Холодные оковы

      Нацистская Германия был облачен в парадный китель, увешенный различными орденами и медалями, строгие прямые штаны, подчеркивающие бедра, лакированные туфли, отражающие мягкий свет, и черную фуражку, украшенную железным орлом. Лицо было спокойным, однако редкое напряжение желваков говорило о раздражении, переполнявшего нациста. Мужчина перевел холодный взгляд на укутанное в тонкое одеяло тело, с головой скрытое тканью, что только парочка прядей показывались на вид. Клаус оцепенел, когда леденящие душу глаза пристально вглядывались в его лицо, говоря о явном недовольстве арийца действиями солдата. — Кто это? — Голос был ровным, статным и властным. Все люди, удостоенные честью быть лично знакомым с Третьим Рейхом, знали о его невероятных ораторских способностях, даже сам Фюрер оценил их, отчего большая часть переговоров проходила в присутствии арийца. Он всегда знал, когда нужно промолчать или наоборот вставить нужные слова в накаляющийся от безысходности разговор, всегда мог успокоить и раззадорить одной лишь улыбкой. Все солдаты выказывали ему неподдельное уважение и верность, беспрекословно выполняя любые приказы, будь то хоть убийство предателя, который когда-то являлся преданным другом. — Пленник, которого вы приказали переместить в вашу спальню, герр. — Машинально протараторил ошарашенный таким внезапным появлением начальника Клаус, сильнее сжавший мальчика у себя на руках. Злить мужчину еще больше солдат не хотел, поэтому говорить приходилось четко и ясно, смотря Нацистской Германии прямо в глаза. Зрительный контакт был одним из главных условий общения с Третьим Рейхом, которое должны были выполнять все без исключений. Обширные знания в области психологии позволяли ему с легкостью отличить ложь от правды, безошибочно определяя предателей. — Ах, да… — Ариец одной рукой помассировал гудевшие виски, вспоминая все недавние события, выскользнувшие из памяти на фоне внезапного вызова в Рейхстаг. — Меня не будет несколько дней или неделю, все это время будешь смотреть за ним. Вымой его и переодень в это. — Нацист взглядом указал в сторону сложенной тряпки на краю двуспальной кровати. — Свободен. — Приказал Рейх, размеренным шагом подходя к прикроватной тумбочке, забирая с нее небольшую папку с документами.       Не дожидаясь ответа на свои слова, мужчина вышел из спальни, оставляя слегка ошарашенного Клауса наедине с пленником. Впервые за несколько лет, которые он исправно и верно служил сопровождающим Нацистской Германии, раздражение последнего проявлялось так ярко. Дверь закрылась за мужчиной тихим стуком, приглушая мерный топот шагов, исчезающих в тишине коридоров. Сделав глубокий вдох, солдат двинулся к двери в отдельную ванную комнату, ослабляя хватку вцепившихся в одеяло во время разговора пальцев.       Просторное помещение встретило немца холодным воздухом, просачивающимся через пару небольших окон с прозрачными тюлями на градинах. На полу лежал кафель, имитирующий белый мрамор, стены были выложены бежевой плиткой с красивым и незамысловатым узором, а с потолка свисала небольшая хрустальная люстра, кристаллы которой мерцали на солнечном свете, пуская по комнате крохотных зайчиков. В самом центре комнаты расположилась чугунная ванна на позолоченных кованных ножках, у дальней стены примостился белый унитаз, а прямо у входа стоял небольшой, но длинный стол по пояс с полочками под ним, наполненными чистыми полотенцами, различными флаконами с духами, маслами и средствами по уходу. Чуть дальше расположилась раковина с зеркалом над ней и настенным шкафчиком, полным средствами личной гигиены и расческой, рядом с умывальником стояла корзина с грязным бельем.       Уложив комсомольца на стол, Клаус развернул кулек. Хоть парень уже и был подростком, однако из-за постоянного голода и насилия его тело практически не выросло за эти полгода, отчего он казался совсем еще мальчиком на фоне высокого и статного солдата. Россия начал подрагивать после раскрытия «кокона», он рефлекторно сжимался в калачик, подтягивая острые коленки к груди вместе с руками. Эти движения были хорошим знаком, значит парень уже не пребывал в бессознательном состоянии, а всего лишь провалился в глубокий и крепкий сон. Подхватив комсомольца на руки, мужчина развернулся и направился к чугунной ванне. С особой осторожностью и аккуратностью, дабы не потревожить свежие раны, он уложил юношу в купальню. Холодные металлические стены, при соприкосновении с теплой кожей, вызывали у подростка мурашки по всему телу, отчего его конечности изредка вздрагивали.       Отрегулировав температуру воды, Клаус принялся мыть Россию, используя душистое мыло и приятно пахнущий шампунь. Даже несмотря на то, что парень являлся пленником, он все равно следил за своей личной гигиеной. Солдат знал, что изначально подвальное помещение планировалось использовать как бункер, однако вскоре Фюрер принял решение, что в этой комнате нет необходимости. Поэтому помещение переделали в камеру для особых заключенных, в которой имелись душ и туалет. В основном Клаусу пришлось очищать тело комсомольца от остатков засохшей крови, большую часть которой убрал врач, и пота. Отросшие волосы доходили до плеч юноши, и солдат решил в будущем заняться внешним видом своего подопечного.       Внутри его раздирала жалость к подростку, еще в самом начале их знакомства, мужчина не хотел причинять вред этому строптивому парню. Он всячески старался помогать комсомольцу, приходя в его камеру и обрабатывая оставшиеся без внимания врача порезы и ссадины. Особенно тяжело нацисту было смотреть на мучения России во время пыток, когда его партнер пытался всеми известными способами выбить из него хоть какую-то информацию. А парень держался, стойко переносил все удары, пока под самый конец не терял сознание от болевого шока. Весь в крови, полностью мокрый и выжатый, Россия бессознательно прижимался к груди Клауса, который после каждого похода в пыточную выносил подростка на руках. По своей натуре мужчина был миролюбив, насилие поддерживал в самых крайних случаях, в отличие от своего начальства. — Что же мне с тобой делать? — Вопрос был задан скорее самому себе. Ариец уже давно погряз в этом омуте, из которого нет выхода. От того он и пошел в личную охрану Нацистской Германии, надеясь избежать участи присутствовать, а что еще хуже, проводить пытки над пленными. Но судьба распорядилась иначе, подсунув в его руки еще совсем мальчика, которому не место на войне, а уж тем более в плену. — Как же мне помочь тебе?       Еще теплая от горячей воды ванна обволакивала своим теплом оставленное в ней тело, пока офицер отошел к столику. Он взял полотенце с полки и забрал оставленную Третьим Рейхом одежду из спальни. Обернув тело махровой тканью, Клаус подхватил комсомольца под коленки и отнес его к столу, где до сих пор покоилось окровавленное одеяло. Скинув испорченную ткань в корзину с грязным бельем, нацист усадил подростка на край стола, облокотив его на свою грудь. Насухо обтерев каждый сантиметр его тела, а в особенности отросшие волосы, проявившие свой белоснежный цвет, мужчина развернул одежду, любезно предложенную Нацистской Германией, и тяжко вздохнул. Это была старенькая, но целая рубашка, притом достаточно большого размера, которая будет доходить России чуть ли не до колен. Выбирать не приходилось, поэтому еще раз оглядев нагое тело комсомольца, Клаус аккуратно одел его, застегивая практически все пуговицы на сорочке, оставляя ворот распахнутым, а длинные рукава засучил до локтя, чтобы в дальнейшем не мешались.       Солнце, видневшееся за окошком ванной комнаты, начинало прятаться за горизонтом, окрашивая землю своими последними лучами. Конец зимы, вечереет рано, от чего во всем здании уже давно зажегся свет. Клаус, подняв парня на руки, отнес его в спальню, где царила нарастающая темнота. Оставив подростка на кровати, он подошел к выключателю и пролил свет на комнату. Юноша недовольно зажмурил глаза и зашевелился, однако через доли секунды вновь замер. Нацист подошел к нему, уложил голову на подушку и укрыл его мягким и теплым одеялом, не забыв перед этим взять с комода веревку и привязать ногу подростка к резной ножке кровати.       Лица офицера коснулась легкая улыбка, стоило ему увидеть сильнее закутавшегося Россию, который утопал в мягкой и легкой ткани, слегка морща розовый от остаточного жара нос. Немец сел на стоящее рядом кресло, прекрасно дополняющее интерьер комнаты. Мысли заполнили голову арийца, который продолжал рассматривать юношу, смирно лежащего на широкой хозяйской кровати. Дети всегда казались мужчине милыми и забавными, его рьяно притягивали эти полные детского интереса маленькие круглые глазки и лучезарная улыбка на счастливом личике. Своих детей у арийца не было, как и любимого сердцем человека. Можно сказать, не везло ему в личной жизни. Особых требований к будущей половинке у него не было, однако ни одна девушка, с которой ему удавалось познакомиться, не располагала к себе, не было в них чего-то родного, что хотелось бы защищать. А после смены власти и начала войны, времени на свидания или мимолетные знакомства попросту не осталось. Клаус уже хотел опустить руки и признать, что останется одиноким до конца жизни, как внезапно его приставляют к взятому в плен подростку.       Тяжелый вздох разрушил звенящую тишину. Мысли стали слишком навязчивыми, из-за чего немец решил отвлечься. Со стороны кровати послышались тихие шорохи, когда ариец только собрался встать с кресла, чтобы сходить за книгой. Устремив свой взгляд на койку, мужчина заметил слабые движения парня, который постоянно жмурился и тихо мычал. Россия медленно открыл заспанные глаза, рассматривая незнакомый потолок. Он попытался привстать на локти, надеясь сесть и осмотреться, но резкая и тянущая боль в пояснице и ее отголоски во всем теле отбили у него всякое желание продолжать задуманное. Его тело отчетливо помнило весь ужас, который комсомолец перенес всего несколько часов назад. Голова вновь упала на подушку, в то время как из горла вырывалось сдавленное шипение, подавляющее болезненный вскрик. В глазах вновь застыли слезы, застилающие взор мутной пеленой.       Клаус молча наблюдал за мучениями подростка, он будто застыл, не решаясь двинуться к пионеру, однако, когда Россия чуть успокоился, то сам взглядом наткнулся на немца в кресле. По началу в глазах искрился лишь ужас, однако после появились четкие черты уверенности, от чего его тело вновь расслабилось. Он узнал арийца, который был к нему добр, дарил ему тепло и помогал в самые трудные минуты. — Ну, привет. — Солдат говорил с ярким немецким акцентом, однако Россию больше удивило не это, а само знание русского языка. — Как ты себя чувствовать?       Парень замер на мгновение, прокручивая чуть искривленные слова у себя в голове. Горло ужасно саднило, очень сильно хотелось промочить его. От глубокого вздоха подросток залился сухим кашлем, раздирающий не только горло, но и легкие. Немец спохватился и скрылся за дверью спальни, оставляя юношу одного, однако через минуту вернулся со стаканом воды в руке. Россия принял протянутый стакан и жадными глотками осушил сосуд, захлебываясь от мучительной жажды, да так, что мужчине в середине процесса пришлось самому поить его. — Я плохо разговаривать на русском, надеюсь, ты меня понимать. — Клаус оставил пустой стакан на прикроватной тумбе, не сводя внимательных глаз с подростка. Тот в ответ также с интересом рассматривал нациста. В блеклом свете камерной лампы особых деталей не было видно, однако сейчас в лучах заходящего солнца комсомолец мог разглядеть каждую морщинку на лице офицера. Привычной фуражки на голове не было, как и черного кителя, светлые волосы, отдающие легкой рыжиной, подчеркивали овал лица. Темно-голубые глаза, похожие на море, смотрели на парня с лаской и теплотой, прямой нос и тонкие губы создавали контраст, а темные брови были расслаблены. Белая рубашка с закатанными до локтей рукавами подчеркивала сильную грудь и талию. — Россия? Ты в порядке? — Да… — Хриплый полушепот единственное, на что сейчас способны поврежденные голосовые связки. Подростку и самому стало как-то не по себе от такого жалкого и тихого голоса. Клаус понял парня и хотел уже что-то сказать, как услышал неожиданные в свой адрес слова. — Клаус, спасибо.       Слабая улыбка на лице комсомольца была искренней, однако сползающие по щекам слезы портили всю картину. Россия прикрыл раскрасневшиеся глаза, тихо шмыгая носом. Сейчас ему ничего не хотелось, особенно вспоминать то, что произошло в том злосчастном подвале. Истерика начала брать над расшатанным сознанием верх, заставляя поток слез усилиться, а все тело пробить крупной дрожью. Он и не заметил, как сильные и большие руки приподняли его и прижали к широкой груди, не заметил, как сам обнял в ответ, все сильнее прижимаясь подрагивающим телом к такому теплому плечу. — Прости, тебе пришлось столько испытать. — Большая ладонь медленно гладила вздрагивающую спину, иногда переходя на влажные волосы. Россия, как и тогда в старой камере, вцепился дрожащими пальцами в накрахмаленную рубашку офицера, все сильнее сжимая последнего в своих объятьях. Клаус не дурак, смог догадаться, что произошло в подвале до его прихода, от чего на сердце становилось еще тяжелее. — Ты ни в чем не виноват. — Вздрагивающий от всхлипов голос переходил на еле слышный шепот. — Пожалуйста, не уходи.       Мужчина на это ничего не ответил и продолжил успокаивающе водить ладонью по прижавшемуся к нему телу. Подросток еще некоторое время тихо всхлипывал и непроизвольно вспоминал случившееся, вздрагивая от одновременно нежных и неприятных поглаживаний. Когда же цепкие пальцы начали расслабляться, Клаус мягко взял парня за плечи и обратно уложил на кровать, слыша тихое шипение от резких движений. — Я удивлен, что ты знаешь мое имя, однако я все же представиться, так как это наш первый разговор. — Комсомольцу показалась эта ситуация забавной, ведь желание Клауса сделать все официально выглядело смешно. Россия даже глупо улыбнулся, когда солдат выпрямился, сидя около него, и начал говорить серьезным, но каким-то слишком фальшивым тоном, будто специально хотел развеселить юношу. — Меня звать Клаусталь-Целлерфельд, но можно просто Клаус. Я являться одним из маленьких городов Нацистской Германии, которые не поддерживать политику своей страны.       Рассказывать такую информацию пленнику было крайне глупо, однако за полгода наблюдений за парнем ариец убедился, что тот воспримет эту новость спокойно. Сам же комсомолец пребывал в легком шоке от такого заявления, ведь не каждый день в рядах нацистской армии, а притом и довольно приближенного округа, можно услышать столь компрометирующую информацию. Такая смелость нациста не могла не восхитить. Неожиданно для обоих мужчина протянул подростку свою ладонь, в знак завершения их знакомства. Россия на мгновение потупил взгляд на протянутую руку, но все же быстро сориентировался и пожал ее, отвечая на дружеский жест. — Российская Федерация, или же просто Россия. — Оба усмехнулись после небольшой встряски ладоней, такой официоз позабавил новоиспеченных друзей. От чего-то только сейчас парень начал чувствовать жуткую усталость и яркое желание поскорее провалиться в сон. — Врач сказать, что тебе нужно много отдыхать. — Клаус заметил усталый вид своего подопечного, который уже начал прикрывать налившиеся свинцом веки и слабо клевать носом. Он подоткнул одеяло со всех сторон, перед этим укрыв им юношу до самого подбородка. Хоть в комнате и было достаточно тепло, ночью воздух станет холоднее, а ослабленному организму это грозит серьезным заболеванием. — Ложиться спать.       Россия вяло кивнул в знак согласия, уже на ходу закрывая раскрасневшиеся от пролитых слез глаза. Клаус же вернулся в охладевшее кресло, наблюдая за редкими движениями комсомольца, который, похоже, пытался поудобнее устроиться на хозяйской кровати. Следом за пленником мужчина прикрыл усталые веки, начиная тихонько напевать забытую мелодию. Подросток на краю сознания вслушивался в колыбельную, отмечая достаточно мелодичный и приятный слуху голос арийца. От этого тихого пения на душе становилось настолько спокойно, что даже пережитый днем кошмар забылся этой ночью.