Великий Принц Леса

Ладора мягко тронула влажным носом бархатистый лист и случайно вдохнула в ноздри прохладную каплю росы. Потопталась на месте. Напрягла под гладкой пятнистой шкуркой ещё слабые, неокрепшие мышцы. Апчхи! Ладора уныло чихнула раз и другой — и побрела прочь, подминая острыми копытцами сухой валежник. Она следовала за матерью, боясь потеряться. Лес жил своей негаснущей жизнью, пульсируя, словно сердце в груди великана. Он шумно вздыхал изумрудными кронами деревьев, перешёптываясь с ветром, осокой и камышом, обрамлявшим строгим каре берег серебрящейся реки. Словно длинные косы, лес обнимали высокие травы на заливных лугах — их прохладная, обманчиво-спокойная зелень так и манила. -Энна, Ладора, — тревожно позвала дочерей тонконогая, большеглазая олениха, — не выходите на луг прежде, чем я не скажу, что можно. Энна — та, что побойче — смело выступила вперед, к матери. — А почему, мама? — спросила она резко. Ей не нравилось стоять в стороне: она хотела сунуть свой любопытный черный носик повсюду, и желательно — побыстрее. Олениха легонько толкнула дочку в бок своей большой изящной головой. — Потому, — сказала она тихо, и её голос стал глубоким и острожным, — что там таится смертельная опасность. Ладора при этих словах робко отступила назад. Она даже сжалась — приседая на задние копытца и стараясь слиться с густым ломким орешником. Но её сестру материнское предупреждение не испугало: Энна недовольно переступила ножками — тонкими, как веточки — и нетерпеливо сказала: — Ну хорошо, хорошо… как скажешь. Вот только всё равно, поскорее бы туда попасть. Олениха качнула головой. Тяга к лугу — тяга к тому, что может быть за ним. Луг пахнет не только свежей травой и дождём; ещё чаще от него веет огнём, горьким порохом и дымом. Но Энна ещё мала, и она не знает, что такое дым и порох, и может забыть об угрозе. — Подожди немного, — олениха-мать была спокойна и медлила шагнуть из спасительной кромки леса на голый, ничем не защищённый луг. — И помолчи. Сейчас это очень важно. Луг был таким безобидным, таким красивым в утреннем блистании солнца и еще не закатившейся луны, призрачно бледневшей в туманном небе. Он призрачно бледнел в блёкнущем тумане, и его границы терялись далеко в тёмной чаще, откуда никогда не взлетали птицы. Он был таинственно-зловещ в своей странной красоте. Но за красоту эту олени каждую весну платили высокую цену. Олениха, прядая большими бархатными ушами, робко шагнула вперед и вытянула длинную гибкую шею. Её чуткий слух не уловил ни единого напрасного шороха, который бы издал главный враг — двуногий Человек с рукой, которая пышет огнем. Тонкие ножки были напряжены, как туго натянутые гитарные струны — а под атласной шкурой двигался сложный механизм мышц. Олениха казалась заводной игрушкой. Такую тронь — и она подскочит и помчится, подгоняемая часовым заводом. Она выпрямила шею и поставила её высоко и гордо. Взглянула в небо, налившееся свинцом — и тем не менее, в покрове пасмурных туч сверкало белое солнце. А потом от неё Энна услышала: — Выходите, дочери мои! Здесь безопасно. И тогда Энна первой из всех детей оленьего племени весело скакнула вперед — бесстрашно, грудью в неизвестное. И высокая трава поглотила её. Ладора сглотнула вязкую слюну в пересохшем рту. Она вовсе не хочет идти на луг. Вдруг там опасно? Вдруг мама не заметила чего-то, что стоило бы заметить? — Ладора, — нежно позвала мать-олениха снова, — выходи! Ладора замешкалась, затанцевала на месте: уйти в чащу или смело шагнуть в неизвестность, к своей семье? Материнский голос звал её, манил, просил, и она, преодолевая страх, сделала маленький шаг в траву.