Ренессанс Республики

Тучи разошлись, позволяя солнцу согреть своими теплыми лучами палаццо Рояле, уютно расположившийся в центре Солэ, столицы Республики. Караул у дворца сменился, и отошедшие от решетки и кованых ворот стражи на доли секунд позволили зевакам увидеть изысканные платья прогуливающихся по зеленому фигурному саду придворных. И пока дворяне и приближенные к столичному двору люди прочих сословий готовились к традиционному ежедневному приему, дож в красках описывал одному из своих подчиненных место, где ему придется работать на благо Республики. Придворный архитектор, Леонардо да Винчи, узнав о том, кто заказал ему чертежи и планы двух десятков зданий, был не просто удивлен, а шокирован. — Император Малик Аль-Саиф? Вы, право, шутите? — вскричал он, едва дослушав своего господина. — Я не заслужил и десятой части ваших заказов, а вы сейчас говорите о важном поручении, от которого зависят отношения двух стран! А если я не оправдаю ваших с ним ожиданий? Джованни мягко рассмеялся, увидев, как счастлив и одновременно напуган светловолосый архитектор его просьбой. — Император не так страшен, как может тебе показаться, — улыбнулся он. — Он очень ценит талантливых людей. Я отсылал ему твои старые чертежи, и он счел их не только красивыми, но и безопасными для людей, которым предстояло жить в этих домах. Для него безопасность жителей страны превыше красоты, и он считает, что ты — тот, кого он давно искал. Поэтому я хочу, чтобы ты отправился в Империю. — Я же не должен буду остаться в ней навсегда? — уточнил Леонардо. — Конечно, нет! — Джованни снова засмеялся, смутив архитектора. — Лишь до тех пор, пока не разработаешь необходимые чертежи и не обучишь нескольких местных архитекторов. Ты ведь не думаешь, что я позволю своему лучшему архитектору остаться в Империи навсегда? Это всего лишь на несколько месяцев, максимум на год-полтора. Это великолепный опыт! Представь, сколько нового ты там узнаешь! — Я буду счастлив сослужить хорошую службу, как вам, так и его величеству, — поклонился Леонардо. Джованни, удовлетворенный его ответом, мягко кивнул, отпуская его, и Леонардо покинул рабочий кабинет своего господина, погруженный в глубокие раздумья. — Целый год! — прошептал ему на ухо знакомый голос, и Леонардо испуганно подскочил. Высокий богато одетый юноша подкрался к нему и подхватил его за локоть. Леонардо хватило одного взгляда на темные волосы и янтарные глаза, чтобы узнать в нахале сына дожа, Эцио, с которым они были очень близки, если не сказать, чересчур. Эцио тем временем тащил его куда-то по коридорам палаццо, продолжая возмущаться. — Отец из ума выжил! Отправлять тебя в Империю, да еще и на такой долгий срок! А ты возьми и согласись! Что на тебя нашло? Спрашивать юношу о том, как он узнал, было заранее бесполезно. Эцио знал практически обо всем, что происходило во дворце, а уж если это что-то происходило или должно было произойти с Леонардо, то пристальное внимание со стороны Эцио к этому событию было обеспечено. Именно поэтому Леонардо никогда не удивлялся тому, что второй наследник семьи Аудиторе, которому через несколько месяцев предстояло получить титул сеньора Дуэ, умудрялся появиться в нужном месте в нужное время. — А у меня была возможность отказаться? — парировал Леонардо, даже не думая высвободиться из крепкого захвата Эцио. — Это очень хорошая возможность для меня, причем не только проявить себя, но и увидеть новую страну! — И ты... готов прожить год вдали от Республики? — тихо спросил Эцио. На их языке этот вопрос следовало бы задать немного по-другому: «Ты готов прожить год вдали от меня», и это Леонардо прекрасно понял. Он остановил Эцио рядом со свободной скамейкой, стоящей в галерее, по которой они проходили, сел и заставил Эцио усесться рядом. К счастью, придворных в галерее не оказалось, что позволило бы их разговору протечь легче. Их отношения слишком отличались от тех, что были приняты в стране, но никто не придавал этому значения, если их явно не демонстрировали. Им удавалось все скрывать, и день ото дня чувства крепли. И теперь Эцио и представить себе не мог — как это, провести целый год в разлуке с Леонардо, единственным человеком, способным потягаться в силе своего влияния на юношу с самим дожем. — Я знаю, это кажется невероятно сложным. Но и ты не будешь сидеть сложа руки, пока я буду работать, — тихо сказал Леонардо. — Ты закончишь свое обучение, пройдешь все оставшиеся церемонии, необходимые для признания тебя полноправным сеньором Дуэ, поможешь сестре отвадить еще пару десятков претендентов на ее руку и приданое. Я уверен — тебе будет, чем заняться в мое отсутствие. — Но на церемониях я буду один, — продолжил сокрушаться Эцио чисто по привычке, поскольку слишком долго упрямиться и не поддаваться убеждениям Леонардо он не мог. — Я, конечно, это как-нибудь переживу. Только вот за тебя в этой поездке в Империю я ручаться не могу. Там же варвары! Еретики! С тобой там может случиться все что угодно! — Ты зря беспокоишься, — Лео мягко улыбнулся. — Никто не причинит мне вреда. Я еду в Империю по личному приглашению императора, что автоматически означает охрану с обеих сторон. Эцио не стал отвечать, а лишь молча сжал его руки в своих. Лео, видя на его лице тревогу, лишь мягко улыбнулся. Но улыбка мгновенно исчезла с его лица, стоило им услышать чьи-то шаги. На то, чтобы отодвинуться и высвободить свои ладони из плена пальцев Эцио, у него ушло меньше секунды. Тем, кто потревожил их, оказался личный дворецкий семьи Аудиторе, исполнявший также обязанности камердинера дожа, Рэниро. Увидев их, дворецкий подошел ближе и поклонился, ожидая жеста со стороны Эцио. Вздохнув, будущий сеньор Дуэ кивнул, позволяя камердинеру отца выпрямиться и передать приказ отца. — Только что в Палаццо прибыли сеньор Уно со свитой и кондотьеры, — сообщил Рэниро. — Великий Дож принял их и, следуя их советам, перенес церемонию инициации на сегодня. Она состоится через час, поэтому вам обоим следует подготовиться. — Обоим? — удивился Леонардо. — Прошу простить, но к чему следует готовиться мне? — Как же? Великий Дож не сообщил вам? Так и думал, что он упустит это из своего внимания, — вздохнул камердинер. — По возвращению из вашей миссии в Империи дож Джованни хотел бы видеть вас в качестве наставника и помощника при сеньоре Дуэ, если конкретно — в должности младшего канцлера. Чтобы не проводить несколько церемоний, да еще и с таким большим перерывом, Великий Дож хочет возвести вас в эту должность сразу же после того, как лорд Эцио станет сеньором Дуэ, то есть, сегодня. — Но как же моя должность архитектора? — решился уточнить Леонардо. — Вы сохраните ее за собой, но подчиняться будете уже не только Дожу, но и его сыновьям, сеньорам Уно, Дуэ и Кватро, когда последний повзрослеет. Разве что приказы сеньора Дуэ будут иметь для вас первостепенное значение. — То есть, если я прикажу Леонардо остаться в Республике сразу же после церемонии, он останется? — с самым невинным лицом, на которое он был способен, спросил Эцио. — Только в том случае, если вы решите намекнуть отцу на свое желание обойти старшего брата, занять его титул сеньора Уно и в перспективе стать следующим Дожем Республики, победив при этом на выборах в следующем году, — «обрадовал» Рэниро юношу, который, осознав, скольких выгод он лишится, если решит сразиться с братом за право зваться сеньором Уно, мигом посерьезнел и перестал задавать глупые вопросы. Намек был прозрачен, как вода в дорогом аквариуме, разделявшем скамейки. Им лишь нужно доказать, что пока Эцио не собирается затевать никаких глупостей государственных масштабов. Пока что Эцио «развлекался» только в пределах палаццо, подшучивая над придворными и привлекая к этим шуткам Леонардо, но на большее не замахивался. Его сдерживали две вещи – обещание не заниматься политическими интригами, данное отцу, и свойственная его возрасту неприязнь к лишней ответственности. Но избегать неизбежного участия в общественной жизни вечно Эцио бы не смог. Получение титула в его случае было не просто вступлением во взрослую жизнь, но и проверкой. Джованни проверял своего сына, пытался понять — готов ли он вступить в борьбу за лучшую жизнь. А для того, чтобы бороться, нужна была не только решимость, но и наличие верных помощников. Старший его сын, сеньор Уно, Федерико, уже обзавелся собственной свитой, готовой убить за него, а младший, будущий сеньор Кватро, Петруччо, уже находил среди представленных ко двору дожа детей его возраста товарищей, часть из которых наверняка станет его свитой в будущем. Даже у третьего по старшинству ребенка в семье Великого Дожа, Джованни Аудиторе, сеньоры Трэ, Клаудии, была собственная компания из самых знатных девушек Солэ, способных поточить коготки о чью-нибудь фигуру не только на словах, но и на деле. Лишь Эцио пока что довольствовался обществом одного только Леонардо. Джованни, считавший это хорошим знаком, решил, однако, проверить их дружбу напоследок. Как бы оно ни было, Леонардо, заботившийся о благополучии Эцио, не мог отказаться и сорвать церемонию. Убедившись, что у Эцио и Леонардо больше нет вопросов, Рэниро увел их прочь из галереи. Он сопроводил молодых людей в комнатку рядом с гардеробом, откуда вскоре слуги вынесли церемониальные одежды для Эцио. Как только будущий сеньор Дуэ закончил приводить себя в порядок, Рэниро осмотрел его критическим взглядом, решил, что они готовы, и повел молодых людей в Зал Добрых Вестей, чуть ли не толкая их в спину, чтобы добраться быстрее. В Зале Добрых Вестей уже собрались самые знатные вельможи Республики, живущие в Солэ или приехавшие специально, лишь бы поприсутствовать на этом событии. Видимо, Аудиторе-старший уже давно планировал эту церемонию и успел позвать на нее гостей. Напротив открывшихся резных деревянных дверей, на массивном деревянном троне Эцио и Леонардо увидели Великого Дожа Джованни, по левую руку от него стояла почти вся его семья: жена, Мария, и дети. Чуть поодаль, в толпе, стоял старший брат Джованни, Марио Аудиторе, Кондотьер-Генерал. Позади него стояли остальные кондотьеры. Из них Эцио и Леонардо знали не всех. Ближе всех к трону стоял Кондотьер-Казначей, Лоренцо Медичи. Он был добрым другом отца, да и вообще, их семьи давно дружили. А вот с Кондотьером-Богословом, Родриго Борджиа, и его лучшим другом, Франческо Пацци, Кондотьером-Адмиралом, отношения у семьи Аудиторе были не лучшие. Родриго был вторым после Джованни кандидатом на должность Великого Дожа, но его скверный характер и махинации с деньгами, на которые почему-то многие в некотором роде закрывали глаза, оттолкнули от него членов Большого Совета Сеньории. Семья Пацци, поддерживающая его, вошла в состав Большого Совета чудом, еще большим чудом стало выдвижение Франческо в Кондотьеры вопреки слухам, что ради этой должности он убил другого претендента, Джованни Мочениго. С оставшимися двумя кондотьерами, Кондотьером-Глашатаем и Кондотьером-Творцом, Эцио и Леонардо были знакомы настолько плохо, что даже их имена могли вспомнить далеко не сразу. Да и это было ни к чему — они стояли в тени, у самых окон, незаметные в толпе. Не хватало только двух Кондотьеров-Послов, отсутствовавших настолько часто, что никто не придавал этому значения, даже на официальных собраниях сообщалось, что прибыли все кондотьеры, независимо от того, были ли Послы в стране и в зале или нет. Среди остальных придворных были как и знакомые, так и те, кого они еще ни разу не видели. Шутка ли, вспомнить среди сотен лиц тех, с кем они хоть раз да обмолвились словом. Эцио прошел к отцу, стараясь не обращать внимания на то, как таращатся на него придворные, выстроившиеся по обеим сторонам дверей, оставив для прохода лишь часть залы. Стоявшие где-то у окон девушки, увидев его, зашептались. Леонардо, следовавший за ним по проходу, усмехнулся, слыша тихие смешки и незаметный, почти змеиный шепот. Эцио имел репутацию ловеласа, женолюбца, но его сердце уже было занято, в чем у Леонардо не было ни капли сомнений. Не доходя нескольких шагов до трона Дожа, они остановились и поклонились, ожидая разрешения выпрямиться и подойти еще ближе. Жест Джованни не заставил их долго ждать, и, увидев, как он аккуратно махнул в их сторону рукой, сначала выпрямился Эцио, и только потом, как полагается, выпрямился Леонардо. — Мы все собрались здесь, чтобы стать свидетелями радостного события, — Джованни улыбался именно той улыбкой, которая так располагала к нему всех, кто ее видел. — За последний год я от имени Большого совета и всей Республики неоднократно давал сыновьям знатных родов полагающиеся им титулы, и вот, наконец, настала очередь моего второго сына. Подойди, Эцио. Эцио повиновался. Марио, его дядя, тоже вышел из толпы, держа в руках свернутый плащ с вышитыми на нем гербом семьи Аудиторе в центре и специальным узором на краю, сообщавшим о его положении в семье и во всей Республике. Опустившись на одно колено перед выступом, на котором стоял трон, Эцио склонил голову к полу и постарался не выдавать движениями своего волнения. А Леонардо, искренне наслаждаясь всем происходящим, смотрел на последние приготовления. Марио развернул плащ и положил его на руки брату, в то время как Родриго наливал вино в кубок, стоящий на подносе, где уже лежали два серебряных крестика на цепочке для них обоих и круглая брошь с гербом Аудиторе для Леонардо и стояла мисочка с елеем. Когда Родриго закончил и вместе со слугой, державшим поднос, приблизился к Джованни и Эцио, Великий Дож, наконец, продолжил. — Эцио Аудиторе, отныне твой титул — сеньор Дуэ, положенный тебе по праву рождения и по заслугам твоим перед Республикой и Триединым. Встань! Эцио поднялся и выпрямился, позволяя отцу накинуть плащ ему на спину. Придерживая его края одной рукой, другой Эцио, повинуясь кивку Родриго, взял с подноса кубок с вином и сделал глоток. Поставив кубок на место, Эцио склонился, позволяя Родриго надеть на него цепочку с крестом и коснуться его лба пальцами, с кончиков которых вот-вот готовились сорваться капельки душистого елея. Родриго прочитал молитву, осеняя Эцио крестным знамением, и на этом церемония для Эцио закончилась. Стоило Эцио выпрямиться, как Джованни подозвал к себе Леонардо. Леонардо, помня о наставлениях, полученных от Рэниро перед тем, как войти в Зал, сделал примерно тоже самое, что и Эцио. Он преодолел оставшееся расстояние до трона и опустился перед ним на одно колено. Светлые пряди выскользнули из-за сдерживающих их ушей, закрывая собою чуть заалевшие щеки — Леонардо кожей чувствовал сотню смешавшихся между собою одинаковых взглядов и два, которые словно держались особняком, были выше всего в этой зале, взгляды Эцио и его отца как будто прожигали всю его плоть до самого сердца. Это не было волнением, это было похоже на предвкушение — Леонардо знал, что после этой красивой и странной церемонии он перестанет принадлежать себе во многих отношениях, но то, что над его жизнью будет властвовать Эцио, успокаивало его, внушало надежду на спокойную и безопасную жизнь. Именно поэтому слова, которые произносил Джованни, не приводили его в смятение, они лишь приносили с собою радость. — Леонардо да Винчи, известный нам до этого дня как мастер пера, кисти и песни, с сегодняшнего дня твои способности и таланты будут служить в первую очередь семье Аудиторе. Приносишь ли ты вассальную клятву моему сыну, Эцио, сеньору Дуэ Аудиторе? Клянешься ли ему в верности? — со всей доступной ему серьезностью спросил Джованни. — Да, приношу, — подняв голову, Леонардо выдержал взгляд Джованни и перевел его на Эцио. — Я приношу вассальную клятву верности Эцио, сеньору Дуэ, и всей семье Аудиторе, чьи приказы для меня теперь как заповеди Триединого — их исполнение для меня превыше всего. Да будет Бог свидетелем моим словам, и да обрушится на меня кара его, если я хоть на миг отступлюсь от своей клятвы. — Эцио, — Джованни повернулся к сыну, — принимаешь ли ты клятву? — Принимаю, — ответил Эцио, пожалуй, слишком сдержанно, но Леонардо слишком хорошо его знал, чтобы решить, что юноша недоволен. Наоборот, он слишком доволен таким развитием событий, но причину такого удовлетворения нельзя было знать никому, кроме них. Удовлетворенный ответом сына, Джованни жестом позволил Леонардо подняться. Дождавшись, пока Леонардо не отопьет из кубка, и взяв с подноса крест, он повесил его на шею Леонардо, после приколол брошь аккурат над сердцем. Родриго оставил елейный след на лбу и перекрестил молодого архитектора, после чего церемонию можно было считать законченной. Убедившись, что больше их ничего не ждет, придворные разошлись по разным углам Зала или вовсе его покинули. Однако, Леонардо не удалось уйти так же быстро, как это сделали другие. — Леонардо, дорогой мой мальчик, я так благодарна судьбе и Триединому, что мы встретились с тобой тогда, пять лет назад, — крепко обняв архитектора и с трудом отпустив его из плена своих рук, сказала Мария. — Представить себе не могу, что было бы с этим дуралеем, если бы не твое благотворное влияние! — Матушка! — искренне возмутился Эцио. Несмотря на резкость характеристики, полученной от Марии, ее слова были правдой. Эцио «шалил» с размахом, и при этом все знали, что Леонардо с самого момента их знакомства служил при нем голосом разума, оберегающим юношу от всяческого рода опасностей, включающих в себя все существующие случаи, при которых возможно свернуть шею, переломать все конечности во всех местах, покалечить кого-бы то ни было или что-то сломать. Для всей семьи Аудиторе их общение было чем-то вроде благословения Триединого. — Обожаю, когда тебя отчитывают, — хихикнула Клаудия, наслаждаясь смущенным лицом Эцио. — Только потому, что в этот момент отчитывают не тебя, — рассмеялся подошедший к семье Федерико. Хлопнув по спине брата, он положил руку ему на плечо и навалился, продолжая ехидно улыбаться. — Эцио, ты тоже зря возмущаешься! Еще немного, и от палаццо камня на камне не останется. Поумерь пыл, раз уж теперь носишь такой титул. — Знал бы, что от этого титула одни неприятности, сбежал бы, — пробормотал Эцио, чувствуя себя крайне смущенным. Леонардо молчал, но улыбку свою не прятал. Эти разговоры уже стали для него чем-то привычным и очень приятным. Эти добрые и честные люди стали для него семьей, которой у него, если так подумать, не было. И тем сильнее начал сомневаться Леонардо в том, что выдержит целый год вдали от них. Вдали от Эцио. Все-таки, в вопросе Эцио о том, готов ли он, был смысл. — Леонардо, что ты думаешь о своей поездке? — спросил Марио Аудиторе, последний из членов семьи Аудиторе, еще не обнявший и не спросивший архитектора о его предстоящей миссии за весь этот разговор. — Я думаю, что это великолепный шанс, — честно ответил Леонардо. — Я мало что знаю об императоре Малике Аль-Саифе, но, если верить тому, что о нем рассказывают наши послы, он справедлив, умен и предусмотрителен. Еще десять лет назад он считался самым молодым наследником континента, а сейчас он император, человек, с которым считаются все остальные правители, и это в тридцать шесть лет! Для меня возможность работать на такого человека, пусть и год, — огромная честь. — Но ты же вернешься, — улыбнулся ему подошедший Лоренцо Медичи. — Двор без тебя не будет прежним. — Куда же я денусь! Для меня это лишь опыт, не более, — рассмеялся Леонардо. Увидев кислую мину Эцио, он и вовсе захохотал. — Полно, Эцио, это лишь на год! — Если не вернешься по истечению срока — я лично поеду за тобой в Цветок Империи и заберу домой, — поджал губы Эцио, по-прежнему находивший эту идею отвратительной. — Как скажете, господин! — теперь Леонардо улыбался уже не насмешливо, а мягко, он редко позволял такие улыбки, принадлежащие только Эцио, на публике. — Если хочешь, можешь помочь мне собраться. Эцио позволил себе расслабиться. Он знал, как много усилий приходится прилагать Леонардо, чтобы демонстрировать свои чувства на публике, и именно это не позволяло ему сердиться слишком долго. Тем более, что больше делать в Зале Добрых Вестей им было нечего. Спросив разрешения уйти у Джованни, Эцио и Леонардо дождались его кивка, попрощались с остальными членами семьи Аудиторе и вышли из Зала. Эцио быстром шагом направлялся к покоям Леонардо, выделенным ему в этом палаццо, сам Леонардо шел за ним на расстоянии одного шага. Чем дальше уходили от Зала Добрых Вестей, тем крепче становилась паутина сплетен, которую они оставляли за своими спинами в лапах пауков-придворных. И если в скором времени Леонардо предстояло уехать и на год избавиться от всех «прелестей», сопровождающих приближенных к семье Дожа, в виде сплетен и клеветы, то Эцио должен будет справиться с этой волной в одиночку, выстроить такую стену, которая позволит ему отделять злословие от светлых намерений. — А эти двое и правда неразлучны. Дож правильно сделал, что решил отослать этого выскочку на целый год. Глядишь, помрет от рук имперских фанатиков. — Помолчи! Хочешь, чтобы тебя на площади вздернули за такие слова? — А чего ты молчать ему велишь? Как будто он клевещет! С каких это пор вассальные клятвы дают простые архитекторы и ремесленники? Сыновья честных моряков и воинов годами добиваются даже взгляда со стороны сыновей из самых знатных семей, а этот! Нарисовал пару чертежей, и теперь его осыпают почестями! Почему Триединый закрывает глаза на эту несправедливость? Пятеро придворных, стоявшие неподалеку от покоев Леонардо, шептались и переговаривались, перемывая ему кости. Да Винчи, не любивший ввязываться в ссоры, не обратил на них особого внимания, но Эцио, услышавший их последние слова, на миг замер и пристально посмотрел на сплетников. Они, так занятые своей завистью, даже не заметили его, когда как другие придворные, равномерными группами расположившихся по всему коридору, увидев его, умолкли, предвкушая зрелище. — Я слышу, вы обсуждаете что-то очень важное, — намеренно громко сказал Эцио, наслаждаясь тем испуганным видом, с которым придворные обернулись в его сторону. — Не хотите ли поделиться своими соображениями со мной? — Эцио, прекрати, — прошептал Леонардо. Но Эцио проигнорировал его слова, продолжая ожидать ответа от придворных. — Молчите? Вот то-то же! — воскликнул Эцио спустя пару минут, поняв, что растерявшиеся придворные могут молчать часами. — Так вот помните,что перемывая кости моему вассалу, вы перемываете кости мне и всей моей семье. Коли вы так относитесь к моему вассалу, что можно сказать о вашей верности моей семье, моему отцу, которому, если вы помните, вы так же, как и этот человек, приносили клятву верности, когда его выбрал новым Великим Дожем Большой совет. Думайте об этом каждый раз, когда снова захотите обсудить его или кого бы то ни было. Пойдем, Леонардо. Отвернувшись от пристыженных придворных, Эцио твердым шагом подошел к покоям своего вассала. Смущенный не меньше остальных придворных Леонардо последовал за ним. — Эцио, что на тебя нашло? Не стоило так делать! Не успел ты стать сеньором Дуэ, как уже начал указывать другим, что им делать! — воскликнул Леонардо, стоило дверям закрыться. — Я не собираюсь слушать, как тебя оскорбляют, — отрезал Эцио. — Неважно, кто я сейчас, или кем я стану в будущем — простым офицером, кондотьером какой-нибудь земли, членом Сеньории, да хоть самим дожем. Я не позволю никому говорить подобные вещи о своих близких и о себе. Я знаю свое место, так пусть и они знают свое. Леонардо не стал спорить, а лишь вздохнул. Воистину, следующий год пройдет для него гораздо тяжелее, чем могло показаться поначалу.

***

Весь следующий месяц, выделенный на подготовку, прошел смутно, смазано, словно бы Леонардо случайно махнул кистью по плотному слою краски на холсте, размазав и смешав несколько ярких цветов в одно грязное пятно и не смог это никак исправить. Эцио сделался еще более назойлив, чем обычно, что до недавнего времени Леонардо с большим трудом мог себе представить. Теперь юноша требовал от него, как от своего вассала, почти постоянного присутствия рядом с собой, исключая разве что консультации у дожа, которые Леонардо не имел права пропустить. Минусы от такого его поведения в какой-то момент начали перевешивать и без того немногочисленные плюсы, от чего несчастный да Винчи в какой-то момент взвыл и был вынужден вызвать Эцио на откровенный разговор наедине. Детали разговора остались их окружению неизвестны, но то, как резко после этого Эцио охладел к своему вассалу, незамеченным остаться не смогло. — Надеюсь, вы не поссорились? — хмурясь, спрашивала Леонардо Клаудия, когда он, исполняя данное давным-давно обещание, встретился с ней в садике Академии Искусств, где они по обыкновению занимались живописью. — Отец будет расстроен. После твоего возведения в должность и незадолго до отъезда... нечто подобное весьма некстати. — Он что-нибудь говорил? — уклончиво спросил Леонардо, имея в виду Эцио и надеясь узнать, сколь многое известно Клаудии и ее семье. — Только то, что его очень раздражает твой отъезд, — Клаудия пожала плечами, понимая, что Леонардо прекрасно знает это и без нее. Переведя взгляд на свой мольберт, она ненадолго замерла, оценивая критическим взглядом изображение фонтана в саду, которому она уже третий день пыталась придать реалистичности, после чего окликнула наставника. — Что скажешь? Леонардо потребовалась пара минут, чтобы сравнить изображение с реальностью и подумать, что можно было бы исправить. — Думаю, можешь оставить фонтан в покое на время, займись водой, — вынес он свой вердикт, после чего продолжил их прерванный разговор. — Как бы то ни было, в последнее время я его редко вижу, поэтому не могу сказать, сердится ли он. Утром прошел слух, будто бы он снова с кем-то поссорился. Тебе что-нибудь известно? — Больше, чем хотелось бы, — девушка закатила глаза и мрачно вздохнула. — Это все Вьери Пацци, они с Эцио раньше друг друга часто задирали. Но потом отец Вьери отправил его в пансион при Эмильском университете, учиться мастерству менял. С тех пор мы его не видели несколько лет, и вот недавно он снова появился при дворе. — Меняла и Пацци, — задумчиво пробормотал Леонардо. — Не похоже на что-то совместимое. — Мама тоже так сказала, — согласилась Клаудия. — Знаешь ли, Пацци никогда не одобряли то, что Аудиторе и Медичи нажили свои богатства ростовщичеством, а не крепостничеством, как это делали предки мессера Франческо. Но потом, как я слышала, у них начались проблемы с деньгами, что в корне изменило их взгляд на подобные дела. Видимо, поэтому Вьери отправили учиться на менялу. С пользой от такого решения сложно поспорить, в конце концов, дела с Империей идут хорошо, иметь соглашения и доходы от торговли там сейчас действительно выгодно. — Вот оно как. Так что там произошло между Эцио и Вьери после приезда последнего? — пусть объяснения Клаудии Леонардо и нашел полезными, сейчас его все-таки интересовала заварушка, в которую Эцио по своей горячности и неосторожности снова позволил себя втянуть. — Всего лишь дуэль, ничего нового, — будничный тон, с которым говорила Клаудия, заставил Леонардо напрячься сильнее, чем сам факт дуэли между Эцио и малознакомым человеком. Заметив, как он подскочил, Клаудия закатила глаза. — Они еще не подрались. Дуэль назначена на сегодня. На закате они, их секунданты, судья и наблюдатели с обеих сторон встречаются позади Мраморного павильона, что в саду Бурбон. Меня, к слову, тоже позвали. Если пообещаешь не рассказывать родителям, я возьму тебя с собой, якобы на прогулку по городу. Леонардо крепко задумался. В Республике дуэль не считалась делом незаконным, только повод для нее должен был быть весомым, поскольку речь здесь шла в лучшем случае о серьезных ранениях, в худшем — о смерти. Очевидно, драться они будут на мечах, раз уж это не просто драка во дворе кабака, где можно вдоволь распустить свои кулаки, а полноценная дуэль, значит, придется надеяться, что дело обойдется царапинами. Еще больше ситуацию осложняло положение Эцио и его противника — они оба принадлежали к знатным семьям, кроме того, они оба были лишь юнцами, едва переступившими порог совершеннолетия. Формально у них были все права, включая право вызвать обидчика на дуэль, но лучше бы нанесенной кому-то из них обиде быть действительно стоящей этого права, ибо если это окажется не так, исход дуэли (как правило, худший), сочтут за убийство. Будет лучше, решил Леонардо, если среди наблюдателей, без которых подобные дела не делаются, будут настоящие взрослые, способные засвидетельствовать серьезность нанесенного оскорбления и честный исход боя. — Я бы с удовольствием присоединился, — вкрадчиво произнес Леонардо, искренне надеясь, что девушка согласится с его доводами. — Более того, мне кажется вполне безопасным решением взять с нами кое-кого еще.

***

— Эцио взбесится, — пробормотала недовольная Клаудия, с трудом успев переодеться в костюм для верховой езды и забравшись на коня с помощью слуги. — И никогда больше не позовет меня. И даже не поверит, если я скажу, что это твоя вина. — Поверь мне, он тебе еще спасибо скажет, — улыбнулся ей уже сидящий в седле Леонардо. — Леонардо дело говорит, — сказал Марио Аудиторе, которого Леонардо чудом нашел в палаццо Рояле, ибо генерал уже было собирался покинуть столицу и вернуться в Монтериджони, родовое гнездо семьи Аудиторе. — Я разузнал о причине их ссоры, и, скажу я вам, без наблюдателя вроде меня им не обойтись. Пацци в очередной раз оскорбили нашу семью, и оскорбление весьма серьезное, не удивлен, что Эцио вызвал его на дуэль. Эцио хорошо владеет оружием, когда как Вьери, как я слышал, мечник весьма посредственный. Соответственно, если Эцио его серьезно ранит, Вьери захочет его наказать, если же он случайно убьет Эцио, что весьма маловероятно, ему потребуется защита. Короче говоря, среди свидетелей со стороны Вьери будут его кузены, занятые на не самых низких должностях, или друзья семьи, чье слово имеет вес в обществе и Сеньории. Таким образом Вьери рассчитывает подстраховать свою трусливую задницу, когда как Эцио рассчитывает только на своего брата и на себя. Ему полезно будет иметь преимущество в нашем лице. — Но не получится ли так, что Вьери обвинит Эцио в нарушении кодекса дуэлянтов или как там называется этот скучнейший свод правил? — нахмурившись, Клаудия направила своего коня вперед и вместе со своими спутниками покинула двор палаццо. — Не думаю, — Марио усмехался, от чего его раненое лицо казалось еще более устрашающим. — Вьери не ждет, что Эцио поступит подобным образом, что очевидно исходя из его собственных планов. Если обе стороны будут равны в знатности наблюдателей, Вьери не сможет оспорить результат дуэли — поводов не будет. Даже такой идиот, как он, это понимает. Выслушав дядю, мрачная Клаудия немного расслабилась. — Надеюсь, все будет так, как вы говорите, дядя, — сказала она и сдавила коленями бока своего коня. — Поторопимся, иначе они начнут без нас. Пришпорив коней, троица поспешила к назначенному месту. Они проехали по набережной реки Розы, полноводной и отливавшей рыжевато-красными оттенками отражающихся в воде первых закатных лучей. Прохожие, встречавшиеся им по пути и замечавшие герб семьи Аудиторе на плащах Марио и Леонардо, громко приветствовали их и посылали им вслед добрые пожелания — среди простых людей трудно было найти кого-то, кому не за что было бы поблагодарить семью Великого Дожа. Марио, улыбаясь, приветливо кивал, Леонардо перекидывался словами приветствия со знакомыми горожанами — когда-то он помогал строить дома неподалеку, так что его здесь знали. Клаудия же намеренно держалась в тени дяди и наставника, надеясь не встретить по дороге очередного претендента на свою руку, который мог бы задержать их неинтересным и ненужным прямо сейчас разговором. К счастью, никто из близких знакомых и горящих желанием поговорить им по пути не встретился, и они добрались до сада Бурбон к самому разгару заката, спешились и оставили своих коней привязанными к длинному станку под большим навесом, где всегда можно было оставить лошадей. Дело осталось за малым — дойти до павильона, спрятанного в глубинах сада. Леонардо, сопровождаемый Клаудией и ее дядей (хотя, правильнее было бы сказать, что это он и Марио сопровождают Клаудию, с чем девушка никогда бы не согласилась), поспешил по короткой дороге к павильону и вскоре обнаружил его. Полукруглое здание с белыми стенами и серыми с белыми прожилками мраморными колоннами в свете закатного солнца казалось розовым, и Леонардо вздрогнул от невольной ассоциации — словно бы разбавленная водой из ближайшего искусственного канала кровь покрыла эти изящные белые стены. Встряхнув густой шапкой золотистых волос, Леонардо постарался отделаться от этой мысли, списывая ее на волнения о предстоящей дуэли, и вместе со своими спутниками обошел павильон. В назначенном месте уже собралась молодежь, видимо, введенная в курс дела, но среди юных лиц Леонардо действительно разглядел кое-кого из служащих и влиятельных аристократов. Их с Марио опасения были небеспочвенными. — Как бы нам пройти вперед незамеченными, — тихо сказал Леонардо, не торопясь присоединиться к наблюдателям или как-то обозначить свое присутствие. Почему-то ему казалось, что Эцио не нужно узнать об их появлении так рано. Однако, Марио его слова откровенно проигнорировал. — Ба, кого я вижу, — громко провозгласил он, направляясь к кому-то сквозь столпотворение, и удивленная молодежь, коей здесь было большинство, расступилась, открывая ему дорогу. Марио подошел к невысокому старику, которого Леонардо не видел раньше, и похлопал его по плечу своей могучей рукой. — Якопо Пацци, давненько вас не видели в столице. С возвращением. — Не радуйтесь, я ненадолго, — прохрипел старик, с трудом пытаясь вдохнуть воздуха, что было трудновато после мощных хлопков Марио. — Что привело вас сюда? — То же, что и вас, — миролюбиво отвечал Марио. — Пришел взглянуть на своего племянника в деле. Леонардо не успел ничего спросить у все еще мрачной Клаудии — из толпы, подобно вихрю, к ним вылетел Эцио, за ним бодрым шагом и чуть ли не вприпрыжку следовал Федерико, которого, казалось, все происходящее веселило от души. — Какого черта они тут делают? — прошипел Эцио сестре, указывая на дядю и, видимо, Леонардо. Федерико, поняв, что самого Леонардо его брат только что откровенно проигнорировал, удивленно присвистнул, сам же Леонардо расстроился и начал было подумывать о том, чтобы и вовсе уйти с места дуэли, раз уж Эцио так сильно не хочет его видеть. Но эту мысль заглушил вопль уязвленной гордости — в конце-то концов, у него все еще есть хоть какое-то уважение к себе, и он не имеет права позволять людям не считаться с собой. Эцио это тоже касалось. — Если у тебя есть вопросы про меня, имей совесть задавать их лично, — строгим тоном, которым он редко говорил с Эцио (да и вообще с кем-либо, если уж говорить начистоту), сказал Леонардо. Это удивило Федерико и Клаудию, ни разу не получавших такого обращения в свой адрес от обычно вежливого и мягкосердечного Леонардо. Эцио же мгновенно растерял свой взрослый и сердитый вид и с лицом нашкодившего ребенка повернулся к Леонардо. Вздохнув, архитектор предоставил Эцио интересующие его объяснения. — Я вызвался сопроводить Клаудию, поскольку твой отец не простил бы мне, отправь я ее на подобное мероприятие в одиночку. Пригласить с нами твоего дядю также моя идея. Я подозревал, что Вьери притащит сюда влиятельных людей, которые в случае чего не только прикроют его задницу, но и создадут проблемы всей твоей семье. Нужно ли мне напоминать о долгих и непростых отношениях между вашими семьями? Или о том, как Пацци хотелось бы иметь больше власти в Совете Кондотьеров? О том, кто твой отец, в конце концов? Ты сын дожа, Эцио, и никто не осудит тебя за то, что ты защищал честь своей семьи, но отказавшись от верных тебе наблюдателей, ты поставил на кон не только свое доброе имя и доброе имя своего отца, но и честь семьи, и ее будущее! Так что тебе придется смириться с нашим присутствием здесь, если ты еще не передумал драться. Эцио с минуту помолчал, после чего, не скрывая своего бешенства, развернулся и широким шагом отправился в круг, уже сформированный наблюдателями для дуэлянтов. — Не мешайтесь у меня под ногами, — бросил он им с Клаудией через плечо. — Федерико, пошли уже. — Иду, иду, — смеясь, ответил его старший брат. Похлопав Леонардо по плечу, он, насвистывая какой-то модный вальс, проследовал за Эцио к толпе. — Что только что произошло? — удивленно и восхищенно спросила Клаудия, словно отказываясь верить в то, что только что увидела своими глазами. — Поверить не могу, ты отчитал Эцио, и он послушался! Почему ты так раньше не делал? Это же поразительно! Ты, наверное, в восторге, что можешь оказать на него такое влияние. — Вообще-то, я так делал, но ничего приятного в этом нет, — чувствуя все нарастающее раздражение, Леонардо взял Клаудию под локоть и повел ее через толпу в поисках удобного для наблюдения места. Они встали рядом с Марио Аудиторе и Якопо Пацци, за которым можно было разглядеть сыновей их вассалов или служащих столичных отделений банков Пацци — все как на подбор черноволосые, в иссиня-черных куртках и беретах, на плащах вышит семейный герб. Числом они превосходили членов семьи Аудиторе, пришедших смотреть на дуэль со стороны Эцио, но Леонардо, окинув беглым взглядом толпу с их стороны, насчитал не меньше двух дюжин студентов из Розария — столичного университета Розы, где Эцио последние два года учился банковскому делу. Вьери такой поддержкой похвастаться не мог. Его друзья из пансиона остались в Эмилии, а новыми друзьями в столице он обзавестись не успел, единственными, кто был на его стороне, оставались члены семьи, пусть и занимающие не последнее место в обществе. Но даже этот факт не делал положение Вьери лучше, и большинство присутствующих это прекрасно понимали. — Так что конкретно сказал Вьери? — тщательно скрывая свое напряжение, вызванное наблюдением за подготовкой дуэлянтов, вполголоса спросил Леонардо у Марио. — Что-то про ростовщичество? — Если бы, — хмыкнул Марио. — Нам не привыкать к подобным глупостям, они нас даже не задевают. Нет, тут дело серьезней. Вьери высказал сомнение в принадлежности Эцио к семье Аудиторе и предположил, что его могли нагулять, тем самым оскорбив и моего брата, и мою невестку, и самого Эцио. — Подумать только, — возмутился Леонардо. — Не удивлен, что за этим последовала дуэль. — Вот именно, — согласился с ним генерал. — Вьери еще слишком юн, чтобы понимать всю серьезность своего оскорбления. Ему повезло, что Эцио вызвал его на дуэль раньше, чем его слова передали Джованни. Мой брат — добрая душа, но в такие моменты он может стать еще более жестоким, чем Эцио. Никому не пожелаю столкнуться с этим. — Что же, учитывая, как Эцио похож на отца, полагаю, мы можем предсказать, каким он будет через двадцать лет, — заметила Клаудия, изнывающая в вечерней духоте без любимого веера, который оставила дома. К счастью, секунданты и судья уже обсудили правила и условия с дуэлянтами, убедились, что каждый все понял правильно, и разошлись. В центре круга остались только Эцио и Вьери, и Клаудия указала на них. — Кажется, они вот-вот начнут. Зрители затихли ненадолго, наблюдая за тем, как дуэлянты расходятся на дозволенное расстояние и вынимают мечи из ножен. Несколько томительных секунд, что им потребовалось для сближения, зрителям показались пыткой, но как только клинки со звонким лязгом скрестились, все присутствующие против воли облегченно выдохнули. Дуэлянты обменялись первыми ударами, и вскоре уже стала понятна общая картина — Вьери ушел в глубокую защиту с редкими попытками перейти в нападение, когда как Эцио преимущественно нападал, но словно неохотно. — Это смешно, — сказал кто-то со стороны Пацци. — Этот сопляк слабее Вьери. Его атаки похожи на какую-то детскую игру. — Ох, кто тут еще играет, — начала было заводиться Клаудия, но посмеивающийся дядя остановил ее. — Сейчас они правы, Эцио действительно с ним играет, — Марио, казалось, был ничуть не расстроен этим фактом. Но его целый глаз смотрел за племянником с хищным вниманием. — Но это ничего. Скоро Эцио надоест. Леонардо не сказал ничего. Его нервы сейчас напоминали туго натянутые струны лютни, а обида на Эцио уступила место страху за него. Его тонкая, миролюбивая натура восставала против этого глупого действия, против этой борьбы за честь, в которой ставится на кон человеческая жизнь. Он и хотел бы отвернуться, не смотреть на этот размеренный и опасный танец двух мечников, не слышать, с каким противным свистом рассекают воздух их клинки, не слышать лязга скрещивающихся лезвий, но не мог. Эцио не простит ему. И он сам себе тоже этого не простит. Поэтому Леонардо был вынужден смотреть. Вопреки всеобщим ожиданиям скорейшего истощения терпения юного Аудиторе, Эцио «играл» с Вьери так долго, что измотал этим противника и зрителей, но сам все еще был полон сил. Вьери начал оступаться и ошибаться, внимательность начала подводить его, и вот уже удары Эцио, будто бы шутливые и издевательские, ловко обходили слабую защиту Пацци. Острое лезвие вспарывало разные участки камзола Вьери, и зрители первое дело ахали и вздыхали, ожидая увидеть алые пятна сочащейся из ран крови, но после поуспокоились — мастерство Эцио, ставшее всем очевидным, позволило ему портить одежду противника, не нанося ему ран. Вскоре все и вовсе заулыбались — Вьери, неспособный отразить эти издевательские атаки, начал выглядеть полным посмешищем. Даже Леонардо расслабился и позволил себе улыбнуться. Получив поддержку от наблюдателей, Эцио, наконец, позволил себе внести последние коррективы в их с Вьери бой прежде, чем завершить его. Три молниеносных выпада, и камзол Вьери (или, скорее то, что от него осталось), державшийся на его плечах благодаря нескольким чудом сохранившимся лоскуткам ткани, сполз ниже, к локтям, чем сильно ограничил юного Пацци в движениях. Неловко вскрикнув и запутавшись в рукавах и дырках, Вьери попятился назад, споткнулся об камень, выронил шпагу и завалился в большую и грязную лужу, не успевшую высохнуть после обильного утреннего дождя и незамеченную Вьери в сумерках. Это зрелище рассмешило большинство наблюдателей, и Леонардо, осмотрев толпу, готов был поклясться, что смеялись даже среди наблюдателей от Пацци. Услышав, как судья объявляет победу Эцио, толпа хлынула поздравлять его, на обращенных к нему лицах сияли веселые улыбки. Единственными, на чьих лицах не было и тени улыбки, были Вьерри Пацци и его двоюродный дед. Проковыляв к луже, Якопо громко, но не слишком грубо — скорее, по-отечески как-то, с тихой печалью и долей поддержки, — отчитал нерадивого юношу и велел слугам, стоявшим поодаль, помочь Вьери подняться и немного привести себя в порядок, после чего толкнул его в сторону победителя. — Я признаю твою победу, — хмуро пробормотал Вьери, — и оспаривать ее не собираюсь. — Договаривай, — крякнув, велел ему Якопо. — Я... приношу свои извинения за... нанесенное оскорбление. Я не имел в виду то, что сказал, — Вьери отвел взгляд, и Леонардо, хорошо знавший Эцио и его семью, услышал, как почти все Аудиторе мрачно выдохнули, и заметил, как они почти синхронно закатили глаза. Что же, подумал Леонардо, во что Эцио и его родственники явно не верят, так это в искренность Вьери, и уж тем более в то, что он не намеревался оскорблять их. Но поводов отвергнуть его ни у кого не было, да и насмеялись они за его счет достаточно. Видимо, Леонардо был не единственным, кто так подумал, поскольку в следующий момент Эцио выдохнул и протянул Вьери руку. — Предлагаю мир, — честно сказал он. — Хоть ненадолго. Вьери с небольшой заминкой пожал ему руку, но развернулся и пошел прочь он без всяких заминок и задержек. Все остальные присутствующие, включая Эцио, тоже не стали задерживаться. Закинув руку на плечо брату, Эцио вместе с Федерико отправился в сторону большой аллеи. Следом, на расстоянии нескольких шагов, шли Марио и Леонардо, под руку поддерживающий Клаудию — среди гравия на дорожках порой попадались большие камни, и Клаудия рисковала споткнуться об них в своих сапогах на высоком каблуке. — Подумать только, — нарочито громко возмутилась Клаудия показным безразличием брата к своему вассалу. — Ты пришел его поддержать, рискуя его расположением, еще и дядю притащил, чтобы никто не посмел оспорить результат дуэли, а он даже спасибо не сказал! Воистину, неблагодарный мальчишка, как говорит матушка. Знаешь, Леонардо, быть может, и хорошо, что ты уедешь на год. Он хоть поймет, как был неправ. Леонардо с трудом подавил очередной приступ смеха — даже сквозь вкрадчивый лиловый сумрак он разглядел, как плечи Эцио, шедшего впереди, вздрогнули при упоминании его отъезда. Не подозревая этого, Клаудия поддела брата сильнее, чем собиралась. Эцио, как и всегда, скрывал свои истинные чувства до момента, пока они с Леонардо смогут остаться наедине, и Леонардо уже представлял себе масштаб извинений и благодарностей, которыми его осыплет победитель. — Я не сержусь, — с такой же нарочитой громкостью ответил Леонардо. — Да и как я могу, после такого-то зрелища! Воспоминание о Вьери, вымазанном в грязи, вызвало у всех — включая подключившихся Эцио и Федерико, — приступы смеха. Дружно перекидываясь шутками, компания забрала у ворот сада Бурбон своих коней и направилась в сторону палаццо Рояле. — Как бы там ни было, у нас осталось лишь одна забота, — весело сказал Марио, спешившись во дворе дома. — Джованни наверняка будет в ярости. Надеюсь, он не будет сильно бушевать, если увидит, что ты, Эцио, цел и невредим. О, Джованни ждет нас к ужину? Чудесно! Леонардо, ты идешь с нами, и это не обсуждается. Пойдемте, пока наш Дож не рассердился еще сильнее. — Ему бы следовало сказать спасибо, что Пацци больше не обивают наш порог с оскорблениями, — пробурчал Эцио, поднимаясь в столовую, где уже ужинали остальные члены семьи. Услышав это, Леонардо в очередной раз за этот долгий день усмехнулся краешком губ. Ко всеобщему удивлению, Джованни не обругал ни детей, ни брата, ни Леонардо. Он лишь поднял свой ясный взгляд от рабочих бумаг, которыми занимался даже за едой, игнорируя возмущение Марии, поинтересовался здоровьем Эцио так, словно не произошло ничего необычного, и, получив в ответ «Я цел и невредим», снова уткнулся в свою тарелку. Эцио решил было, что отцу плевать на произошедшее, но после ужина дворецкий принес ему в комнату записку, написанную рукой Джованни. — Что ты написал ему? — полюбопытствовала Мария, когда они, проверив и расцеловав детей перед сном, забрались в собственную кровать. — Всего лишь несколько слов, которые услышал от своего отца в день, когда я отстоял свою честь в первой серьезной дуэли, — честно ответил Джованни. Он задул свечу в подсвечнике, стоявшем на прикроватном столике, улегся и крепко обнял задремавшую Марию. Эцио же остался в своей комнате этой ночью. Сидя на подоконнике и вдыхая запах жасминового дерева, росшего у него под окнами, он краем глаза то и дело обращался к записке, что держал в руках. «Ростовщик не спрашивает у других свою цену, он выставляет ее сам»