Графиня де Вержи

      Ей снилась Берлога. Это был первый год её жизни там. За обедом Мишель вдруг спросил Диану, когда у неё день рождения. Она, вздрогнув, коротко взглянула на него, и, спрятав глаза, ответила:       — Сегодня десятое? Тогда через одиннадцать дней.       — Десятое? — задумчиво протянула старуха и, о чём-то вспомнив, выразительно посмотрела на сына. — Антуан, десятое. Апреля.       — И что? — отозвался тот, отпивая из кубка.       — Память отцу. Три года сегодня, — укоряюще напомнила старуха, утирая платочком тонкие синюшные губы. — Надо, наверное, на могилу пойти.       — Я не могу, у меня дела, надо уехать, — отмахнулся граф.       — Я могу вас проводить, мадам, — предложил Мишель. — Я как раз хотел пойти.       — Пойдемте. — Свекровь встала и поковыляла в сторону выхода. Мишель поспешил встать и взять её под руку. — Спасибо, Мишо.       — Месье, могу ли я пойти с ними? — неуверенно попросила Диана, чувствуя, как пинается в животе ребёнок. — Дома душно, хочу подышать воздухом.       — Идите, — махнул рукой граф.       Диана, взяв плащ, вышла следом за ними на улицу. Там было ещё прохладно, трава только начала пробиваться из-под земли, на деревьях уже пели первые птицы. Идя к склепу через старое кладбище, она почти не смотрела по сторонам, вздрагивая при каждом шорохе. Мишель и свекровь остановились перед склепом и какое-то время стояли в полном молчании. Диана от ветра куталась в плащ. Наконец старуха пробурчала что-то невнятное, перекрестилась и побрела обратно к дому. Спустя несколько секунд Диана поняла, что та произнесла, и обернулась ей вслед.       — Мне сейчас показалось, или она сказала: «почему не я умерла первой»? — удивлённо спросила она Мишеля. Он кивнул. — Как-то это странно, вам не кажется?       — Да нет, — помедлив, ответил Мишель, — в какой-то мере я её даже понимаю, учитывая, что с тех пор, как умерла моя мать, они с дедом всегда были вместе. Не знаю, правда ли это, но говорят, что два года до рождения моего отца они жили как кошка с собакой. Общие дети как-то их объединили, что ли.       — Он поздно женился, верно? — задумалась Диана, вглядываясь в каменную дверь, будто могла видеть сквозь неё.       — Лет в тридцать, может быть, в тридцать два, я так сразу и не скажу, — пожал плечами Мишель. — Дед, в общем-то весьма справедливо считал, что мужчина должен сначала чего-то достичь сам, без помощи родителей, а уж потом жениться и обзаводиться детьми. Думаю, что… — Он вдруг осёкся и махнул рукой. — А впрочем, не важно, что я там думаю.       — Говорите, мне интересно, — попросила Диана. Неожиданно ребёнок толкнулся особенно сильно, заставив её с гримасой боли потереть поясницу. — Господи, ну когда же уже она родится, я так устала!       — Если вам тяжело стоять, я провожу вас домой.       — Нет, не нужно, дома душно, мне там хуже. Так что вы хотели сказать про деда?       — Да не про деда, — вздохнул он, — скорее про себя. Хотел сказать, что дурак был, бросив в девятнадцать лет учебу и женившись на Катрин, так бы у меня хотя бы было будущее без Берлоги. Сам себя его лишил, сам на себя зол.       — Почему мой муж позволил вам так портить себе жизнь?       — А ему хоть на кого-нибудь, кроме себя, не плевать?       — Почему вы влюбились в Катрин?       — Влюбился? С чего вы взяли? — Мишель непонимающе взглянул на нее. Она смутилась. Он, отведя взгляд, пояснил: — Да не было там никакой любви, просто дрянная погода, лишний глоток вина и хорошенькая Катрин в паре шагов. Что тут говорить, сглупил. — Воцарилось недолгое молчание. — Через пару месяцев она сама нашла меня, уверяла, что она ждёт ребёнка, а отец — я. Конечно, засомневался тогда, в самом ли деле имею к этому отношение, о Катрин говорили давно и всякое, но подумал: «А вдруг не врет?». А если не врёт, значит, я виноват, а за свои ошибки нужно нести ответственность…       Мишель снова замолчал, хмурясь и смотря себе под ноги.       — Если не хотите, можете не продолжать, — предупредила Диана, потянувшись, чтобы положить ладонь ему на плечо, но тут же одернула руку. — Я не хочу чтобы вам было плохо.       — Да все со мной в порядке, — быстро отозвался Мишель. — Раз уж я сам завёл этот разговор, должен закончить. Итак, я поверил в её причитания, что за нагуляного ребенка её проклянут, что это я виноват, я был неосмотрителен — а вот тут, к слову, я даже не спорю, — а значит, я должен решить это все сам. — Мишель задумался, подбирая слова. — Я предлагал помочь деньгами, но она не соглашалась, говорила, что не собирается воспитывать бастарда. Я просил помощи у отца, но он сказал, что я сам виноват в своих проблемах и должен решать их сам. Решил как мог. Если бы дед был жив, я мог бы пообещать забрать ребёнка и уехать с ним из Берлоги…       — Он ничего не оставил вам?       — Он оставил мне всё, — невесело усмехнулся Мишель. — Впрочем, это уж точно совсем не важно. Холодает уже. Пойдёмте домой.       Об этом сне Диана думала все утро. Даже вода для умывания, которую она сама просила оставить холодной, не могла заставить отвлечься. Её мысли возвращались к этому давнему разговору, когда служанка помогала ей надеть платье, и она даже не замечала, что оно мало подходит для дома. Заплетая волосы, она всматривалась в свое отражение в зеркале, нарочно обращала внимание и на похудевшее лицо, и на заострившиеся черты лица, и на залегшие под глазами тени, но и это не помогало отвлечься.       Уже за завтраком, мысленно порадовавшись отсутствию Аньес, она неуверенно сказала Элиз:       — Будете смеяться, но я сегодня видела сон и… Не считайте, что я сошла с ума от горя, я понимаю, как это звучит, но мне кажется, что этим сном Мишель с того света пытается мне что-то сказать, напомнить о чём-то, что я забыла. Только я совсем не понимаю, о чём именно.       — Что же вам такого снилось? — быстро поинтересовалась Элиз и отпила из чашки.       — Да, в общем-то, ничего особенного, — пожала плечами Диана, вертя в руках пустую чашку. — Это даже не сон, а скорее воспоминание. Было три года со дня смерти его деда, мы с ним стояли на кладбище и просто говорили. Он рассказал мне о том, каким был дед, как его любила моя свекровь. Про Катрин рассказывал. Вот, вроде бы, и всё, но мне кажется, что я что-то забыла. Что-то, что может быть важно.       — Да, дед у Мишо был человек чести, — кивнула Элиз и некоторое время думала о чём-то своём. — У нас с Адель шесть лет разницы. Когда она вышла замуж, мне было лет двенадцать-тринадцать, и боже мой, я была сражена наповал. — Она сухо усмехнулась. — Высокий, статный, красивый… Ваш муж с ним и рядом не стоял. Одним словом — военный.       — И характер, видимо, тоже хороший был?       — Прекрасный, — жестко поправила Элиз. — Конечно, очаровательным, бесконфликтным существом он не был даже в нраве, — и в том, знаете, особенная сила, — и тем не менее, обидеть женщину, даже такую, как моя сестра, он не мог себе позволить ни при каких обстоятельствах. Хотя она долго и во многом вела себя с ним, мягко говоря, некрасиво. Кажется, Анри любил её даже несмотря на это.       — Можно спросить, о чём вы? — Диане отчего-то стало любопытно.       — Вы про Адель? — Диана кивнула и Элиз, неопределённо пожав плечами, продолжила: — Что ж, если вам действительно интересно, то характером моя сестра всю жизнь обладала прескверным. Так что удивляться тому, что муж, которого ей выбрали родители, при каждом удобном случае получал множество тычков и упреков в своей адрес, не стоит. Он, как я уже говорила, не имел достаточно наглости, чтобы поставить на место эту особу. Кончилось всё тем, что она месяца на три куда-то исчезла, а вернулась, вы не поверите, с приличного размера животом. Ну, естественно, муж задался вопросом, а кто, собственно, отец? Угадайте, что сделала Адель?       — Постаралась убедить, что ребёнок его, а она, на что-то обидевшись, уехала к родственникам? — предположила Диана. — По крайней мере, это было бы логично.       — Да какой там! — рассмеялась Элиз. — Адель напрочь лишена здравого смысла. Она ему в лицо заявила, что его ненавидит, что он, ну вы понимаете, как мужчина, ни на что не годен, и ребёнок это чужой, но отказываться она от него не собирается, и он должен его воспитать как своего. Неплохо, а?       — Неужели он согласился?       — Согласился, — кивнула Элиз. — Я уже потом узнала, переболел он чем-то таким по молодости, что врач очень сомневался, будут ли у него дети. В общем, бедный Анри месяца три ещё ходил чернее тучи, а она — с таким видом, будто он самолично возложил на её голову корону. А потом родился ваш муж. Справедливости ради стоит признать, что чем-то он был похож на Анри.       — Может, он действительно его отец?       — Может, и он. Анри даже не пытался ничего выяснить, просто объявил сына своим и так и воспитывал. Простил он её. А вот сына не простил за его отношение к родителям, — как бы между прочим добавила Элиз. — Он был умным человеком, нашёл способ.       Диане показалось, что в голове что-то щёлкнуло. Недостающие части головоломки встали на свои места. Она оторвала взгляд от чашки и внимательно глянула на Элиз:       — Мишель на мой вопрос о деде однажды сказал: «он оставил мне всё». Это то, о чём я думаю? Он лишил графа наследства?       — Полностью. Всё, что не отходило другим родственникам, доставалось Мишо, — подтвердила женщина и занялась неведомо откуда взявшейся собакой. — Ну и представление, говорят, было на оглашении завещания! Чуть позже, правда, этот пройдоха — ваш муж, как-то сумел доказать, что Анри был не в своём уме, и прибрал наследство к рукам. Адель его чуть не убила. Кому, как ни ей, было знать, что всё с её муженьком было в полном порядке? Но Тони отца как ненавидел, так и ненавидит до сих пор.       — А от чего умер дед Мишеля? — зачем-то спросила Диана.       — А кто знает? Врач сказал, какая-то легочная болезнь, — пожала плечами Элиз. — Воспаление лёгких, наверное, или что-то в этом роде. Впрочем, неудивительно, учитывая, сколько ваш свёкр курил и как часто нюхал табак. Это, в конце концов, в таком почтенном возрасте не могло не сказаться.       — То есть, вскрытия не делали? — зацепилась за эту мысль Диана. — А почему?       — Антуан не хотел, говорил, что старый отец был, не от одного, так от другого бы умер… Постойте-ка, — вдруг вскинула голову Элиз, — вы хотите сказать, что видите тут связь?       — Это просто мои подозрения, — вздохнула Диана. — Спустя столько лет, конечно, мы никак это не проверим, но мой муж мог, ему никого никогда не жалко.       — Да, почему бы нет, — как-то слишком легко согласилась Элиз. — И Анри, и Мишо ему мешали, вполне мог убрать с дороги. Только, как вы верно заметили, мы ничего не докажем.       — Я бы просто хотела знать, случайность это или не случайность.       — Что ж, Диди, есть в мире вещи, которые знает только Господь Бог. Нам, к сожалению, остаётся только смириться.       В дверь постучали, и бессменный лакей пошел открывать. В прихожей раздался голос Пьера. Элиз попросила служанку принести ещё чашку — для гостя. Тот вошел, а следом за ним в комнате появилась Коко, державшая на руках ещё спящую, завернутую в одеяло Надин. Диана вскочила и едва не бросилась к ней с объятиями, но, сдержавшись, просто пожелала доброго утра и дождалась, пока служанка отдаст ей ребёнка.       — Садитесь, — обратилась к Пьеру Элиз, кивая на пустую чашку. — Мы тут как раз обсуждаем нечто небезынтересное. Девочка, ты тоже сядь куда-нибудь.       — Как Аньес? — поинтересовался Пьер.       — С ней всё в порядке, почти удалось убедить её оставить идею ехать с Диди, — ответила Элиз. — Кстати, раз вы всё равно пришли, мы бы хотели обсудить наши догадки и с вами. Так сказать, убедиться, что мы ещё в своем уме.       — Я вас слушаю.       Диана почти не прислушивалась к разговору. Смотря на дочь, она все больше и больше погружалась в свои мысли.       «Вы сглупили, Диди, слишком увлеклись собой любимой, и даже не догадались взять хоть что-то для ребёнка. Это теперь ваша проблема, где и что вы будете для неё искать и на какие деньги. Ещё не советую забывать, что растет она быстро, спит всё меньше, хочет играть всё больше, а через полгода у вас на руках окажется вторая такая Надин. Если, конечно, вы останетесь живы!»       Надин вдруг заворочалась, и, проснувшись, захныкала. Диана, не без помощи подошедшей Коко, развернула одеяло и пелёнку и посадила дочь на колени. Девочка, одетая в длинное голубое платье, была худой, с вьющимися чёрными волосами и большими серыми глазами. Увидев новые лица, она широко улыбнулась и тут же сунула себе в рот большой палец.       — Наверное, уже зубы режутся, — предположила Элиз и шикнула на собаку, задумчиво обнюхивавшую детскую ножку. Собака фыркнула, отошла и демонстративно улеглась около входа, держась подальше от ребёнка. — То-то. Она, конечно, её не тронет, но я и Люси в детстве не разрешила слишком близко подходить к собакам: мне так спокойнее.       — Сколько ей? — спросил Диану Пьер.       — Пять месяцев через неделю, — ответила графиня, придерживая поперек живота потянувшуюся за ложечкой дочь.       — У неё не должны были потемнеть глаза?       — Может, и должны были, — пожала плечами Диана, с сомнением посматривая на дочь, с блаженной улыбкой вертевшую в руках ложку и время от времени пытавшуюся затолкать её в рот. — Вообще-то у нас это семейное, мало кто рождается другим.       Надин вдруг потянулась за чашкой Элиз, в которой еще остался недопитый чай, и опрокинула на себя прежде, чем Диана успела что-нибудь сделать. Девочка расплакалась, уронила чашку на пол и перешла на крик, вцепившись в побелевшую мать. На секунду все замерли. Пьер опомнился раньше, чем остальные:       — Нужно отнести её в комнату и посмотреть, на обожглась ли она. Хотите, я отнесу?       — Да, спасибо, я уже не могу носить такие тяжести по лестницам. — И Диана трясущимися руками протянула ему хныкавшую Надин. Девочка тут же зацепилась за его шею и притихла, пытаясь за цепочку вытянуть крестик.       — Пошли, принцесса, — едва заметно усмехнулся он, удобно взял её под спину и пошёл вверх по лестнице. Коко побежала следом.       — Элиз, не осталось ли у вас чего-нибудь из детских вещей? — обратилась к мадам де Гиз Диана, когда они были на середине лестницы. — У меня почти ничего нет с собой.       — Простите, Диди, это было больше двадцати лет назад, всё уже давно отдали в церковь, для бедных, — покачала головой Элиз.       — Всё равно спасибо, Элиз, — вздохнула Диана и продолжила подъём.       Её ждали наверху. Заинтересовавшаяся вытащенным крестиком Надин, казалось, забыла обо всем, и на любую попытку Коко её забрать начинала хныкать и вцеплялась в Пьера. Диане с трудом удалось взять её на руки. Девочка снова начала капризничать.       — Кажется, вы ей понравились, — вымученно улыбнулась Диана. — Простите, пожалуйста, с нашим появлением у вас появилось столько хлопот.       — Перестаньте, я не умру от того, что пару минут присмотрю за ребёнком. Надо поскорее её переодеть, она замёрзнет в мокром.       — Не во что, — потупилась Диана. — Коко, принеси хотя бы пелёнки.       Когда Коко ушла вниз, Пьер предложил:       — Может, я отправлю вашу служанку к Лизе? Наверняка у неё что-то осталось.       — А это удобно? Я не так хорошо знакома с Лизой…       — Я думаю, Лиза войдёт в положение, — успокоил её Пьер.       Вернулась Коко. Диана, взяв у неё пеленку и одеяло, ушла в комнату, а Пьер остался чтобы объяснить, где живет Лиза, и что Коко нужно будет сделать. Снять платье оказалось не так уж и трудно, несмотря на то, что Надин всё время тянула в рот ногу и всячески пыталась перевернуться на живот, а вот снова запеленать её у Дианы не вышло. После второй попытки запеленать девочку так, чтобы та не смогла выбраться из ткани через минуту, Диана сдалась и позвала Коко.       — Она уже ушла. Позвать кого-нибудь? — моментально возник в дверях Пьер.       — Кого-нибудь, кто умеет пеленать, — вздохнула Диана, предприняв третью попытку хоть во что-то запеленать дочь. И ей с трудом, но удалось завернуть её в одеяло. Из которого, правда, тут же показались руки.       «Кажется, получилось. Слава Богу, чай уже остыл, и она не обожглась», — подумала Диана, взяла её поудобнее и вышла в коридор.       — Надо найти ей какую-нибудь игрушку, чтобы больше ничего не брала со стола. — Надин, наигравшись с прядью материнских волос, опять потянулась к Пьеру. Он посмотрел на Диану: — Подержать её?       — Да нет, не нужно, — вздохнула Диана и строго сказала дочери: — Птичка, ты же благородная дама, хватит навязываться мужчинам.       Пьер едва сдержал улыбку. Диана сделала вид, что ничего не заметила.       Они спустились вниз, где служанка дометала осколки. Диана села, покрепче прижав к себе ребёнка, и взволнованно окинула взглядом стол. Недалеко от края лежала серебряная погремушка с колокольчиками и деревянной ручкой, которую Надин тут же схватила и принялась трясти. Элиз продолжила прерванный рассказ об их размышлениях. Пьер слушал внимательно, иногда переспрашивая, и, когда хозяйка дома закончила, спросил:       — Вы же понимаете, что даже если суд обратит внимание на эти две несомненно подозрительные смерти, то без веских доказательств они ничего не будут значить?       — Понимаю. Но хоть вы не считаете нас сумасшедшими? — Диана коротко взглянула на него, а потом снова перевела взгляд на дочь.       — Не считаю, — признался Пьер. — Тем более, граф де Вержи действительно оспорил завещание отца, мягко говоря, не совсем законными способами, насколько я могу судить по вашим рассказам и некоторым дошедшим до меня слухам.       — Ему и за это ничего не будет?       — Увы.       — Жаль, — вздохнула Диана и поправила сползшее с дочери одеяло. — Ну и пускай, в любом случае Феликс и без того найдёт повод упрятать его в Бастилию. Когда будут готовы бумаги?       — Через три дня. Вы хотели бы, чтобы Феликс вписал туда какое-то конкретное имя?       — Пусть пишет что хочет, мне всё равно.