Excommunication is the new black

      Воцарившееся секундное молчание нарушает помощник Хадсон. — Что?! Ни в коем случае! Салага, чёрт возьми, ты не можешь! — Джоуи, он прав, — устало отвечает тот. — Мы нарушили закон, вломившись в его дом. Может, мы сможем договориться и остаться там, пока он… — Нет, — Хадсон вскакивает, делает несколько шагов вперёд, тыча пальцем в Салагу со злостью в лице. Она явно на грани истерики. — Не-ет, ты не понимаешь. Он — грёбанное чудовище. Ты же знаешь, что он делал со мной — со всеми, кого держал в своём бункере. Знаешь, как он пытал нас, знаешь, что он пытал людей ещё до того, как началась вся эта херня. Мы не можем пойти на уступки. Мы не можем. — Джоуи, он заплатит за то, что сделал, — обещает помощник шерифа. — Он либо проведёт остаток жизни в тюрьме, либо… — Салага запинается на долю секунды, едва заметно, но всё же, — я сам пристрелю его. — Либо это сделаю я, — рычит Хадсон и Салага кривится так, будто ему больно. — Тебе не нужно становиться убийцей, — он аккуратно берёт её за запястья, опускает её руки вниз и держит их. — Даже если они этого заслуживают, это хреново. Ты не спишь, не ешь и просто продолжаешь проигрывать это в голове, снова, и снова, и снова. Ты хороший человек, Джоуи. И тебе не нужно переживать весь этот ад.       Хадсон выглядит разъярённой, выдёргивая свои руки из ладоней Салаги. Она бросает на Джона такой взгляд, который почти заставляет его испугаться. Кто-то более трусливый уже бы обмочился от такого взгляда, но Джон в своей жизни видел и похуже. Гнев Иосифа, направленный на предателя. Мистера и миссис Дункан, стоящих на кухне с Библией в руках. — Помощник прав, — говорит Грэйс Армстронг. — Убивать — ужасно. Сразу после ты чувствуешь, что всё сделал правильно, но кровь на твоих руках… это тяжело. Она давит на тебя. Тянет тебя вниз. Плохо даже тогда, когда ты убиваешь тех, кто хочет убить тебя, когда просто обороняешься…       Грэйс на мгновение замолкает, не в силах совладать с надломившимся голосом. Хадсон смотрит на неё, поджав губы, но она явно слушает — для Джона это только плюс. Когда Грэйс продолжает, то говорит уверенно и твёрдо. — Мэм, то, что вы описываете, на деле выглядит иначе. Вы хотите устроить казнь и я понимаю, почему. Я согласна — Джон заслуживает смерти за свои поступки. Но вам не стоит становиться убийцей, когда гнев и ярость застилают глаза. Это будет только гнить внутри, заставлять чувствовать себя хуже и хуже. И совершенно не поможет, — Грэйс делает паузу и оглядывается на Джесс Блэк, которая стоит возле колонны со скрещенными руками. — Эй, Джесс, скажи, тебе стало легче, когда ты убила Повара? — Ты говоришь не о том, — выплёвывает Джесс. — Он должен был умереть тысячу раз подряд, как и Джонни.       Джон хмурится. Опять это прозвище. Они не имеют права так его называть. — Согласна, но я спросила о другом, — отвечает Грэйс. — Тебе стало легче, когда ты убила его? Это помогло?       Джесс Блэк молчит целую секунду. — Наверное, нет, — признаётся она наконец. — Я… чувствую себя опустошённой. Но хорошо, что я это сделала. Хорошо, что его больше нет. Он больше не причинит никому зла, пока будет гореть в Аду.       Грейс кивает и снова начинает говорить: — Думаю, надо сделать так, как хочет Салага. Гляньте на Джона — он может сколько угодно вертеться тут ужом на сковородке, но у него больше нет клыков и когтей. Нет силы. Нет семьи, друзей и его последователей. Его деньги ничего не стоят, у него нет доступа к ресурсам и ему нечего нам предложить, кроме каких-то расплывчатых гипотез. Как долго он не принимал душ или не надевал красивые шмотки? Когда последний раз был по-настоящему один? Спал с кем-нибудь или хотя бы разговаривал с тем, кто не хочет его смерти? Да это должно быть адом для такого мелочного засранца, как он.       Джон не подтверждает и не опровергает её замечания. Теперь на него смотрят и думают, а не как раньше. — Мы вернём ему его пижонское ранчо ненадолго. Позволим пообниматься с любимыми вещичками, домашним баром или по чему он там скучал, пока был в заключении. А он взамен поможет нам. Если облажается, то мы отправим его обратно в ад — в тюрьму. Если сильно облажается — застрелим к чертям. Если будет хорошо себя вести, то и мы ответим тем же, — подытоживает Грэйс. — А когда всё закончится, отдадим его на откуп правосудию.       Хадсон трясёт головой, её губы кривятся так, словно она сейчас заплачет. — Ему сойдёт это с рук. Ему сойдёт с рук всё. Это неправильно. — Джоуи, — мягко зовёт её Салага. — Этого не произойдёт. Я обещал, помнишь?       Джоуи долго молчит. Потом шмыгает носом, заправляет прядь волос за ухо и скрещивает руки. — Хорошо, — говорит она, хоть явно не согласна. Она не возвращается на своё место, просто отходит на шаг назад и прислоняется к дверному косяку. — Давай.       Салага кивает, хотя явно собирался сказать что-то ещё. Он откашливается: — Итак. Иосиф. Встреча, — он указывает на Джона. — Вперёд. — Тебе не нужно ничего делать. Как только он закончит траурную речь для Рэйчел, то попытается связаться с тобой. Он отчаянно хочет спасти тебя, а так как его семья теперь не у дел, других вариантов не осталось. — Оу, — удивлённо хлопает глазами помощник шерифа, — это… проще, чем я думал. — Иосиф довольно прямолинеен, — Джон пожимает плечами. — Я думал, придётся устраивать вам сеанс связи по рации и всё такое, — бормочет Салага, рассеянно почёсывая щетину на подбородке. — Что-то вроде переговоров о заложниках.       Это бы не сработало в этой ситуации, когда Иосиф так зол на Джона. Когда он разозлится на Джона. — Не нужно. Просто дождись его сообщения, а потом приходи в указанное место в нужное время. Скорее всего, в его посёлок через два или три дня. Он будет один, возможно, даже без оружия. Он просто будет говорить с тобой. — Пиз. Дёж, — говорит Пратт и бар взрывается какофонией возмущений. — Ты думаешь, мы поверим? — Помощник, он явно хочет твоей смерти. — Не верь этому мудаку!       Проходит несколько минут, прежде чем Салага наконец успокаивает всех. — Джон, ты правда считаешь, я поверю, что Иосиф просто позовёт меня в церковь и не будет обороняться? Я не хочу повторения кошмара с вертолётом. — Веришь ты или нет, но так и будет. Иосиф и палец о палец не ударит ради своей защиты. Он верит, что Бог сделает это вместо него. — Это полная чушь, — перебивает Бёрк. — Ты же помнишь операцию, да? Сраные сектанты окружили нас толпой. — Вопреки приказу Иосифа, — он не скажет, что это Иаков организовал спасение из вертолёта. — И в любом случае, Бог не всегда действует огнём и молниями. Иногда Он просто проникает в сердце человека. Иногда Он призывает верующих защищать своего пророка.       Салага кривит губы. Это его явно не убедило. — Слушай, Иосиф хочет спасти тебя даже больше, чем я. Бог сказал ему — ты должен стать одним из нас. — Только не говорите мне, что Иосиф тоже со всей этой гейской хернёй… — бубнит Бошоу и получает злобный тычок локтем от Джона. — Он видел множество вариантов будущего, — продолжает Джон. — Он почти не спит — с тех пор как началась Жатва, у него постоянные видения. Полное уничтожение человечества. Бесконечная война. Горстки выживших сражаются друг с другом за какой-то хлам… — Джон, — очень печально говорит Салага, — это называется «психоз». — И последнее видение — мирная процветающая жизнь в Новом Эдеме, — настойчиво говорит Джон, игнорируя глупые и невежественные замечания Салаги. — Мы оба, старые, сидим под яблоней и смотрим на общество, которое возродили после разрушения старого мира. Помощник, Иосиф твёрдо уверен, что ты — ключ к этому будущему. Поэтому он не позволил Иакову поохотиться на тебя. Поэтому дал тебе совершить Прыжок Веры. Поэтому приказал мне спасти твою душу. — Иосиф болен, — чуть твёрже говорит помощник шерифа. — Я думаю, ты давно это знаешь. — Он не болен, — возражает Джон. — Иосиф просто пытается помочь… просто хочет спасти как можно больше людей. Защитить всех, кого сможет, от грядущего Коллапса. Женщин и мужчин. Чёрных и белых. Молодых и старых. Грешников и святых. Неважно. Он хочет спасти всех нас.       Конечно, это трудно переварить, но на самом деле видения Иосифа логичны. Правительства всех государств погрязли в коррупции, любая страна или любой народ — просто выгребная яма с грехами, жестокостью и незамутнённым чистым злом. Поэтому, конечно, Бог уничтожит их все — Джон в последнее время тщательно следил за новостями по радио. Прямо перед началом Жатвы провалились переговоры о мире на Ближнем Востоке. Нетрудно догадаться, что приближается ядерная война. Почему бы ей не быть тем самым Коллапсом, о котором так горячо проповедует Иосиф? У половины жителей округа есть выкопанные на скорую руку бункеры под домами — так почему только тот, кто готовится к концу света с Библией в руках — псих? — Иосиф просто хочет защитить людей, — повторяет Салага. И судя по тому, как скрещены его руки, по гримасе на лице — он ни капли не верит Джону. — Да, хочет, — соглашается Сид. — Он хороший человек.       Салага невесело усмехается. — Ладно, хорошо, я могу это понять. Но ответь мне на один вопрос, Джон. Один маленький вопросик.       Это явно какая-то ловушка. Но сейчас он ближе всего к тому, чтобы вести с помощником шерифа серьёзную богословскую беседу — с тех самых пор, как случилась вся эта херня с Грантом и Верными. — Какой? — если он предоставит Салаге удовлетворительный ответ, то, возможно, сможет заронить в его душе сомнения. Не переубедить полностью, нет, не сейчас — но это будет начало. — Иосиф хочет всех спасти. Защитить от ужасов Коллапса, потому что Бог ему так сказал. Признаю, благородная цель. Но как так вышло, что новорожденная дочь Иосифа не получила этой защиты? — Салага улыбается и его улыбку ни при каких обстоятельствах не назовёшь дружелюбной. — Я слышал эту историю из первых рук. Стоило мне только подумать… просто задаться вопросом — а что будет, если я присоединюсь к вам, как бум: Иосиф признаёт, что убил своего ребёнка.       О.       О, это многое объясняет. Почему Салага так яростно сражается, почему так охотно поверил в то, что Иосиф — спятившее и опасное зло. Он не знает. — Иосиф убил ребёнка? — шепчет Ник Рай. Потом повышает голос и с отвращением продолжает: — Убил свою малышку? Да вы больные ублюдки!       Салага поднимает взгляд, встречается глазами с Ником и поднимает ладонь, останавливая его. Ник замолкает. Помощник шерифа наклоняет голову и снова смотрит на Джона. — Давай, расскажи мне, почему малышка Сид заслуживала смерти. Почему ты служишь богу, который захотел умертвить младенца.       Джон качает головой. Боже, да с чего начать вообще? Вся история с самой первой Верой Сид — полный кошмар. Он не любит вспоминать о ней, но важно, чтобы Салага понял. Это самый большой камень преткновения, проблема, которую Джон должен решить. Иосиф не… он не сумасшедший, но… Боже, как объяснить, что Иосиф ошибся? — Я не знаю, что рассказал тебе Иосиф. Но до того, как мы начнём, я хочу сказать, что рассказ моего брата не был ложью. Но и он почти наверняка не рассказал тебе правду.       Салага явно не впечатлён этим замечанием и просто продолжает пялиться на Джона своими невозможно тёмными, почти чёрными как пустота, глазами. — Иосиф сказал мне, что задушил её. Он был так удручён новостью о смерти жены, что не понимал, что держит её слишком сильно, — говорит Джон, пока вокруг поднимается шум и ругань, а Пратт смотрит на него откровенно пугающе. Джон продолжает, повышая голос, чтобы его услышали: — Он сказал Иакову, что случайно сломал ей шею. Он был истощён и затуманен горем и не осознавал, что причиняет ей боль. Селене он сказал, что случайно утопил её, когда крестил в раковине, отчаянно пытаясь сделать так, чтобы Бог защищал её. Рэйчел он сказал, что ошибся с дозой лекарств для неё — у него тряслись руки, а она так сильно плакала, что он просто не мог видеть, как ей больно.       Салага хмурится и пристально смотрит Джону в глаза. Но он чуть более расслаблен. Не зажат. Он слушает. Поэтому Джон продолжает. — Поэтому я изучил документы. Свидетельство о смерти малышки Веры, отчёты докторов — всё, что смог найти. Официально она умерла от сердечной недостаточности, вызванной травмами, полученными в аварии. Я знаю, как работают в больницах — они бы не позволили скрыться убийце ребёнка. Нет, его бы арестовали, изолировали, или и то, и другое. Это не могло произойти так, как он об этом рассказывает. И близко нет.       Помощник шерифа ничего не отвечает, просто задумчиво щурит карие глаза. Злобное ворчание вокруг почти стихло, но Джон ещё не закончил. — Я не думаю, что Иосиф лжёт. Не сознательно. Думаю, его дочь умерла на его руках и он… — Джон качает головой. — Иосиф не смог пережить это. Он снова и снова прокручивает это в голове, винит во всём себя, потому что был её отцом и не смог её спасти. И каждый раз, когда он это вспоминает, то немного искажает свои же воспоминания, немного искажает свою роль, и в итоге из ужасной трагедии это превратилось в охеренно жуткую жертву.       В баре тишина. Настоящая мёртвая тишина. — Джон, ты же знаешь, что это всё неправильно, — мягко и тихо говорит Салага. — То, что ты описываешь — не нормально. Иосифу нужна помощь. — Он просто скорбит, — Джон говорит так, потому что это правда. Иосиф нормален. Он всегда был нормален. — Может, отчасти это так. Но Иосиф болен. Очень, очень болен. И в глубине души ты это знаешь. — Он пророк, — это звучит слишком неуверенно даже для него самого. — Нет, — отвечает Салага. — Не пророк.       Затянувшееся молчание нарушает Акула: — Чувак, хреновая у тебя семейка.