***
Мастейн опасался, что совместная вылазка в кафе закончится ссорой, но ему повезло; он успел даже в какой-то степени проникнуться личностью Ньюстеда. Умеет же этот парень быть приятным, когда молчит... Увы, больше ничего не то что приятного, а хотя бы просто сносного этот день не сулил: Кирк соизволил объявить, что на сеансе они должны быть через три часа. У Дэйва по такому поводу случилась обострённая внутренняя драма, и за время, которое они потратили на то, чтобы добраться до неприметной клиники на окраине города, она ничуть не притупилась. — ...и даже не сказал мне! А я ведь не готов, ни физически, ни морально... Я не выспался, а ещё недавно кофе пил, и вообще позапозавчера получил серьёзную травму... — ...а двенадцать лет назад ноготь дверью сшиб, да. С такими-то серьёзными противопоказаниями в биографии тебе точно на сеанс нельзя, — Кирк прикрыл глаза, поджал губы и помотал головой, прежде чем ухмыльнуться. — Успокойся, тут готовиться нужды нет. Просто обсудишь с ним свою проблему... Дэйв фыркнул и закатил глаза. Кирк шёл впереди; сам же он медлил, но всё-таки плёлся за ним, — с таким, правда, выражением, будто его вели на эшафот. — Если честно, я уже жалею, что с тобой её обсудил, а ты меня ещё и с каким-то мозгоправом говорить заставляешь... — Чего это ты так на меня разобижался? — Хэмметт повернулся к нему и приостановил его шаг, уперевшись рукой в его плечо. — Слушай, оставь это ребячество. Я же хочу как лучше, понимаешь? Мастейну показалось, что в его тон проскользнула обида. Он мог бы и дальше упрямиться, но эта едва уловимая интонация воззвала к его совести, и её, крепко проспавшую всю его жизнь под чужие вопли и крики, этот тонкий отзвук почему-то смог пробудить. — Извини, — Дэйв сменил враждебное выражение на смиренное и понуро опустил взгляд. Кирк напялил пурпурные кеды... Удивительно, что Мастейн не заметил этого за завтраком. — Дело не в тебе. Я просто... Не переношу я недопсихологов этих, а психушки — так тем более. — Какая тебе тут психушка? Приличный медицинский центр... В чём-то Кирк был прав. Выглядело заведение действительно вполне прилично, — по крайней мере, снаружи, — и даже прилежащая территория, засаженная преимущественно белыми маками, выглядела вкрай солидно и облагорожено. Дэйв — вернее, тот, кем он был раньше — пошутил бы, что от такого вида за окном любой балующийся опиатами пациент — в число которых мог бы войти и он сам — мгновенно погрузился бы в пучину депрессии. Нынешний же он понятия не имел, что такое обеднённый мак, но от созерцания аккуратных клумб с белыми цветами, не менее аккуратного фасада с узорной белой лепниной и входной двери, уставившейся ему прямо в душу матовым белым стеклом, ему всё равно было не по себе... — Всё одно, — он махнул рукой и слишком резко выдохнул. От Кирка это не укрылось: — Ты больниц боишься?.. К счастью, в его взгляде Дэйв ни снисхождения, ни усмешки высмотреть не смог; Хэмметт был просто удивлён. — Я? Нет. Ещё бы я каких-то там зданий боялся... Не люблю просто это всё. Теперь Кирк тепло улыбался. Не хватало только, чтобы он его подбадривать начал... — Да ладно тебе. Пойдём, доктор тебя уже ждёт. Он, кстати, просил называть себя «просто Фурнье». Дэйв чуть приостановился. Мгновенная ассоциация его почти ошеломила, и он ощутил самое приятное чувство — чувство узнавания. — Фурнье... Типа как Элис Купер? — он помнил тощего старичка... Тот, правда, был немногим старше самого Дэйва, но проявлял в его отношении самую что ни на есть отеческую заботу, а будучи трезвым ещё и ворчал, как самый древний дед... Согретый и тронутый нахлынувшими воспоминаниями, Мастейн резко похолодел, стоило Кирку открыть рот: — Скорее как мужик, в честь которого гангрену мошонки назвали, — и губы, с которых это только что сорвалось, продолжали тепло улыбаться... — Да иди ты, — оторопев на мгновение, Дэйв быстро пришёл в себя и не смог сдержать смех.***
Во второй раз услышав на регистрационной стойке, что доктор предпочитает называться «просто Фурнье», Дэйв предположил, что это для того, чтобы разрушить формальный барьер между врачом и пациентом, — или какой там ещё целью мозгоправы обычно объясняют все эти свои психологические штучки, — но теперь понял, что истина намного тривиальнее. В тот момент, когда в кабинет зашёл этот странного вида юноша, Мастейн подумал, что это местный мальчик на побегушках, которого попросили принести ему воды; его не то что доктором — даже мистером назвать язык бы не повернулся. По нему, впрочем, было видно, что он старался это изменить: солидный серый костюм; типичная старпёрская укладка назад, призванная закрыть лысину, которой у него ещё явно нет; золотистый галстук, перехваченный булавкой с маленькими геральдическими лилиями... Для полноты образа стереотипного солидного бизнесмена в летах ему не хватало только бутылки коньяка и раскуренной сигары. Мастейну, однако, отчего-то казалось, что ему ни того, ни другого по закону продавать ещё не положено... — Доброе ут... — Добрее видали. Вы точно доктор? — Дэйв, видимо, сбил его с толку; тот готовился улыбнуться, но так и не завершил этот мимический жест. Пару секунд Мастейн разглядывал его белые, как фарфоровое биде, виниры. — Вас, должно быть, смутил мой возраст? Понимаю... Видите ли, психология — дисциплина описательная. Обучаются ей не так долго, как практической медицине. Ну а специальность гипнотерапевта можно получить за три месяца дополнительного обучения... Дэйв фыркнул. — То есть чтобы шов наложить, человек должен семь лет отучиться, а для ковыряния в мозгах достаточно пару лекций послушать. Занятно. Фурнье всё-таки разулыбался и устремился осадить строптивого пациента: — Вы, верно, скептик, но лучше оставьте такой настрой, решить проблему он вам не поможет. К слову о вашей проблеме... Первым делом нужно будет определить, как следует классифицировать вашу амнезию. Вы не страдаете потерей кратковременной памяти? Мастейн поджал губы. — А то ж. Вот уже позабыть успел, зачем вообще сюда пришёл. Гипнопсихолог тепло улыбнулся и закивал. — Отрадно слышать, что вы острите. А долгосрочная память? Что вы забыли: даты, людей, события из жизни? Возвращаются ли к вам воспоминания? На пару мгновений пациент по неволе изобразил задумчивость. — Всё забыл. Правда, мне потом в срочном порядке о многом напомнили. Воспоминания иногда возвращаются сами собой, но случаи единичные. Если вдруг не осенит, сам ничего не вспомню. Доктор черканул пару слов на бланке. — А саму амнезию у вас что спровоцировало? Были какие-то предпосылки? Тяжёлые зависимости, сильные потрясения, травмы... — Ага, всё и сразу. Сначала выпил, потом покурил, понюхал, со всеми переругался и думаю, дай-ка головой об стену приложусь... Потом ещё сам себя на один глаз ослепил, очнулся — кругом рожи какие-то незнакомые и сплошь противные, аж по второму кругу всех забыть захотелось. — Кроткий смешок психолога спровоцировал Дэйва на куда более резкий и лаконичный ответ. — Знал бы я, из-за чего память потерял, сейчас бы тут не сидел. — Прошу, не ёрничайте. Мне нужен чёткий анамнез... Давайте хотя бы с биографических данных начнём. У нас в клинике уважают анонимность, но всё-таки предлагаю коротко познакомиться. Как вас зовут? — Куда? — Дэйв изобразил лицом удивление. Вся эта возня, поначалу сильно раздражавшая, вдруг начала его забавлять. — Ясно... — «Просто Фурнье» полуобречённо вздохнул. — А сколько вам лет? Мастейн сделал вид, будто считает по пальцам. — Много. — Ну а конкретно? — Больше, чем тебе. — Что ж, с вашего позволения, условимся на тридцати. Выпивали? — Дэйв кивнул. — Наркотики употребляли? — и снова. — Передозировка случалась? — Было дело, но давно. В последнее время я пытался уйти в завязку. — Ясно... Вы говорили, что иногда к вам возвращаются воспоминания. При каких обстоятельствах это происходит? Что вы при этом чувствуете? Дэйв задумался. — Бывает, мне о чём-то конкретном говорят, а я и вспоминаю. Ощущения при этом такие, будто мозги плавятся, потом ещё некоторое время голова побаливает... А другие, более приятные, приходят просто так, при досужем разговоре. Просто и легко всплывают на поверхность. Психолог явно озадачился. — Очень интересно... Можете припомнить, когда к вам в последний раз приходило «лёгкое» воспоминание и с чем это было связано? — Да вот только на подходе к вашей конторе. При мне вашу фамилию упомянули, я и вспомнил другого Фурнье, Элиса Купера. Папашу я до того момента не поминал, а тут как-то само собой на ум пришло... Однофамилец озадачился ещё сильнее. — Я правильно понял, вы полагаете, что Элис Купер — ваш отец? — Ага, крёстный. Да и не полагаю я, а точно знаю. Он вам и сам это подтвердит, если спросите. Вам номер его пейджера надиктовать? Фурнье опешил. После на него, видимо, снизошла какая-то мысль, и он спросил: — А вы в общем и целом своей жизнью довольны? Я имею в виду, не её качеством, а своими личными достижениями и успехами. Не случалось ли у вас в последнее время депрессивного эпизода? Мастейна этот вопрос загнал в тупик. — Если так размышлять, стабильно довольствоваться собственной личностью могут только беспросветные идиоты. Возможно, в последнее время у меня был какой-то припадок упадничества, но едва ли это что-то настолько серьёзное и для меня нетипичное, чтобы от этого память отнялась. Фурнье отчего-то заметно повеселел. — Зря вы так думаете. Такие «тёмные полосы» в вашем возрасте могут стать острой проблемой, а если вы не можете стабильно довольствоваться тем, кто вы есть, и склонны к саморефлексии — так тем более. Кризис среднего возраста может повлечь за собой серьёзную депрессию, а внезапное потрясение вкупе с травмой... Дэйв запоздало вскинулся: — Чего? В каком ещё «моём возрасте»? И вообще, какой ещё кризис? Я не из тех, кто верит, что после тридцати жизнь замещается существованием, и мне пока ещё хватает — да и всегда хватало — ума адекватно прогнозировать, что со мной станет и чего я добьюсь, так что ни от каких развенчанных иллюзий и неоправданных ожиданий я не страдаю. Мастейн уже было почувствовал, что смог отстоять свою самодостаточность, но доктор поспешил его в этом разубедить: — А я наблюдаю иное. Во-первых, я не вижу на вас кольца, а отсутствие спутника жизни даже на самых неромантичных людей в вашем возрасте может воздействовать крайне удручающе. Во-вторых, несложившаяся карьера или сожаление об упущенной возможности для профессиональной самореализации — тоже не самые радостные вещи, а по вам я, извините, так вижу, что сейчас вы точно не занимаетесь работой мечты. Ваш пресловутый внешний вид тоже навевает некоторые подозрения. Вы либо молодитесь, что намекает на неприятие собственного возраста, либо пытаетесь заявить о себе, привлечь чьё-то внимание... Делаете вы это, нужно отметить, весьма радикально; людей вашего возраста с розовоцветной шевелюрой мне видеть ещё не доводилось. Если вас потянуло резко и в настолько вызывающей манере сменить имидж, то вы явно чем-то в себе были сильно недовольны. Внешность, как известно, отражает внутренность, стало быть, есть у вас какой-то внутренний конфликт... Чертыхнувшись и трижды проклянув про себя Ульриха со всеми его менеджерскими закидонами, Дэйв поспешил возразить: — Вот это, — он покрутил меж наманикюренных пальцев нежно-розовый локон, — я себе не по своей воле наворотил. Меня заставили. Сказали, что так для продаж лучше будет. — Интересная формулировка... — Фурнье почесал подбородок не тем концом ручки, и на нём появился неуключий синий росчерк. — Скажите, а какой у вас сейчас... м-м... вид занятости? Можете быть со мной откровенны: я серьёзно отношусь к соблюдению врачебной тайны... — Да какой ещё тайны? Я артист, это у меня и профессия, и призвание. А на вот эти все махинации со внешностью меня мой вышестоящий коллега уговорил. Психолог недоверчиво кивнул. — Хорошо, допустим. Но какой вам резон был поддаваться на его уговоры? Ваш «вышестоящий коллега» оказывал на вас какое-либо... давление? Дэйв напрягся. Оказывал, конечно; Ларс по своей природе тот ещё давитель на всякое разное: на больное ли, или на психику в целом... — Я контрактом связан, меня обстоятельства обязали. А у коллеги моего, можно сказать, работа такая — на людей давить. Да и потом, в моей сфере занятости торговля лицом — исключительная необходимость, от неё не откажешься. — Понятно... А можете мне описать своё взаимодействие с коллегами? Дэйв раздражённо выдохнул. — Нечего тут описывать. Я у них на контракте. Вписался по незнанию, по дурости, пришлось из другой страны сюда лететь, а тут мне вся эта шайка на мозги капать начала. Один беспросветно пьёт и всё пытается доказать, что ему живётся хуже, чем всем, другой в манагера-интригана никак наиграться не может, хлебом не корми — дай только всех друг с другом постравливать. Третий — мальчик для битья, который по дефолту на всех обижен, ну а четвёртый... Четвёртый меня сюда притащил. — Получается, у вас всё-таки есть... соратник, пытающийся выдернуть вас из токсичной среды? Теперь мне ясно, почему заявка на приём пришла анонимная... Ну а сами вы как, хотите избавиться от такого... токсичного окружения? Дэйв прикрыл глаза и попытался успокоиться. — С чего бы мне? У меня, во-первых, контракт, а во-вторых, я эту шайку сам когда-то и основал. От своего детища не бегут. — Что-то я совсем в ваших показаниях запутался... Если вы её основали, то как так получилось, что в неё «по незнанию» вошли? — Дак я же основал её когда? Ещё задолго до потери памяти; считай — в прошлой жизни. Потом со мной случилась амнезия, очнулся, а тут они мне звонят и работу предлагают. Я их тогда не знал, вернее, уже забыл, вот и согласился. Получилось так, что я их совершенно не знаю, а они меня знают очень хорошо. Пришлось при них притворяться тем собой, которого знали они, и особо не определяться; потому я на эту идиотскую переделку имиджа и согласился. А предыдущие, вернее, и нынешние тоже мои коллеги эту мою перебежническую эскападу не так поняли, и теперь мне мозги выносят с двух фронтов, — Мастейн поморщился и скрестил руки на груди. — Подождите, какие предыдущие-нынешние коллеги? — Какие-какие, самые обычные. Я после того, как меня из первого коллектива выперли, основал второй. В тот день мы с коллегами на нашей базе были, я отошёл в свой кабинет, каким-то образом потерял память и ослеп на один глаз, а только в себя пришёл — мне вот эти вот дозвонились. Я знать не знал, что мне делать, потому и согласился к ним вписаться. Фурнье с минуту напряжённо помолчал. — Получается, память вы потеряли моментально, и какие-то ваши коллеги при этом всё-таки присутствовали? — Не знаю, не совсем... Я же говорю, отошёл в свой кабинет, хотел своё новое приобритение испробовать, а что там дальше произошло — не помню. Вот после этого я всё и забыл. Психолог наморщил лоб. Во взгляде у него отражалась крайняя степень замешательства. — Какое приобретение?.. — Да не суть важно. Важно то, что я после того, как к себе зашёл, ничего уже не помнил. — И всё-таки, что вы хотели испробовать? — Да знал бы я ещё, что... Банку какую-то навороченную притащил, что с ней делал — без понятия. — Банку с чем?.. — настороженно поинтересовался Фурнье. — Не знаю. Ни с чем. Просто какой-то сплошной металлический цилиндр. Давайте уже закончим весь этот балаган с допросом. Вы меня вроде как гипнотизировать собирались? Фурнье как-то странно на него покосился и с плохо скрываемым волнением ответил: — Собирался, но вы сейчас явно не в том расположении духа. Боюсь, сеанс гипноза придётся отложить... Извините, я ненадолго отойду. За ним закрылась дверь. Дэйв облегчённо выдохнул и принялся разглядывать убранство его рабочего стола, выжидая, когда приём объявят оконченным.***
Первые тревожные мысли у него появились уже тогда, когда вернувшийся Фурнье в заискивающей манере объяснил, что случай Дэйва выходит за рамки его специализации. Потом он выпроводил его в холл, и к нему тут же подлетела секретарша. Мастейн подумал было, что сейчас его начнут увещевать подписаться на программу какого-нибудь клуба анонимных маразматиков и обязаться посещать его собрания по два раза в неделю, но девушка лишь спросила, может ли кто-нибудь привезти сюда его вещи. После его осведомили, что его ждёт разговор с психиатром. Вот в этот момент Дэйв и начал паниковать. В ответ на его долгие расспросы персонал всё-таки обмолвился о предполагаемом бредовом расстройстве. Дэйв ужаснулся; если его здесь принудительно закроют, ему только и останется часами смотреть в потолок да написывать на пейджер Элису Куперу, чьё духовное родство с Мастейном, верно, и было воспринято его однофамильцем как первая озвученная Дэйвом бредовая идея. Он попытался со всеми распрощаться и по-быстрому уйти, но прилипчивая секретарша всё никак не давала ему закончить разговор. Она щедро обложила его уверениями в том, что место тут приличное, врачи компетентные, условия стационарного пребывания почти как в пятизвёздочном отеле, питание трёхразовое, прогулки дважды в день, творческий кружок, визиты родственников и друзей приветствуются... Потом его всё-таки проводили в какую-то комнату, где уже расположились несколько человек не самого адекватного вида. Рядом с дверью, возле которой и собрались его потенциальные друзья по палате, стоял санитар, и под его тяжёлым взглядом Дэйв даже помыслить не смог о быстром побеге, хоть и остался без надзора Фурнье и его секретарши. Он не знал, что ему делать. Страшно было до полного оцепенения; даже мыслительные процессы вдруг замерли, и сойти в ближайшее время такой глубокий ступор не сулил. — Извините, — раздался знакомый встревоженный голос, — у нас на групповом сеансе Джон в припадке забился, мы за поворотом в тридцать восьмом кабинете сидели... Санитар, до этого стоявший истуканом, сорвался с места. Кирк же, ложно его встревоживший, схватил Дэйва за предплечье и потащил на первый этаж. — Слушай, болезный ты наш, ты чего им такого наплёл, что тебя на принудительное положить собрались? — прошипел он, пока Дэйв, смакующий внезапное облегчение, пытался поспеть за ним к выходу. — Я-то им правду сказал, но они меня не так поняли... — Эх, горе-диверсант. У нас концерт, а тебя чуть в дурку не упекли... Скоро будет саундчек, нам нужно поторапливаться. Распределение партий помнишь? На старых песнях ты играешь соло, я — ритм; на песнях с нового альбома — наоборот... Дэйв ухмыльнулся. Они уже миновали стеклянную дверь и отвратительно-белые клумбы; свобода была близка. — Вот именно, меня чуть в дурку не упекли, а ты всё о работе. Не переживай, коллега, я всё прекрасно помню, — Мастейн задумался о предстоящем событии; первый — на его неверной памяти — концерт волновал и будоражил его сознание, но куда больше его сейчас занимало кое-что другое. — А если мы всё-таки опоздаем, что Ларсу скажем? Во взгляд Кирка просочилось какое-то нехорошее озорство. — Правду, Дэйв, только правду и ничего, кроме правды. Он нам в любом случае не поверит, а так хоть над нашими злоключениями посмеётся. Дэйв кивнул. В конце концов, над тем, что с ними происходило с того самого дня, когда он потерял память, только посмеяться и можно.***
Саундчек прошёл не сказать что гладко. Ульрих докучал расспросами: всё-таки они опоздали, а правда ему убедительной не показалось. В очередной раз услышав, что причиной задержки было пребывание Дэйва в психушке, Ларс посоветовал ему в следующий раз там и остаться. Джейсон в неопределённых чувствах поглядывал то на Хэмметта, то на Мастейна, то на свой бас. Джеймс посмеялся и посмотрел на Дэйва взглядом, сулящим «тёплую дружескую беседу», которой тот вознамерился любыми способами избегать. Концерт же для Мастейна стал вторым по яркости событием этого дня. С одной стороны, выступать ему понравилось, и то, как слаженно группа работала на сцене, несколько согрело ему душу: он видел, насколько гармоничной артистической ячейкой может быть его «токсичный коллектив», и ловил себя на мысли о том, что сам очень даже рад быть его частью. С другой стороны, хоть ему и нравилась его вновь обретённая группа, публика у неё была не самая приятная. Ещё до начала концерта среди зрителей пошли разговоры о титане металла, который вдруг начал стелиться под какой-то там гранж. Дэйву и репутация «титана металла», и этот новомодный жанр были одинаково безразличны, но его подбешивал тот факт, что розовая шевелюра, доставшаяся ему ценой нескольких часов безвылазного заточения в салоне и сотен убитых нервных клеток, упоминалась едва не каждую минуту и описывалась самыми разными нецензурными эпитетами. Он уже представлял, каким инфоповодом это станет и как на это отреагируют Джуниор, Марти и Ник, в последнее время и без того сильно сомневающиеся в его адекватности. За концертом последовала автограф-сессия, и Мастейн на ней ощутил себя ручной обезьянкой, с которой считает своим моральным долгом сфотографироваться каждый, кто заплатил за билет. К концу этой вакханалии у него выработалась такая стойкая неприязнь к фотоаппаратам моментальной печати, что у него начинали дёргаться оба глаза, стоило ему только заметить у кого-нибудь в руках полароид. После, когда все уже начали расходиться, ему чудом удалось вывернуться из дружеских объятий Хэтфилда и отмазаться от участия в очередной пьянке. Тогда же он перехватил Кирка, намеревавшегося остаток вечера проторчать в каком-то баре, и вместе с ним двинулся в сторону гостиницы. На ресепшне Хуан, с едва скрываемым довольством оглядывающий «любовников под прикрытием», оповестил Дэйва о том, что с ним хочет связаться некая Памела Касселберри. — Этого я и боялся, — выпалил Мастейн, стоило им оказаться в лифте. — Да ладно тебе, это же просто телефонный разговор. Хорошо, что тебе с ней лицом к лицу встречаться ещё долго не придётся, — Хэмметт пытался его подбодрить, но Дэйв для всех попыток его утешить оставался непроницаем. До своего временного обиталища он добрался на автомате. Кирк набрал на устрашающего вида кнопочном аппарате оставленный Памелой номер для обратной связи и протянул трубку Дэйву. Послышались гудки. — Да-да? — Касселберри подозрительно быстро сняла трубку. Мастейн сразу представил себе безутешную беременную женщину, весь вечер просидевшую возле телефона в ожидании ответного звонка, и ему стало до страшного совестно. — Привет, это я, — он говорил тихо: голос подрагивал от волнения. — Извини, только сейчас в гостиницу вернулся. У нас после концерта автограф-сессия была... — Ничего, Дэйв, я всё понимаю. Я, если честно, удивлена, что ты вообще решил перезвонить. Дэйв ощутил лёгкое замешательство. — Я не стал бы избегать разговора, — Кирк, на которого всё это время смотрел Мастейн, издевательски усмехнулся. — Мне передали, что твой отец очень... озаботился всей этой ситуацией. Я не хочу, чтобы у тебя были с ним из-за этого проблемы. — Он... не рад тому, что спустя столько времени после нашего расставания обнаружился такой сюрприз. Теперь требует, чтобы я отчиталась, когда и при каких обстоятельствах мы с тобой решили переспать на прощание. Ты же знаешь эти его заморочки... Дэйв едва не выронил трубку из рук. Кирк сидел достаточно близко к нему, чтобы слышать, что говорила Пэм; его охватило точно такое же неприятное удивление. — А мы... мы разве насовсем расставались? Я не думал, что он будет каждую нашу размолвку воспринимать настолько серьёзно, — он решил избрать самую простую и действенную стратегию — прикинуться дурачком; может, ему, такому глупому и наивному, объяснят, как всё было на самом деле. — Дэйв, я уж не знаю, как можно было не воспринять всерьёз тот скандал, особенно после того, что ты ему про меня наговорил... — Ну, он же знает, что я — человек эмоциональный, всякого мог сболтнуть. Чего только сгоряча не скажешь... Кирк хмыкнул. Дэйв от нервного напряжения начал наматывать на кулак телефонный провод. — Так ты уже не сердишься на меня из-за той истории с Крисом?.. Я знала, что ты когда-нибудь поймёшь. Это ведь и правда просто дружеские посиделки были, а засос ты мне сам и поставил... Дэйв округлил глаза, но говорить продолжал самым участливым тоном: — Не сержусь, конечно. Дружба, в конце концов, всякая бывае... Ай, — Хэмметт ткнул ему пальцем в бок. — В общем, я тогда погорячился, извини. Кстати, как ты там, если не брать в расчёт твоего отца? — Нормально, не жалуюсь. Съехала на другую квартиру, мы с Бобби теперь её вдвоём снимаем. Мастейн от удивления приоткрыл рот. Кирк присвистнул. — С каким таким Бобби? — С Робертой, Дэйв. С той самой Робертой, которая Нику на рождественской вечеринке по яйцам заехала. — А-ах, с той самой... — Мастейн понятия не имел, кто такая эта Роберта. — Да, точно, вспомнил. Героическая женщина, рад, что вы с ней теперь соседствуете. Ну а ребёнок как? Ты на обследования ходишь? — Ни одного не пропустила. Ты же знаешь моего отца и его зацикленность на обретении наследника. Старый урод всё надеется, что родится мальчик. Не знаю, обрадует это тебя или огорчит, но специалисты говорят, что его надежды оправдаются. — Если честно, мне нет разницы... — он получил ещё один тычок в бок, намекнувший, что свою позицию ему лучше перефразировать. — Я имею в виду, ребёнок есть ребёнок, не важно, какого пола. — Представь себе, отец уже имя ему выбрал. Сказал, что назовёт его Мюрреем. Не знаю, мог ли он умудриться сделать ребёнку что-нибудь похуже, чем такое вот наречение. Мастейн прикинул и осознал, что навряд ли сумеет расписаться с Пэм до родов. Стало быть, права выбрать имя сыну он будет лишён; придётся его отпрыску стать Мюрреем... Печальная, жестокая участь. — Да уж... А твой отец не хочет услышать наше мнение на этот счёт? — Ещё бы он кого-то слушал... Он же тебе ещё в первый месяц наших отношений сказал, что все подобные привилегии оставляет за собой. Дэйв закатил глаза. Потенциальный тесть уже вызывал у него какую-то агрессию и раздражённый зубовный скрежет. — Ну а твоя мать что по этому поводу думает? Неужели она его переубедить не может? — Она... Дэйв, она давно мертва. Мастейн прикусил язык. Чёрт его дёрнул это ляпнуть... На него опять напал ступор. Что теперь говорить, он не знал. — Дэйв, как ты мог забыть?! Он пробормотал что-то, что даже сидевший рядом Кирк не смог разобрать, и поджал губы. Хэмметт выдернул трубку из его рук: — Не переживай, он не только это забыть смог, — выдал он примирительным тоном. — Чего?.. Вы вообще кто? — Служба моральной поддержки, — прозвучало чуть резче, чем планировалось; Кирк поспешил вернуться к менее дерзкой манере речи. — У Дэйва появились некоторые проблемы, спровоцировавшие амнезию. Он ничего о тебе не помнит, но очень беспокоится за ребёнка. Если сможешь, войди в положение. Сама понимаешь, в какой ситуации он оказался: ему сейчас нужно разобраться в своём прошлом, и он бы очень оценил твоё содействие в этом деле. Мастейн часто заморгал и приоткрыл рот. Вот всё и полетело к чертям... — ...это не розыгрыш? — Пэм, казалось, спрашивала с каким-то неуместным воодушевлением. — Хочешь доказательств? Я — Кирк Хэмметт; ты, наверное, очень многое обо мне от него слышала. Как думаешь, стал бы он просить меня присутствовать при разговоре с тобой, если бы помнил, в каких мы с ним были отношениях? Из трубки раздался удивлённый вздох. — Всё настолько плохо?.. — Хуже, чем ты можешь себе представить. Потому прошу тебя, отнесись к этому с пониманием и не распространяйся о его потере памяти. Это дело пока что только между нами тремя, и в этих же пределах должно остаться, пока мы во всём не разберёмся. Послышались какие-то шорохи. После Памела, наконец, сумела ответить: — Я... Я всё понимаю, конечно. Никто от меня об этом не узнает, даю слово, — обещание прозвучало очень радостно и сопровождалось вздохом облегчения. Кирк, судя по взгляду, несколько насторожился. — Вот и отлично. Спасибо тебе. Если что случится, свяжись с нами через пейджер Дэй... — Я его на студии в Штатах оставил, — с грустью признался Мастейн. В процессе сборов он о существовании такой технологии даже и не вспомнил, а после, уже в отеле, заметил, что только один он, как последний отщепенец, бродит без средства связи с внешним миром. Кирк осуждающе глянул на него и вздохнул. — В общем, если вдруг что, можешь мне на пейджер скинуть. Номер я тебе сейчас продиктую. Пока Хэммет и Пэм обсуждали вопросы формального характера, Дэйв приходил в себя. Он был рад, что скандала с его избранницей не случилось, но не понимал, почему. Нутром он чувствовал, что история его отношений с Памелой — нечто мутное и неоднозначное, и разобраться в аспектах собственной личной жизни ему будет даже сложнее, чем найти причину своей нелепой амнезии. От размышлений его отвлёк внезапный тычок трубкой в щёку. — Попрощайся, — шепнул Кирк. — Пэм, послушай... Спасибо тебе. И это... До связи. Когда трубка вновь оказалась возложенной на громоздкий аппарат, Дэйв чуть расслабился и растерянно посмотрел на Хэмметта. — Тебе её реакция не показалась странной? — спросил Мастейн, согнав повисшее молчание. — Показалась, но я не думаю, что для таких ситуаций вообще существуют адекватные реакции. Хорошо, что она так легко это приняла... — Плохо то, что она слишком легко это приняла, — перебил его Дэйв. — Ну, тебе не угодишь, — Кирк был явно вымотан и разводить полемику не хотел. — Знаешь, что... Давай мы с тобой прямо сейчас запрёмся в моём номере... — Зачем? — Мастейн насторожился. — Затем, чтобы Хэт нас доставать не начал, когда у него собутыльники кончатся. Так вот, запрёмся в моём номере и подберём инструментальные партии к той твоей песне. Может, демку даже запишем. Всё равно уснуть после такого насыщенного дня не получится, а так хоть чем-то отвлечённым займёмся, каждый чуть успокоится, может, мы ещё и что-то путное в процессе создадим. — А почему мы не можем позаниматься чем-то отвлечённым в моём номере? К тебе ещё через два этажа тащиться... Кирк ухмыльнулся. — Потому что у меня хотя бы диктофон есть, а ты и пейджер-то с собой взять не удосужился. А если для тебя уже «подняться на лифте» и «тащиться» синонимами стали, то... — То что? — Дэйв всё-таки поднялся с кровати, на которой сидел с Хэмметтом во время разговора, и собрал все свои моральные силы для грядущей вылазки в коридор. — Старпёр ты, вот что, — после этой фразы Кирк выбежал из комнаты; Мастейн, развеселённый и обиженный в равной степени, метнул в него подушку, прежде чем догнать и совершить короткий совместный променад до его номера.