Графиня де Вержи

      Диана сидела на тонкой старой перине неподалеку от горящего камина и куталась в плащ. В пустовавшем охотничьем домике было темно и холодно, огонь в очаге не давал достаточно тепла и света. На улице уже несколько часов бушевала гроза. Диане даже казалось, что она слышит, как трещат ветви деревьев в лесу и сквозь плотно закрытые ставни видит вспышки молний.       Вздрогнув от очередного раската грома, она боязливо оглянулась. На приличном расстоянии от неё, на полу, накрывшись плащом, спал Пьер, под окном, у стены, кто на чём нашёл, — его слуги. Взгляд Дианы остановился на фигуре Ксавье. Присмотревшись, она заметила неподалёку обувь Лоры и не сдержала смешка, подумав: «Быстро они поладили». Во сне захныкала Надин, уложенная рядом с Коко на одеяло. Диана наклонилась и поправила одеяльце дочери. В этот момент снаружи что-то затрещало и с грохотом упало, заставив Диану сжаться, а разбуженную Надин — громко заплакать. Коко, зевая, принялась трясти неведомо откуда взявшейся погремушкой, но Надин никак не успокаивалась.       — Дай её мне. — Диана взяла у Коко дочь и вернулась на место.       — Всё в порядке? — Пьер приподнялся на локте и, поморщившись, потёр затылок.       — Птичка проснулась, — ответила Диана, укачивая Надин. — Садитесь ближе, здесь даже у огня холодно.       — Вы так и не ложились?       Он встал, поднимая плащ, и сел ближе к Диане. Она коротко взглянув на него, сказала:       — Вы можете лечь рядом с нами… если хотите. — Поймав его удивленный взгляд графиня стыдливо призналась: — Можете смеяться, но я, взрослая женщина, с детства боюсь грозы. Поэтому я не могу уснуть.       — Все чего-то боятся, это естественно. Не вижу в этом ничего смешного.       Поколебавшись, он сел почти вплотную к её перине и поправил начавшее спадать одеяльце Надин. Почувствовав секундное прикосновение его кожи к своей, Диана внезапно ощутила, как к щекам приливает кровь. Она поймала себя на мысли, что полумрак и живое тепло рядом странно действовали на неё, заставляя хотеть, чтобы время остановилось.       — Могу я спросить, мадам? — сев поудобнее, спросил Пьер.       — Можно по имени, — поддавшись внезапному порыву, предложила Диана и, смутившись, добавила: — Если, конечно, хотите.       — В одностороннем порядке, простите, мадам, не буду. Только если и вы будете звать меня по имени.       — Будь жив мой сын, наверное, звала бы, а так… — Она помедлила и с грустной улыбкой продолжила: — Знаете, я выбрала для него имя, ещё когда только узнала, что беременна: мне оно просто нравилось. Но для мужа я придумала легенду, что собираюсь назвать его в честь деда. — Она усмехнулась. — Мой дед, видите ли, был далеко не тем человеком, в чью честь я хотела бы назвать ребенка: тётка рассказывала, что он много пил, играл и вообще плохо отзывался об их покойной матери. Но муж-то об этом не знал. — Диана задумалась и спросила, подбирая слова: — У вас же должно быть второе имя? Какое оно?       — Будете смеяться, но Марсель. У моих родителей так себе с воображением. — Он улыбнулся, и Диана едва заметно улыбнулась в ответ. — Я хотел спросить: что значит имя Птички?       — Надежда. — Диана вздохнула. — Моя надежда на лучшее будущее хотя бы для неё, надежда на то, что она вообще выживет, а не умрет через сутки, как Анна-Мария. Интересно, а этот ребенок выживет? — скосила она глаза на живот. — Я думаю, мне стоит решить, как быть с ним и Надин: не уверена, что переживу роды.       — Что вы, Диана, не думайте об этом даже! — Его руки на секунду крепко сжали её плечи, но тут же отпустили. Пьер слегка отстранился, готовясь в любой момент встать и уйти. — Извините за мою несдержанность, мадам. Я лишь хотел сказать, что сделаю всё, что в моих силах, чтобы этого не произошло.       Диана, помедлив, обернулась и неловко коснулась ладонью его щеки. Он вздрогнул от неожиданности и удивленно посмотрел на неё.       — Вы славный мужчина, и мне правда жаль, что я не могу ответить вам взаимностью.       — А вы — одна из самых очаровательных женщин, которых я видел. Вы заслуживаете лучшей жизни.       — Считайте, что поверила.       — В таком случае, друзья? — предложил Пьер.       — Я буду рада иметь такого друга. — Диана, почувствовав ужасную неловкость, сделала серьезное лицо и сказала: — Что-то спать хочется. Я, пожалуй, лягу. Доброй ночи.       — Буду нужен — будите, не стесняйтесь, — ответил он, вытягиваясь на полу.       Диана, укладывая около себя уснувшую Надин, и устроившись на перине сама, спросила:       — А вы поедете с нами в Италию?       — Если вы этого захотите — поеду.       Где-то снаружи снова что-то затрещало, сквозь щели в ставнях мелькнула молния и вдалеке завыли волки. Диана, пискнув, с головой закрылась плащом и задрожала от страха. Она почувствовала, как Пьер потянулся, чтобы обнять её, и замерла, не зная, то ли оттолкнуть его руку, то ли, напротив, придвинуться ближе. В памяти всплывали и кружились обрывки воспоминаний: руки мужа хватали её за плечи, за бедра, сжимали грудь. Ей казалось, что она снова чувствует боль, как после ночи с мужем.       Когда Диана почувствовала, что Пьер прижимает её к себе, первым желанием было вырваться и убежать, но спустя несколько ударов сердца, за которые ничего страшного не последовало, она с облегчением выдохнула и закрыла глаза. Бежать уже никуда не хотелось. Диана вдруг почувствовала себя ужасно уставшей.       — Спасибо, но это уже лишнее, — не открывая глаз, заметила Диана.       Пьер молча выпустил её из объятий и повернулся к ней спиной. Диана, ощутив смутное чувство вины, приподнялась на локте и пожелала спокойной ночи, даже не надеясь услышать что-то в ответ.       — Доброй, мадам, — на удивление быстро отозвался он. — Позовите, если вам что-то понадобится.       «Надеюсь, я его не обидела», — подумала она, ещё какое-то время смотрела на его спину и наконец легла, чтобы уснуть под вой ветра и стук дождя.       Диана, захлебываясь рыданиями, едва не бежала вслед за старой сухой монашкой, тянувшей её за руку, время от времени пытаясь вырваться и броситься по длинному коридору туда, где ещё, должно быть, оставался отец, ожидая, когда ему принесут её платье и куклу.       — Пустите, меня, мадам! Я хочу обратно домой! К папе! — всхлипывала Диана, пытаясь вырваться из скрюченных узловатых пальцев.       — Вы должны звать меня сестра Мария, дитя, — прошелестела монахиня, повыше поднимая зажженную свечу. — Ваш отец привёз вас в это богоугодное место, чтобы вы обучились всему, что должна уметь и знать достойная жена достойного мужа. Он будет навещать вас, если сочтёт нужным.       Сестра Мария подвела её к закрытой двери, из-за которой доносился сливавшийся в единый гул голоса. На секунду она отпустила руку Дианы, чтобы открыть дверь. Диана, воспользовавшись моментом, бросилась бежать, не разбирая дороги, петляя по коридорам, несколько раз больно падая на каменный холодный пол. Где-то вдалеке она слышала голос искавшей её монахини, требовавший немедленно вернуться. Свернув за угол, врезалась во что-то, едва снова не упав. Задрав голову, она увидела девушку, показавшуюся ей ужасно красивой и взрослой: у неё были большие голубые глаза и толстая коса огненно-рыжих волос, нисколько не меркнувших рядом с серым монастырским платьем.       — Ты кто? — наклоняясь, спросила девушка. — Я тебя тут раньше не видела. Ты та девочка, которую привезли сегодня, да?       — Да, — всхлипнула Диана и снова расплакалась. — Я домой хочу, к папе и братьям!       — Иди сюда. — Девушка взяла её на руки, и Диана тут же прижалась к ней. — Ну, не плачь, не плачь. Все сначала плачут, а потом ничего, привыкают. — Незнакомка погладила её по голове. — Я Нана, а ты?       — Диана, — всхлипнула девочка.       — Пойдем, надо сказать сестре Марии, что ты нашлась. — Нана поудобнее перехватила её и понесла обратно к келье.       Из-за поворота внезапно появилась сестра Мария с ещё несколькими монахинями и, увидев ее и Нану, они облегченно выдохнули и дружно перекрестились.       — Слава Господу, Анна нашла её. Ума не приложу, что бы мы сказали месье, если бы с его дочерью что-то случилось, — выдохнула сестре Марии грузная и приземистая монахиня.       — Однако непослушное дитя непременно надо наказать, — вмешалась другая, такая же сухая и старая, как сестра Мария, и тут же потянулась, скорее всего, чтобы сжать мёртвой хваткой такие же узловатые, как и у сестры Марии, пальцы на маленькой ручке.       Диана вцепилась в Нану так сильно, что рукав платья девушки треснул и отошёл, обнажая большое родимое пятно на плече.       — Нет, ну вы только посмотрите, это непослушное дитя ещё и портит вещи воспитанницам! — возмутилась старуха, всё же сумев оторвать вопящую Диану от Наны. — Думаю, нужно оставить её ночевать в комнате для молитв, чтобы она образумилась. Вы можете идти, дитя, готовьтесь ко сну, — бросила она Нане и потащила Диану куда-то вглубь коридора. — Вот. Посидите, подумайте над своим поведением. Очень советую помолиться.       Дверь захлопнулась, и Диана осталась одна в холодной и темной комнате, пропахшей свечами и ладаном. Дождавшись, когда шаги стихнут, она несколько раз тщетно попыталась открыть дверь. Поняв, что у неё ничего не получается, она села на пол, уткнувшись лицом в колени. Плакать сил не было. За окном всё грохотало, шумел ветер, вспышки молний ненадолго озаряли комнату с висевшим на стене большим распятием. Началась гроза. Диане вдруг показалось, что снова сверкнувшая молния непременно ударит в неё, и она с визгом, эхом прокатившимся по комнате, забилась в угол.       Дверь скрипнула, и в комнате, оглядываясь, держа в одной руке свечу, а в другой два тонких серых одеяла, появилась Нана. Диана, увидев её, хотела было воскликнуть: «Нана!», но та тут же прошептала «тсс» и нервно оглянулась назад. Поставив на пол свечу, она поплотнее закрыла за собой дверь и, подойдя к Диане, постелила на пол одеяло, больше напоминавшее Диане покрывало, и шепнула:       — Садись, застудишься. Нам с тобой ещё рожать.       Диана тут же перебралась на одеяло, а второе накинула себе на плечи, и ей ненадолго стало теплее. Вернувшись со свечой, Нана села рядом, и Диана поспешила прижаться к ней.       — Спи, нам надо встать до молитвы. Сёстрам лучше не знать, что я приходила, понимаешь?       — Понимаю, — всхлипнула Диана.       Она положила голову на ноги Нане, успев только подумать, что они ужасно жесткие, и тут же зажмурилась, стоило за окном раздаться раскату грома. Нана, бросив короткий взгляд на окно, стала гладить Диану по голове и принялась тихо напевать странную песенку, которую никто никогда не пел ей прежде:       — Светлая вода Луны,       Моя душа — камушек,       Одолжи мне свой свет,       Чтобы слово записать.       — Нана, у тебя руки как у моей мамы, — пробормотала Диана, кутаясь в одеяло. — Только она умерла весной. А у тебя есть мама?       — Есть, но она… заболела. Я живу летом у тети и дяди.       — А мой папа не отдал меня тете. Она у меня такая красивая, знаешь… — Диана зевнула. — И очень добрая. А у дяди рыжие волосы, почти как у тебя, только немного темнее. Он тоже хороший. Мама говорила, он тетю очень любит. А любит, это как? Это хорошо?       — Хорошо, — вздохнула Нана.       — Как думаешь, папа любил маму? Он скучает по ней? Я вот скучаю.       — Не знаю, любил, наверное. — Она пожала плечами, прислоняясь к холодной стене. — Я вот почти не помню своего папы: он уехал от мамы, когда я была совсем маленькая. Сказал, что встретил другую женщину и хочет жить с ней, а не с нами, и я с тех пор его не видела. Но он хороший, — подумав, добавила Нана, — он платит за мою учебу и иногда присылает деньги на сладости. Тётя говорит, будет хорошо, если он заберёт меня к себе до замужества, потому что ей тяжело со мной и с мамой.       — Как думаешь, а мой папа меня любит?       — Наверное, любит.       Диана проснулась от того, что в глаза ей светило рыжее рассветное солнце. Она села и огляделась. Растрепанная Лора расчесывала волосы, Ксавье и ещё двое слуг, чьих имен Диана не знала, собирали с пола вещи, камердинер Пьера выкладывал на стол что-то к завтраку, а Коко ходила по комнате с Надин, уже проснувшейся и тянувшейся ко всему, что видела. Пьера нигде не было. Увидев, что Диана проснулась, Коко поспешила подойти к ней.       — Доброе утро, мадам. Вы что-то сегодня так рано проснулись! Месье просил не будить вас, пока это возможно.       — А где он сам?       — На улице, мадам. Сказал, не хочет случайно разбудить вас.       — Да нет, — вставила Лора, — просто он на неё уже даже смотреть спокойно не может: влюбился. Наверняка она ему ещё и снится. — Хмыкнув, она добавила: — Жалко беднягу, так и с ума сойти не долго. На мадам же можно только смотреть, а подойдешь ближе, или, не дай Бог, попробуешь приобнять — на женщин до конца жизни смотреть не захочешь.       Диана, растерявшись, уже хотела было сказать Лоре, чтобы та не лезла не в своё дело, когда сзади подошел Ксавье, приобнял и с насмешкой спросил:       — Лора, солнце моё, тебе что, мало меня? Я скоро начну ревновать.       — Да иди ты к черту, ревнивец, — закатила глаза Лора, отталкивая его. — Я, что ли, виновата, что, кроме меня, ей правду никто не скажет?       — А она ей нужна, правда твоя? — едко поинтересовалась Коко. — Особенно учитывая, кто ты вообще такая.       — Нужна. Правда всем нужна. Вы, мадам, подумайте хорошенько: если продолжите в том же духе и не будете хоть как-то давать знать, что цените его…       — Ну всё, хватит, — наконец обретя дар речи, оборвала Диана. — Ксавье, заберите, пожалуйста, её. Лора, ещё раз полезешь, куда не просят, я не просто напишу твоему хозяину, что ты говорила с нами, но и без лишних слов отправлю тебя в Берлогу, тебе ясно?       Ксавье подхватил опешившую Лору под локоть и постарался поднять. Она, упиралась, возмутилась:       — А что я такого сказала? Какой мужчина будет терпеть такое равнодушие? Так это правда!       — Лора, ещё одно слово — и я тебя прикажу оставить тут, чтобы ты могла идти, куда хочешь. Моё терпение уже почти кончилось, — сухо пообещала Диана.       Ксавье всё же удалось поднять Лору и вывести на улицу. Коко совершенно по-детски показала ей в спину язык. Диана рассмеялась, и Надин, сначала расплывшись в улыбке, рассмеялась следом за ней.       — А можно мы и в самом деле оставим тут Лору? — вздохнув, спросила Коко, косясь на дверь.       Диана, усмехнувшись, покачала головой:       — Здесь нельзя. Вдруг волки съедят?       — Не съедят, — буркнула Коко и еле слышно добавила: — Костями подавятся.