Утонувшее солнце

      Декабрь снова выдался снежным. Как в прошлом году, когда машину приходилось откапывать из сугробов и расчищать снежные заносы у двери гаража. Снег всё падал и падал, словно на небе открылись шлюзы и совсем не собирались закрываться до весны.       Снова. Канда усмехнулся на свою мысль уголком губ, стоя у окна в гостиной родительского дома. Руки приятно согревал горячий зелёный чай, пока снаружи медленно и будто бы лениво падали крупные хлопья. Снег укрыл плотным покрывалом весь внутренний двор, а пруд затянулся толстой коркой льда. Впрочем, это не мешало энергичному Дарсу по несколько часов проводить там с собаками. Канда частенько присоединялся к их веселью, строя с сыном снежные крепости, играя в снежки или просто валяясь на снегу и рисуя снежных ангелов. Всё это казалось ему таким естественным, что он и мысли не допускал о том, что могло быть иначе.       А правда была в ином — могло. Канда знал это, и печальное знание так и лежало на его сердце смутной тенью даже спустя пять лет. Хотя, быть может, именно эта тень и не давала ему отступить. Тень ужаса, которая всегда стояла за его плечом.       Канда не хотел, чтобы кошмар снова вошёл в его жизнь.       Отпив чай, он зажмурился и медленно выдохнул. С тех пор, как они переехали сюда, Канда всегда вставал раньше Эрин. Ему нравилось заботиться о ней, готовя завтрак и прогревая её машину в морозные зимние дни, но ещё больше нравились тишина и простор этого места. Летом Канда пил чай на террасе, куда они выносили стол и два плетёных кресла. А зимой просто стоял у окна, пытаясь поверить, что после всего, что случилось — он снова дома. Вера приходить поначалу отказывалась вовсе, а после медленно, маленькими шажками наполняла Канду уверенностью в том, что он счастлив. Чертовски счастлив жить под крышей родного дома, где когда-то вырос он, а теперь рос его сын и готовился появиться на свет второй.       Канда покачал головой, и губ его коснулась улыбка. Ещё в первую беременность Эрин он поверить не мог в то, что происходило. Он — станет отцом? Чёрт, да быть не может. Это никак не укладывалось в его голове, и пока Канда пытался свыкнуться с новым статусом, всё внимание он направил на Эрин. Ему она казалась бесконечно хрупкой, нуждавшейся в защите и помощи. Она смешно морщила нос и укоризненно смотрела на него, когда он носил её на руках по поводу и без, говорила о том, что не стеклянная и не больная, а всего лишь немного беременная. Канда послушно давал ей высказать всё, что она хотела — и всё равно делал по-своему. Оберегал, не давал работать по дому и вникать в ремонт, идущий полным ходом, а ближе к середине срока сговорился с Исайей и Керо, чтобы те отправили её отдыхать. Эрин долго сопротивлялась, но в итоге ей пришлось смириться. А Канда так и не рассказал ей о том, какой на самом деле страх душил его всё это время.       Он помнил, как сломлена была Эрин тем письмом из клиники. И готов был сделать всё, чтобы она больше никогда так не страдала.       Итогом их стараний стал Дар — неугомонный, шумный мальчик, похожий на Канду, и лишь светло-серебристые глаза взявший у матери. Позже, конечно, стало ясно, что и умом он пошёл в Эрин, но Канду это нисколько не огорчало. Он души не чаял в сыне и был счастлив уже от одной мысли, что у него есть ребёнок. Уж чего-чего, а этого Канда точно не мог ждать, когда возвращался с фронта. Строго говоря, тогда он вообще ничего от жизни не ждал.       А получилось совсем иначе.       Чай начал остывать, и Канда, допив его, потянулся. Пора было готовить завтрак, накормить Эрин и, оставив её отдыхать, отвезти Дара в садик, а самому поехать в университет. Канда только недавно устроился туда на военную кафедру, и пока сложно было привыкнуть к тому, что десятки глаз внимательно следили за каждым его движением и словом. Канда ненавидел себя за скованность и старался быть максимально спокойным на занятиях, хоть это и давалось с трудом. Ему казалось, его оценивают и, хуже того — насмехаются. Гораздо проще было работать в лавке Джейка и помогать Лави с приютами, которых стало со временем целых три. Но в университете, несмотря на все трудности, Канда чувствовал себя на своём месте. И те несколько студентов, что с первых занятий начали проявлять искренний интерес, помогали ему не сдаваться.        — Со временем станет проще, — говорила ему Эрин, и Канда верил ей.       Он вообще верил своей жене во всём и считал её лучшей женщиной на свете. Даже когда она капризничала и требовала жареный ананас посреди ночи. Даже когда она ревновала его, даже когда они ругались из-за того, что он приходил поздно и пьяным после редких посиделок с Артуром, Лави и Керо. И даже когда она со слезами на глазах говорила ему, беременная Даром или будущим малышом, что стала толстой и некрасивой и он больше её не любит — Канда влюблялся в неё ещё сильнее, а потому молча обнимал и целовал до тех пор, пока она не успокаивалась. Не потому, что не выносил женских слёз, совсем нет.       Канда любил Эрин так глубоко, что никогда не смог бы выразить этого словами. Вот и оставалось делать хоть что-то, чтобы она поняла и почувствовала. Ну и перестала плакать, конечно. Сердце Канды каждый раз разрывалось от вида плачущей жены. Может, она этим и пользовалась, кто знал. Канда ей это охотно прощал.       Улыбка Эрин была ему дороже всего.       С этими мыслями он направился на кухню, раздумывая над тем, стоило ли написать Артуру и пригласить их с Даной на выходные. С тех пор, как Канда получил должность преподавателя, а Эрин стала главой нового отделения центра в здешней префектуре, они окончательно перебрались сюда жить, и видеться с друзьями стало сложнее. Впрочем, ни самого Канду с Эрин, ни всех остальных это особо не останавливало, и почти ни одни выходные не проходили у них в тишине. Приезжал то шумный Артур с Даной, которые тоже ждали пополнения, то мрачный Керо, язвительность которого не меркла с годами. Пару раз заглядывал Исайя в обнимку с Мэри. Их роман, не явившийся неожиданностью ни для кого, кроме самого Исайи, перерос в серьёзную глубокую любовь и брак. Был у них в гостях даже Комуи с Линали — и Неттой, которая буквально светилась от счастья. Канда с усмешкой смотрел на эту красивую женщину, которая стала ещё прекраснее от взаимности чувств. Что ж, любовь всех делала счастливее.       В одиночестве продолжал приезжать только Лави, сопровождаемый собаками, но Канда знал, что он уже какое-то время ухаживал за Линали. Насколько всё у них было серьёзно, Канда не знал, но надеялся, что другу хватит ума быть максимально серьёзным. Линали была ему дорога, и он пообещал сломать Лави всё, что можно сломать, если тот обидит Ли-младшую. Лави, конечно, оскорбился в лучших чувствах, но пообещал беречь её. Обещание было дано искренне, и Канда поверил. Да и как не верить, глядя в эти абсолютно честные разноцветные глаза?       Канда вздохнул, доставая овсянку для Дара, бекон, яйца и попутно заряжая тостер хлебом. Кто бы мог подумать, что он станет дружить с лларом! Но Лави стал ему близким другом, и Канда радовался, когда дела у того шли хорошо. И если у них с Линали всё получится, Канда будет первым, кто поздравит шустрого рыжего ллара. Он тоже заслужил быть счастливым!       Все они заслужили.       Не успел Канда убавить огонь под яичницей и намазать крем из авокадо на тосты, как сзади раздался оглушительный грохот. Однако он даже не повернулся, прекрасно зная, кто был его источником. Дарсу тоже просыпался рано и всегда с шумом спускался со второго этажа, извещая весь дом о том, что он проснулся.        — С добрым утром, пап! — громко проговорил он, влетая в столовую.       Скатившийся следом за ним Сан, который буквально с рождения не отходил от Дара, поддакнул тому радостным лаем. Положив готовые тосты на тарелку, Канда неторопливо повернулся к ним и укоризненно посмотрел на обоих.        — Дарсу Канда, тебе не стыдно? Мама спит, а ты так шумишь.        — Ой, — глаза Дара испуганно округлились, и он снизил голос до шёпота. — Прости пожалуйста! С добрым утром!       Не сдержавшись, Канда фыркнул и кивнул на стол.        — С добрым утром, сорванец. Садись, будем завтракать.       Дар с готовностью взобрался на стул, потянулся к вазе с фруктами и, стащив яблоко, принялся аппетитно им хрустеть. Сан, улёгшийся за спиной ребёнка, положил голову на вытянутые лапы и, не отрываясь, следил за мальчиком. Канда, увидев это, едва заметно усмехнулся. Никто — и он в первую очередь — не ожидал, что флегматичный и временами даже откровенно ленивый Сан станет проявлять такую активность и опеку по отношению к ребёнку. Он буквально не отходил от колыбели, а когда Дар начал делать первые шаги, следовал за ним по пятам и частенько помогал ему подняться, зубами подцепляя за одежду. Впервые увидев это, Канда ошарашенно замер, а Сан только довольно высунул язык и зевнул, виляя хвостом. С тех пор они с Эрин не боялись оставлять Дара под присмотром собаки, хоть это по-прежнему и выглядело странно.       Впрочем...       Пока Дар завтракал тостами и кашей, а яичница для него и Эрин жарилась, Канда снова вернулся в гостиную. В самом светлом углу комнаты они оборудовали маленький алтарь. Там не было фото — только старые рисунки, которые бережно перенесли под глянцевую плёнку, и маленький амулет из шерсти Ханы. С момента её смерти прошёл не один год, а Канда до сих пор скучал и так и не смог заставить себя взять ещё одну собаку, хоть Эрин и предлагала. Он понимал, что такой преданности и любви не найдёт ни в одном животном. Сан и Сэт признавали его своим безоговорочным хозяином, лидером стаи, как выражался Лави. Но та любовь, что он ощущал от Ханы, и странное чувство понимания досталось от них не ему. Сэт обожал Эрин с первого знакомства ещё щенком, Сан — Дара. Эрин, узнав, что беременна, заявила, что им нужен как минимум ещё один волкодав для будущего ребёнка, чтобы тот не чувствовал себя обделённым. Канда со смехом согласился, ему это казалось логичным. Да пусть хоть ещё две или три собаки для каждого из них, он будет только рад.       Для себя же...       Приблизившись к алтарю, он зажёг благовония и легонько коснулся амулета. Его верный друг ждал его там, куда однажды отправится и он.       — Надеюсь, ты нашла их там, малышка.       На кухне сработал таймер готовности, и Канда поспешил вернуться. Дар уже расправился с кашей и потихоньку скармливал Сану кусочки бекона, оставленные специально для любимца. Канда укоризненно посмотрел на сына, раскладывая завтрак по тарелкам.        — Ты его балуешь, Дар. Так он перестанет есть корм.        — Но он так жалобно на меня смотрел! Я думаю, он умер бы от голода, если бы я его не покормил!       Дар, нисколько не боясь гнева отца, скормил псу остатки бекона прямо с ладони. Тот, аккуратно сжав угощение зубами, мгновенно его проглотил и выжидающе посмотрел на Дара. Это не укрылось от Канды и он, поставив тарелки с яичницей на стол, строго произнёс:        — Сан, прекрати безобразничать. Дар твой любимчик, но твой хозяин я. Веди себя прилично.       Сан покосился на хозяина, будто бы раздумывая над его словами, а потом стыдливо спрятал морду в лапах и прикрыл глаза. Это было так забавно, что и Канда, и Дар одновременно рассмеялись. Нет, на этого пушистого паршивца определенно нельзя было ругаться. Во флегматичном псе раскрылся настоящий актёрский талант, и даже Сэт, активный и резвый, порой ревновал его к Канде и лез под руку, прося ласки, или кусал брата за задние лапы. Хорошо, что сейчас он этого не видел.        — Над чем вы смеётесь?       На кухню, зевая, зашла Эрин. Она двигалась осторожно и чуть вразвалочку, придерживаясь за поясницу. Срок был уже не маленьким, и потому она оставалась дома, что, впрочем, не мешало ей работать, порой допоздна. Канда ворчал и чуть ли не насильно укладывал её спать. И ни за что не позволил бы ей так рано вставать, если бы не знал, что для Эрин важно проводить их обоих, а потом снова лечь.        — С добрым утром, Весна моя, — он приблизился к Эрин и, обняв её, поцеловал сначала в кончик носа, потом в щёку.        — Доброе утро, Солнце моё, — улыбнулась она и потрепала подбежавшего сына по отросшим синим прядям. — И тебе доброе утро, лучик.       В беременности движения Эрин становились мягче, и она сама становилась такой нежной, что Канда не мог ничего с собой поделать — ему безумно нравилось наблюдать за ней. Иногда он просто сидел рядом и смотрел, как она ходила по дому, как работала, как играла с Даром или машинально перебирала шерсть Сэта, растянувшегося рядом. В каждом её движении Канда видел красоту и влюблялся ещё сильнее, а потому прощал и капризы, и странные просьбы, и плохое настроение. Он готов был положить к её ногам весь мир, ведь красивее, нежнее и, главное — любимее женщины не было на всём свете. И эта женщина носила его ребёнка.       Ещё одного.       Собаки решили не отставать от хозяев и крутились под ногами, и в конце концов Дар отлип от родителей и пошёл кормить зверей, гордый этим важным заданием. Канда же усадил Эрин за стол и, придвинув к себе тарелку, отрезал маленький кусочек и отправил в рот. Эрин тоже взялась за нож и вилку, но снова зевнула протяжно и сладко. Приглядевшись внимательнее, Канда заметил тени под глазами Эрин и встревоженно нахмурился.        — Как ты спала сегодня? — негромко спросил он и, потянувшись, накрыл ладонь Эрин своей.       Проблемы со сном появлялись у Эрин и в первую, и во вторую беременности на пятом-шестом месяце. Одни врачи говорили, что это нормально, другие отправляли на обследования. Она же лишь пожимала плечами и говорила, что всё в порядке. Но Канда часто просыпался по ночам от того, что Эрин просто сидела в постели и смотрела в одну точку. Он отпаивал её какао и обнимал до тех пор, пока она не засыпала в его руках. И каждый раз видя, как она зевала по утрам, видя её бледность и черноту под глазами, испытывал чувство вины. Он делал недостаточно, чтобы помочь ей.       — Да ерунда, — она улыбнулась уголком губ и, пожав его руку, взялась за приборы. — Снова кошмары.       Канда выдохнул, не зная, что сказать. Он знал, что ей снилось. Знал, потому что тоже всё ещё видел во сне войну и то, что она с собой принесла — кровь, боль и страх. Они оба были счастливы, они это пережили, но исцелиться до конца так и не смогли. Война оставила в их сердцах и душах настолько глубокие следы, что невозможно было представить, что они хоть когда-нибудь заживут. Ни потери Канды — семья, друзья, первая любовь, ни Эрин — муж и так и не увидевший свет первенец, никогда не оставят их. Они оба знали это. И всё же, всё же!..        — Пап, а что такое кошмар?       Канда вздрогнул и перевёл взгляд на стоявшего рядом сына. Тот смотрел на него так внимательно и с таким пониманием, что Канде хотелось взвыть. Они не скрывали от Дара, что сражались на войне, и гордый сын рассказывал в садике про награды мамы и папы. Дар знал, что такое война, и на секунду Канде показалось, что сын читал его душу, как открытую книгу. Все слёзы, все потери, всю боль и горечь, что остались грязными мазками где-то там, глубоко, куда Канда не желал заглядывать. Рвано выдохнув, он подхватил сына и усадил его на колени. Отдав ему свой тост, он погладил его по волосам и поцеловал в макушку.        — Это просто дурной сон, Дар. Страшная картинка, что иногда мы видим во сне.       Он посмотрел на откусившего хлеб сына, на его перепачканные в джеме щёки и вдруг тихо попросил:        — Обещай мне, Дар, что если тебе приснится кошмар, ты обязательно мне расскажешь. Я помогу тебе прогнать его.       Дар удивлённо замер на миг, снова заставив Канду подумать, что сын понял крывшийся за его словами смысл, а потом с готовностью кивнул.        — Хорошо, пап. Мы победим все кошмары! Ты, я и мама. И братик!       Канда снова поцеловал его в макушку и поверх головы сына поймал взгляд Эрин. В её глазах стояли слёзы, но она улыбалась. Так искренне, так светло, что он не смог не улыбнуться в ответ, чувствуя, как сжимает горло. Вот за что они на самом деле сражались.       Если их сын никогда не узнает, что такое кошмар на самом деле, значит, Канда выжил не зря.