Графиня де Вержи

      Леонардо встал, чтобы поклониться вошедшему в гостиную Пьеру и уступить ему место.       — Извините, что разбудили так рано.              — Ничего страшного, я всё равно не спал. Доброе утро… — Он взглянул на Леонардо, а после на Диану. — Донна Анна.              Она виновато улыбнулась, не зная как сказать, что представилась настоящим именем. Пьер всё понял, вздохнул, но промолчал. Диане стало куда более неловко, чем было бы, упрекни он её или вслух скажи, что она сделала глупость.              — Я вас оставлю, мне нужно уладить дела с похоронами, а заодно жене на глаза показаться, чтобы сильно не волновалась. — Леонардо исчез на лестнице.              — Простите, — коротко сказала она, когда они остались одни.              — За что? — Пьер удивлённо приподнял брови. — Не припоминаю, чтобы мы ссорились.              — За то, что я вас не послушала. Вы говорили мне быть осторожнее с именем.              — Это ваша жизнь. Я могу лишь дать совет, но не могу заставить ему следовать.              Диана вздохнула, отводя взгляд. Почему-то при знакомстве с Леонардо ей и в голову не пришло назваться Анной, и теперь она об этом… сожалела, в какой-то мере.              — Мне порой кажется, что вы ко мне незаслуженно добры.              — Это к кое-кому другому я незаслуженно добр, потому что она моя сестра. — Пьер потёр уголки глаз и махнул рукой. — Забудьте. Итак, чем я могу помочь вам? Утешать смысла не вижу, с Лорой вы никогда не ладили.              — Вы хорошо себя чувствуете? — осторожно спросила она, боясь показаться навязчивой.              Диана сама не могла сказать, что именно в поведении Пьера показалось ей странным. То ли излишняя сдержанность, то ли явная усталость, сквозившая в каждом жесте, то ли просто чутьё, появившееся за проведённые бок о бок два месяца, заставили задуматься: а не болит ли у него снова голова? Он лишь пожал плечами в ответ, положив голову на спинку кресла. Впрочем, всё стало очевидно и без слов.              «Они снова разругались с Денизой».              — Это, наверное, не моё дело, но… Она опять начала напоминать вам о Лу?              Пьер улыбнулся невесело и устало.              — Не думал, что когда-то это скажу, но знаете, лучше бы так. Я всегда знал, моя сестра — так себе мать, но что она может променять детей, — простите за грубость, но говорю уж как есть, — на любовника, мне не приходило в голову. За столько лет у меня кончились силы, чтобы быть понимающим и терпеливым. Мне даже не стыдно, что я на неё накричал, хотя, по-хорошему, должно быть. — Он потёр виски. — Не уверен, что должен был обо всём этом рассказывать вам, особенно сейчас, но, признаться, больше некому. Жак растреплет, к священнику не пойду, родным лучше не знать. Просто… правда, Диана, я очень устал. Мы грызлись часов до двух ночи, столько друг другу припомнили, что подумать страшно. В итоге Дениза поставила ультиматум: или я забираю Мими и Нини и воспитываю сам, или я «не смею больше лезть в её дела». Нужно сесть и подумать, как будет лучше для них самих, но голова просто раскалывается и ни одной связанной мысли в ней нет.              Диана захотела подойти и обнять его, но, постеснявшись, ограничилась вопросом:              — Может, я могла бы чем-то помочь вам?              «Он очень редко обращается ко мне по имени. Кроме того, не помню, видела ли я его прежде таким… уставшим».              — Едва ли. Но спасибо, что выслушали. — Пьер снова потёр уголки глаз. — Я в порядке, не принимайте близко к сердцу. Как и всем, мне хочется иногда… не пожаловаться, конечно, скорее… поговорить с кем-то, кто… может позволить мне проявить слабость. Забудем обо мне. Что я мог бы сделать для вас?              — Я… хотела пойти к Денизе, попросить чёрную шаль или ленту для похорон, но, кажется, она сегодня будет не в духе. Прогуляетесь со мной? Если плохо себя чувствуете, могу попросить Ваноццу постелить вам в гостевой.              — Не стоит беспокойства, всё равно не усну. А моя сестра, скорее всего, не захочет никого видеть, но можно попробовать передать вашу просьбу с горничной.              Уже на улице, выходя за ворота, Диана позволила себе коротко погладить его по плечу. Пьер вздохнул и прижал к губам её пальцы.              — Дениза всегда была… такой? — спросила она, сама не зная зачем.              — Взбалмошной и несдержанной? Всегда. Но это никогда меня не затрагивало до того, как погиб её жених. Прежде мы были лучшими друзьями и, к моему сожалению сейчас, знали друг о друге слишком много. Я знаю, кто отец её дочерей, она — кто моя первая женщина, и так далее, далее, далее.              — А их отец правда Флориан де Монморанси?              Диана сомневалась, что хочет об этом говорить, но как ещё увести разговор хоть немного в сторону от Денизы не представляла. Пьер, кажется, её вопросу нисколько не удивился.              — Нет, не он, один наш друг детства. У них была интрижка с Флорианом, но очень-очень давно, ещё до того, как он женился. А что, вы знакомы?              — Если это можно назвать знакомством. Я училась в монастыре с Анной, его кузиной, он приезжал к ней раз или два. Её вы, наверное, тоже знаете?              — Мы пару раз общались, когда родители искали для меня невесту. К сожалению, её дед страдал какой-то редкой болезнью крови и умер совсем молодым, а я — единственный наследник, так что… как видите, пара из нас не сложилась. Но, думаю, семейную историю де Монморанси вы слышали и без меня.              — Да, вы правы. Причём, как ни странно, не от Анны…              — Ваша жена была такой красавицей, месье, — как-то сказала Диана за обедом, обращаясь к деду. — Вам, наверное, все очень завидовали?              Сидевшая рядом Мари внезапно побелела, как полотно и, тронув её за локоть, попросила сменить предмет разговора.              — Месье не любит говорить о своей покойной жене. Это его расстраивает.              — Почему? Разве она сделала что-то плохое? Чем-то обидела дедушку? — Она, забывшись, не заметила, как с языка сорвалось столь нелюбимое им обращение.              — Мари, уйми этого несносного ребёнка. Я ударю её, если она скажет ещё хоть одно слово об этой ведьме, которой самое место в Аду. — Дед, всё ещё видный и статный, но уже начавший седеть, отхлебнул вина из кубка и встал. — Я к девкам, может, хоть они помогут забыть о том, что в своём же доме я — пустое место. Буду поздно, скажешь сыну.              — Передам, месье, — пообещала Мари и, дождавшись, когда свёкр скроется в дверях, сказала: — Диана, дружеский совет: не упоминайте о покойной мадам в его присутствии.              — Но почему, Мари? Что она ему такого сделала?!              Мари, поколебавшись, шепнула:              — Ваш отец как-то упомянул, что из-за покойной мадам ваш дед был вынужден отказаться от брака с любимой женщиной.              — Кто же она? — таким же шёпотом спросила Диана с плохо сдерживаемым любопытством.              — Маргарита де Монморанси, бабушка вашей школьной подруги. Он с тех пор терпеть не может рыжих. Только я вам об этом не говорила.              — Я никому не скажу, честно, — заверила Диана, оглянувшись следом. — А что с ней сейчас? Она никогда не навещала Нану.              — Не уверена, жива ли она. Знаю только, что после смерти мужа Маргарита почти не выходила из дома.              — А почему умер? — Диана уже сгорала от любопытства, в воображении рисуя загадочную рыжеволосую незнакомку. — От старости?              — Да что вы, Диана! Он был совсем молод, у него остались маленькие дети. Он страдал какой-то болезнью крови, с ней не живут долго и счастливо. Только тс-с-с, отцу не понравится, если он узнает, что мы об этом говорили. — Мари оглянулась на дверь.              — Знаете, — сказала Диана после недолгого молчания, — мне жаль их всех. Дед Анны навсегда останется молодым, его дети — сиротами, её бабка так и не смогла пережить потерю мужа и, как Дениза, остаток жизни не снимала траура. А мой дед… Что ж, неизвестно ещё, что именно убило его, грудная жаба или шестьдесят лет безмерного количества «лилий» и выпивки. Даже странно, что именно его семейное проклятие обошло стороной. Жизнь несправедлива, как считаете?              Пьер невесело усмехнулся:              — Спросила она у вдовца с маленьким ребёнком. О да. Жизнь — та ещё… зараза, правда, временами в качестве извинения подкидывает и что-то хорошее.              Они подошли к высоким воротам, за которыми можно было разглядеть двухэтажный дом из белого камня с высокими окнами, колоннами и античными скульптурами, занимавшими всё свободное место на крыльце. Пьер постучал. Дожидаясь, пока неповоротливый тучный слуга откроет двери, он добавил:              — К примеру, за знакомство с вами я ей благодарен.              — Взаимно. Без вас я бы пропала.              Пьер ничего не ответил, проводя её по тропинке, проложенной посреди огромной зелёной лужайки. На крыльце Диана ненадолго остановилась, чтобы поближе рассмотреть скульптуры, и едва не столкнулась с выходившим из дверей мужчиной. Он поспешил рассыпаться в извинениях, большую часть из которых она поняла лишь по интонации, и ей с трудом удалось дождаться паузы, чтобы сказать, что она почти не понимает по-итальянски.              — Извините, донна. — Мужчина без труда перешёл на французский, на котором говорил с лёгким, почти незаметным акцентом. — Я Маурицио Ногарола. Вы, стоит полагать, Диана, подруга донны Денизы? Её дети о вас много говорят.              — Предпочитаю своё второе имя, синьор Ногарола. Зовите меня донна Анна или мадам д’Эстре, пожалуйста. — Она неохотно вложила свою ладонь в его протянутую руку, чувствуя себя неловко от последовавшего поцелуя.              За это время она успела рассмотреть хозяина дома. Это был ещё молодой мужчина, на вид немного старше Пьера, с маленькими глубоко посаженными глазами и выдающимся вперёд подбородком. Одет он был ярко и броско, в расшитый золотыми нитями жилет и белоснежную рубашку с запонками из чёрного оникса, который Диана видела в любимом кольце деда.              — Понял, понял, слово женщины для меня закон. — Маурицио поднял ладони в примирительном жесте. — Дон Маурицио, в таком случае, если не возражаете. Крайне рад знакомству. Вы, стоит полагать, зашли к донне Денизе?              — Да. Моя служанка, к сожалению, внезапно скончалась, и я хотела на день попросить у мадам д’Астарак чёрные шаль и ленту для похорон. По понятным причинам я не смогу найти траурного платья за пару часов. — Диана выразительно скосила глаза на живот. — Она ведь дома?              — Донна Дениза с утра ещё не спускалась, но вам повезло, донна Анна, если можно так выразиться. Когда умер мой отец, жена ожидала сына. Некоторые платья она надевала всего по разу, а какие-то не носила совсем. Пойдёмте, я обо всем договорюсь.              — Это будет неоценимой услугой с её стороны, но удобно ли беспокоить вашу жену с такой просьбой?              — Совершенно удобно, уверяю.              Он, продолжая не замечать Пьера, провёл их в небольшую алую гостиную, стену которой украшала большая картина, изображавшая смутно знакомую сцену. На ней облачённая в синюю тунику богиня гналась по небу за улетающим лебедем.              — Тут изображена Диана, древнеримская богиня охоты, — подсказал Маурицио, заметив, куда она смотрит. — Вы, оказывается, не только очаровательны, но и умны. Глупая женщина не станет интересоваться искусством, не так ли? У вас очень интересное имя. Не в её ли честь, — он постучал по золочёной раме, — вас назвали?              С трудом дождавшись, когда мать уснёт над книгой, она выскользнула в коридор и на цыпочках прокралась к кабинету отца. Она дважды постучала в дверь, но ответа не последовало, и Диана всем телом навалилась на ручку двери, пролезла в появившуюся щель и плотно закрыла за собой дверь.              Увидев на столе у отца искомую книгу, она забралась на высокий стул, стоявший рядом, с трудом сдвинула с места тяжёлую переплетённую кожей книгу, уселась с ней на полу и наугад открыла страницу. На картинке была нарисована женщина, держащая в руках лук с натянутой тетивой.              — Б-о-ги-ня… богиня… о-хо… охоты… Диана? — Надпись удалось разобрать с большим трудом: читала она пока ещё плохо.              В кабинет неожиданно вернулся отец и поднял её с пола.              — Господи, Диана, что ты тут делаешь? Где твоя мать?              Вошедший следом дед зло буркнул:              — Маленький поросёнок. Нет бы, как приличный человек, читать на стуле — надо в пыль усесться! Совершенно неподходящее имя ты для неё выбрал, Антуан. Надо было назвать её Мель: «чёрная».              — Перестаньте, отец, здесь не так уж и грязно. А ты отдай то, что взяла, и вернись в свою комнату, тогда я не стану тебя наказывать. — Отец забрал у неё книгу и вернул на стол. — Эта вещь стоит очень дорого, и вообще, тебе лучше ничего тут без меня не трогать.              — Папа, а вы назвали меня в честь богини, да? — дёрнув его за рукав рубашки, спросила Диана.              — Да-да. Иди к себе, я занят.              — Не правда, — тут же злорадно вставил дед. — Он назвал тебя именем своей сестры, которая умерла от кори недели в две. Надеялся, что и ты сдохнешь, видимо.              — Перестаньте пугать моего ребёнка, отец, — нахмурился месье де Лален. — Я выбрал хорошее имя, как раз для девочки из высшего общества. Диана, иди к себе, я в третий раз повторять не стану.              — Стоит полагать, не знаю точно, — помедлив, ответила она. — К огромному сожалению, сегодня я не могу задержаться для беседы. Вы не могли бы поскорее узнать у жены, одолжит ли она мне платье, или стоит всё же разбудить донну Денизу?              Он почти театрально всплеснул руками.              — Да-да, простите. У нас так редко бывают гости, которым нравится коллекция отца! А он оставил так много картин…              — Я приду как-нибудь в другой раз, когда буду свободнее, и обязательно посмотрю на все, — пообещала она. — Кто их автор?              — Мой отец, донна. Присаживайтесь, я мигом. Может, хотите попробовать лимонад? Сомневаюсь, что у вас в стране такой делают. Это, можно сказать, лимонный сироп, разведённый с водой. — Он придвинул Диане кресло.              — Спасибо, дон Маурицио, возможно, в следующий раз. — Она вежливо улыбнулась.              — Ловлю на слове, донна Анна. Лимоны в этом году очень хорошие, лимонад пьём просто кувшинами, особенно Джиневра, моя жена. Она тяжело переносит беременность, это её единственное спасение. Что ж, ждите, я мигом. Одна нога здесь, другая там. — Маурицио исчез за дверью.              Пьер, заняв свободное кресло, презрительно фыркнул:              — Шут.              — Ну что вы говорите, нельзя же так о людях. — Диана с лёгким укором взглянула на него и покачала головой.              — О тех, которые спят с моей замужней сестрой за спиной у беременных жён и продолжают засматриваться на всех женщин в округе, — можно.              — Неужели вы думаете, что я могу обратить на него внимание? — она удивлённо приподняла брови.              Пьер прикрыл глаза и устало потёр виски.              — Дело совсем не в вас. Я просто не могу понять, почему из всех мужчин города моя сестра выбрала этого, — Пьер кивнул на дверь. — При других обстоятельствах меня бы тут уже не было, в конце концов, в округе есть постоялые дворы, и, может быть, даже найдётся комната в каком-нибудь доме. Любая. Мне многого и не нужно. Просто Мими и Нини… Всё стало только-только налаживаться, а потом появился этот пустоголовый баран и всё испортил. Поймите правильно, если бы у неё не было детей, или, по крайней мере, если бы она оставила их у родителей, я бы не вмешивался.              — Хотите всё-таки забрать их?              — Признаться, считаю наилучшим выходом. Думаю, перебраться с ними хоть куда-то, когда решится вопрос с похоронами Лоры. Правда пока не приходит в голову ни одного места, где можно было бы на время остановиться, пока не найдётся жилья получше.              — Может, стоит поговорить с синьором ди Маттео?              Ответа она не дождалась, потому что в комнате появился Маурицио в сопровождении смуглой полной служанки в белом чепце.              — Она почти не говорит по-французски, донна Анна, но проводит вас до комнаты моей жены. Дженевра — щедрая женщина, она готова одолжить вам платье.              Служанка провела её вверх по мраморной лестнице с резными перилами, и, постучав, открыла перед ней дверь в ярко-алую комнату. Её хозяйка, худощавая голубоглазая блондинка, напоминавшая Диане не то собственную мать, не то портреты Софии в Берлоге, тут же встала и отодвинула книгу поближе к кувшину, в котором плавали лимонные дольки. Её уже заметный живот выглядел будто привязанный. Если верить приметам, она ждала сына.              Хозяйка комнаты молча посмотрела на вошедших, и Диана неловко поприветствовала её, уже жалея, что согласилась на предложение Маурицио:              — Доброе утро, синьора Ногарола, прошу прощения за беспокойство. Я донна Анна, знакомая донны Денизы и в некотором смысле ваша соседка, я снимаю комнату у синьора ди Маттео. Я зашла к ней узнать насчёт траурной шали для похорон, но ваш муж сказал, что вы, вероятно, сможете дать мне до вечера какое-нибудь платье.              — Он заходил. Пожалуйста. — Дженевра вернулась на стул и налила себе из кувшина. — Должно быть в пору, если потуже затянуть шнуровку, — она кивнула на разложенное по кровати свободное чёрное платье с короткими рукавами. — Моя служанка поможет вам переодеться, ваши вещи можете оставить в её комнате. Вам идёт ультрамарин. Мой любимый цвет. Жаль, муж предпочитает красный, — она кивнула вначале на алые стены, а после на терракотовую юбку своего платья.              — А я когда-то любила красный, но мой находит его вызывающим и почти не разрешает носить. Если только под его присмотром и по особым случаям.              — Так может, стоит начать теперь, раз вы больше не с ним? — она кивнула на левую руку Дианы. — У вас нет кольца. Давно ушли?              — Зимой. Уже и не вспомню, где оно.              — Сложно было решиться?              — Очень. Но так уж… получилось.              Дженевра отпила из стакана и поморщилась.       — Терпеть не могу лимоны, а вы?              — Тоже недолюбливаю, хотя тоже спасали.              — Проходите, не стойте на пороге. — Уже когда Диана зашла за ширму, Дженевра спросила: — Вы никогда не жалели о своём решении?              — Мой муж был, очевидно, далеко не лучшим человеком. Если бы я осталась, ничем хорошим это бы не кончилось.              — У вас есть причины так думать?              — Увы, множество. Он сходил с ума от ревности всякий раз, когда я заговаривала хоть с кем-то из мужчин, кроме отца и брата. Хочу заметить, что повода сомневаться в моей верности я никогда не давала, — подумав, добавила Диана.              — Да бросьте, можете передо мной не оправдываться. Моему мужу наплевать на меня, сколько бы любовников я не завела. Что уж там, он и сам гуляет, как кот по весне. Я терпела год, два, три, на четвёртом устала и нашла себе другого, думала, хоть это заставит мужа обо мне вспомнить. Не заставило, — протянула Дженевра, стуча ногтем по краю бокала. — Вот бы можно было взять от каждого понемногу и слепить вместе. В сумме получился бы вполне сносный муж, верно?              — Пожалуй. — Диана не удержалась от улыбки. — Давно вы женаты?              — Всего пять лет, а я уже так устала от него, как будто целую вечность. Самое обидное, донна Анна, это то, что я с самого первого дня знала, что он бессовестный бабник, но все эти годы продолжала его любить. Это сейчас мне просто смешно смотреть, как он бегает за вашей подругой, а ещё год назад я не стала бы говорить и с вами.              — Дениза мне не подруга, — возразила Диана, с помощью служанки снимая платье. — Не больше чем просто знакомая. Она была очень добра, разрешив мне поехать с ней, а её брат оказал неоценимую услугу, договорившись о комнате. Больше нас ничего не связывает. Я не оправдываю её, но и повлиять не могу.              — А я вас об этом и не прошу, — пожала плечами Дженевра. — Просто постарайтесь не присоединиться к ней.              — Могу заверить, синьора, ваш муж меня не интересует. Спасибо за платье. Я верну его к вечеру.              — Потому что интересует кто-то другой. Не смущайтесь так, у Денизы язык без костей. Дон Пьер — хороший выбор, а уж за наличие любовника в наше время никто никого не осудит. И можете не спешить, оно мне никогда не нравилось, — махнула рукой Дженевра, возвращаясь к чтению книги. — Будет скучно — заходите.              Попрощавшись и пообещав зайти, как только сможет, Диана спустилась вниз. Пьер сидел с книгой в кресле, и к её удивлению, переодел жилетку и рубашку. Даже не задавая вопроса, она уже знала ответ:              — Снова пошла кровь?              — С чего вы взяли? Отвлёкся, чашка из рук выскользнула, пришлось переодеваться, — поспешил заверить Пьер, кивая на недопитый чай, стоявший на столике.              Диана вздохнула, не зная, как сказать, что прекрасно понимает: он врёт. Постояв, она подошла ближе и молча обняла его.              — Боюсь спросить, чем вдруг вызвал ваш приступ… обеспокоенности? — Он подался вперёд, чтобы обнять её в ответ.              — Меня бросает в дрожь от одной мысли, что с вами может что-то случиться.       Она прижалась к нему так сильно, как позволял живот. Эти секунды казались Диане, пожалуй, самыми приятными и волнительными за все четыре года брака. Не считая их поцелуя с Пьером. «Вы для меня важны», — хотела добавить она, но, побоявшись выглядеть глупо, не стала.              Пьер успокаивающе погладил её по спине.       — Да ну, перестаньте, что со мной может случиться? Я совершенно здоров. Пойдёмте, провожу вас.              Обратно к дому синьора ди Маттео они шли молча. Диане хотелось так много сказать Пьеру и о своём беспокойстве, и о том, что она сама же запуталась в своих чувствах и правилах, но стеснялась. Ей казалось, что она обязательно будет выглядеть наивной дурочкой из монастыря.              «Кем вы, мадам, по большому счету, и являетесь, — заключила она, мысленно вздыхая. — Наверное, стоит попросить совета у Леонардо, если мне снова представится случай поговорить с ним. Он… здравомыслящих человек и наверняка сможет помочь мне».              Его она застала в гостиной за разговором с худощавым молоденьким священником в длинной, идеально отглаженной сутане. Тот неуверенно кивал, придерживая локтем увесистый молитвенник, и поправлял круглые очки, неровно сидевшие на его длинном носу.              «Видимо, недавно закончил семинарию», — предположила Диана, дожидаясь, пока Леонардо представит её и получит ответ на какой-то вопрос.              — Это отец Константин. Он не очень хорошо говорит по-французски, но готов попробовать ответить на ваши вопросы, если они будут. Если кто-то придёт от гробовщика, шлите ко мне, я со всем разберусь.              Леонардо, получив заверения Дианы, что никакая помощь ей пока не нужна, ушёл. Пьер, поколебавшись, вышел на улицу, сославшись на духоту в доме. Священник же сел в предложенное кресло, оставив молитвенник на столе, и спросил, с заметным трудом подбирая слова:              — Вы, как я понял, приехали к морю?              — Да, с подругой. Она приехала поправлять здоровье и предложила нам присоединиться, — кивнула Диана, и, не желая сидеть в повисшей тишине, спросила: — А вы, видимо, недавно закончили семинарию?              — Вы правы, в этом году. Как вам у нас? Нравится?              — Несколько жарче, чем я привыкла, но в остальном да, отец Константин. Мне очень повезло с хозяином дома.              — Рад это слышать, синьор ди Маттео и у меня… как же это говорится? На хорошем счету. — Отец Константин помолчал и снова поправил очки. — Но что мы всё о светском да о светском? Может, у вас есть вопросы, которые вы хотели бы обсудить?              «Да. Но не с вами. Извините».              — Нет, благодарю вас, — пожала плечами Диана. — К сожалению, в моей жизни было много похорон.              Он выразил свои соболезнования, отметил, что на всё воля свыше, и в комнате повисло тягостное молчание. Диана даже была рада, когда вошёл Пьер с тремя крепкими молодыми мужчинами, только один из которых был в состоянии хоть как-то изъясняться на французском. Не без труда и порой с помощью отца Константина ей удалось объясниться с ними и выяснить, что всё готово.       Попросив Пьера проводить одного из них к Леонардо, она принялась выяснять, сколько должна за работу. В цифрах пришедший путался, постоянно переспрашивал то её, то отца Константина, поэтому, когда вопрос был наконец-то улажен, Диана с нескрываемым облегчением вышла в кухню, чтобы налить себе воды. Сил расстраиваться из-за лишних, пусть и не слишком больших, расходов у неё не осталось. Хотелось спать.              — Вы ещё священнику должны будете за Лору, — шёпотом напомнила Коко, заглянувшая следом за ней на кухню. — Что за человек она, да, мадам? Даже после смерти сумела добавить всем хлопот!              — О мёртвых плохо не говорят, — напомнила Диана, допивая воду. — Иди, спроси у него и вынеси, сколько скажет, я сейчас вернусь.              — Я ещё что сказать хотела. — Она, поколебавшись, остановилась в дверях. — Я ей туфли оставила. Те, розовые. Ваши. Она же их так хотела, а мне в них и ходить-то некуда.              — Твоё дело. Если когда-нибудь сможем вернуться домой, не боясь графа, я отдам тебе любые, какие понравятся.              Договорившись обо всём и с отцом Константином, она попросила позвать её, когда она понадобится, и отправилась в комнату, чтобы ненадолго прилечь. Едва её голова коснулась подушки, Диана провалилась в глубокий тяжёлый сон, в котором видела кухню в Берлоге и Лору, сгорбившуюся над очередным недовязанным носком.              Когда она, вздрогнув, проснулась, часы показывали уже полдень. В доме стояла звенящая тишина.