Графиня де Вержи

      — Мадам! Мадам, вставайте! Тут такое!..       Испуганный голос Коко заставил её вздрогнуть и проснуться. За окном была глубокая ночь, а в комнате стояла звенящая тишина. Не происходило ровным счётом ничего, что могло бы дать Диане хоть одну догадку о том, что так напугало её камеристку.       «Неужели Птичка снова заболела?» — с тревогой подумала она, садясь на постели.       — Там такое! — застучав зубами, повторила Коко, простоволосая и всё ещё одетая в одну ночную сорочку.       — Что случилось? Что-то не так с Надин? — Диана забрала подсвечник из её дрожавших рук, всерьёз опасаясь, что огонь может коснуться штор.       — Нет, мадам, совсем нет… Я не знаю, как вам сказать! Мне так страшно! Лора, мадам… — заикаясь, начала Коко, под её требовательным взглядом. — Лора… ну, вы понимаете… — она запнулась, — ушла…       Диана бросила взгляд на часы.       — В два часа ночи? Куда?       Мысли разбегались и с трудом выстраивались в единую картину. Очень хотелось спать. Диана совершенно не понимала: куда могла деться Лора в такой поздний час? Зачем? И почему это вдруг так взволновало Коко?       Та вдруг разрыдалась, закрывая лицо руками:       — На тот свет! Я слышала голоса внизу. Это я виновата! Лора в последнее время была как будто не в себе, рыдала, всё боялась, что вы воспользуетесь случаем отомстить за все гадости и выгоните её. А я так зла была…       Остаток фразы потонул во всхлипах, но пугающая головоломка уже и без того начинала складываться: Коко соврала Лоре, что с ребёнком она тут не нужна, та попыталась избавиться от плода и умерла.       — Ты сказала ей, что я приняла какое-то решение на её счёт?       — Да, мадам, простите… Я так злилась! Я сказала, что её в любом случае тут не оставят. Я думала, она найдёт новое место… Я не хотела, чтобы она насовсем ушла!       Диана усадила трясщуюся от рыданий Коко на стул и свободной рукой прижала к себе, стараясь успокоить.       «Пришло же в голову дурочке, что одной, что второй…»       — Вот что… Ты иди, ложись, а я спущусь вниз и всё узнаю.       — Может, я что-то не так услышала? Может, она жива? — всхлипнула Коко, с явной неохотой возвращаясь в свою комнату.       — Может быть, — вслух ответила Диана, ставя на стол подсвечник.       «Всё правильно ты услышала. Лора, Лора, хоть мы никогда с тобой и не ладили, но с чего ты решила, что я бы тебя выгнала? Чем я могла заслужить такие подозрения?»       Она постаралась вспомнить, как завязывала платье в годы учёбы. Домашнее в этом смысле почти не отличалось: никакого корсета, одни простые завязки, нужно только правильно их подцепить и затянуть. Ребёнок в животе проснулся и завозился, отвлекая и заставляя отпустить всё время выскальзывавший шнурок.       «А тебе чего не спится, Анри? — вздохнула она, наконец совладав с платьем. — Знаешь, быть взрослой оказалось гораздо сложнее, чем я думала, так что наслаждайся жизнью, пока можешь. Вырастешь — вся эта ответственность ляжет и на тебя тоже, ещё успеешь намучаться. — Диана помолчала, прежде чем добавить: — Только, пожалуйста, родись».       Она постаралась заплести волосы в косу, но пальцы дрожали так сильно, что лишь с третьего раза получилось более-менее сносно. Успокаивая себя мыслью, что в ночной темноте ошибки будут не так заметны, Диана вышла на лестницу, искренне надеясь не запнуться о подол в слабом свете свечи.       В гостиной, благодаря зажжённому канделябру, было гораздо светлее, но даже его с трудом хватало, чтобы разогнать мрак вокруг стола и кресел. Синьор ди Маттео нервно постукивал по полу тростью, Ксавье стоял у окна с полупустой рюмкой в руках, Леонардо в задумчивости мерил шагами комнату.       — Мона? — Он остановился, заметив её. — А вы что тут делаете?       — Извините, если помешала… Моя служанка услышала о Лоре, разбудила меня… Словом, могу ли я как-то помочь?       — Чем можно помочь покойнице? — пожал плечами Ксавье, осушая рюмку. — Я думаю, все тут знали, что она была на сносях? Мадам, она вам говорила о том, что хочет избавиться от плода?       — Говорила о том, что здоровье подводит и она колеблется. Я не настаивала ни на каком решении, даже не знала, что Лора его приняла.       Ксавье долил себе выпивки из бутылки, похожей на ту, в которой отец Дианы обычно держал коньяк и за пару глотков выпил ещё одну рюмку.       — В последние пару дней она была не в себе, постоянно плакала, не вставала с кровати, а тут вдруг собралась прогуляться… Я, баран старый, даже обрадоваться успел, что ей лучше стало. А оно вот как, оказывается.       — Мне очень жаль, Ксавье, если бы я могла на что-то повлиять…       — Сомневаюсь, что вы могли, мона, — ответил вместо него Леонардо. — Да и если бы повлияли, кто знает, может, она умерла бы в родах. Пути Господни, сами знаете.       Она почти не слушала его, смотря сквозь подрагивающее пламя свечи. В голове по кусочкам вставала первая встреча с Лорой.       Весенними вечерами в Берлоге было так холодно, что Диана предпочитала выходить на улицу с рукоделием, ловя последние солнечные часы. В этот раз к ней присоединился Мишель, увлечённо читавший какую-то книгу о растениях, в которых она сама едва ли хоть что-то понимала. Умиротворение неожиданно нарушила служанка, которую Диана никогда прежде не встречала. Это была молодая белокурая женщина с незапоминающейся внешностью, излишне худая, не по погоде одетая в лёгкое серое платье. Коротко кивнув Диане, она нервно огляделась и повернулась к Мишелю.       — Вы не видели хозяина? Это важно.       — В кабинете смотрела? Обычно по вечерам он там. — Он, не поднимая головы, перелистнул страницу раскрытой на коленях книги.       — Только что, — кивнула служанка, не добавив к этому никаких обращений.       — Виконтессу спрашивала?       — Её имеет смысл спрашивать разве что ранним утром.       — Если отца нет и в библиотеке, то больше ничем помочь не могу, искать его для тебя уж точно не стану. — Мишель снова перевернул страницу. — Что-то ещё?       — Вы же знаете? — с нажимом на последнее слово спросила она. — Про них.       — А тебе какое дело? — Мишель удивлённо приподнял брови, наконец оторвавшись от книги.       — Ну-у-у, — неопределённо повела плечом Лора. — Надеялась, вы теперь выгоните её или хотя бы побьёте.       Мишель усмехнулся, возвращаясь к чтению.       — Это все твои блестящие идеи или ещё найдутся? Если он тебе так нужен — ищи. Завтра он на неделю уедет на юг.       Она не прощаясь ушла, и вскоре её фигуру уже с трудом можно было разглядеть за деревьями.       — Что это было? — снова обретя дар речи, спросила Диана, провожая взглядом странную служанку.       — Кто, — поправил Мишель, захлопывая книгу. — Лора. Она работает на кухне. Отец… как бы это получше сказать… в ней очень заинтересован.       — Она что, его любовница? — Её удивлению не было предела. — Любовницы моего отца всегда были невероятно красивы, а Лора она такая… обычная?       — Вот красивых женщин сами знаете кто как раз и не любит, боится, что они будут ему неверны. К примеру, Катрин вам кажется привлекательной?       — Не сказала бы. Вы ведь не имеете в виду, что они?..       — За руку не ловил, но слухи ходят. У нас тут всё… занятно. Можно даже целую трагедию в стихах написать. — Мишель невесело усмехнулся и встал со скамейки. — Пойдёмте в дом, темнеет уже.       — Мона, вы меня слушали? — Голос Леонардо выдернул её из воспоминаний.       — Нет, простите… Я задумалась, — она запнулась, — о покойной. Не могли бы вы повторить?       — Я спросил, как вы и не нужно ли послать за доном Пьером.       — Его нет дома, он ночует у сестры. Не нужно его будить. Я в порядке.       «Насколько это вообще возможно в таких обстоятельствах».       — Может, вам лучше пойти спать? — предложил синьор ди Маттео. — Мы тут всё сами уладим. В вашем состоянии к чему лишний раз волноваться?       Она покачала головой, выискивая в памяти всё, так или иначе связанное с Лорой. Воспоминаний, несмотря на четыре года, проведённые в Берлоге, оказалось не так уж и много.       Диана случайно оказалась в том коридорчике, по ошибке свернув не на ту лестницу. Даже спустя два месяца она всё ещё порой путалась во множестве закутков и переходов её нового дома. От того, чтобы развернуться и пойти обратно в комнату, её остановили приглушённые голоса, доносившиеся откуда-то из-за поворота. Она, ведомая любопытством, подкралась ближе, осторожно выглядывая из-за угла.       — Ты всё поняла? — сурово спросил граф, вручая Лоре конверт и странную маленькую склянку, чем-то напомнившую Диане опустевший флакон от духов. — Пойдёшь сейчас же. На кухне скажешь потом, что моей жене нездоровится, я заскучал и никак не хотел тебя отпускать. Только смотри, если ты это вдохнёшь…       — Да я помню вы говорили, если вдохну — умру, — отмахнулась Лора, поднося склянку к свету. — Что я должна сделать потом?       — Ничего. Дальше я со всем разберусь сам.       — А тот, кто получит письмо?..       — Исчезнет.       — Могу я спросить, месье, кто он и чем так мешает вам?       — Скажем так, это человек из прошлого, который слишком много знает и ещё больше пытается разнюхать. Остальное тебе ни к чему. Ты поняла меня, надеюсь?       — А если я откажусь? Не захочу никого убивать? — прищурилась Лора. — Выкину всё в первую попавшуюся яму, а в письмо насыплю муки с кухни?       На пару секунд повисло напряжённое молчание. Наконец граф, прищурившись, обманчиво мягко поинтересовался:       — Тебе жить надоело, Лаура? Или тебе напомнить, каково это ходить с изрезанной рукой? Подумай хорошенько, кинжалов от отца осталось много.       — Ну и режьте, мне не привыкать, — огрызнулась Лора, вытягивая руку. — Много чего бы сделала для вас, но помогать в таком точно не буду. Диана не стала дожидаться развязки и предпочла поскорее вернуться в гостиную. Всю следующую неделю, как она после узнала, Лора провела в своей комнате: сломала руку, упав с лестницы.

***

      До рассвета Диана просидела в гостиной, так и не уснув. Проснувшаяся Коко помогла ей переодеться и причесаться, после чего она снова вернулась вниз.       Ксавье, окончательно напившись, с трудом поднялся по лестнице, исчезнув в утреннем полумраке. Синьор ди Маттео, помолившись, тоже ушёл к себе, и только Леонардо остался с ней дожидаться жандармов и Пьера.       — Знаете, — помедлив, сказала она, — я обманула вас. Иногда я почти ненавидела её, мечтала, чтобы произошло что угодно, лишь бы она исчезла… А теперь молюсь, чтобы она спустилась, снова начала болтать ерунду обо мне и Пьере… — Диана осеклась, поняв, что выдала себя с головой. Она вздохнула. — Муж всегда говорил, что из меня ужасная лгунья. Дон Пьер мой… хотела бы сказать, что друг, но признаться, это будет несправедливым, зная, что он мечтает о куда большем. А я, увы или ура, не могу согласиться на это.       — Вы всё ещё замужем, как я понимаю?       — К несчастью. Я понимаю, что тут меня искать никто не будет, но… мне всё же страшно. Я бы… не уходила от него, если бы он не стал опасен. — Диана помолчала, прежде чем рассказать о Мишеле. — Он… убил сына от первого брака, чтобы тот не помешал прибрать к рукам наследство. Не сам, конечно, подговорил глуповатую будущую вдовушку. Пообещал ей что-то, наверное, или воспользовался тем, что она в него влюблена. С дурным отношением к себе я давно смирилась, а вот за детей я боюсь до дрожи.       Ночь, как и внимание Леонардо, располагали к излишней откровенности.       Она продолжила:       — Я всегда знала, что мой муж очень… жестокий человек, хотя до последнего времени не представляла, насколько. Я была совсем девчонкой, когда он на мне женился, пару недель, как исполнилось шестнадцать. В первую же ночь я забеременела. А через месяц или чуть больше он протащил меня по лестнице, — приревновал к сыну, — и я потеряла плод. Как только я снова стала способна к близости, он пришёл. Девять месяцев спустя родилась и умерла моя первая дочь.       — Признаться, я подозревал что-то подобное. Концы с концами очень уж плохо сходились, да и… как это объяснить… К беспокойству нежно любящего себя мужа, от которого, к тому же, носит ребёнка, женщина с вашим складом характера отнеслась бы… мягче, что ли, ровнее. Да и сам дон Пьер назвал бы вас своей женой, а не «близким человеком».       — Честно скажу вам, мне жаль, что он испытывает что-то ко мне. Он-то свободен, а вот я связана брачными клятвами и не могу предложить ему ничего кроме дружеского расположения, как бы мне, к сожалению, ни хотелось обратного.       — Уважаю тех, кто следуют своим принципам.       — Я выросла в монастыре, если не забыли. Все эти «принципы» давно проросли под кожу, и, что бы ни произошло, моя голова так и будет принадлежать юной глупенькой мадемуазель, которая даже не может представить, что ждёт её в браке. Я могу сбежать от мужа, жить под чужой фамилией, но мы же понимаем, что я останусь собой, — вздохнула Диана. — Пьер хорошо относится ко мне, так что, думаю, ради него я могла бы потерпеть некоторые… не слишком приятные вещи в отношениях между мужчиной и женщиной, если вы понимаете, что я пытаюсь сказать.       — Вполне понимаю, мадонна. Позволите ответить как мужчина, а не как врач?       — Пожалуйста.       — Муж ваш — порядочная сволочь, и во время «отношений», как вы выразились, думал только о себе. В постели с хорошим человеком, которому доверяешь, который к тебе внимателен всё… не так уж плохо, скажем так. — Леонардо усмехнулся: — Будь всё так плохо, я бы, наверное, остался одинок.       — Не знала, что вы женаты.       Леонардо вытащил из-за воротника тонкую цепочку, на которой висело обручальное кольцо.       — Не могу носить на руке, мешает работать.       — А дети, если я могу, конечно, об этом спросить?       — Моей жене нельзя рожать, больное сердце. Перенесла тяжёлую болезнь лет в пятнадцать. Наверное, возьмём из приюта, когда более-менее встанем на ноги.       — Вы знали об этом, когда делали предложение?       — Я же всё-таки учился на врача, донна, — улыбнулся Леонардо. — Знал. Эту женщину я люблю и любил больше, чем возможность растить кровных детей. В конце концов, наследовать этим самым детям и нечего. Этот дом, разве что, но он не мой, он дедушкин.       — Мне… удивительно слышать что-то подобное от… мужчины.       Леонардо фыркнул, пряча кольцо под одежду.       — Среди нас тоже попадаются неплохие люди, если хотите знать моё мнение. Ну и не забывайте, что я врач, так что о болезнях и их последствиях знаю достаточно. Извините за грубость, но по большому счету это был бы обмен жизни жены на жизнь ребёнка, а на такое я не пойду. Хотя наверняка найдутся… одарённые люди, которые захотят рискнуть.       — Одного такого знаю лично, — вздохнула Диана. — Мой отец.       Леонардо странным образом вызывал желание рассказать себе больше, чем она собиралась говорить кому-либо. Гораздо больше.       — Ваша мать скончалась в родах?       — Нет. У неё хватило здравомыслия прервать беременность, хотя мой отец и был против.       — Я так думаю, латынь вы знаете и я могу не пытаться на ней выругаться?       Диана смущённо улыбнулась:       — Даже когда-то на ней говорила. Вас, наверное, все очень любят. С вами очень… легко.       — Мне многие говорили, что я зарыл в землю талант священника. Ну, что поделать, если я хочу приносить миру пользу, а не попусту чесать языком?       — Можно спросить, почему вы выбрали медицину? Потому что ваш дядя был врачом?       Леонардо неожиданно задумался, сложив пальцы в замок. Диана уже успела забеспокоиться, что спросила что-то не то, и испортила настолько приятный разговор, когда он наконец ответил:       — Знаете, никогда раньше не пытался в этом разобраться. Всё было очевидно ещё с детства. В том числе, наверное, из-за дяди, он воспитывал меня после смерти родителей, и я рос в окружении того, что так или иначе связано с медициной. Видите ли, мои мать и сестра умерли в родах, когда мне было лет… восемь. То ли врачебная ошибка, то ли просто случайность, не знаю, на заключение о смерти мне до сих пор не дают посмотреть. Видимо, выучился, чтобы не допустить повторения моей истории с каким-то другим ребёнком. Глупость, конечно, но смею надеяться, что мои старания не напрасны. — Он помолчал, взглянув на часы. — Скоро придут власти. Как вас представить им?       — Аннет д’Эстре. Можно донна Анна, наверное.       — Если спросят о вашем муже?       — Трагически погиб, приехала переживать утрату. Сопровождающего нет дома. Не знаю, какие дела у него могут быть в столь ранний час, но…       — Да бросьте, никто не будет вдаваться в детали, — махнул рукой Леонардо. — Может, решат, что ночует у любовницы, но не всё ли равно? А вот и они. Легки на помине.       В гостиную вошли двое молоденьких новобранцев в насыщенно-черных мундирах и пожилой врач в больших очках, которому Леонардо поспешил почтительно поклониться.       — Это мой учитель, синьор ди Лоренцо, — пояснил он и кивнул на Диану. — Это донна Анна, они с дочерью снимают комнату у моего дяди.       — Ах, да, Джованни упоминал о новых жильцах в нашу последнюю встречу. Будем знакомы, донна Анна. Сидите, сидите, не вставайте. — Синьор ди Лоренцо чуть поклонился, протёр полой жилета очки и водрузил их на нос. Говорил он с сильным акцентом, напоминавший южный диалект, но понять его оказалось не так уж сложно. — Далеко ли ваш муж? Я предпочту поговорить о случившемся с ним. Женщинам в тягости нечего делать там, где побывала смерть.       — Донна недавно овдовела, — вмешался Леонардо. — Позвольте я опишу случившееся вместо её сопровождающего. Он ночует сегодня не дома.       Он продолжил уже по-итальянски. Диана не понимала ни слова, но уже и без того знала всё, что Леонардо мог сказать: пыталась сорвать беременность, маточное кровотечение, мертва. Синьор ди Лоренцо выслушал, покивал и поднялся наверх, забрав с собой жандармов.       — Они будут теперь искать акушерку? — спросила она, чтобы как-то заполнить повисшую тишину.       — А зачем? Хотели бы, давно нашли.       — Леонардо… Могу я спросить? О Лоре.       — Пожалуйста, — кивнул он, возвращаясь в кресло.       — Если бы она всё-таки обратилась к вам, как я советовала, вы бы ей помогли? Вы тоже католик, как я понимаю.       — В первую очередь я врач, мона, вне зависимости от моего вероисповедания. Только вот ошибиться, не станем лукавить, мог и я сам — все мы люди.