Угасшее время

      Высокая девушка стояла около длинного окна.Любуясь красотами внешнего мира, девичье сознание стремилось покинуть бренное тело и улететь далеко к звездам.Нельзя сказать, что сея персона считает свое бытье более, чем невыносимой пыткой жизни, но и в разряд обыденности, увы, приписать никак нельзя.От томных, слегка раздражающих мыслей, ее прервал весьма статный молодой человек: — А-а-а — он протянул эту гласную довольно долго. Скорее всего он понял цель ее пребывания в стеклянном саду. — Ты здесь. — волчий оскал красовался на его устах, хищный взгляд проводил очертания столь горячо любимого тела. Мужчина все прекрасно знает, как девушка отреагирует, как ответит и даже, как возможно ударит по лицу. Но это его никак не останавливало. Держать в беспощадном страхе миллионы и лишь одной единственной давать некий беспощадный шанс. Все это так в его стиле. — А где мне еще быть, Люциус? — ее овальная голова слегка наклонилась в бок, лицо же красовалось печальным равнодушием. Уголок его губ стремительно поднялся вверх. Злиться, значит он скоро заведется, будет острить, а она же в свою очередь метаться. Полноценные отношения, если учитывать кто из них кого представляет. — Ну как, милая. Ты моя жена как ни крути. В твоем прекрасном и для меня, безусловно, властном распоряжении ты вольна делать практически, что угодно. Любая была бы рада на твоем месте, знаешь ли. — а зря он так. Девушка разозлилась, хоть пока еще виду не подала. Ее держит тот факт, что муж это делает нарочно: теребит ее нервы с особым наслаждением. И трудно сказать, что это: обманчивость снаружи неприязни или же наоборот. — Тот доктор ушел? — ее голос прозвучал так многострадально, он донесся до графа, заставив нахмуриться. Его глаза со временем сменили прекрасный голубой оттенок человечности на красный беспощадный цвет. — Ах, моя, милая, хм.- шумно вздохнув, он направился к ней. Лунный ярки свет не откажет ему, о нет, но очертит лишь руку в ответ. Она блестит и довольно холодна. Хорошее сочетание, подстать ему. Три широких шага и он совсем рядом, награждает ее затылок своих обжигающим дыханием. Та лукавая улыбка снова позволила себе проявиться. Аккуратно уткнувшись носом в ее волосы, мужчина начал слегка поглаживать ее голову своим прямым носом, иногда позволяя свободно вдохнуть яркий аромат.— неужели я настолько плох? Раз не могу заставить эти аккуратные губы улыбнуться. Ответь мне хоть раз, почему я не заслуживаю твоей ласки, хоть раз? —последние слова произнесены были уже шепотом. — А ты когда-нибудь просил? Вот так…искренне. Ты делал по-другому. У меня оставались синяки и беспощадная боль, ты меня этим с гордостью награждал прежде чем покинуть, оставив меня одну. И сейчас ты делаешь это снова.—ее тонкие пальцы крепко удерживали шелковое одеяло, покрывающее чистую наготу. Ее всегда бросало в дрожь, когда он приходил. Граф ведет себя как зверь, возможно он и является им, впрочем никто кроме него самого и не скажет. Пальцы разжали крепкую хватку, позволив себя отдохнуть. Плед спал, как пелена, оставив только бледность и чистоту. Девушка обернулась к нему лицом, показывая оде лишь достоинства. Глаза мужчины же распахнулись, слегка прищурившись он осмотрел ее с ног до головы.— скажи же мне: разве я заслуживаю такого отношения? — мужчина не собирался отвечать: нельзя дать ответ на неизвестный ему вопрос. Он лишь бережно смирял взглядом ее расстройство, лицезрея синяки и царапины практически на каждом участке желанного тела. Это его работа, он должен быть горд, тогда все прошло так, как он хотел, без пререканий, без слез. Его левая бесчувственная рука касается женского плоского бледного живота, поглаживая царапины. Он не со зла. Власть опьянеет, делает жестоким. Ей еще повезло: она отделывалась не жизнью как остальные, а лишь следами от его рук.— Холодно, Люциус.— она задрожала, опять сделалась беззащитной перед ним. Для нее это слабость, но все же не подает виду. Хочет выглядит гордой и непроницаемой, как скала, но в итоге получается нечто иное. Слабая смесь, и сладко, и горько. Мужчина ничего не отвечает, он резко прижимает ее к своему телу. Жадно обхватывая ее тело руками, он спешит спрятать свою собственность ото всех в своих объятиях. — Если ты меня оставишь, я сойду с ума. Я буду заполнять эту дыру кровью людей. Мне плевать будет на все, слышишь? Ведь только для тебя одной я жил… Три года спустя Рыжие волосы вальяжно танцуют под такт ветра. Зеленые глаза с грустью и огромной тоской смотрят на белый мемориал. А ведь он был прав: он жил только для нее. Но это не спасло жестокую любовь, впрочем, как и его самого. Идэя ушла, оставив на память подаренный им кулон. Сначала герцог терпеливо ждал, думал может одумается еще, это же женщины, непредсказуемые существа. А затем и ожидание сменилось гневом, он был прав, когда сказал, что пощады не будет. Некогда горячо любимый народом граф начал убивать безраздумно, грабить и завоевывать. Мужчина по праву назывался тираном, монстром. И снова гнев сменился на тоску, разъедающее сердце и ничего помочь ему не в силах было. Он не спал, только пил и смотрел на звездное небо, конечно же, она ведь так любила это. Но не зря же говорят, что время лечит. Он не исключение, и его оно частично излечило. Граф встретил прекрасную принцессу Востока. Женщину, не напоминавшую его жестокую любовь, своего беспечного смутного ангела. Ее смуглая кожа, лиловые волосы и эти прекрасные красные глаза сводили его с ума, заставляя вспомнить былое: застыть кровь в жилах и потерять голову. Не прошло и года — они поженились. Надя стала новой графиней. Народ принял хорошо новоиспеченную, впрочем связано это было с упоением на ее характер, который должен утихомирить буйного мужа. Их жизнь была намного лучше прежней, они нашли друг друга, переступив через приличное количество трудностей, в награду получая истинное счастье. Но бывали моменты, когда герцог вспоминал ту самую, глубокую рану на черством сердце. В эти моменты он был необыкновенно злым, его персона всегда уходила в свой кабинет и пропадала на долгий промежуток времени. Жизнь шла своим чередом. Граф и графиня начали иметь малые разногласия со временем переходящие к большим. А затем граф таинственным образом умер. Глупо было предполагать, что это не узнаёт Идэя. Скорбящая новость ошарашила ее. Узнала же девушка случайно: на рынке мальчик соизволил всех просветить в столь важное для народа событие. Магесса тогда выбирала из окрепших красных яблок самые лучшие сорта, когда горькая новость стремительно догнала слух бывшей графини. Ее глаза округлились, а рука автоматически прикрыла перекошенный шоком рот. На ее прекрасных изумрудных глазах выступили растаявшие льды. Капельки будущей несоизмеримой боли активно начали падать в низ по бледному лицу. Придворные дети врать не будут, как бы ей не хотелось. Последующее время для бывшей герцогини пало тяжелым бременем. Первое время она пыталась досконально узнать о произошедшем. Мало ли это ложь, запавшая ей мерзко в душу. Но как чистая душа не хотела бы вернуться к былому, судьба подталкивала ее к новому. И теперь эта окончательно новая жизнь. Все как она когда-то хотела, так отчаянно желала, совсем здесь, уже рядом. Звездная пелена согнала светлое время суток, покрыв его напоследок холодом и густым дождем. Девушка сидела в полном одиночестве за столом, держа маленькую фотографию, держа воспоминание былого. В такое время ушла ее злоба на него, и в большей мере пришла любовь к его бренной душе. На фотографию изредка капали горькие слезы. Ей было так больно, так одиноко, будто единственная стабильная часть жизни исчезла. Как бы сильно он над ней не пытался издеваться, как бы сильно он ее не брал и как бы жестоко не обращался. В душе он все равно ее любил, изредка показывал местами очень искаженно и пошло. Но всегда, всегда после того, как он показывал ей свою власть, сильные руки укрывали плащом измученное и вымотанное тело. В такие моменты граф смотрел на нее со злостью. Но не она причина, причиной служил лишь он. И герцог это прекрасно понимал. Он напившись сидел на балконе, вспоминая как сильно о ней заботился, как горячо любил, как учился с ней летать. Особо грезно давались ему воспоминания о их первой влюбленности:       Яркое большое поле с не менее колоритными цветами. Летний день выдался таким прекрасным: он был не особо горяч и регулярно смел награждать других свежим ветром. Тогда Люциус, еще не герцог, застенчиво наблюдал за Идэей, заплетающий массивный венок. Такой яркий, такой цветной, но в меру сдержанный, прямо как она. Он помнит этот смех, девушка надевает природную корону и смело подходит ближе. От нее очень сладко пахнет. Как же ему нравится, он так жаждет насытиться ею, но нельзя: она же не вещь, чтобы просто взять и воспользоваться, хоть в его понимании светлая девушка уже находилась под тяжким собственническим клеймом: — Люциус, как тебе? Скажи, мне идет? — она мило улыбается, награждает его своей снисходительностью. Ее рыжие волосы идеально сочетались с листвой и этими цветами. Юная душа выглядела, как божественное существо, как богиня. — Прекрасна…как всегда.— он не сразу понял, что последнее сказал вслух, юноша выглядел таким удовлетворенным, таким счастливым и наконец спокойным. Мягкая трава аккуратно колыхалась, мужчина же любовался женской красотой. Неожиданность пришла как всегда внезапно: Девушка словно порхая подсела к нему. Приблизившись практически вплотную, на ее устах появилась улыбка. — Это все ты.— Мужчина в ответ рефлекторно улыбнулся, а она в свою очередь покраснела, чем вызвала у юноши встревоженность. Только он хотел спросить причину сея проявления стеснительности, как девушка прильнула к его губам. Будущий правитель не растерялся: мускулистая рука, тогда еще не железная, коснулась тонкой талии то спускаясь выше, то позволяя направиться ниже. Он мягко придавил ее своим телом. Целуя ей шею, насытив самую малую часть его востребованности. Он нехотя оторвался. — Ты такая красивая.       Ночь, мужчина лежит на спине, пока его женщина покоится на его груди. Молодые любуются звездным небом. Девушка искренне верила, если загадать желание на летящую комету, то оно неприметно сбудется. Люциус в ответ лишь усмехался.       Но те времена прошли, не так ли? Он все пил и пил на этом проклятом балконе. «дурацкие цветы» подумал мужчина, он их ненавидит: не из-за нее, нет-нет, а вообщем-то только из-за себя. Затем, как клише, последовали самые тяжелые, самые пораженные чумой воспоминания. Он зажмурился, пальцы крепко обхватили бокал, бесчестно заставив хрусталь треснуть, а затем разбиться на несколько осколков, прямо как его жизнь, та что не успела заразиться скверной жестокости:  — Почему ты не рад? — она сидела в кресле, обтянутым красным бархатом. Девушка не понимала постоянную раздражимость мужа. Он смотрел на нее с подлым высокомерием. Сильные руки были заведены за спину. На остром лице уже привычный для нее оскал, полный злобы и недовольства. — Чему я должен радоваться? Что моя жена маг? —он сморщил от отвращения нос и отвернулся прочь. У бедной души задрожали глаза, а затем и губы. Графиня искренне не понимает причину его ледяного поведения. — Люциус, если меня не учить — я могу навредить людям. Разве ты не понимаешь? Я не хочу навредить тебе. Потому что…- ее перебил его резкий поворот, он с перекошенным лицом ярости и разочарования направился к ней, словно голод несущийся по здоровым полям. Ох, Моя бедная душа, что же с тобой будет? Он встал перед ней, такой гордый, такой высокомерный, такой прокаженный.Он замахнулся своей рукой и одарил девушку крепким ударом и звонким хлопком. От его силы она не удержалась на ногах и упала словно лист, опавший с дерева под жестоким гнетом ветра. Держась за покрасневшую сторону, она с отчаянием посмотрела на него. Это уже не тот Люциус, которого она когда-то знала, неужели нет… Ее бы Люциус не сделал этого, никогда. — Как ты можешь навредить мне, если я могу одним ударом отнять твою жизнь? Где твоя магия, Идэя? Где та сила, а? — он демонстративно развел руками и фальшиво оглянулся в поисках мнимой ее защиты. Когда вернул свой демонический взор на ее невинное лицо, он увидел слезы, капающие вниз и опухшую часть лица. Опять его работа, опять его трофей. — Опять ты плачешь? Что? Уже не радую? Может быть дело в руке? — он демонстративно начал осматривать свою безжизненную руку.— Я стал злей, да? Ответь мне, ну, почему? — Ты пьян! Оставь меня одну. Выспись, уходи прошу, мне страшно! — она закрылась руками, девушка боится, дрожит и заливается тихим, но не менее сильным плачем, уже не видит смысла что-то утаивать, это можно было делать при условии, что есть надежда на исправность катастрофы, но нет, кажется, мы опоздали. Мужчина пустил руки в свои волосы, выпуская усталый вздох. Рычит, метается по комнате. Понимает, что если не успокоится, то может ее не специально покалечить или убить. — Я монстр! Ну же беги от меня, ведьма! Иначе я сожгу твой сад, твой долбаный зверинец, никто не уцелеет, я обещаю! — пронзительный крик эхом доносится за пределы их покоев. Его глаза красные, зрачки расширены, его лицо то белеет, то краснеет. Граф кричит, затем уверенно берет бутылку элитного алкоголя и вливает добрую половину в себя. Затем насытившись, как все ненужное лишь выбрасывает.— знаешь, жена, я хочу другую. Ты мне не нужна, хотя подожди, — он грязно одарил ее взглядом, — такой красоте грех пропадать. — пошло улыбаясь, продолжил. — будешь моей прислугой, а? Соглашайся, моя ненаглядная.— он начал бесстыдно посмеиваться. Каждое его движение и секунда существования калечили Идэю. От бессилия и измученности, капли крови узкими дорожками капали вниз. Не выдержав давления этой ситуации, она надломилась и бездумно выкрикнула то, что копилось несколько лет. — Я тебя ненавижу! Ты самый мерзкий человек в жизни этого государства и этого равнодушного мира. Я уйду, не сомневайся в этом. Ищи себе ту, достойную, а я навек найду себе достойного. Молись и наблюдай, как с каждым моим шагом от тебя, ускользает моя бескорыстная любовь к тебе, и как гордо и стремительно приближается твоя безнаказанность. Я умру, не сомневайся, но тебя не вспомню, ты будешь лишь расплывчатым обрывком прошлого, которым я с радостью расстанусь, отрекусь! И она ушла. Гордо и безмятежно. Все в лучших традициях клишированного романа. Эдакая бестолковая книжонка, оббитая посредственным бархатом. Глупая любовь, глупые рыцари и их фальшивые сияющие доспехи. Благородства уже нет. Мир, души поражены, а их начальная суть улетела к отголоскам прошлого: звездам. Оставив тот самый цветочный легкий шлейф и тот забытый им кулон. Вещи ее были не тронуты, как всегда аккуратно сложены на многочисленных полках. Его это раздражало, как напряжение от кровоточащей раны. Граф смотрел на ее, как он называл «тряпки», но никогда искренне об этом в таком ключе не думал. Мужчина тосковал по ней, так неожиданно и так глубоко. Когда ему было особенно холодно в этом несчастном мире, он брал одну ее маленькую вещь: это могла быть яркая кофта, пахнущая так же сладко, как в его счастливых воспоминаниях, а могло быть и платье. Всегда ночью он смотрел на эти звёзды, на эти глупые заезды и лишь изредка бессильно вдыхал аромат его почившей любви, почившей жизни, ту, что была искренна и заботлива.