Ренессанс Республики

Жемчужная гавань, аккуратный участок земли, граничащей с морем, и городом Кларамея, уютно расположившимся на ее берегу, встретила Леонардо непривычным запахом моря, который был гораздо мягче, чем у воды, омывающей республиканские берега, и влажным теплом воздушных потоков. Сделав несколько глубоких вдохов, Леонардо нашел этот воздух гораздо более приятным, чем знакомый ему по жизни в Республике. — Куда отправить ваш багаж, мессер? — окликнул Леонардо капитан «Ангелики», самого быстрого республиканского грузового корабля, великодушно согласившийся взять его на борт почти что в последний момент. — В постоялый двор «Роза ветров», что в северной части города, — ответил Леонардо, сверившись с письмом посла Макиавелли, которое он не выпускал из рук последние несколько дней. Капитан присвистнул. — Подумать только, из всех мест… А по вам и не скажешь, что у вас хороший вкус. Леонардо не решился уточнить у капитана что он имел в виду. Вместо этого он расплатился с капитаном деньгами дожа, выданными ему на дорогу, добавив дюжину золотых от себя, сердечно попрощался с ним и несколькими знакомыми матросами, с которыми успел подружиться в пути, и сошел с корабля. После недели, проведенной в море, ходить по твердой земле было странно. Казалось, что почва под его ногами ходит ходуном, и что очередной порыв ветра вот-вот завалит землю на бок подобно кораблю. Но, к счастью, это ощущение не было столь сильным, чтобы сбить его с толку. С толку его сбила хаотично бурлящая жизнь Кларамеи. Не успел Леонардо покинуть порт, как уже оказался на маленьком рынке. Из письма посла он знал, что это рынок Луны, где всем заведовали рыбаки и купцы, недопущенные до главного городского рынка. На оживленном перекрестке, одна из дорог которого вела назад, в порт, другая тянулась вперед, к другому концу города, а оставшиеся огибали побережье неровной дугой, одновременно торговало с сотню человек. Ящики со свежевыловленной рыбой соседствовали с лотками, на которых веерами были разложены отрезы самых разных по качеству и красоте тканей, островные фрукты умещались на одних и тех же прилавках с овощами местных крестьян и республиканскими травами, на одной из обочин на все голоса кричали животные, запертые в тесных клетушках, загнанные в деревянные клетки или загоны или привязанные к заборам. Их крики смешивались с гулом людских голосов и порой даже тонули в них, создавая совершенно ошеломляющую какофонию. Оглушенный происходящим, Леонардо не сразу решился сдвинуться с места. Лишь когда его уши, успевшие привыкнуть к ровному шуму пенящихся морских волн, отбивающих свой неведомый ритм по деревянному покрытию корабля, снова привыкли к городскому гвалту, он принялся прокладывать себе путь вперед через толпу. Почти выйдя с рынка, Леонардо вдруг остановился — его взгляд выцепил странный помост возле первых домов, у которого столпилось много людей. Надеясь не пожалеть о своем решении, Леонардо подошел ближе, чтобы узнать, в чем дело. Увиденное шокировало его больше, чем впечатление, которое производил рынок. Это был помост работорговцев, и он, Леонардо, подошел к нему в самый разгар торгов. Пока торговец на помосте продавал очередного несчастного раба, чье лицо выражало смесь крайней степени отчаяния и какого-то горестного смирения со своей судьбой, еще дюжина таких же грязных и напуганных рабов — мужчин, женщин, детей, — толпились в стороне, окруженные сурового вида наемниками, поставленными их охранять. Леонардо почувствовал подкатывающую к горлу тошноту. Каким бы ни был прогрессивным новый император, Леонардо вдруг почувствовал что-то вроде отвращения к нему как к человеку, допускающему подобное. Он и сам был хорош — стоял и молча смотрел, как новый владелец раба с помоста тащит его за собой за веревку, опутывающую его руки, как непослушную собаку, сбежавшую от плохого хозяина и отказывающуюся возвращаться. Но отвращение к себе не было столь сильным. В конце концов, будь у него власть, он бы точно сделал все, что смог, чтобы это закончилось. Пока что же ему казалось, что он не может сделать ровным счетом ничего. Он хотел было уйти, но следующим на помост вытащили паренька, еще подростка, худого, как смерть, и угловатого. Тонкие ноги и хлипкие руки больше были похожи на паучьи ножки, а ребра, проступающие через изодранную тряпку, которую он носил вместо нормальной одежды, Леонардо смог бы пересчитать с места, на котором стоял. Внимание Леонардо к нему приковали слегка вьющиеся русые кудри и почти что детское лицо, отчего его грядущая судьба становилась вполне себе очевидной даже для такой простой души, как Леонардо, а слова, что выкрикивал торговец, внушали почти что животный ужас. — Мальчонка, конечно, худой и для тяжелой работы непригодный, — увещевал торговец ухмыляющихся потенциальных покупателей, — но зато поет как ангел и танцует так, как иным наложницам и не снилось. При должном уходе из него выйдет роскошный подарок для дорогого гостя или игрушка для вас. Не скупитесь — преимуществ у него в достатке. — Сколько берешь за него? — послышалось из толпы. — Три десятка золотых. Смешные деньги за такой товар. Покупатели вполголоса зашептались, словно сомневаясь в здравомыслии торговца, кто-то из зевак присвистнул, когда торговец сильной рукой схватил парнишку за подбородок и заставил его повертеть головой, чтобы показать его лицо всему честному народу. Он уже было пытался развернуть парнишку спиной, чтобы принудить его быть соблазнительным для безбожников, которые, очевидно, были среди зрителей, но Леонардо был не в состоянии выдержать еще хоть одну минуту этого зрелища. — Я покупаю его, — сказал он, с трудом не выдав своего гнева. Толпа обернулась в его сторону и загалдела снова — в Леонардо узнали приезжего, и теперь всем показалось, что лучше бы кто-то другой, местный, вызвался раньше. Где это видано, чтобы чужаки покупали рабов в Империи? Но никто не мог запретить Леонардо купить себе раба в Империи. Ничто не препятствовало ему — законы Республики, конечно, рабства давно уже не признавали, но в качестве слуги купленного в Империи раба гражданину своей страны привезти позволяли, да и в самой Империи владеть рабами мог любой, кто мог себе позволить их купить. Так что Леонардо не оставалось ничего другого, как пройти под взглядами шокированных покупателей и зевак к бюро неподалеку, внести владельцу этого сомнительного предприятия оговоренную сумму и, получив от него расписку с записью о владении рабом, вернуться с ней к помосту. Продемонстрировав торговцу расписку его господина, Леонардо протянул руку за веревкой, которой были связаны руки парнишки. Торговец нехотя отдал ему веревку и сильным пинком под колени столкнул купленного раба с помоста. Неловко вскрикнув, парень, видимо, хорошенько избитый раньше, упал в пыльную редкую траву и поднялся не без помощи Леонардо. Подхватив парня под локоть, Леонардо поспешил увести его вглубь города, подальше от помоста. Пропетляв немного по узким улочкам окраины города и свернув в первый попавшийся тупик, Леонардо остановился и огляделся. Никого, кроме них, поблизости не было, и Леонардо позволил себе выдохнуть. Успокоившись немного, он посмотрел на парнишку, которого так опрометчиво выкупил. Тот смотрел на него недоверчивым взглядом. — Как тебя зовут? — спросил он по-имперски, надеясь, что окажется понятым. — Салаи, мессер, — ответил парень на чистом республиканском. — Вы… меня для борделя выкупили? — Нет, — растерянно ответил Леонардо, в этот момент снимавший веревки с рук парня. — С чего ты взял? — Мальчиков вроде меня всегда для них берут, — парень сказал это так легко и просто, что Леонардо аж в дрожь бросило. — Боже, даже не думай об этом, — Леонардо развязал шнурок плаща, снял его и накинул на плечи Салаи. — Прикройся. Как дойдем до гостиницы, я велю тебе одежду подыскать. И отправлю тебя мыться. А потом… — Что потом? — спросил Салаи, заворачиваясь в плащ. — А потом отпущу тебя на вольные хлеба, — сказал Леонардо. — Я выкупил тебя не для службы, а затем, чтобы у тебя жизнь была. Вернешься к своим родным. Если надо, я денег на дорогу дам. — Некуда мне возвращаться, — Салаи закатил глаза. — Родных нет, а те, что были, меня как раз и продали. У бати детей много, ему меня держать хлопотно. А так денег за меня получил и живет припеваючи. Он егерь, в приграничных лесах живет и иногда с разбойниками торгует, им меня и продал. Коли вернусь — снова продаст. Нечего мне там делать. — И что мне тогда с тобой делать, — Леонардо, чувствуя, что зря вообще в это все ввязался, тяжело вздохнул. — Ответственность за меня нести, вот что, — пробурчал Салаи. — Сами меня купили, а теперь отказываетесь. Не дело это. Либо берите меня в услужение, либо возвращайте торговцу. — Какую такую ответственность? Какое услужение? Как это, возвращать? — возмутился Леонардо. — Дружок, ты что же? Хочешь променять свободу на рабство? На жизнь, полную унижений и лишений? На верную смерть? Неужели ты не понимаешь, что я для тебя пытаюсь сделать? Я пытаюсь дать тебе шанс прожить свою собственную, свободную жизнь. — Это вы не понимаете. Для отброса вроде меня рабство — шанс хоть на какую-то жизнь, — в детских глазах Салаи вдруг промелькнуло что-то совершенно взрослое. — Тьфу-ты, лучше б меня кто другой купил. Мне бы дали бы еды какой да работы. Крышу над головой. А коли вы меня, господин хороший, отпустите на все четыре стороны, мне только бродяжничать останется. Здесь бродяги хуже рабов — есть нечего, гонят отовсюду. И ради этого вы меня выкупили? Чтобы я такой свободный сдох через неделю? Хороша свобода, ничего не скажешь. Леонардо стыдливо потупился, признавая правоту Салаи своей неспособностью ответить ему. Сколько ему было? Пятнадцать? Шестнадцать? Неизвестно, но Леонардо твердо было уверен, что Салаи младше Эцио, его Эцио. И он в своем возрасте, в котором принято обычно считать человека юным несмышленышем, только вступающим во взрослую жизнь, понимал больше, чем понимали многие взрослые, о том, сколько он натерпелся, и вовсе было страшно думать. Разумеется, Салаи был прав. Он, Леонардо, должен понести ответственность за свое необдуманное вмешательство и довести до конца то, что начал, а именно помочь ему получить свободную и, что главное, безопасную жизнь. Если для этого придется всего лишь взять его в услужение — то что же, почему бы и нет? Тем более, что если у него будет свой помощник в работе, то не придется лишний раз тревожить императорских слуг. С какой стороны не посмотри, необдуманное вмешательство пока что выглядело как неплохое вложение в будущее. — Ладно, извини, — вздохнул Леонардо. — Так уж и быть. Беру я тебя в услужение. Будешь у меня учиться архитекторскому мастерству и прислуживать мне при императорском дворе. Увидев, как засияли глаза Салаи при упоминании двора, Леонардо снова пожалел, но уже о своей откровенности. Воистину, его простодушие пора бы взять в руки, а не то этот парень из него веревки вить начнет. Насупившись, Леонардо направился в сторону главной улицы, чтобы добраться уже, наконец, до постоялого двора и отдохнуть. Салаи вприпрыжку следовал за ним, насвистывая какую-то странную мелодию. Вышагивая по портовому городу, Леонардо надеялся, что на этом его приключения в первый день своего пребывания в Империи закончатся. Но, о, Триединый, как же он ошибался! Он понял это, переступив порог постоялого двора, куда должен был прибыть на встречу с послом Макиавелли. Вместо обычной таверны, как правило, занимавшей первый этаж постоялого двора в любой уважающей себя стране, Леонардо и сопровождавший его Салаи попали в салон, украшенный и обставленный по последнему писку республиканской моды. Салаи одобрительно присвистнул. — Вот это я понимаю, постоялый двор. Тут, поди, одни богачи останавливаются, — сказал он, осматривая столик, стоящий рядом с дверью, с явным намерением что-нибудь оттуда свистнуть. — Даже не думай трогать чужое, — машинально одернул его Леонардо, чувствовавший себя неуютно в такой странной обстановке. Все в этом помещении давило на него. Кожаные обои, от которых добились красноватого оттенка, и плотные красные бархатные шторы, почти не пропускавшие свет в комнату, создавали обстановку, которую любой другой назвал бы томной, а сам Леонардо счел мрачной. Он с удивлением понял, что здесь нет обычных деревянных столов и лавок, вместо них диваны, кресла да столики небольшие, деревянные ширмы разделяли комнату на множество мест для отдыха постояльцев. Какие-то были заняты, какие-то нет, повсюду сновали служанки — молодые привлекательные девушки в цветастых юбках и красных жилетах поверх белых рубах. Одна из них, увидев гостей, поспешила к ним. — Добро пожаловать в «Розу ветров», — она, приветливо улыбаясь, прильнула к плечу Леонардо и подхватила его под руку. — Господин желает отобедать? Или остановиться у нас? — Так, милочка, — вклинился Салаи, даже не дав ошеломленному Леонардо ответить. Он аккуратно высвободил руку Леонардо из захвата девушки и встал между ними. — Чары свои прибереги, это тебе не обычный толстосум. Мой хозяин — человек непростой, в Столице известный, так что сделай милость и помоги ему расположиться так, как подобает человеку его статуса… — Салаи, довольно, — простонал Леонардо, чувствуя, как в висках отдаются первые пульсирующие сигналы подступающей мигрени. — Помолчи уже, Триединого ради. А вы, юная госпожа, — повернувшись к девушке, он достал из поясной сумки письмо с императорской печатью и показал его ей, — сопроводите меня к владельцу этого заведения. Мне велено переговорить с ним по прибытию. — Пойдемте, — впечатленная и даже немного напуганная всем происходящим служанка повела их между импровизированными комнатками, разделенными друг от друга ширмами, к крепкой деревянной двери, обитой кожей и сталью. Постучав, девушка заглянула внутрь, что-то спросила и, видимо, получив ответ, распахнула дверь шире. Она кивнула им на проем, и Леонардо, отблагодарив ее золотым, в сопровождении гордо задравшего нос Салаи зашел в другую комнату. Дверь за ними закрылась. Комната, где они оказались, была похожа на предыдущую. Такие же обои и шторы, у окна, расположившегося ровно напротив двери, большой письменный стол, аккуратно прибранный и чистый, с одной стороны удобное большое кресло, по другую сторону еще два, видимо, для посетителей. Хозяин — а, точнее, хозяйка, — постоялого двора обнаружилась справа от двери. Она читала книгу на диване, стоящем между двумя большими шкафами — один забитый учеными книгами и романами, другой свитками да учетными книгами, — в полумраке комнаты единственным источником света была маленькая свечка на столике рядом с диваном. — Чем обязана визиту? — не отвлекаясь от книги, спросила женщина. — Надеюсь, мои девочки не натворили глупостей? — Нет, что вы, госпожа, я совсем не по этому поводу, — Леонардо почему-то смутился в очередной раз за этот долгий, долгий день. Он подошел к женщине и протянул ей письмо. — Мое имя Леонардо да Винчи, я прибыл в Империю по личному приказу императора. Это именная грамота, подписанная им, где он просит всячески мне содействовать по пути в Столицу. Насколько мне известно, в этом постоялом дворе мне должны предоставить комнату и обеспечивать всем необходимым до тех пор, пока я не встречусь с республиканским послом, Никколо Макиавелли. — Да-да, знаю такого, — женщина, наконец, отвлеклась от своей книги. Отложив увесистый томик на диван, она забрала из рук Леонардо письмо, после чего встала и подошла к зашторенному окну. Резким движением она распахнула шторы, и яркий полуденный свет проник в комнату. Женщина же развернулась и, подойдя к столу, опустилась в стоящее у него кресло и указала на свободные кресла. — Присаживайтесь. Леонардо с удовольствием принял ее предложение и уселся в одно из кресел. Обернувшись к Салаи, он покачал головой и с облегчением выдохнул, когда парень, правильно растолковав его приказ, встал за его плечом вместо того, чтобы усесться во второе кресло. После этого Леонардо перевел взгляд на женщину, успевшую за эти краткие мгновения распечатать письмо и погрузиться в чтение. Они никогда не были знакомы, но почему-то глубокий голос этой женщины средних лет и облик, который ему довелось в деталях рассмотреть только сейчас, при дневном свете, пробудил смутное ощущение — кажется, они уже могли где-то видеться. Леонардо задумчиво почесывал короткую бородку и совершенно откровенно, без всяких зазрений совести, рассматривал эту женщину. Ее лицо, еще молодое и красивое, уже было отмечено первыми следами тревог и печалей — на лбу ее, прикрытом густыми темными волосами и тканью причудливого головного убора, пролегала складка каждый раз, стоило ей призадуматься о чем-то серьезном. Бледноватые щеки были слегка припудрены, но пастельно-розовый оттенок пудры казался бледной поганкой на фоне красных оттенков, которых вокруг было слишком много. Полные губы были алыми без всякой помады, но на краю нижней губы Леонардо заметил корочку — видимо, их обладательница была склонна кусать губы в порывах чувств. Ключицы, выпирающие из круглого выреза роскошного бордового платья республиканского покроя, казались острыми в тени волевого подбородка. Руки, тонкие и подрагивающие, были почти полностью закрыты тканью, оставляя свободными лишь малую часть ладони и длинные, словно высеченные из камня пальцы. Письмо, зажатое между этими пальцами, казалось почему-то тверже и живее, чем рука, что его держала. Дочитав письмо, женщина отложила его в сторону и, откинувшись на спинку кресла, пристально взглянула на Леонардо. — Ну, что же, меня действительно предупреждали о вашем приезде, — сказала она. — Я знакома с послом Макиавелли. Он частый постоялец здесь, останавливается каждый раз, когда приезжает в Империю по морю. Он уплатил за ваш постой на ближайшие три дня до прихода свежей почты. — Ближайшие три дня? О чем это вы? — уточнил Леонардо. — Посла задержали дела на границе. Он пока не уверен в том, когда именно сможет сюда приехать, и потому он должен прислать письмо с описанием своих дальнейших планов. Почта приходит раз в четыре дня, последний раз был вчера, тогда и пришло последнее письмо от посла. Я ожидаю нового через три дня, и вам придется подождать вместе со мной. Леонардо тихо вздохнул. Видимо, судьба в этот раз была не настроена вставать на его сторону. Он и хотел бы выехать как можно раньше, но без посла отправляться в Столицу было бы глупо — там его одного пока не ждали. — Что же, я буду счастлив остановиться у вас, госпожа… — Паола. Зовите меня просто Паола, мессер. — В таком случае, Паола, зовите меня просто Леонардо, — улыбнулся ей архитектор. — Я буду счастлив остановиться в вашем постоялом дворе. Женщина улыбнулась ему в ответ и перевела взгляд темных глаз на нервно переминающегося с ноги на ногу Салаи. — А это что за пыльное недоразумение? — поинтересовалась она, оценивающим взглядом осматривая парня. — У меня не было слуги до этого, — объяснил Леонардо, — и я, отправившись в путь, опрометчиво решил не менять этого положения дел. Но уже один путь по морю доказал мне, что без помощника и слуги мне не обойтись. Вот я и воспользовался случаем и выкупил этого парня сегодня утром. Раз уж мы заговорили о нем… Могу ли я попросить ваших служанок нагреть ему горячей воды и найти одежду по размеру? Я возмещу все дополнительные расходы. — О, не волнуйтесь, — отмахнулась Паола. — Что же я за хозяйка, если не смогу обеспечить вас с вашим слугой чем-то настолько жизненно необходимым, как горячей едой, лоханью с горячей водой да чистой одеждой? Ну уж дудки. Ступайте, отдохните. Ваши комнаты уже готовы, скоро и горячую воду для омовения и еду организуют. Девочки вам все покажут. Попрощавшись с Паолой, Леонардо и Салаи ушли из ее кабинета. За дверью их уже ждала та же служанка. Она отвела их в хорошо меблированные комнаты, явно предназначенные для состоятельных и знатных гостей. Небольшая гостиная, окна и маленький балкон которой выходили на тихую и живописную улочку, была светлой и уютной. В камине тихо потрескивали угли, а цветы, стоящие на письменном столе в одном из углов, издавали приятный аромат. И пока Леонардо осматривал остальные уголки гостиной — высокий обеденный стол под окном, окруженный красивыми резными стульями, и еще один стол, письменный, что был в другом углу, стоящие у камина, диваны, окружившие камин, — Салаи забежал в спальню. — Вот это да! — закричал он, и следом раздался приглушенный звук падения. — Эта кровать такая огромная! И мягкая! Леонардо на миг позволил себе улыбнуться, но потом, вспомнив, что Салаи бог знает сколько не мылся, и что он, наверняка, сейчас испачкает кровать — его, Леонардо, кровать, на минуточку, — он поспешил в спальню. Салаи действительно обнаружился валяющимся на кровати, но, к счастью, одеяло и простынь были спасены темным покрывалом. — Салаи, я понимаю, ты давно не жил в человеческих условиях и имеешь смутное представление о нормах поведения, — попытался увещевать его Леонардо, — но нельзя заваливаться на кровать грязным. Особенно учитывая тот факт, что ты на ней спать не будешь. — Как это? — возмутился Салаи, приподнявшись на локтях. — А где же тогда? Леонардо осмотрелся и вдруг обратил внимание на две двери — одну побольше, слева от кровати, а другую поменьше, но справа. Заглянув в правую дверь, Леонардо увидел то, что ожидал увидеть. Это была маленькая комнатка для слуги, скромно обставленная, но такая же чистая и уютная, обычное дело для таких дорогих покоев, но большая редкость в дешевых. — Вот здесь, в комнате для слуги, как тебе и пристало, — сказал Леонардо, указывая ему на дверь. — Так что будь добр, слезай отсюда. Салаи с недовольным стоном повиновался. Он явно хотел было сказать что-то, но его отвлек стук в дверь в гостиной. — Кого там еще черти принесли? — недовольно пробурчал он, отпирая двери по кивку Леонардо. Это оказалась служанка. — Господин, внизу нагрели воду, — сказала она, когда Салаи пропустил ее внутрь. — Прикажете натаскать ее в вашу ванную? — Да, будьте добры, — попросил Леонардо. — И пусть нам приготовят обед, пока мы приводим себя в порядок. Пока служанки таскали воду в лохань в маленькой ванной, обнаружившейся за второй дверью в спальне, Леонардо успел принять свой багаж, доставленный посыльным из порта, и распаковать часть вещей. Когда лохань наполнилась, Леонардо поблагодарил девушек и велел Салаи идти купаться. — Как? Вы не помоетесь первым? — удивился Салаи. — Вы же столько провели в море… без возможности искупаться… — Знаешь ли, на корабле была вода, — усмехнулся Леонардо. — Так что у меня нет столь острой необходимости в купании. Ступай уже. И так за делами и отдыхом прошел первый вечер в «Розе ветров». Они с Салаи по очереди отмылись, сытно отобедали и разбрелись по своим комнатам. Салаи, вымотанный впечатлениями за весь этот долгий день, быстро уснул, но Леонардо не смог. Он долго ворочался, но сон все не шел и не шел. Решив, что еще успеет отдохнуть, он встал и вышел в гостиную, к письменному столу, чтобы написать пару писем для Эцио. Три дня прошли для них в ленивом ожидании новостей. Салаи, приодетый с иголочки, гордо расхаживал в новом синем камзоле с красивой вышивкой и пользовался каждой возможностью щегольнуть большими перьями в своем красном берете перед красивыми служанками. Леонардо не одергивал его, считая, что еще успеет придать лоску его поведению и воспитать в нем приличного члена общества. В конце концов, у этого парня все еще было впереди. Так что Леонардо не сильно беспокоился о нем в первые дни и позволял юноше развлекаться в салоне в свое удовольствие. Сам же Леонардо разделался со своими делами за это время. Он отправил письма Эцио и членам его семьи, немного прогулялся по городу и поближе познакомился с Паолой. Владелица постоялого двора оказалась хорошей собеседницей и интересной женщиной. Она тоже была республиканкой, что объясняло ее хорошее знание языка, но вот уже десять лет она жила в Империи и содержала постоялый двор. Сюда она попала рабыней, проданной хозяйке портового борделя, и сразу стала популярной у постояльцев. Но это работа не была для нее чем-то приятным, и уж тем более она не хотела бы заниматься этим всю жизнь. — И как же вы добились изменений? — спросил Леонардо во второй вечер своего пребывания, когда они с Паолой распивали вино и угощались вкуснейшим сыром, привезенным с ближайших к городу ферм. — Очень просто, — сказала Паола. — Я была хороша. Так хороша, что девочки сплотились вокруг меня, и мы выжили старую хозяйку борделя, которая принуждала нас отдаваться за бесценок. Избавившись от нее, я стала новой хозяйкой, и вместо того, чтобы содержать бордель и дальше, я закрыла его и открыла этот постоялый двор. Девочки, получившие свободу, или вернулись к своим близким, или остались работать на меня. Как видите, мое предприятие принесло успех, и вот так из рабыни я превратилась в самую богатую женщину этого города, заработавшую свое состояние самостоятельно, — сделав многозначительную паузу и пригубив вина, Паола усмехнулась и добавила. — Ну, если уж совсем начистоту, то я сделала это не без толпы воинственно настроенных девочек. Эта история приятно удивила Леонардо. Конечно, он привык видеть республиканских женщин свободными в той или иной степени и знал много женщин, торговавших от имени своих мужей с другими странами или заведовавших благочестивыми увеселительными заведениями. Но еще никогда он не встречал деловую и незамужнюю женщину, и уж тем более он не ожидал встретить такую женщину в Империи, в которой, как он слышал, женщины вообще практически не работали на себя. Тем ценнее в его глазах выглядел труд, проделанный Паолой. В тот вечер они еще поговорили немного обо всем и ни о чем, и, вернувшись в комнаты, Леонардо с удовольствием написал Марии и Клаудии об удивительном знакомстве. Запечатывая конверт придавленным к бумаге личной печатью воском, Леонардо улыбался. Пока что он находил свое пребывание в Империи весьма интересным. На третий день, как и обещала Паола, постояльцы и слуги получили свежую почту со всех уголков материка. Спустившись в кабинет хозяйки по ее личному приглашению, Леонардо сел на диван рядом с Паолой, уже дочитывающей письмо. На конверте, уютно устроившимся на ее коленях, Леонардо разглядел посольскую печать. Новости, которые они так ждали, наконец, пришли. — Посол из него хороший, а вот сопровождающий не очень, — недовольно цокнув языком, ответила Паола на немой вопрос Леонардо. — Он не приедет сюда, чтобы не тратить на дорогу лишнее время, вместо этого он уже выехал в Столицу. И он хочет, чтобы вы тоже выехали как можно быстрее. Он отправил денег, чтобы вы наняли карету с хорошим извозчиком, и просит, чтобы вы ехали без остановок. Если вы так поступите, то доберетесь за неделю. — Так долго! — ужаснулся Леонардо. — Нельзя ли добраться за меньший срок? — Вообще-то, это и есть меньший срок, — Паола усмехнулась. — Империя кажется легко преодолимой только на карте. На деле это гигантская страна. Чтобы успеть в срок, вам действительно придется избегать остановок. И то нет никаких гарантий, что вы прибудете вовремя. — Вот оно как, — Леонардо улыбнулся. Почему-то слова Паолы не побуждали его разделить ее волнение. Он, скорее, видел грядущую поездку не как препятствие, а как приключение. — Ну что же, коли так, я исполню указания посла. Могу ли я попросить вас о помощи с отъездом? С помощью Паолы Леонардо нашел и нанял хорошего возницу, владевшего четверкой выносливых имперских коней и крепкой каретой, способной преодолеть столь долгое расстояние. Под его чутким руководством Салаи, которого он постепенно начал приучать к службе в его новом качестве, собрал их вещи и вместе со служками постоялого двора погрузил их на закорки и крышу кареты на следующее утро после прихода новостей. Когда все приготовления были завершены, Паола вышла проводить Леонардо и его слугу, уже готовящихся забраться в карету. — Берегите себя, — сказала Паола, расцеловав Леонардо в обе щеки. — В Империи жить не настолько просто, как вам могло показаться после общения со мной. Тут свои нравы, традиции, понятия. Будьте осторожны и осмотрительны в Столице, там общество что осиный улей, в который напустили дыму. Держитесь посла и людей, с которыми вас познакомит император, другим не доверяйте. И письма пишите с умом, лучше и вовсе передавайте все сообщения через посла, так надежнее. Доброго вам пути. — Благодарю, госпожа, — Леонардо, поклонившись, поцеловал ее руки. — Я постараюсь в точности следовать вашим рекомендациям. — А ты, недоразумение, — Паола повернулась к Салаи и, сделав шаг к нему, щелкнула его по носу, — служи своему господину с честью. Тебе повезло, что он тебя выкупил и дал работу, и меньшее, чем ты можешь его отблагодарить, это соответствовать ему и не быть посмешищем. Репутация твоего господина и от тебя зависит. Если я узнаю, что ты как-то ей навредил, я найду способ повлиять на тебя даже отсюда. А я такая женщина, которую называют страшной в гневе. Если ты понимаешь, о чем я. — Прекрасно понимаю, — немного побледневший и впечатленный словами Паолы, Салаи икнул и поклонился ей так, как его научили. Обменявшись последними прощаниями, они, наконец, расстались. Забравшись в карету и убедившись, что Салаи не высовывается из окна слишком сильно в своем намерении помахать на прощании всем служанкам, Леонардо выглянул во второе окно и тепло улыбнулся Паоле. Возница щелкнул поводьями по спинам лошадей, и карета двинулась с места. Слыша позади крики провожающих, Леонардо и Салаи выехали из квартала, потом они покинули район, и, наконец, вовсе выехали прочь из Кларамеи. Оборачиваясь назад, Леонардо уже чувствовал, что скучает по Паоле. Путешествие шло хорошо первые два дня. Леонардо под бодрую болтовню Салаи зарисовывал на кусочке холста попадающиеся на глаза пейзажи и чувствовал себя совершенно счастливым впервые за все это время. На третий день пути Леонардо понял, что ему следовало лучше прислушаться к тому, что Паола говорила про расстояние до Столицы. Жара, встретившая его в дороге, первое время не смущала его, но к полудню второго дня она стала невыносима, особенно после того, как Леонардо прочувствовал на себе прохладу ночи. Извозчик практически не останавливался, лишь изредка он позволял коням отдохнуть, поесть и попить под навесами попадающихся по пути постоялых дворов, когда видел, что лошади окончательно выбиваются из сил. И после нескольких часов отдыха он будил их, чтобы снова пуститься в путь. К концу четвертого дня они с Салаи начали откровенно изнывать, каждый по-своему. Леонардо, уставший и откровенно страдающий, молчал и пытался поспать, но тряска с завидным постоянством будила его, отдаваясь пульсирующей мигренью в нагруженной мыслями голове. Салаи же капризничал как малое дитя, чем действовал Леонардо на нервы. Чем дольше это продолжалось, тем хуже Леонардо себя чувствовал. Не то, чтобы он ожидал от Салаи полной поддержки, но в какой-то момент он был готов сорваться. Он понял, что ему было бы гораздо проще перенести и это долгое, тяжелое путешествие, и изнуряющую, непривычную жару, и вечную тряску на сидении в карете, и пыль в глазах и горле, и разлуку с Эцио, и вообще все он смог бы перенести, если бы Салаи поддержал его так же, как Леонардо поддерживал его в день их встречи. И теперь, подавленный, уставший и совершенно отчаявшийся, Леонардо чувствовал себя все несчастней и несчастней. Чем дальше заезжал Леонардо на территорию Империи, тем сильнее он жалел о том, что не попытался отказаться. На рассвете пятого дня Леонардо не выдержал. Узнав, что они будут проезжать через маленький город, где есть хороший постоялый двор, Леонардо заставил извозчика, управляющего каретой, отвезти его туда. Он нуждался в отдыхе, нормальном сне и возможности поесть горячую, свежую еду. После долгих споров извозчик, которому было приказано везти Леонардо прямиком в Столицу, получил от него дорогую цепочку, которую можно было выгодно продать, и согласился. Так к полудню Леонардо оказался в кабаке на первом этаже постоялого двора. — А вы хорошо изъясняетесь по-нашему, — заметил хозяин, смешной старичок в штопанном-перештопанном халате и пожелтевшем от старости трухлявом тюрбане. Он прочитал грамоту с приказом везде и всегда помогать путешественнику, давать ему пристанище и кормить, подписанную лично императором, и сразу же распорядился подготовить комнату, большую лохань с горячей водой и плотный обед для всех путешественников. — Благодарю за похвалу, господин, — улыбнулся Леонардо, отсчитывая деньги. — Абхамулом клянусь, второй раз за всю жизнь такое встречаю, да причем почти сразу же, — хозяин качал головой. — Представьте себе, господин-путешественник, вы не первый иностранец, что останавливается у меня. Тот, первый, тоже важный господин, кажется, прибыл откуда-то из ваших мест, он тоже направляется в Столицу. Если изволите, я схожу и расскажу ему о вас. Леонардо воспрял духом. Слова хозяина дали ему надежду на то, что при дворе императора они с Салаи и послом Макиавелли будут не единственными людьми, приехавшими из Республики. — Это хорошая идея, — кивнул он. — Передайте ему также мое предложение поужинать вместе, если же он согласится, добавьте еще блюд к моему обеду, за них я рассчитаюсь с вами когда буду уезжать. И пусть накормят кучера и обеспечат его лошадей всем необходимым для отдыха. — Как прикажете, господин! — предвкушая хороший заработок, вскричал хозяин и убежал отдавать приказания. Вымывшись и приведя себя в порядок, Леонардо почувствовал себя счастливым. Пока Салаи, напевая, плескался в ванной комнате, Леонардо успел выбрать себе новое дорожное платье, записать наблюдения в дневник и сочинить ответы на письма Эцио и дожа Аудиторе. Хозяин пришел в его комнату почти сразу же, как вновь облачившийся в свои доспехи слуга вернулся к своему господину. — Добрые вести, господин! — заискивающе сказал хозяин постоялого двора. — Я рассказал о вас тому важному господину, и он очень обрадовался, сказал, что с огромным удовольствием отобедает с вами! Мы уже накрыли для вас стол внизу. — Благодарю, — искренне сказал Леонардо. — Я сейчас спущусь. В углу кабака действительно накрыли стол для них с Салаи и третьим путешественником. Но путник, приглашенный к обеду, пока не появился, поэтому Леонардо имел право удобно устроиться на том месте, что понравилось ему более всего. Заставив Салаи усесться у стены, Леонардо сел рядом с ним, так, чтобы неизвестному господину пришлось бы сесть напротив них, не оскорбляя себя необходимостью сидеть за одной лавкой со слугой. Салаи при этом попытался было возмутиться, но его попытка протеста сошла на нет, когда принесли первые блюда. Наблюдая за тем, как Салаи ест чуть ли не руками и вытирает рот рукавом кафтана, Леонардо думал, что зря он так наплевательски отнесся к воспитанию парня, и что ему стоило заняться этим с самого начала. Эти размышления вдруг были прерваны раздавшимся откуда-то голосом, который показался Леонардо смутно знакомым. — Ба, какие люди! Право, я не ждал, что мы встретимся так скоро, — Леонардо поднял голову и узнал в подошедшем к столу мужчине Никколо Макиавелли, кондотьера-посла, который налаживал отношения Республики и Империи в течении последних пяти лет. Они встречались всего несколько раз, и поэтому Леонардо не сразу вспомнил его. — Как? Мессер Макиавелли? Что вы делаете здесь? — искренне удивился архитектор. — Позволяю себе небольшую передышку, что же еще, — смеясь, ответил ему посол. — Я от самой границы не останавливался дольше, чем на четверть часа — менял экипажи один за другим раз в два дня. Но даже для меня такой долгий путь — чересчур. Вот я и решил остановиться здесь. Право, я не ожидал, что ты тоже решишься на остановку, в конце концов, я был так убедителен, настаивая на обратном. Я рад, что твой здравый смысл возобладал, поскольку путешествовать вдвоем гораздо приятнее, особенно, если это путешествие с кем-то, с кем тебе предстоит провести весь следующий год. Кроме того, это очень удобно — я смогу должным образом обучить тебя имперским нормам приличия. — Разумеется, я не имею права испортить мнение о себе и о всей Республике, — начал было Леонардо, но Никколо прервал его движением руки. — Нет, здесь уже речь идет о безопасности, — он на миг умолк, чтобы быстро откусить лепешку и прожевать ее. — Империя — страна, традиции и законы которой впитываются ее гражданами с материнским молоком. Император — весьма прогрессивный человек, он следит за тем, чтобы это не перешло в фанатизм, но это долгий процесс, поэтому, соблюдая определенные условности, ты будешь в абсолютной безопасности. — Хорошо, буду иметь в виду, — Леонардо не подал виду, что его сомнения насчет правильности решения лишь усилились. — Но об этом можно будет и в пути поговорить. Расскажите мне лучше о самом императоре, о его семье, о дворе. Мне очень интересно узнать, что же он за человек. — Для своего времени и для своей страны этот человек — нонсенс, — покачал головой Никколо. — Уже удивительно то, что он сумел восстановить мир в стране, когда все шло к гражданской войне. И вот, он правит уже десять лет, и что же? Ни одной войны. Ни одного сражения за территорию. Все достигает миром и переговорами. Этот мужчина дьявольски умен для его возраста. Но оно к лучшему. Я знаком с главнокомандующим и одновременно сателлитом императора, Альтаиром ибн Ла-Ахадом, так вот он — страшный человек. Убьет одним движением руки и глазом не моргнет. Он подчиняется лишь императору. Ума не приложу, как император его контролирует. — Что это за должность такая — сателлит? — поинтересовался Леонардо. — Это вроде как телохранитель. Право, император нашел на эту должность подходящего человека, с его-то кровожадностью можно таких дел натворить, что — бррр! — даже думать об этом не хочу! Что б тебе еще рассказать, — Никколо призадумался. — О семье спрашиваешь… тут все сложно. Во всяком случае для меня. Родители… мать умерла, когда император и его брат еще маленькими были, отец, предыдущий император, скончался от болезни сразу как его младший сын справил совершеннолетие. Через полтора года после смерти отца убили брата императора Малика, Кадара. Вот и вышло так, что кроме двух детей у императора никого более нет. — Как это — никого? Разве он не женат? — нахмурился Леонардо. — Нет, и это самое удивительное. Детей ему родили наложницы из гарема. Это допустимо по законам Империи, — вздохнул Никколо. — Но никто до сих пор не в силах понять, почему император не воспользовался возможностью заключить династический брак с Марией Торпе, леди из Королевства, вместо этого позволив жениться на ней своему сателлиту. Решение это, если так посмотреть, было логичным — изначально императором должен был стать сам главнокомандующий, он потомок Аль-Фадхи, династии, что правила Империей до воцарения на престоле династии Аль-Саиф, к которой принадлежит нынешний император Малик. Это выяснилось лишь во время его коронации, там был целый заговор, ужасная трагедия! Главнокомандующий остановил ее, отказавшись от своего права на престол и сделав род Аль-Саиф главенствующим, ему повезло, что они дальние родственники, иначе бы право Малика Аль-Саифа на престол никто бы не признал. К счастью, они оба уже тогда имели определенную репутацию — Малик Аль-Саиф уже был известен своей мудростью и справедливостью, а его сателлит считался его опорой, его клинком и щитом. Сейчас, насколько мне известно, все довольны своей жизнью. Вот как сейчас обстоят дела в императорской семье. Леонардо, услышав эту историю, испытал смешанные чувства, в которых не смог разобраться. Он умолк и больше ни о чем не расспрашивал посла до самого их отъезда в Столицу.