Не через меня

Жан Вальжан сгребал опавшую листву в монастырском саду, когда к нему подбежала чем-то расстроенная Козетта. - Папа, мне нужно поговорить с тобой, - решительно заговорила она. - У нас новый преподаватель катехизиса, и он говорит такие вещи, что я что-то совсем запуталась. - Да, милая, - Жан аккуратно прислонил грабли к узловатому стволу яблони и сел рядом с дочерью на скамью. Козетта очень вытянулась за этот год, превратившись из маленького заморыша в длинноногого угловатого подростка. Она не была не то что красивой - даже просто хорошенькой: слишком длинная шея, слишком большой рот, слишком тоща - ключицы того и гляди прорежут кожу. Жану Вальжану неоткуда было знать, что самые очаровательные девушки вырастают из таких вот голенастых дурнушек. - И чем же тебя так огорчил этот новый учитель? Девочка нахмурила брови - темные, темнее золотистых волос, - это не было признаком гнева: хмурилась она размышляя, переняла эту привычку от отца. - Папа, он сказал, что мы неправильно молимся. Что мы не о том просим Бога. - Кто это "мы"? - Ну, вообще люди, - Козетта неопределенно махнула рукой. - Что мы просим здоровья, благополучия близких, хороших отношений в семье, а это неправильно. Это всё не имеет значения, потому что в конце концов мы все умрем, и молиться надо не об этом, а об избавлении от страстей. Ну, вот когда я жила у того трактирщика, - я тогда не умела молиться, потому что некому было научить меня, - но если бы умела, то должна была просить не о том, чтобы меня перестали колотить и кормили не впроголодь, а о том, чтобы Бог избавил меня от зависти к дочкам трактирщика, у которых вдоволь еды и игрушек! - Гм... Ты уверена, что правильно его поняла? - спросил Вальжан, отгоняя нехристианскую мысль о том, что некоторых лиц духовного звания надо ловить и отправлять на галеры - пусть-ка займутся тяжелым общественно полезным трудом, вместо того чтобы клеветать на Господа Бога и смущать неокрепшие умы! - Да он столько времени на эту тему распространялся, трудно было не понять! - фыркнула девочка. - А еще... Там был старый пес, Фидо. Единственное живое существо, которое относилось ко мне по-доброму. Он был очень хороший, лучше многих людей. За год до того, как ты пришел за мной, Фидо заболел и умер. Я плакала, - Козетта шмыгнула носом. - Конечно, если бы я умела молиться тогда, я попросила бы Господа, чтобы Он не забирал моего единственного друга. Так вот, этот... святой отец говорит, что если кто-то умирает, нельзя молиться, чтобы он жил!.. На все, мол, Божья воля, и вообще - это бессмысленно, потому что преходяще, а надо стремиться к бесстрастию и думать о вечном. - Не на все, - живо возразил Вальжан. - Есть Божья воля, а есть - Божье попущение. Это когда люди делают такие вещи, которые совсем не нравятся Богу, понимаешь? - В Его власти это прекратить, - резонно заметила Козетта. - И да, и нет. Бог дал человеку свободу воли. А когда ты отпускаешь кого-то на свободу, ты заранее соглашаешься, что он может повести себя совсем не так, как тебе хочется. Нет Божьей воли на то, чтобы страдало хотя бы одно живое существо, но люди поступают по-своему. - Потому что сволочи, да? - деловито уточнила девочка. Иногда в ее речи проскальзывали обороты, свидетельствующие о том, что этот ландыш расцвел отнюдь не в оранжерее. - По разным причинам, - дипломатично ответил ей отец. - В основном потому, что очень несчастны. Такие люди, как тот трактирщик и его жена, если хорошенько подумать, сами себе наказание. А насчет того, что все бессмысленно, - так это неправда. Нет ничего бессмысленного в мире, потому что Господь не делает глупостей. Когда кого-то любишь, конечно же, переживаешь о нем. И это имеет значение. Ничего нельзя вернуть, ничего нельзя удержать - но всё, что нам дорого, имеет значение, потому что именно это делает нас людьми! Порыв ветра бросил на чисто выметенную дорожку ворох пожелтевшей листвы. В небе над Малым Пикпюсом прозвучал протяжный зов журавлей. Пожилой мужчина и девочка-подросток подняли головы, задумчиво провожая взглядами летящий клин. - А бесстрастие, о котором толкует ваш учитель, - это просто бездушие, - заключил Жан Вальжан. - Если у меня, к примеру, болен родственник (он слегка нахмурился, подумав о том, что кашель старика Фошлевана ему очень не нравится), а я в это время молюсь о каких-то там страстях - значит, мне все равно. А те, которым все равно, можно сказать, уже мертвые. И не для мира, а совсем. - Как тот жаворонок? - припомнила Козетта свое недавнее огорчение - мертвую птичку, найденную под окном спальни и похороненную в саду. - Хуже, дорогая. Жаворонок летал, радовался жизни и людей радовал своей песней, а эти сами не знают, что такое радость, и отнимают ее у других. - Я люблю тебя, папа, - серьезно сказала девочка, обнимая отца.