что это было нечто большее, чем просто моя травма. Вы имеете в виду войну? Ёбаную войну, которая разрушила Волшебный Мир? Которая убила несколько тысяч человек и травмировала даже больше? Эта травма? Она должна была травмировать и вас тоже! Что, блядь, с вами не так, люди? Я ебал это всё. Но хорошо. Я подыграю. Я здесь, в сраном Хогвартсе, из всех возможных мест, по приказу Министерства, хожу на ёбаные уроки, и, чтобы выдержать всё это, я, скажем так, несколько пристрастился к огневиски. Оно сжигает всё к чертям, и это просто охуенно. А, и я вообще не сплю, я похудел где-то на пятнадцать фунтов, и на моей сраной руке красуется Метка. Так, несколько небольших изменений. Ничего особенного. Вы довольны? Нахуй нахуй идите нахуй. Драко Малфой 7 сентября, 1998 Неделя проходит перед её глазами. Гермиона как будто смотрит на неё из-за стекла. Снаружи. Да, вот как она себя чувствует. Как посторонняя. Аутсайдер. Потому что они продолжают смеяться. Смеяться, улыбаться и говорить ни о чём, передавать на уроках записки, как на втором курсе, шутить, дразнить друг друга, сидеть допоздна и смеяться. Смеяться так, будто ничего не случилось. Будто они все воссоединились после какого-то длительного отпуска. Не после чёртовой войны. Она едва может находиться в гостиной Гриффиндор. Находиться среди всего этого. Она сидит в стороне, достаточно далеко, чтобы свет, исходящий от камина, не доставал до неё, и пытается игнорировать это. Может быть, это зависть. Она признает, что частично да. Она бы хотела чувствовать себя так же. Вести себя так же. Видеть мир так же. Но кажется, что война привнесла во всё какой-то особенный оттенок, и теперь всё стало немного более серым. Немного более тёмным. Симус насылает Летучемышиный сглаз на мирно пьющего чай Дина. Это катастрофа. И это что-то, над чем она бы посмеялась ещё пару лет назад. Она бы много чего сделала пару лет назад. Улыбнулась бы Рону. Поговорила бы с Гарри о книге, которую читает. Просидела бы в гостиной допоздна, обсуждая с Джинни и Парвати то, как неожиданно вырос Захария Смит. Но не сейчас. Она просто хочет сбежать от всего этого. Просто хочет сфокусироваться на занятиях — учиться ещё более яростно, чем раньше. Хочет пройти через всё это и убраться отсюда. И тем не менее, последнюю неделю она пыталась заставить себя проводить вечера в гостиной. Быть хоть сколько-нибудь социальной. Но сегодня её рука ужасно чешется — почти горит, и каждый раз, когда кто-то смеётся, у неё сжимается всё внутри, и, после того, как она в течение получаса то и дело отвечает «Нет, спасибо, всё в порядке» всем, кто просит её присоединиться к ним — снова и снова и снова — становится просто невозможно это терпеть. Она убегает. Уносится. Позорно капитулирует. Она так быстро уходит, что даже не успевает запомнить, как именно это происходит. Просто выхватывает боковым зрением стремительно раскачивающийся портрет Полной Дамы. Она прижимает свою книгу к груди — «Магические Советы Для Тех, Кто Хочет Двигаться Дальше» Мериды Своглот. Она заставляет себя читать эту книгу. Пытается логично подойти к проблеме, изучить известные стратегии, способы справляться. Но сейчас ей приятно ощущать в руках вес книги, особенно такой. Целого тома. Большого, тяжелого набора знаний, удерживающего её на земле, словно якорь. Она не замечает, как пробегает несколько лестничных пролётов, и вскоре оказывается в пустынном коридоре, ведущем в Большой Зал. Факелы зажжены, и здесь так же уютно и красиво как раньше, но она не может — она не может оставаться здесь, ей нужно идти дальше. И в следующее мгновение она уже на улице, здесь прохладно, но ей нравится. Она может этим дышать. Воздух здесь не горячий и влажный, как в гостиной, и он легко течет по её горлу. И тем не менее, она бросается вниз по склону, спотыкается один или два раза, когда он становится круче, стискивает зубы, когда в её висках расцветает головная боль, и останавливается только когда оказывается всего в нескольких дюймах от берега Чёрного Озера. Она замирает. Делает глубокий, глубокий вдох. Ждёт. Либо пока её сердце не перестанет биться как сумасшедшее, либо пока она не придёт в себя. Она слушает, как волны набегают на берег и отходят назад, наблюдает за тем, как вода впитывается в покрытую мхом землю у самого берега. Убывающий месяц — одинокое бледное пятно на чистом чёрном небе. Она смотрит на него, наслаждаясь первым моментом покоя после возвращения в Хогвартс. А потом она слышит всплеск. Слишком громкий для того, чтобы считать это нормальным. Опускает взгляд и охает — начинает паниковать и отшатывается назад, чуть ли не падает, всё ещё не сводя взгляд с фигуры, замершей в нескольких метрах от неё, наполовину скрытой тенью. Она находит в кармане палочку. Её руки дрожат. — Люмос! Широко раскрытые бледные глаза смотрят на неё как-то удивлённо и незаинтересованно одновременно. Он совершенно промокший и полностью одетый. А, нет. Не полностью. Он в чём-то похожем на пижаму — в футболке и боксерах, она видит только резинку, все остальное скрыто под водой. Его футболка, прилипшая к телу, абсолютно прозрачная, кажется сшитой из папиросной бумаги, и его волосы торчат во все стороны, колючие и мокрые, вода с них капает ему на лицо. Его белая кожа отражает лунный свет, словно зеркало. — Малфой? Это в какой-то степени вопрос. В какой-то степени утверждение. И она шепчет это, словно проклятие. — Грейнджер, — он скрещивает руки на груди, и в его голосе есть издевка, ей следовало это ожидать. — а где остаток Золотого Трио? Решила выбраться на полуночную прогулку в одиночестве? Она думает о том, что видит перед собой. О том, сколько сейчас времени. О том, как он выглядит. О том, как он выглядел в первый день. Он вошёл в воду в одежде. — Ты — ты пытаешься утопиться? — спрашивает она прежде, чем успевает осознать это. Огонёк её палочки дрожит вместе с её рукой, погружая Малфоя в мигающий, психоделический свет, похожий на свет стробоскопа. Он криво усмехается. Убирает мокрые волосы с лица. — Грубо с твоей стороны отвлекать меня, не думаешь? Она запинается. Делает лишний резкий вдох, застигнутая врасплох. — Ты — я — что? Ты…ты что? Неожиданно образ Малфоя в кризисе без спроса проникает в её сознание. Сначала это сложно представить, а потом он начинает собираться по частям у неё в голове, словно мозаика, и вот она уже совершенно точно видит, как он оказался здесь. Он Пожиратель Смерти. Навсегда. И его сторона проиграла. Его семья проиграла. Она не в курсе, что произошло с их богатством и его, несомненно, огромным наследством. Может, Министерство забрало всё, чтобы частично покрыть нанесённый стране урон? Или деньги на месте и пострадала только их репутация? Малфои стали изгоями. Это она знает наверняка. И теперь он здесь — окружённый членами Ордена, теми, кто сражался на стороне Света, и... странно думать об этом. О Малфое. В кризисе. Без отца, который может решить все его проблемы. Она так увлекается этими мыслями, что почти пропускает его ответ. — Отвали, Грейнджер, а? — это всё тот же язвительный тон, в котором он всегда разговаривал — и тем не менее, теперь в его голосе есть что-то ещё. Это не скука, но что-то вроде того. Может быть, усталость. И это возвращает её обратно в реальность. — я тут немного занят. И хотел бы остаться один. Она злится. Смотрит на него в изумлении. Да что — что за чёрт? — Я — нет, Малфой, я не могу просто отвалить — — Конечно, ты можешь. — он отворачивается — теперь стоит лицом к тёмной поверхности озера. — Ты пытался утопиться. Я не могу просто... — О, ради всего святого, Грейнджер. — ...бросить тебя в такой момент. Тебе — тебе нужна — — Не надо, — и его голос такой резкий, что он разрезает воздух, словно нож — мгновенно заставляет её замолчать. — говорить слово «помощь». Теперь она видит его в профиль, он смотрит не то чтобы на неё, но и не то чтобы в сторону. Огонёк её палочки подсвечивает одинокую каплю воды, стекающую по его шее — исчезающую под воротом футболки. Она опускает руку, и свет исчезает, погружая их в темноту. — Хорошо, — невозмутимо проговаривает она; теперь она едва видит его силуэт. — я не буду. Он такой же. Тот же Малфой, что и раньше, только выглядит немного хуже. Ей становится немного интересно, ожидала ли она вообще, что он изменится. Ожидала ли, что война истощит часть его, кажется, бесконечного запаса злости и жестокости. Нет. Это было бы глупо, да? Люди не меняются. — Мне плевать, что ты с собой сделаешь. — теперь она звучит надменно. Озлобленно. — развлекайся. Она разворачивается на каблуках, её покой отобрали, и она начинает долгий поход обратно в гору — в ярости. На себя и на Малфоя. И на Министерство, на своих друзей и на всю эту отвратительную ситуацию. Ей стоило остаться в гостиной. Она где-то в тридцати шагах от Чёрного Озера, когда он говорит это. Почти кричит, но не совсем. Она задумывается о том, хотел он вообще, чтобы она это услышала, или ему просто нужно было оставить за собой последнее слово, пусть даже только для себя. — Ты ничего не знаешь, Грейнджер. Она замирает — едва удерживает равновесие и останавливается всего на мгновение. Думает о том, чтобы сорваться назад. О том, чтобы сбежать обратно вниз и потребовать, чтобы он выбрался из воды. Потребовать, чтобы он перестал вести себя как трус. Чтобы он встретил это лицом к лицу, как это приходится делать ей. Потому что если он исчезнет, она останется единственным аутсайдером. Она задаётся вопросом о том, действительно ли это единственная причина, по которой ей не плевать. О том, беспокоит ли её по-настоящему мысль о том, что Малфой может утопиться. Что-то вроде инстинкта самосохранения заставляет её кровь закипеть, и она застывает — напрягается. Срывается с места и продолжает свой путь. Нет. Её не беспокоит. Не беспокоит.