Мятные Конфеты / Боевые Шрамы

1 декабря, 1998 Она уснула. Она понимает это посреди своего сна, в котором она сидит в эпицентре торнадо из бабочек, и паника моментально заставляет её проснуться. Настолько моментально, на самом деле, что она падает с койки — пару секунд лежит на холодном каменном полу больничного крыла, совершенно голая и немного потерянная. А потом всё это обрушивается на неё с ужасающей скоростью, и её тело тоже напоминает ей о произошедшем. Болезненные ощущения между ног, следы на шее, припухшие губы. Сонное лицо Малфоя показывается из-за края койки. — Ты спала на полу? — бормочет он хрипло. Она вспыхивает, когда его глаза немного расширяются — когда его взгляд скользит по её обнажённому телу, теперь, когда она полностью на виду при дневном свете. Но прежде чем она успевает что-то сказать, из коридора раздаются голоса. — О нет, — выдыхает она. Она так резко вскакивает, что чуть не пихает Малфоя локтём в лицо. — О нет, о нет, о нет. — она в отчаянии ищет свою одежду и, найдя то, что осталось от её ночной рубашки, вспоминает, что он порвал её. Её щёки загораются, и она срывает с него простыню, чтобы обернуть её вокруг себя. — Чёрт возьми, что нам делать? Малфой не особенно проникается. Он подтягивает колени к груди, обнажённый, не считая пары боксеров. Расслабленный. Всегда такой чертовски расслабленный. — Не знаю. Ты могла бы уйти. — Тут только один выход! Он показывает на одно из окон и зевает. — О, чёрт возьми, Малфой — помоги мне! — она ударяет его набором сложенных простыней. — Мерлин, женщина, просто наколдуй себе одежду! — Я не могу! Моя палочка не работает. Голоса звучат громче. Ближе. — В смысле твоя палочка не — — Драко! Он преувеличенно вздыхает, двигается слишком медленно. Но в итоге он достаёт свою палочку и наколдовывает ей форму. — Спасибо, — выдыхает она. — спасибо. — впрочем, её пульс только начинает замедляться, когда она замечает. — Что — нет, Малфой, это Слизеринская форма. Он пожимает плечами. — Предположительно. — Ох, ты мерзавец, — она складывает простыню и бросает ему в лицо, лихорадочно подтягивая к себе ближайший стул и запихивая то, что осталось от её пижамы, под одеяло. — дай мне свою руку. Он поднимает бровь. Голоса звучат сразу за углом. — О, ты шутишь — пожалуйста. Пожалуйста, дай мне свою руку. — Очень мило, Грейнджер. Манеры очень важны. Он даёт ей свою руку, и она специально дёргает за неё. Усмехается, когда он вздрагивает. Часть её не может поверить, что они уже вернулись к ссорам, после — Поппи и её старшая медсестра выходят из-за угла. — Да, будут шрамы, будет болеть некоторое время, но в целом она неплохо заживает, — Говорит Гермиона немного громче, чем следовало бы, делая вид, что изучает его Метку. — Тонко, — бормочет Малфой. Она сильно сжимает его руку. Заставляет его дёрнуться. — Мисс Грейнджер, — мадам Помфри кажется удивлённой; она останавливается рядом с ними, и её проницательный взгляд заставляет Гермиону нервничать. — Я не думала, что Вы придёте так рано. Не после вчерашнего. — Я просто хотела проверить, как он, — говорит она, чувствуя, как колотится её сердце. Она пытается спрятать серо-зелёный галстук, наклоняясь ближе к руке Малфоя. Мадам Помфи издаёт тихое "хммм" и качает головой. Обращается к нему. — И как вы себя чувствуете, мистер Малфой? — Возбуждённо, — говорит Малфой, и Гермиона давится воздухом. — Знаете — даже мужественно. Я имею в виду, как после секса. Мадам Помфри выглядит шокированной, и Гермиона думает, что ей просто стоит выбрать вариант с окном, но Малфой продолжает. — Естественно, потому что эта штука так и застряла у меня на руке. Меня просто выебали, так сказать. Она не может ничего предпринять и просто стремительно краснеет. — Но я наслаждаюсь результатами удивительно потрясающих целительных способностей Грейнджер. — и Малфой криво усмехается ей, явно довольный собой. Она вонзает ногти в его кожу и улыбается мадам Помфри. — Кто бы мог подумать. Но Поппи, конечно, не идиотка, и даже когда она кивает и уходит к своему столу вместе со старшей медсестрой, Гермиона чувствует её подозрение. — Мерлин, Грейнджер, — Малфой вырывает свою руку, как только Поппи оказывается достаточно далеко, массирует маленькие следы в форме полумесяцев, которые она оставила ему. — Что с тобой не так? — огрызается она, стараясь не повышать голос. — Ты сошёл с ума? Не отвечай. Не надо. Просто — чёрт возьми, исправь мою форму. Исправь её. — На самом деле, я думаю, что зелёный идёт тебе больше. — Малфой. — Драко, — напевает Пэнси из-за дверей. Гермиона смотрит, как он бледнеет. Бледнеет ещё сильнее. Всё веселье соскальзывает с его лица, и они одновременно поворачиваются, чтобы посмотреть на неё. Паркинсон, в свою очередь, становится фиолетовой. Словно свёкла. И даже с такого расстояния Гермиона видит, как она собирает это всё воедино. Соединяет точки, вспомнив о том, что видела Гермиону здесь этой ночью, и обнаружив, что она всё ещё здесь. В слизеринской форме. Пэнси моргает один раз и разворачивается на каблуках. Гермиона медленно поднимается на ноги. Шумно выдыхает. — Все узнают, — бормочет она. Малфой находит свою испачканную в крови рубашку на полу возле кровати, надевает её через голову, не расстёгивая пуговицы. Точно так же, как он снял её... — Никто не узнает, — говорит он, подбирая свои брюки. — её гордость этого не позволит. Она смотрит на него, но его взгляд опущен, его недавняя игривость совершенно растворилась. Это поразительный контраст. Заставляет её напрячься. — Что такое? — спрашивает она. Скрещивает руки на груди. Он не смотрит на неё, раздражённо разбирается со своим ремнём. — Какое такое? — Что не так? Его глаза на секунду вспыхивают, но он быстро прячет эмоции за своим привычным скучающим выражением. — Ничего, Грейнджер. — Ты думаешь, что я жалею об этом, — уверенно говорит она. Он свешивает ноги с кровати, подтягивает к себе одну из своих модных чёрных туфель. Он так тянет за шнурки, словно хочет порвать их. — Это достаточно, блядь, очевидно, — он пародирует её, завязывая первый узел. — все узнают. — А что ты хотел, чтобы я сделала? — она показывает рукой на дверь. — поцеловала тебя перед Паркинсон? Перед Мадам Помфри? Закончив со шнурками, он опускает ноги на пол и внезапно встречается с ней взглядом. — Может быть, Грейнджер. Да, блядь, может быть. — он поднимается на ноги. — Помфри, я могу идти? Помфри стреляет в него раздражённым взглядом, недовольная его грубостью. — Да, мистер Малфой, — отмахивается она. — идите. Он проходит мимо Гермионы, слабый запах того, что осталось от его одеколона, окутывает её. Напоминает ей о том, как близки они были всего несколько часов назад. — Драко, — говорит она, прежде чем он успевает уйти, и, должно быть, звук его имени останавливает его. Он не оборачивается. Просто стоит. Ждёт. — Я не жалею об этом, — тихо, но уверенно говорит она. — честно. Сначала он ничего не делает. А потом он поворачивается — одаривает её видом своего профиля. Стоит, не двигаясь. А затем уходит. Она сжимает и разжимает кулаки, глядя ему вслед, кажется, несколько минут, пока Мадам Помфри не вырывает её из оцепенения. — Идите на занятия, мисс Грейнджер, — коротко говорит она, и когда Гермиона поворачивается к ней, она занята тем, что пишет что-то у себя за столом. Но когда она покидает крыло, то осознаёт, что ей не нужно было целовать Малфоя у Поппи на глазах. Та бросает ей вслед пару слов, когда она уже проходит под аркой. — И я хотела бы поговорить с Вами о противозачаточных чарах, когда вы вернётесь. Слишком занятая паникой, она забыла про следы на шее. 1 декабря, 1998 Дневник, Вопрос: Что является наиболее важной частью вашей повседневной жизни? Сидеть у озера. Утром. На холоде. Драко 1 декабря, 1998 Она не знает, почему, но она сразу решает пойти к Джинни. Она ещё недалеко от больничного крыла, когда что-то внизу её живота сжимается и тут же принимает решение. Решает, что уже пора. Может быть, раньше. Может быть, до прошлой ночи она могла справляться с этим самостоятельно. Но не сейчас. Слишком много эмоций, они слишком запутанные и противоречивые, они закипают внутри неё, словно в котле. Их слишком много, чтобы разбираться в них самостоятельно. Слишком много, чтобы прятаться от них. И она заставляет себя признать, что часть её просто хочет, чтобы кто-то знал. Хочет поговорить об этом с кем-то. Хочет попытаться выразить словами то, как последние несколько часов изменили её физически. Химически. Сначала она задумывается о Гарри. Она действительно, действительно задумывается. Он её лучший друг. Она знает, что он не осудит её. Но он слишком презирает Малфоя. Она не хочет разбивать его сердце. Ну — это действительно так, и мысль о том, чтобы описывать Гарри события этой ночи заставляет её чувствовать себя неловко. Джинни... безопаснее. Спокойнее. Нейтральнее. И вот она здесь, прячется в нише у Большого Зала, одетая в слизеринскую форму, снова вся в засосах, с бесполезной палочкой, ждёт её. Ещё на прошлой неделе такой сценарий показался бы ей бредовым. Она смотрит, как Рон и Гарри идут на завтрак, и её нервы начинают бить тревогу. Её ладони начинают потеть. Джинни скоро должна показаться. Пожалуйста. Пожалуйста, пойми. Пожалуйста. Вид рыжих волос Джинни так пугает её, что она чуть не вываливается из ниши. — Джинни! — шумно шепчет Гермиона, видя, как она идёт от лестницы. Она поворачивается, её алые волосы развеваются, и на секунду она прищуривается. — Джинни! — снова зовёт она, теперь немного громче, прячась в тени, когда Дин и Симус проходят мимо неё в Большой Зал. Джинни отходит в сторону, с любопытством следуя за звуком, пока не подходит достаточно близко, чтобы Гермиона смогла утянуть её в нишу. — Что за — — Это я, это я — Гермиона, — торопливо говорит она. — Гермиона, что — — Пойдём со мной, пожалуйста. Пожалуйста. Мне нужно с тобой поговорить. К счастью, Джинни больше не задаёт вопросов, пока они не уходят достаточно далеко на улицу, и позволяет Гермионе решительно тащить её за собой. — Гермиона, куда мы идём? — спрашивает она наконец, и Гермиона слышит в её голосе и другие вопросы, оставшиеся без ответа. Та, понятное дело, уже заметила, что она в слизеринской форме, и Джинни Уизли явно не идиотка. Она не уверена, что та уже увидела засосы, держась всё время за её спиной, но это в любом случае неизбежно. Она не может спрятать их с помощью палочки. По крайней мере, не в ближайшие несколько часов. — В Хогсмид, — отвечает она после долгой паузы. — мне нужно Сливочное пиво. — Гермиона, сейчас девять утра. Тут холодно. У нас занятия. — Мы не идём. Это сразу заставляет её замолчать — и остаток пути она держит язык за зубами. Внутренне она устало вздыхает, потому что, конечно, единственный признак того, что у Гермионы Грейнджер действительно не всё в порядке — это то, что она отвлекается от учёбы. Даже после чёртовой войны она навсегда осталась всезнайкой. — Ты сжимаешь мою руку слишком сильно, — говорит Джинни. — Прости. Когда они проходят через деревню, практически пустую так рано утром, припорошённую снегом, Джинни накладывает на них обеих согревающие чары. И Гермиона обнаруживает, что когда она больше не может думать о холоде — думать о том, как она дрожит, её внимание возвращается к неописуемой боли между её ног. Она думала, что это будет не так. Ей казалось, что это должно быть очень болезненно. Неприятно. Словно кто-то вторгся в её тело. Но её мышцы чувствуют себя так, как всегда после того, как растягиваются впервые за долгое время. Это та приятная боль, которая как бы говорит тебе, что ты становишься сильнее. Если она не придумала это всё. Три Метлы практически пусты — только открылись, и мадам Розмерта делает недовольное лицо, увидев их. Осознаёт, кто они, и, порозовев, убегает вверх по лестнице. Кажется, у героев войны есть определённые привилегии. — Два Сливочных пива, пожалуйста, — говорит она пьяному бармену. — О, нет, я и так... я не... — начинает Джинни, но Гермиона перебивает её. — Два сливочных пива, — и она оборачивается на неё, когда он взмахивает своей палочкой и с ворчанием принимается за дело. — поверь мне, оно тебе понадобится. — Объясни мне, что происходит, — просит Джинни, и теперь Гермиона видит, как её взгляд скользит вверх и вниз от её глаз к следам на шее и обратно. Её беспокойство очевидно. Бармен неохотно сообщает им, что напитки готовы, и она, повернувшись обратно, протягивает ему несколько сиклей. Забрав тёплые бокалы, она ведёт Джинни к укромному месту в углу и двигает одну к ней. — Объясни мне, — снова говорит Джинни. — Сначала сделай пару глотков. Она недоверчиво фыркает, но подносит бокал к губам, глядя на Гермиону, и пьёт, пока пива не становится меньше где-то на дюйм — пока Гермиона не кивает. — Довольна? — Да, — и Гермиона выпивает как минимум вдвое больше, прежде чем вытереть губы и прочистить горло. — ты должна поклясться, что никому не расскажешь. Даже Гарри. Джинни выглядит обиженной. — Так вот что ты обо мне думаешь? — Нет, нет, — Гермиона сжимает свою переносицу. — Джин, ты знаешь, что нет. Я просто — мне нужно сказать это в любом случае, для... для себя. Просто чтобы знать, что я сказала это. — Тогда ладно. Я никому не скажу. Расскажи мне, Гермиона, ты пугаешь меня. Ты в слизеринской форме, Мерлина ради. — она отставляет Сливочное пиво в сторону. Наклоняется ближе, смотрит мягко — снова ведёт себя с ней как с испуганным животным. Гермиона больше не хочет, чтобы на неё так смотрели. Она не какой-нибудь раненый олень. Она выдаёт: — Я никогда не встречалась с Захарией. Джинни медленно моргает. Сжимает губы. — Думаю, я знала это, — говорит она после напряжённой паузы, — чувствовала это, наверное. Я имею в виду, мне не кажется, что он в твоём вкусе. Да? Это на мгновение заставляет её отвлечься, и она задумывается о том, осознаёт ли Джинни, что Рон тоже не в её вкусе. Что вся эта сладость, и веселье, и тепло — это не её. Что в её вкусе теперь почему-то холод, и глубина, и совершенное отсутствие ощущения безопасности, и ослепительно платиновые волосы. — Мне жаль, — проговаривает она наконец, возвращаясь к реальности. — Я не хотела врать тебе. — Тогда зачем ты это сделала? — Ты... я... — она пару секунд борется с собой. Делает ещё один отчаянный глоток Сливочного пива, тёплая сладость разливается в её животе. — мне казалось, что я должна была. Парвати была так уверена. Так уверена, что это был он, и ты — я видела, как ты почувствовала облегчение, когда услышала его имя. Я просто... — ещё один большой глоток. — это было лучше, чем правда. На лице Джинни читаются самые различные эмоции, пока она думает об этом. Она приподнимает рыжую бровь. — Теперь собираешься рассказать мне правду? Она держит стакан у губ из соображений безопасности. Чтобы чувствовать себя комфортнее. Отпивает и говорит: — Думаю, да, — она отводит взгляд от лица Джинни, вместо этого смотрит на тёмно-коричневый стол. Рассеянно рассматривает следы засохшего пива. — Пожалуйста, постарайся не возненавидеть меня. Я не знаю, что буду делать, если ты возненавидишь меня. — Гермиона. Тон Джинни заставляет её поднять взгляд. — Я не возненавижу тебя. Гермиона делает неуверенный вдох. — Я клянусь. Она заканчивает своё Сливочное пиво. Отодвигает стакан в сторону и сцепляет свои пальцы. Смотрит на кутикулу. — Кто он? — спрашивает Джинни. —...Или она? — добавляет она после небольшой паузы. Гермиона усмехается. — Дело не в этом. Чёрт возьми, я бы хотела, чтобы дело было в этом. — Расскажи мне. Она не может заставить себя сказать это. Пытается, чувствуя, что давится этим. Джинни пытается помочь ей. — Это он сделал? — она указывает на россыпь засосов на её шее. Гермиона кивает. — Когда? При мысли об этом у неё перехватывает дыхание. — Вчера вечером. Или сегодня рано утром, — и она закрывает глаза, сжимает руки в кулаки, пока вся кровь, кажется, не уходит из них. — в больничном крыле. Наступает оглушительная тишина. Она решается взглянуть на Джинни, и та, кажется, в абсолютном замешательстве, её брови сдвинуты. Она задумчиво щурится. — В больничном крыле... — повторяет она. А затем, резко, как вспыхивает спичка — как щёлкают пальцами, как один шар для бильярда с треском ударяется о другие — она осознаёт это. Это очевидно, потому что в следующую секунду она хватает свой стакан и разом осушает его. Кашляет, когда ставит его на стол. И она фиксирует мучительно нечитаемый взгляд на Гермионе. — Малфой? — спрашивает она, но это больше похоже на утверждение. Гермиона кусает нижнюю губу. Отпускает её. — Малфой. В следующую секунду Джинни выбирается из-за стола. Вскакивает на ноги. Паника с безумной скоростью разрастается в груди Гермионы, и она тянется за ней. — Нет — нет, пожалуйста. Подожди, Джин. Куда ты — Она сжимает плечо Гермионы. — Я возьму нам ещё выпить.