Ренессанс Республики

За десять лет, прошедших с момента раскрытия заговора, Империя расцвела. Очередная потеря еще сильнее подстегнула Малика к работе над всеми запланированными им реформами. С головой уйдя в работу, Малик смог стабилизировать ситуацию в стране к исходу третьего года своего правления, и, видимо, боги остались им довольны и умножили свои благословения в его жизни. Со временем боль отступила, и Малик действительно научился жить и дышать без боли, словно мертвой хваткой сдавливавшей его грудь. Очередное утро принесло с собой приятные известия. Малик подписывал приказы, оставшиеся после очередного собрания совета, когда его прервали. — Господин, пришло известие из Верескового перелеска, — в рабочий кабинет Малика вошел Тауфик, за которым следовал сокольничий, на одной из его рук сидел красивый орел. Главный евнух протянул императору записку, снятую с лапы птицы. — Посол Макиавелли пишет, что архитектор, которого вы выписали в Республике, поедет морем, так будет быстрее. Посол встретит его в Жемчужной гавани, откуда они вместе отправятся в Столицу. Путь займет две-три недели. — Воистину, хорошая новость, — кивнул Малик, прочитав записку и отложив ее туда, где она бы точно не затерялась среди прочих бумаг. — Это то, что нужно к грядущему заседанию градостроительного министерства. Сможем внести в смету расходы на постройку нескольких зданий. — Будут ли какие-нибудь приказания? — спросил Тауфик, когда Малик вручил сокольничему золотой и отпустил его по своим делам. — Начни готовить покои. Пусть их разместят в гостевом домике поближе к основному дворцу, я хочу держать их поближе. Можешь не торопиться, времени в достатке. Сейчас же распорядись об обеде, пригласи в мою личную столовую… что за шум? — нахмурился Малик, услышав громкие голоса со стороны галереи и арки, ведущей в покои императора. Кто-то тихо, но все-таки различимо хныкал, шелестели чьи-то одежды, и чей-то звонкий голос лепетал извиняющимся тоном: — Прошу простить, мы не хотели побеспокоить императора, его высочество всего лишь хотел увидеть отца… Малик, догадываясь, что происходит, кивнул Тауфику на вход. — Пусть мой сын войдет. На сегодня я закончил. Тауфик поклонился и выскользнул из кабинета. Через пару минут в кабинет вбежал маленький мальчик в красном дорогом халате, крепко держащийся за руку ведущего его Тауфика, за ним следовали две девушки из гарема, приставленные к нему в качестве нянек, и евнух-наставник. — Папа! — улыбаясь, воскликнул маленький Тазим, высвободив руку из аккуратного захвата пальцев Тауфика. Он подбежал к Малику и с его помощью забрался к нему на колени. — Я очень соскучился! Ты почти не навещаешь нас. Я думал, что рассердил тебя! — О, что за глупости? Разумеется, я не сержусь на тебя, Тазим, — вздохнув, ответил ему на это Малик, испытывая угрызения совести. Он действительно давно не проводил времени с детьми. Тазим был чудным ребенком, особенно для его возраста. Редкий шестилетка столь же смышлен, жаден до знаний и терпелив. Любой другой на его месте не додумался бы дойти до покоев отца и попросить стражей доложить о нем, как узнал потом из рассказа Тауфика о случившимся Малик. Мелек, его дочь, подобно брату, жаловаться на недостаток общения с отцом, не любила, однако, она требовала внимания совершенно другими способами, предпочитая проказы и шалости просьбам и подражанию взрослым. Они были очень разными, но их объединяло не только родство, но и желание проводить с вечно занятым Маликом больше времени. Думая об этом, Малик вдруг поймал себя на неутешительной мысли — они начинают напоминать ему себя и Кадара в детстве, а он сам до боли начинает походить на собственного отца. Все воспоминания об отце были расплывчатыми — вот он приходит, чтобы сказать Малику о скором рождении его брата, вот дает в главном храме Абхамула имя Кадару, вот спрашивает об его успехах на уроках и просит следить за проказливым Кадаром, чтобы тот не мешал ему, императору, управлять страной. Ими занимались только мать и Разан, отец же был расплывчатой строгой фигурой, интересовавшейся преимущественно лишь их успехами и задаривавшей их вещами, чтобы задобрить и снискать хоть толику любви к себе. Это было очень обидно, и сейчас, вспоминая об этом, Малик поставил перед собой цель не быть таким отцом. Он посмотрел на сына и решил, что стоит понемногу рассказывать малышу о том, чем живет император — это показалось ему не только хорошим способом провести вместе время, но и чему-то научить Тазима. — Посмотри на мой стол, Тазим. Что ты видишь на нем? Мальчик нахмурился и перевел взгляд с отца на его стол. — Бумаги, — медленно проговорил он. — Книги. Перья. Баночки красивые. Что в них? — Чернила. В них окунают заточенные кончики перьев и пишут по бумаге. Скоро и ты научишься так делать, — Малик кивнул. — Ты назвал все правильно, Тазим. Все эти вещи нужны мне, чтобы управлять нашей страной. Слезай. Покажу кое-что. Тазим, преисполненный любопытства, повиновался. Малик встал, стоило мальчику обойти стол, взял сына за руку и подвел его к большой, подробной карте, висящей на стене. — Смотри, Тазим, это карта. Полная карта Империи. Ее для меня нарисовали лучшие картографы Столицы меньше недели назад. Вот это золотое пятно, — кивнул Малик на большую золотую кляксу, что удобно расположилась практически в самом центре карты, — Столица Империи, город, в котором мы живем. А все остальное пространство, заключенное в толстую золотую линию, все эти серебристые точки городов и изгибы дорог — остальная Империя. — Такая большая! И все это принадлежит тебе? — удивленно спросил Тазим. Он еще ни разу не покидал стен Цветка Империи, который казался ему целым городом, с его запутанными коридорами, отдельными дворцами, домами и прочими помещениями. — Это принадлежит нам. Мне… и тебе. Ты — мой наследник, Тазим, ты первый и единственный наследный принц Империи, и однажды ты унаследуешь не только титул императора, но и всю это территорию, вдобавок ты унаследуешь и мои обязанности. Ты перестанешь принадлежать лишь себе, ты будешь заботиться не только о жителях дворца, но и о жителях всей Империи, — объяснил Малик. Он понимал, что Тазим слишком мал, чтобы понять, о чем говорит отец, но готовить будущего Императора нужно было с малых лет. Малик не хотел повторения своей судьбы, не хотел, чтобы Тазиму пришлось в одиночку разбираться, что к чему, если с его отцом что-то случится, и он останется один на один с огромной страной. Малик слишком хорошо помнил, как тяжело ему было справляться с управлением Империи после смерти отца, который при жизни ничему его не научил. Предыдущий император совершил слишком много ошибок, и одной из них было его стремление как можно дольше ограждать сына от трудностей правления. В результате этого его неожиданная смерть поставила Малика в трудное положение. Ему потребовался год отсрочки, чтобы освоить азы правления. Малик слишком любил своего сына, чтобы желать ему такой жизни. — Это плохо? — спросил Тазим, увидев, как помрачнел отец, стоило ему замолчать и задуматься. — Конечно, нет, — Малик поспешил вернуть своему лицу спокойное выражение, чтобы не вводить мальчика в заблуждение. — Мы все приходим в этот мир с определенной целью, которую Мудрец Абхамул выбирает для нас перед нашим рождением. Ему было угодно, чтобы и я, и ты, и твоя сестра родились в этом дворце членами императорской семьи. Нам с тобой он уготовил судьбу императоров. Он выбрал нас в качестве своих наместников над всеми своими детьми, доверил самое сокровенное — их жизни и души. — И что, теперь мы заботимся только о других? Это несправедливо, — заметил Тазим, в очередной раз напомнив отцу о том, что дети понимают такие вещи, какие порой не понимают многие взрослые. — Видишь ли, — Малик старательно подбирал слова. — Природа людей не позволяет им жить спокойно и соблюдать заповеди Абхамула. Они способны это делать, но недолго. В какой-то момент люди забывают о том, что им бывает плохо, когда они не соблюдают заповеди. Они совершают плохие поступки. Сначала один в год, потом один в месяц, потом один в неделю. А вскоре и ни дня без плохих дел прожить не могут. Делают плохо себе, делают плохо другим. Приносят в мир несчастья и страдания. Поэтому Абхамул никогда не оставляет их наедине с их совестью и отправляет в мир людей, которым поручает быть их проводниками в этом долгом жизненном пути. Мы с тобой принадлежим к этим людям. Мы — совесть слуг Абхамула, мы удерживаем наших подданных не только от греха перед Абхамулом, мы сдерживаем каждого из них от греха перед ним самим. Понимаешь? Тазим на миг задумался, на его лбу Малик увидел глубокую морщину, свидетельствовавшую о том, что он воспринял слова отца очень серьезно. — Да, понимаю, — наконец, ответил он, и Малик с интересом прислушался к тому, что говорит его сын. — Это как быть старшим братом, да? Мы — старшие братья, а народ — наши младшие, мы должны заботиться о них, чтобы не расстраивать нашего отца, Абхамула. — Да, все так, — кивнул Малик, чувствуя, как от примера, который пришел на ум его сыну, внутри все сжимается. — Ты абсолютно прав, Тазим. Мы — старшие братья. Чтобы быть хорошими старшими братьями, нам нужно много знать. Вот что я скажу тебе, Тазим: настало время отправить тебя в школу принцев. Пообещаешь мне слушаться учителей и хорошо учиться? — Обещаю! — воскликнул Тазим скорее из желания обрадовать отца, чем из желания учиться. — Вот и славно, — Малик выдохнул. Он хотел было предложить сыну заняться чем-то перед обедом, как вдруг мальчик снова поднял на него свой любопытный взгляд. — Я хочу спросить, — сказал он, как его всегда учили говорить в случаях, когда ему было что-то интересно, но он стеснялся. Раньше Тазим лишь робко спрашивал «Можно я спрошу?», и Малику и всем, кто любил мальчика, приходилось регулярно поощрять его интерес, повышая при этом его уверенность. Судя по всему, это начало давать плоды, и Малик тепло улыбнулся. — Все, что угодно, — сказал он, присаживаясь рядом так, чтобы их с Тазимом лица были на одном уровне. — Если я буду императором, — уверенность Тазима снова поколебалась, что было слышно в его тихом голосе и заметно в отведенном в сторону взгляде, — то кем станет сестра? — Твоя сестра останется принцессой, — озвучил незыблемый факт Малик. — Когда она повзрослеет, то создаст свою семью и проживет жизнь, лишенную волнений и забот. — А что если она не захочет? — Тазим вдруг снова посерьезнел. В его темных глазах, так похожих на глаза самого Малика, сквозило непонимание и даже что-то отдаленно похожее на обиду за сестру. Малик подавил тяжелый вздох. Первым его желанием было возмутиться — как это, она не захочет? Как же она может не захотеть? Но вот уже несколько лет Малик, имевший перед глазами прекрасные примеры женщин, чей образ жизни не вписывался в его представления о хорошей жизни, но при этом были вполне счастливы, убеждался в том, что все люди разные. Эти примеры постепенно учили Малика допускать возможность того, что его дочь может не захотеть жить по традиционному укладу, и ставить на первое место ее интересы, наступая при этом на горло собственным ожиданиям, не имевшим никакого отношения к реальности. И это был он, взрослый человек, считавший себя достаточно сознательным. Его сыну было всего шесть лет, но он уже начал замечать самую большую несправедливость их жизненного уклада, которую Малик пока что был не в состоянии устранить. — Тогда мы сделаем для нее все, чтобы помочь ей устроить свою жизнь так, как ей бы этого хотелось, — от чистого сердца сказал Малик, чувствуя, как одна крохотная частичка его личности все-таки еще вяло протестует, но сдается под твердым намерением сдержать свое слово. — Ну ладно, довольно об этом. У нас еще целая жизнь впереди, чтобы обсудить это. Сейчас же нам пора обедать. Давай, беги в столовую и подожди меня там. Кивнув, Тазим в сопровождении нянек отправился в столовую. Малик же в компании Тауфика задержался в кабинете. — Пусть приведут Мелек, — сказал Малик евнуху. — Я хочу пообедать с детьми. — Пригласить ли их матерей к обеду? — уточнил евнух. Малик крепко задумался. Нилюфер*, мать Тазима, и Янбу**, мать Мелек, две его наложницы, с которыми он после отъезда Майсы был вынужден делить ложе ради появления наследников, недолюбливали друг друга. Их покои во дворце Розы находились как можно дальше друг от друга, а другие наложницы и даже простые служанки старались не оказываться рядом с ними, если невольным соперницам случалось пересечься. Причины для взаимной неприязни у них были весьма серьезными — кроме того, что они принадлежали к разным веткам Культа Четырех, они были матерями наследников, и то, что Мелек не имела прав на престол, их не останавливало. В конце концов, Мелек все еще оставалась членом династии, и ее будущий брак сделал бы возможным вхождение в династию кого-то со стороны. Окажись гипотетический муж Мелек весьма активным в политике человеком или, что более страшно, очередным желающим занять трон безумцем, и первым, кто падет от его руки, станет ее брат, единственный наследный принц Империи. Этими опасениями руководствовалась обычно здравомыслящая Нилюфер, стараясь подмять под себя соперницу и заиметь как можно больше влияния в гареме и даже во дворце. Янбу же настойчиво сопротивлялась ей, опасаясь, что Нилюфер руками императора устроит династический брак с королевчанами, чтобы избежать маячившей последние годы войны, и вышлет тем самым ее дочь в далекие холодные земли, где с ней может случиться все, что угодно. Все их опасения, разумеется, были продиктованы лишь пережитком гаремной жизни — привычкой сражаться за внимание к себе и к своим детям, за спокойствие, стабильность и безопасность. Девушкам хотелось бы остановиться, но страх и привычки пока что были сильнее их. Конечно же, они держали себя в руках, пересекаясь друг с другом, но напряжение, чувствовавшееся в их отношениях, делало обстановку неловкой и некомфортной. Каждый раз приглашая к обеду их обеих, Малик рисковал подтолкнуть их к открытой конфронтации, и он понимал это. Но точно так же он понимал, что должен проявлять к ним равное уважение, давать им знать, что они в равных условиях, и делать это так, чтобы дети видели это. Меньше всего Малику хотелось, чтобы дети думали друг о друге плохо из-за разногласий их матерей. — Пригласи, — с тяжелым вздохом сказал Малик. — Пусть еще придет Альтаир. Мне понадобится поддержка. Тауфик, поклонившись, удалился, а Малик позволил себе задержаться в кабинете и подумать немного. На душе у него было тяжело — хотел бы он, чтобы у его детей была одна мать, но в условиях, в которых он оказался несколько лет назад, это было невозможно. Ему, скрепя сердце, пришлось позволить Майсе уехать в паломничество по монастырям Инаи и остаться в одном из них, а позже и вовсе нарушить данную ей клятву не делить ложе с другими наложницами. Это все еще сильно грызло его изнутри, и он ничего не мог с собой поделать. Малик знал, что Майса не сердится. Он часто перечитывал ее письма, в которых она просила его отказаться от своего обещания и завести детей, но груз на его плечах не только не исчезал, но и становился все тяжелее. Но Майса была права — у Малика был долг, который он должен был исполнить. Ему нужны были дети, и он искренне хотел бы их завести, но его совесть не позволяла ему поступить подобным образом еще с одной или даже несколькими девушками. Сама мысль об этом причиняла ему сильные стыд и боль, которые было очень сложно перебороть. Все получилось — не с первой попытки, но получилось. С трудом согласившись разделить ложе с несколькими девушками, Малик в скором времени узнал хорошие новости — две из них понесли. Конечно же, он переживал за самих девушек и за детей, но и в этот раз страхи оказались беспочвенными. Сначала родился здоровый мальчик, Тазим, его маленький принц, через три месяца родилась красивая и сильная девочка, Мелек. Это стало самым большим счастьем в его жизни, в жизни всей страны, и сейчас, думая об этом, Малик был готов работать над тем, чтобы его дети росли с ощущением того, что они равны друг другу. И уж тем более он считал честным равнозначное обращение с обеими своими гаремными женами. Это проявлялось в мелочах — совместных обедах, совместно проведенных праздниках, прогулках, простых встречах и разговорах о детях. Малику хотелось бы делать больше, но пока что он едва мог позволить себе хотя бы половину этих мелочей. Тяжело вздохнув — сколько таких тяжелых вздохов он издал в последние годы? — Малик покинул свой кабинет. В гостиной он столкнулся с Альтаиром в его обычном облачении: маска, форма, боевой ятаган на поясе. Он стоял, выпрямившись как колонна, и ожидал появления своего сателлита. — Столько лет прошло, а я все не привыкну к тому, что ты исполняешь мои приказы раньше, чем встречаешь моих посланников, — мягко улыбнулся Малик. — Благословение Абхамула да прибудет с вами до скончания века, ваше величество, — поклонился Альтаир. — Я слышал, меня и наложниц-матерей пригласили к обеду с вашими императорскими величествами. — Верно, — Малик грустно улыбнулся. — Не переживай, это просто небольшая семейная посиделка. Осталось дождаться девушек и Мелек. Они вот-вот придут. Ожидание было недолгим. Альтаир и Малик даже не успели углубиться в разговор, как в галерее послышались шаги и звуки голосов. Они вошли через минуту — сначала через арку вбежала маленькая светлокожая девочка с шапкой густых каштановых волос в лазурной курточке и таких же лазурных штанишках (другой одежды она пока не признавала, да и взрослые почти не настаивали), следом за ней торопились две няньки. Замыкали шествие две женщины в дорогих и цветных платьях, увешанных украшениями, и Разан, управляющая гаремом. Увидев управляющую, Малик подавил свое удивление. Видимо, не ему одному не нравилось противостояние между наложницами, и из чувства здравого смысла Разан решила своим присутствием сдерживать своих подопечных в рамках этикета. — Папочка, — лазурный маленький вихрь подлетел к Малику. Малик опустился на одно колено и потянулся обнять дочь, но девочка опередила отца, повиснув на его крепких плечах. Получив свое крепкое объятие, Мелек отстранилась и забросала его вопросами. — Почему ты не заходил? Где Тазим? Ты погуляешь с нами в саду? — Подожди, дорогая, не так быстро, — рассмеявшись, Малик поднялся и потрепал ее по голове. — Мы с тобой еще успеем о многом поговорить. Сейчас иди с нянюшками в столовую, мы будем обедать. Тазим тебя, наверное, заждался. Девочка охотно повиновалась и позволила служанкам увести себя в столовую. Когда их шаги затихли, Малик повернулся к наложницам. — Нилюфер, Янбу, я рад вас видеть, — искренне улыбнулся он, глядя аккурат между ними. Этому трюку его научил Тауфик: если напротив стоят двое, и нужно создать впечатление, что ты смотришь на каждого из них, нужно смотреть между ними, в тоненькую воображаемую точку между ними. Этот трюк сработал на опытных наложницах (или же они сделали вид, что он сработал) — увидев, что Малик все еще не выделяет никого из них больше положенного, девушки расслабились. — Давайте немного поговорим. Садитесь. Долго упрашивать их не пришлось. Малик сел в большое кресло, девушкам же пришлось разместиться на одном диване, Альтаир и Разан, как и предписывал им этикет, стояли. Наблюдая, как наложницы демонстративно усаживаются в противоположных концах дивана, Малик тщательно подбирал слова для разговора, который давно пора было завести. Разан, управляющая, затаившаяся сейчас в углу, все чаще просила его об этом в последнее, да и сам Малик не мог не признать, что сейчас для этого было самое время. — Видите ли, — выдохнув, заговорил Малик, — ваши натянутые отношения — ни для кого не секрет. И этот факт сильно влияет не только на жизнь гарема, но и на будущее наших детей. Они не просто дети — они члены правящей династии. То, как они будут воспитаны, определит будущее всей страны. Думаю, вы понимаете как это, так и то, что ни одной из вас не суждено быть единоличной хозяйкой гарема. В соответствии с правилами об иерархии гарема им должна управлять либо императрица, либо мать коронованного наследника. Моя мать почила давным-давно, помолвка сорвалась. В связи с этим я вынужден прибегнуть к решению, которое принималось крайне редко. Мне придется передать управление гаремом в руки матери моего ребенка, не ставшего наследником, но, как я уже упоминал, это не одна из вас. Когда Малик сделал небольшую паузу, чтобы перевести дух, Нилюфер и Янбу сохраняли внешнее спокойствие. Но от Малика не укрылось то, как они переглянулись, явно понимая, что при любом исходе им либо придется стать союзницами, либо вступить в открытое противостояние. Что же, думал он, будет хорошо, если они сойдутся на союзничестве. Им потребуется поддержка друг друга, когда они услышат имя человека, на которого Малик так рассчитывал. Нилюфер, черноволосая и кареглазая девушка из народа муаммаров***, чей рост считался весьма высоким в гареме, оливковая кожа вызывала зависть, а строгие черты лица казались острыми, когда она напрягалась, молчала, обдумывая перспективы. Она была сульфиткой, но принадлежала при этом к самой прогрессивной части своей религиозной ветви. Многих удивляло ее присутствие в гареме — все ожидали, что Нилюфер, воспользуется возможностью вернуться в земли своего народа и попытается разыскать своих родственников, но она отказалась, и лишь Малик знал, почему. Он всегда стыдился того факта, что его отец продолжал репрессивную политику Аль-Фадхи, воюя с живущими на территории Империи народами, что восставали против жестокости в свой адрес. Заняв трон, Малик, твердо намеренный остановить это, вернул этим народам территории, с которых их столетиями пытались согнать, и освободил от рабства или жизни в гаремах тех из них, кого смог освободить. Муаммары, одни из немногих народов, сохранивших свою культуру, традиции и даже династию, были также одними из немногих, кто вступили в союз с ним и признали его своим императором. Это произошло во многом благодаря Нилюфер. Она, дочь уведенной в рабство принцессы, не потеряла своей связи с народом и культурой благодаря матери. Хозяин их, заметив это, подарил ее едва коронованному Малику. Личная их встреча произошла случайно. Майса, еще беременная тогда, часто просила ее рассказать о своем народе, и Малик, пришедший навестить Майсу, услышал. Войдя в комнату, он предложил Нилюфер вернуться к своему народу, но она отказалась, объяснив это тем, что ее возвращение не сделает жизнь муаммаров лучше, чего нельзя сказать о помощи императора. Благодаря ее помощи и поддержке Малик смог наладить отношения с еще недавно гонимым народом, за что снискал не только их верность, но и хорошее отношение Нилюфер. Когда он снова предложил ей уехать, его отговорила не сама девушка, а ее мать, как раз-таки пожелавшая вернуться. — Для нашего народа будет большой честью, — сказала ему взрослая уже принцесса, долгие годы бывшая рабыней, прежде, чем уехать, — если в жилах следующего императора будет течь кровь нашего народа и нашей династии. Это духовный долг, с которым Нилюфер пришла на эту землю из божьего лона, и мы всегда знали об этом. Не прогоняйте ее. Эти слова почему-то тронули Малика, и никогда больше он не предлагал Нилюфер уехать. Так она и осталась в его гареме, почитаемая другими девушками темной лошадкой, к которой, однако же, тянулись, как к прекрасному цветку, чтобы насладиться его красотой и испить нектар здравого смысла с его листьев. Рыжеволосая и бледнокожая полукровка Янбу, чьи зеленые глаза напоминали своим цветом морские водоросли, казалась на фоне Нилюфер низенькой куколкой. Ее история была не такой драматичной или захватывающей, как история Нилюфер. Родившаяся в горах, на том участке пограничных территорий, немногочисленные жители которых не знали, какая сторона их родина, Янбу была продана голодающими родственниками работорговцам и так попала во дворец. Из-за своего происхождения принятая только нийками, последовательницами Инаи, Янбу оказалась на удивление верной своей ветви девушкой, которой было не чуждо альтруистическое сочувствие, и к ней чаще обращались за советом о том, как бы устроить свои дела как можно благочестивее. В ходе разговора Янбу перебирала жемчужные четки, пытаясь сконцентрироваться, но по ней было заметно, что она не знает, что и думать. Ни одна из наложниц не желала капитулировать перед еще незнакомой хозяйкой гарема заранее. Но затягивающееся молчание уже превращалось в грубость, и Янбу заставила себя заговорить. — Быть может, вы нам уже расскажете, кто это? — спросила она тихим голосом с придыханием. Обычно Янбу была бодрой и уверенной, всегда стремившейся к перехватыванию инициативы девушкой, но ее словно что-то выбило из колеи еще до приглашения отобедать, а новость о том, что какой никакой власти ей не видать, расстроила ее окончательно. — С удовольствием, — Малик постарался улыбнуться как можно более тепло и ободряюще. — Вы в гареме почти что десять лет… возможно, вы встречались с моей первой наложницей, Майсой, до ее отъезда? Девушки снова переглянулись. Малик знал, что они знакомы, и предполагал, что они будут не в восторге от услышанного. Оставалось лишь ответить на их вопросы и дать понять, что его решение не обсуждается. — Да, мы знакомы, — Янбу, видимо, уже собралась с силами. Она выпрямилась и с былой гордостью и уверенностью посмотрела на Малика. — Мы поступили в гарем примерно в одно время. Однако… мы знаем о ее непростой ситуации… Майса потеряла свою дочь, и, уж простите меня за грубость, ваше величество, свое право претендовать на позицию хозяйки гарема она потеряла вместе с ней. Вы лучше нас знаете устои гарема. Гарем управляется матерями, а Майса не мать больше. И вы хотите назначить ее управляющей. Как же такое возможно? Малик помрачнел и вздохнул. Он догадывался о том, что эта тема может быть поднята, но не хотел бы этого. Но все-таки обе девушки имели право спросить об этом, а он должен был ответить. — Я знаю, — тихо сказал он. — Нур умерла. Но Майса выжила, и я каждый день благодарю богов за то, что они позволили ей жить дальше. Я тщательно изучил законы и примеры прошлого. Ничто из того, что я узнал, не противоречит моему намерению. Поэтому я рассчитываю на вашу помощь и поддержку. — Безусловно, мы сделаем все, что будет в наших силах, — теперь заговорила уже Нилюфер, от глубокого, почти что кошачьего голоса которой у каждого, кому довелось с ней поговорить, внутри словно что-то переворачивалось. Девушка смотрела на Малика с каким-то недоверчивым прищуром, как будто подвергала сомнению услышанное. — Однако, у нас есть поводы для беспокойства. Отпуская с миром тот факт, что Майсе не обязательно быть матерью… живого ребенка, мы должны обратить внимание на то, что последние несколько лет она не жила в гареме, а проделала длинный путь в своем паломничестве и долго прожила в одном из храмов Светлейшей Инаи… Я мало знаю о быте паломниц и жриц, но сомневаюсь, что у Майсы была возможность приобрести опыт в управлении. Как же она будет управлять гаремом, не имея подобного опыта? Малик снова улыбнулся сквозь боль от застарелых душевных ран, растревоженных разговором. В этом была вся Нилюфер. Прежде, чем сформировать окончательное мнение, она всегда выясняла максимум информации, предпочитая не судить впопыхах. Поэтому-то он и выбрал ее — там, где все видели холодность и высокомерие, он видел незаурядный ум и волевой характер. Если от кого и ждать максимальной поддержки его плана, подумал Малик, то от Нилюфер. — История о пути, проделанном Майсой, и о ее бытии в монастыре слишком долгая, чтобы я мог рассказать ее полностью, — ответил он. — Скажу так. Какое-то время назад религиозный кризис, спровоцированный моими реформами, добрался и до монастыря, где остановилась Майса, и осложнил и без того непростую ситуацию. Скоропостижная смерть бывшей настоятельницы стала ударом для всех и посеяла раздор между жрицами. Авторитет Майсы, приобретенный ей благодаря проделанному ею пути и благочестивому пребыванию в монастыре, позволил ей усмирить конфликтующие стороны и запустить процесс избрания новой настоятельницы. Насколько я знаю, известие об ее вкладе достигли и столичных храмов и ближайших монастырей, так что, полагаю, многие нийки будут рады узнать, что впервые за все существование императорского гарема их сестре позволили стать управляющей. Учитывая праведность и рассудительность их покровительницы и все еще продолжающийся раскол сульфиток на консервативную и прогрессивную половины, конфликтующие между собой, я считаю выбор Майсы лучшим решением. Выслушав эту историю, девушки переглянулись и замолчали. Слова Малика попали в цель: его реформы и действия, явные и тайные, запустили изменения не только в политике и быту, но и в религии, вынуждая веру, веками указывающую людям на то, как им следовало жить, меняться и перестраиваться в соответствии с их нуждами. Не произойди этих изменений, думал он, и эти девушки, сидящие напротив, не приняли бы эту новость настолько спокойно, они бы и мысли не допустили о том, чтобы согласиться с этим. Сейчас же они были готовы хотя бы подумать о его словах и принять взвешенное решение. На большее Малик не рассчитывал — надеяться на то, что они моментально согласятся, было бы уже чересчур. Решив, что обсуждать эту тему дальше смысла нет до тех пор, пока наложницы не подумают хорошенько, Малик поднялся. Девушки последовали его примеру, разглаживая длинные юбки руками. — В любом случае, Майса возвращается во дворец, и это не обсуждается. Я ожидаю ее приезда в конце месяца, — твердо сказал Малик, когда девушки снова вернули свое внимание к нему. — Я уже велел подготовить для нее покои, а в день ее приезда мы устроим большой семейный ужин. Сейчас же нам пора идти — дети, наверное, заждались. Оставшийся путь до столовой они проделали уже вместе, но молча. Рассевшись за столом, они занялись своими делами — дети под присмотром нянек рассматривали картинки в книге, которую им принесли из библиотеки, а Малик слушал доклад Альтаира о сложившейся обстановке в стране и во дворце. — Слава Абхамулу, все спокойно. Империя все еще стоит на месте, — удовлетворенно кивнул Малик, дослушав своего сателлита. — Это значит лишь одно — пока что мы делаем все правильно. — Не думал, что скажу это, но жизнь в мире я ценю теперь более войны, — хмыкнул Альтаир. — Надо же! — Малик был искренне удивлен. — Хотя, могу понять, почему ты так говоришь. С появлением семьи хрупкий мир действительно становится дороже войны. По милости Абхамула мир, что имеем мы, достаточно крепок. Кстати говоря, о семье. Твой старший сын… он же ровесник Тазиму, я правильно помню? — Все так, — Альтаир кивнул. — Мне приятно, что вы спросили. Дариму недавно исполнилось шесть лет. Возвращаясь домой, я первым делом узнаю у домоправителя, что он сломал или разбил. Он никогда не сидит на месте. Боюсь, мы с Марией еще хлебнем горя и волнений с этим ребенком. Его брат, Сеф, еще слишком мал, чтобы проказничать с таким же размахом. Но мы уже видим — он спокойный и вдумчивый ребенок. Мария считает его даром небес. Могу ли я рассказать о них что-то еще? — Если только высказать свое мнение об одной моей идее. Видишь ли, я хочу позвать учителей к своим детям. Как тебе идея… перевезти Дарима сюда, чтобы они учились всему вместе? — предложил Малик. — Так он всегда будет при деле, получит образование и, если будет на то милость Четырех, станет моим детям надежным другом и соратником в будущем. — Ваше величество милостивы ко мне и моему сыну, — сказал Альтаир, явно смущенный этим предложением. — Я боюсь, что, оказавшись здесь, Дарим приложит все усилия, чтобы разобрать Цветок Империи по камешку. А ежели он заручится поддержкой наследников… — Пусть разбирают, мне только в радость, — Малик равнодушно пожал плечами. — Если бы ты знал, как я ненавижу это здание. Если бы у нас был другой дом в Столице, я бы перевез детей туда, а этот комплекс полностью бы перестроил. Этот дворец… слишком большой, слишком вычурный. В нем много коридоров и чего только, но даже Мелек с ее жаждой исследований задыхается среди комнат, коим нет числа, а Тазим и вовсе боится ходить по собственным покоям в одиночку. Твой же первенец такой же смелый, как и ты, и я всего лишь надеюсь, что его пример вдохновит Тазима. Да и знаешь… Вспоминая нас с Кадаром, я скучаю по звукам детского смеха под этими пустыми сводами… Малик перевел взгляд своих темных глаз на детей, весело щебетавших за маленьким столиком. Альтаир, догадавшись, о чем он думает, поджал губы. Другой бы на его месте смолчал бы, но Альтаир знал, что гнев Малика вызвать уже гораздо труднее. Да и отношения их, несмотря на то, что они оберегали их от чужих глаз, как иной раз не оберегают редкое сокровище, все-таки были основаны в первую очередь на честности. Поэтому он чуть подался назад и тихо сказал: — Даже трех или четырех детей мало в этом месте. Посетите гарем еще раз, ваше величество, — Альтаир выдержал тяжесть взгляда Малика, недовольного тем, что он все же поднял эту тему. — Благословите этот дворец новым источником смеха. Сейчас время мирное. Пожалуйста, ваше величество. Не лишайте своих детей и всю Империю благословения Саильфы. Позвольте появиться на свет новым принцам и принцессам. Их судьба будет счастливой. — Ты просишь от меня невозможного, Альтаир, — Малик покачал головой. — Дело не в том, что я не хочу такой же судьбы моим детям. А в том, что я устал страдать. Я не хочу пройти через это снова. Я не хочу увеличивать количество людей, которых я могу потерять. Пожалуйста, больше не говори со мной об этом. А с ними, — кивнул он на Тазима и Мелек, — так тем более. Узнаю — даже тебе мало не покажется. — Ваше желание — закон для меня, — вздохнул Альтаир. Несмотря на то, что они говорили очень тихо, а выражения их лиц были понятны только им, Тазим, вдруг отвлекшийся от веселой игры, в которую они играли с сестрой, и посмотревший на отца, все же что-то заметил. Он слез с подушек и подбежал к Малику, забрался к нему на колени и крепко обнял. Малик прижал сына к себе и коснулся губами его макушки, закрыв глаза. Альтаир дождался, пока его господин не откроет глаза и не поднимет голову, и сказал: — Если ваше величество все еще хочет, я перевезу во дворец Дарима. — Перевези. Перевези его сюда, Альтаир, — кивнул Малик. Тазим, заинтересовавшись услышанным, посмотрел на отца с немым вопросом в глазах, и Малик улыбнулся ему. — Тазим, скоро в этот дворец приедет сын Альтаира, Дарим. Он твой ровесник, вы будете вместе жить и всему учиться. Я рассчитываю на то, что вы станете хорошими друзьями. Ты ведь поможешь ему устроиться? Увидев, как посветлело лицо у Тазима, энергично закивавшего в ответ на вопрос, Альтаир улыбнулся. — Ты тоже оставайся во дворце почаще, — сказал Малик. — Если тебе будет удобней, можешь и Марию с младшим перевезти сюда. Будем каждый день обедать вместе, раз уж мы почти что родственники теперь. Кроме того… будет полезно иметь еще одну союзницу на женской половине дворца. — Если так будет угодно, я с радостью перевезу их сюда, — ответил Альтаир. — Мария часто выходит в свет, но дома она скучает. Ей нужно общество кого-то кроме детей и слуг. Наконец подали еду. Тауфик, поняв, что господам есть, что обсудить, велел принести вместо перекуса полноценный обед. Расправившись с ним, Альтаир испросил разрешения уйти. — Мне нужно отдать распоряжения. Я перевезу их сразу же, как это будет возможно. Малик посмотрел на сына. — Что скажешь, Тазим? Встретите с сестрой новых друзей? — Конечно! — обрадовался мальчик, и Малик еще раз похвалил себя за так удачно пришедшую к нему идею. Принцу и принцессе нужны были товарищи, и на эту роль как нельзя лучше подходят дети человека, в руки которого Малик вверил не только охрану страны, но и своего тела и своего сердца. Ради этого можно и потерпеть соседство с Марией. — Нилюфер, Янбу, — окликнул Малик девушек, погруженных в мысли до такой степени, что ни одна из них даже не обратила внимания на беседу императора с его сателлитом. — Сегодня я распоряжусь о скором переезде семьи главнокомандующего Ла-Ахада в дворцовый комплекс. Им будет выделен Вьюнковый дворец, некогда бывший пристанищем младших сыновей императорского рода, указ будет подготовлен сегодня вечером. Я надеюсь, что вы должным образом встретите не только Майсу, но и госпожу Марию ибн Ла-Ахад и ее детей, и что вы не будете препятствовать их общению с нашими. Девушки, уже поднявшиеся из-за стола, поклонились и вразнобой выразили свое согласие. Получив разрешение уйти от императора, наложницы покинули покои Малика вместе с детьми и Разан-сара. Вместе пройдя несколько боковых галерей, они вдруг остановились — Нилюфер взяла под руку Янбу и заставила ее задержаться. — Нам нужно поговорить, — шепнула она сопернице, после чего обернулась к Разан. — Разан-сара, не затруднит ли вас пойти вперед и последить, как детей укладывают на дневной сон? Мы вас догоним. Разан нахмурилась, понимая, что неспроста Нилюфер решила поговорить о чем-то с Янбу. Но поводов спорить у нее не было — по крайней мере, подумала она, если они и поссорятся, то хотя бы не на глазах у детей. Это стало решающим аргументом, поэтому Разан, поклонившись, повела процессию слуг, сопровождающих маленьких принца и принцессу во дворец Розы, вперед. — Чего тебе? — резко высвободив руку из захвата Нилюфер, спросила Янбу, когда дети и управляющая гаремом скрылись из виду. — Насколько я понимаю, ты тоже не в восторге от планов его величества, — Нилюфер и сама была не прочь перейти к делу. — Это совершенная дикость — допускать к управлению кого-то вроде Майсы. Но мы обе должны признать, что проиграли эту войну еще до того, как узнали, что она вообще может начаться. — На что ты намекаешь? — Янбу не скрывала возмущения. — На то, что нам стоит сдаться без борьбы? — На то, что никакой борьбы не будет, даже если мы захотим ее начать, — закатила глаза Нилюфер. — Посуди сама. Никому из нас не выгодно ссориться с Майсой. Я не собираюсь рисковать будущим своего сына, а ты и вовсе из той же ветви, что и она, если ваш возможный конфликт станет заметен для настоятельниц часовен, это сочтут грехом, и у тебя будут проблемы. Я уж молчу про то, что во дворец переедет эта бледнокожая северянка, Шайтан ее побери… — Смею тебе напомнить, что среди нас четверых нет ни одной чистокровной имперки, — Янбу обиженно кусала краешек нижней губы. — Так что не тебе проклинать северянку, тем более, что она даже не наложница. Нам с ней не из-за чего соперничать. — Ты права, извини, — лицо пристыженной Нилюфер смягчилось на миг, после чего снова стало серьезным и мрачным. — Но все-таки, его величество принял жестокое для всех решение. Уж не знаю, что там пережила Майса, но готова поспорить — она все та же невинная овечка, восхищенно заглядывающая в пасть волчице. И я не намерена испытывать ее терпение. — Но она все еще потерявшая ребенка наложница, — хмурилась Янбу. — Разве остались у нее какие-то права? — Судя по тому, что Разан не отговорила императора, остались, — Нилюфер мрачно покачала головой. — Разан пусть и имеет любимиц в гареме, да и человек она подневольный, конечно, но когда дело заходит до соблюдения правил… то более ревностного в этом человека трудно найти. Будь его величество неправ, она бы переубедила его. Но этого не произошло. Полагаю, выхода действительно нет. — И что же теперь… Смириться? Нилюфер отвернулась от собеседницы и сделала пару шагов в сторону выхода из галереи на улицу. — Ну почему же, — сказала она. — Бороться с Майсой и ее назначением, быть может, и бессмысленно. У нас нет такой власти. Но, как сегодня нам напомнил его величество, мы владеем чем-то более важным. В наших руках, дорогая Янбу, то, как мы воспитываем наших наследников. На эту сферу власть Майсы не распространяется. С этими словами Нилюфер оставила Янбу размышлять над услышанным в одиночестве и ушла из галереи.