Детская игра

Свет проникает через окно и падает прямо ему на глаза, поэтому он садится. (костюм горит не так уж и легко, но она полна решимости.) Питер прикладывает дрожащую руку к своему влажному лбу, но не пытается вытереть пот, его руки слишком дрожат. Клинт осторожно наблюдает за ним у окна, где он только что открывал жалюзи, с какой-то обеспокоенной напряженностью. У него понимающий взгляд, а лоб слегка сморщен. — Пит? — тихо говорит он. Лучник садится на больничную койку, и она прогибается под его весом. Его рука дергается, словно он хочет дотронуться до Питера, но все же не делает этого. Питер отчасти даже рад, он пока что не готов к объятиям или касаниям. Клинт натягивает на себя лучшую из разряда утешительных улыбок и мягко произносит: — Если ты хочешь поговорить об этом, то я всегда здесь. Если нет, то это абсолютно нормально. Питер отрицательно качает головой. Он вообще говорить не может, не то что о кошмаре. (Так вот что означает селективная немота? Он поэтому не может говорить?) Клинт некоторое время подбирает подходящие слова, а после все же аккуратно спрашивает: — Я могу прикоснуться к тебе, Пит? Мальчик обдумывает это предложение всего лишь мгновение, прежде чем в конце концов кивает, позволяя длинным рукам Клинта обнять его, утешая. Питер кладет голову на плечо лучника в попытке подавить рыдания, ведь он действительно тоскует по своей прежней жизни. Это самое длительное прикосновение, которое у него было с тех пор, как он встретил Клинта, и он бы солгал, если бы сказал, что не скучал по контакту с людьми. До этого была лишь растущая неприязнь к тете, которая выгнала его из квартиры, а теперь он здесь, почти плачет в плечо Мстителя, вспоминая тот день, когда все было разрушено — тот день, когда он понял, что был неправ, позволив Мэй узнать о Человеке-Пауке. Боже, он, должно быть, выглядит таким слабым сейчас. Это определенно один из самых неловких моментов в его жизни. Если Клинт и думает то же самое, то он этого не говорит. Вместо этого он ждет, пока Питер разорвет объятия, и кладет руку на его дрожащее колено, убедившись, что смотрит парню прямо в глаза, а после говорит: — Если ты хочешь поговорить об этом, я всегда здесь. Я прекрасно понимаю, что ты не хочешь говорить об этом прямо сейчас, но я действительно советую тебе обсудить это с кем-нибудь, Пит. Но только если ты этого захочешь. И он хочет — все, что Питер когда-либо хотел, так это кого-то, кто сможет слушать его проблемы; кто-то, кто может быть как другом, так и якорем, сдерживающим от ярости и отчаяния. И теперь, когда такой человек у него есть, он просто хочет свернуться калачиком и немного побыть наедине со своими мыслями. Расставить их по полочкам. Когда Питер ничего не говорит, Клинт услужливо меняет тему. — Просто чтобы ты знал, Пит, мы сегодня уезжаем на задание. Миссия для Мстителей. Ничего такого серьезного, но зачем-то понадобилась наша помощь военным. Не волнуйся, Брюс все еще будет здесь, потому что Халк не требуется для чего-то столь незначительного, как это. Часть Питера задается вопросом, а может Брюс остается, потому что они боятся оставлять его здесь одного, а не потому, что Халк им не нужен, но он быстро отмахивается от этой мысли. — Удачи, — бормочет он. — Спасибо, Пити. Может позавтракаем?

***

— Одна вафля для тебя… — …спасибо, шеф! — …и для тебя… — …они выглядят великолепно, Сэм! — …и две для Питера, потому что он мой любимчик, — вафли соскальзывают с пластиковой лопатки и приземляются на тарелку Питера, затем он сразу же начинает обливать их чем-то, тратя практически всю бутылку сиропа и полностью игнорируя нытье Тора. Бог ждал, чтобы полить свои вафли этим, уже очень долго, а теперь ему может не достаться. Клинт странно смотрит на него с тех самых пор, как он вообще вошел на кухню тем утром, и выхватывает сироп у Питера, как только тот закрывает крышку. — Хочешь вафель с этим сиропом? — недоверчиво спрашивает он. — Где моя вафля? — требовательно перебивает Тор, и его голос разит неудовольствием. Сэм в панике склоняется над вафельницей, пытаясь успеть сделать как можно больше. — Я больше не могу следить за тем, сколько ты ешь, большой парень, — говорит он. — Ты действительно хочешь съесть десять вафель? Неужели у всех скандинавских богов такой аппетит? — Конечно! Мои братья и сестры в Асгарде на каждый прием пищи устраивают целый пир! Бог часто говорит о своем доме, о чем Пит понимает, когда видит, как вся комната закатывает глаза. Он думает, это хорошо, что тот так невероятно сильно любит Асгард, и, хотя Тор, скорее всего, может вернуться на свою родину в любое время, тот совершенно доволен тем, что остается в башне со своими товарищами по команде. Хоть и трудно оставаться вдали от дома. — Мэй? Мэй, пожалуйста, прости. Впусти меня. — Дай мне время, Питер. Просто… хотя бы немного. Питер вздрагивает. «Не думай о ней. Ты обещал себе, что не сделаешь этого.» Он наблюдает, как Сэм ставит шатающуюся башню из вафель перед Тором, который извивается в своем кресле от нетерпения, при одном виде его завтрака — десять больших вафель в топленом масле. Бог даже не думает, сразу льет сиропом поверх своей великолепной горы еды. Питер чувствует, что мог бы съесть вдвое больше, если бы действительно хотел — его усиленный метаболизм вновь начинает прекрасно работать, когда в его организм поступает достаточное количество питательных веществ. Особенно хорошо это проявляется в форме колющего голода, который сворачивается в его желудке, как расстроенный вулкан. Однако он не может есть столько, сколько он жаждет, ведь Мстители все еще остаются в неведении о его способностях. (просто скажи им, что ты Человек-Паук, это было бы намного лучше для тебя.) (ты больше не Человек-Паук.) Кроме того, Брюс часто говорит ему не есть слишком быстро или слишком много сразу из-за страха причинить вред желудку, ведь тот все еще должен быть невероятно чувствительным от внезапного изменения его рациона питания и его количества. Сцена, которую он наблюдает, примерно такая же домашняя, как и Мстители сейчас — все столпились вокруг столешницы, наслаждаясь дымящимися вафлями, разговорами друг с другом и атмосферой. Питер даже не слушает, что они говорят. Все, о чем он может думать, это то, как нормально это выглядит и ощущается, и как нормально он чувствует себя в стороне от этого всего. Прошло так много времени с тех пор, как он чувствовал себя также, как и сейчас. (ты здесь не живешь, не забывай об этом.) Даже Тони здесь. Клинт упоминает, что миллиардер обычно не появляется на завтраках. И Старк выглядит бодрым, его волосы слегка взлохмачены под капюшоном толстовки, он жует вафлю и смеется над тем, что говорит Брюс. Наблюдать за человеком, который с детства формировал его личность, а сейчас просто ест завтрак и просто хихикает над глупыми научными шутками, довольно странно, но это позволяет удерживаться на плаву. Раньше он так волновался в присутствии Мстителей, ведь был окружен знаменитостями, а теперь это волнение куда-то ушло, а на смену пришло какое-то беспечное чувство дружбы, словно все они были давно знакомыми друзьями, а не звездами мирового масштаба. «Святое дерьмо, они реальны и передо мной» — эти мысли постепенно перестали наполнять его голову и ушли вместе с дискомфортом, который он чувствовал в присутствии Мстителей. Будет излишне говорить, что он начинает чувствовать себя намного более комфортно в башне Мстителей. … и ему это не нравится. Это означает лишь то, что прощаться с этим местом будет еще сложнее. А значит, когда ему скажут собирать манатки и проваливать, ему снова придется привыкать к жизни на улицах. А еще это означает, что он может окончательно забыть о всех хороших воспоминаниях, связанных с Мэй, и остановиться на плохих. (смотреть по телевизору «Скажи платью Да» и жаловаться на цены на свадебные платья вместе с ней за ужином.) Боже, он не хочет уходить отсюда. Он познакомился с Капитаном Америкой «Зови меня Стив, малыш. Стивом Роджерсом» — однажды дождливым днем, когда они оказались на общей кухне одновременно, Питер в поисках воды и Стив в поисках бутерброда. То расчетливое, осторожное выражение, с которым капитан смотрел на него, когда он вошел на кухню, осталось навсегда выжженным в его памяти. Он вспоминал его весь день, ведь тот смотрел на него так, словно не доверял ему. Стив с подозрением относился к нему и его намерениям, и сказать, что это не заставило Питера почувствовать страх перед суперсолдатом было бы ложью. (он не хочет, чтобы ты оставался здесь.) Он не сомневается в этом и не говорит об этом ни Сэму, ни Клинту, ни Брюсу, ни кому-либо еще. В конце концов, у Стива есть негласное право подозревать Питера — он в своем доме, а Паркер — чужак. Несмотря на это, мужчина оказался достаточно дружелюбным. В его голосе, когда он представился, не было ничего похожего на холодный взгляд, там были доброта и понимание. И даже, когда тот просто говорил что-то, звучало все так, будто он либо ругает, либо начинает вести драматическую речь супергероя — и Питер просто счастлив, что характер Мстителя такой, как о нем и рассказывают газеты. Стив сидит рядом с Брюсом, с тихим удовлетворением копаясь в своей тарелке. На его вафлях нет сиропа, только растопленное масло, и Питер задается вопросом, сидит ли он на диете (не то, чтобы ему это нужно) или он просто не любит слишком приторную еду. — Они буквально оргазмичны, — стонет Тони, практически мгновенно заглатывая две вафли с сиропом, как пылесос. — Пожалуйста, не упоминай об оргазмах, пока я пытаюсь есть, — говорит Сэм, глядя на Тони с места напротив Питера, и, наконец, начинает есть свою вафлю. У него лишь одна, но зато гигантская, пропитанная маслом и целой бутылочкой сиропа, что не ускользает от взгляда Питера. — Вообще не упоминай об оргазмах, — недовольно продолжает Стив. Он уже на третьей вафле — сверхчеловеческий метаболизм, вспоминает Питер. Наташа стала значительно тише с тех пор, как Питер сонно прошаркал на кухню тем утром, и ее голос звучит устало, когда она, наконец, говорит.  — В комнате ребенок, если ты не забыл, а ты говоришь об оргазмах? (Я не ребенок.) — Нет, это Тони говорит об оргазмах, — отвечает Клинт. Тони ударяет кулаком по столу. — И ты тоже! Мудро решив хранить молчание по поводу рассматриваемого вопроса, Брюс вздыхает, а его лицо становится еще более измученным, поскольку тема продолжается. Он наклоняется к Питеру и шепчет: — Я приношу извинения от их имени. Так бывает часто. Питер хочет сказать доктору, что нет, ему весело слушать, как Мстители спорят об оргазмах над тарелками вафель, и он чувствует себя более счастливым, чем когда-либо с той первой ночи, как он начал спать на холодных улицах Нью-Йорка, но он просто не может говорить среди стольких людей. Вместо этого он просто качает головой и улыбается, пытаясь передать это без слов. Брюс улыбается в ответ, и его глаза ласковые, как и всегда, когда они встречаются с Питером. — Тебе ведь это нравится, да? Он застенчиво кивает. И очень похожим на движение Клинта образом Брюс ерошит его волосы. (точно так же, как тетя Мэй делала, когда он заставлял ее улыбаться, потому что ей было трудно чувствовать себя счастливой после смерти Бена, и ей нравилось, как сильно он пытался сделать ее счастливой.) Он крепко зажмуривает глаза и отводит взгляд, пытаясь проглотить воспоминания, когда они всплывают на поверхность. Если Брюс и замечает это, то никак не комментирует. Примерно через десять минут все тарелки опустели, Мстители затихли, положительно удовлетворенные вкусным завтраком от своего товарища по команде. Метаболизм Питера кричит о нехватке пищи, но он достаточно умен, чтобы знать, что пока не стоит переполнять желудок. Клинт, Тор и Наташа начинают мыть посуду — точно так же, как он делал это для тети Мэй, потому что она дарила ему ласковые улыбки и дружеские поцелуи в лоб, когда он предлагал освободить ее от работы по дому, — и вдруг вся кухня превращается в огромную ванну с мыльными пузырями и брызгами воды; все хихикают, когда брызгают друг на друга, и кричат, когда оказываются облитыми водой. (Это слишком по-домашнему.) Тор, Сэм и Стив покидают кухню, чтобы отправиться на свои частные этажи, по причинам, которые они оставляют невысказанными. Брюс говорит Питеру, что он нужен ему в лазарете чуть позже, просто чтобы проверить синяки и процесс исцеления (они уже полностью зажили, думает Питер), а после Брюс тоже уходит, чтобы принять душ и побриться. Прошло еще две минуты, прежде чем Тони вскакивает со своего места и говорит слишком бодро: — Я в лабораторию. Хочешь присоединиться, Пит?