Ренессанс Республики

Горацио Моцци отложил длинное гусиное перо, которым скрупулезно выводил результаты своих подсчетов в бухгалтерских книгах несколько часов, и со вздохом принялся растирать затекшие запястья. Было уже далеко за полночь. Почти вся вилла погрузилась в сон — Федерико, управлявший городом в отсутствие дяди, ложился рано, чтобы встать одним из первых, вместе с ним расходились его обязанные, спали слуги. Даже пленник Вьери наверняка уже спал в комнатке под самым чердаком, где его держали большую часть времени. Один лишь Горацио задержался за работой. Он посмотрел на результаты своих трудов и снова вздохнул. Приехав в Монтериджони почти три месяца назад, он был встречен не слишком-то дружелюбно — прочитавший письмо матери Федерико, что неудивительно, расстроился, а Марио, брат дожа, и вовсе чуть не казнил гостя. Его спасло лишь письмо Марии. Горацио не знал, как же ей это удалось — он не читал письма, помня, что сестра это настрого запретила ему, — но, видимо, приведенные аргументы в пользу его помилования были достаточно существенными. Должно быть, думал он, и вся эта работа с бумагами и счетами Монтериджони, на которую его назначили, была ее идеей. И она не прогадала. Горацио быстро исправил ошибки, годами копившиеся по недосмотру Марио, и смог превратить убыточные сферы жизни города в прибыльные. Убедившись, что ему все же можно доверять, Марио, хоть и не слишком охотно, но поручил Горацио городское отделение банка Аудиторе и позволил даже заняться строительством. Это тоже оказалось хорошей затеей. Горацио отремонтировал и даже достроил казармы так, что теперь они были способны разместить не только обычный гарнизон Монтериджони, но и приехавших вслед за Горацио наемников. После отдал два пустовавших здания в самом центре города под бордель и гостиницу, что оказалось как нельзя кстати — в город с каждым днем прибывало все больше беженцев, в том числе знатных. Отремонтировал он и сами стены. Он даже нанял нескольких инженеров, чтобы те укрепилии их баллистами и прочими атакующими устройствами, и потихоньку каждая из башен обзаводилась ими. Последним проектом Горацио стало исполнение мечты Марио — ремонт самой виллы, на который тот все никак не мог выделить денег. Горацио перенаправлял все свободные деньги, что оставались после оплаты счетов или приходили от добровольно пожертвовавших горожан, на это. Марио отнесся к этой идее скептично, но, когда Горацио принялся за дело, он был вынужден признать, что ошибался. С подачи Горацио во всех комнатах избавились от отсыревших обоев, просушили и укрепили стены и покрыли их новыми обоями, заменили прогнивший паркет на настоящие мраморные плиты. Это, конечно, многим показалось странным решением — по вечерам от этих плит разило холодом, — но Горацио решил и эту проблему, велев вычистить чадившие прежде камины и трубы и устелить полы множеством ковров, которые лежали забытыми в хранилищах и кладовках виллы. Он также осмотрел всю мебель, хранившуюся там же, и расставил все по комнатам так, чтобы в них было уютно. У него получилось. Теперь дорогие кресла, диваны, столики и прочие предметы мебели и украшения не пылились в хранилище, а приносили пользу, а множество предметов искусства, скопленные прежними владельцами виллы, разместились на стенах и всех подходящих поверхностях и радовали взор обитателей виллы и их гостей. Не обошел вниманием Горацио и внешнюю отделку виллы и обустройство прилегающей к ней территории. На несколько дней вилла оказалась во власти высоких строительных лесов — рабочие из местных, нанятые Горацио, штукатурили и красили стены в благородный персиковый. Поблизости трудились садовники, превращая бесплодную, казалось, землю, в окруженные зеленью трав, яркими всполохами цветников и плодоносными вишневыми деревьями гравиевые дорожки. Даже для реставрации небольших скульптур на постаментах нашлась пара архитекторов — не бог весть что, конечно, как скажет потом Федерико, взглянув на результаты их трудов, но дотстаточно сносных. Все эти люди ежедневно трудились до поздней ночи, радуясь тому, что приносят пользу родному городу. И, в благодарность за многолетнюю заботу о них, они все, не сговариваясь, мечтали довести эту работу до конца к возвращению кондотьера из Солэ. И все же даже этим трудягам нужен был отдых. Нужен он был и Горацио, и он это прекрасно понимал. Однако, что-то не давало ему покоя. Какое-то неприятное чувство словно железными тисками сдавило грудь так, что дышать стало тяжко. Чувствуя, что вот-вот задохнется от этой беспричинной, казалось бы, тревоги, Горацио вышел из кабинета на первом этаже виллы, где жил и работал, в фойе и затем уже вышел на улицу. Ночь в Монтериджони встретила его суровой тишиной, запахом краски и тихим поскрипыванием лесов, прикосновением воздушных потоков, огибающих его, чтобы спуститься вниз и скрыться в хаотичном переплетении узких улочек. Горацио вдохнул прохладный воздух поглубже и почувствовал, как его тревожное настроение понемногу рассеивается, уступая место усталости и сонливости. Но их как рукой сняло, стоило ему заметить какое-то движение на стене над запертыми воротами. Он пригляделся и с удивлением понял: ворота открываются. Кто-то возвращается в город. Не может же это быть кондотьер, с тревогой подумал Горацио, всматриваясь в погруженные в сумрак улочки и гадая, подъедет ли кто-то к вилле. Марио, конечно, не собирался задерживаться в Солэ надолго, но даже у него были дела, которые невозможно решить за какую-то неделю пребывания в столице. Если только… не случилось чего-то из ряда вон выходящего. Послышался цокот копыт по мостовой. Горацио попытался сосчитать, сколько едет лошадей, но не смог, и вскоре понял, почему. К лестницам, ведущим к холму, на котором стояла вилла Аудиторе, подъехали две кареты и всадник, в котором, как ни старался Горацио, невозможно было узнать Кондотьера-Генерала. Горацио поспешил спуститься и подойти ближе. — Ты вернулся, юноша? — с удивлением спросил он у спешившегося всадника, в котором узнал одного из обязанных племянника — кажется, его звали Марко? — Почему? Где кондотьер? — Остался в Солэ, — ответил Марко, открывая дверцу одной из карет. — Позже я объясню почему. Эти люди — гости мессера Марио. Пожалуйста, помогите мне устроить их на вилле и разбудите Федерико. Он должен поговорить с некоторыми из них. Следующие полчаса превратились в суматоху. Горацио и Марко помогли выбраться из карет пяти маленьким детям, четырем девушкам-подросткам и паре служанок, пожилому мужчине и юноше, после чего отвели всех на виллу. Разбудив нескольких слуг, Горацио приказал им приготовить комнаты и еду для путников, детей и девушек со служанками отправил ждать в гостиную, а юношей и старика — в кабинет, где работали Марио и Федерико. Сам же он отправился будить племянника. — Мессер Федерико, просыпайся, — прошептал он, оказавшись в комнате и легонько потрепав спящего юношу по плечу. — Случилось нечто из ряда вон. Марко, твой обязанный, сопровождающий кондотьера, вернулся, с ним много незнакомцев. Он настоятельно просит тебя поговорить с ними. — Сейчас? — пробормотал Федерико, пытаясь натянуть одеяло на голову. — Сейчас так поздно, дядя. Я едва уснул… Пусть Марко всех устроит и сам идет спать, а поговорить и утром сможем. — Мне очень жаль, — с сочувствием сказал Горацио. — Но, судя по настойчивости Марко, дело серьезное. Настолько, что твой дядя Марио не вернулся из Солэ, как должен был. Эти слова удивительным образом взбодрили юношу. Он, пусть и зевая, но все же поднялся, собрался и вместе с Горацио пришел в кабинет. — Марко, ты обезумел поднимать меня в такой час, — Федерико протер слезящиеся после очередного зевка глаза и, окинув взглядом присутствующих, обомлел на миг. — Якопо Пацци? Что вы здесь забыли? А это еще кто? — спросил он, кивая на юношу, стоящего в кресле позади старика. — Таддео Пацци, старший и незаконнорожденный, но недавно признанный сын Франческо, — ответил Якопо. — Что до того, почему я здесь… боюсь, вам, сеньор Уно Аудиторе, эта новость не понравится. Федерико тяжело вздохнул и позвонил на кухню, чтобы подали кофе. К моменту, как сонный слуга втолкнул в кабинет тележку с угощением и горячим напитком, Якопо сумел рассказать большую часть истории. — Я не знаю, что сейчас с Франческо, и живы ли остальные Медичи, — сказал он, пригубив кофе. — Но уверен в одном. Долго мой племянник не проживет. И его деяние определенно прольет свет на невиновность вашего отца для многих сомневавшихся. — Однако, вы, как я понимаю, полагаете, что его не отпустят, даже если мессера Пацци казнят, — усмехнулся Федерико. — Полагаю, так и будет, — кивнул с усмешкой Якопо. — Но наверняка позволят навестить его вашему дяде и, возможно, Лоренцо Медичи, если он выживет. Это уже большой прогресс. — Мы узнаем об этом только если дядя вернется или пошлет весть. Что до остального… Что привело сюда вас? — Это понятно, разве нет? Я хочу лично обсудить освобождение моего младшего внучатого племянника. — Мы уже обсуждали это в письмах. Ничего нового вы от меня не услышите. За свою наглую попытку похитить мою мать и младших и продать их заговорщикам, махинации с землями и деньгами Моцци и причиненный живущим там людям вред Вьери отбывает заключение здесь, в Монтериджони. Я мог бы его казнить уже за пересечение границ и нападение на моих наемников. Радуйтесь, что я просто запер его в четырех стенах и содержу лучше, чем заговорщики — моего отца. — Это было бы справедливо, если бы перед вами сидел не я, а пока что еще живой сеньор Уно Пацци, — ответил Якопо строгим голосом. — Вам лучше прочих известно, что поддерживать Борджиа и их прихвостней было его затеей. Как и то, что, будь я на его стороне, я бы не позволил вашим родным пересечь Эмилию, а схватил их и лично отвез в Вичи. Но в конечном итоге мы имеем то, что имеем. Франческо подвел мою семью и будет казнен. Его союзникам его спасение невыгодно, равно как и освобождение Вьери или сотрудничество со мной или юношей подле меня. Вы же удерживаете в руках пешку игрока, который уже проиграл. Какая, в таком случае, в этом выгода для вас? Федерико открыл было рот, собираясь ответить, но так ничего и не сказал. В словах Якопо, как бы ему не хотелось это признавать, был смысл. — Вы все устали с дороги, — сказал Горацио, когда пауза в разговоре затянулась. — Комнаты уже должны быть готовы. Но, поскольку гостей много, боюсь, вам двоим придется делить одну комнату на втором этаже. — Это не страшно, — сказал Якопо. — Что до Вьери… — Мы все вместе решим его судьбу когда дядя вернется в Монтериджони, — твердо сказал Федерико. — Утром я распоряжусь переселить его к вам. И еще… позволю покидать дом для прогулки. Но только в сопровождении кого-то из вас и обязательно кого-то из верных мне наемников. Он все еще наш пленник. Якопо кивнул и поднялся, чтобы выйти из комнаты. Но Тео почему-то не торопился следовать за ним. — Ты идешь, Тео? — спросил Якопо, хмурясь. — Идите вперед, дядя, — ответил Тео, немного напряженный. — Мне нужно сказать пару слов мессеру Аудиторе. Я вас скоро догоню, не переживайте. Якопо на миг нахмурился, подозревая что-то не то, но следом расслабился — должно быть, подумал, что у Тео больше шансов изменить решение Федерико касательно Вьери, раз уж он уже не раз успешно находил общий язык с людьми, с которыми сам Якопо поладить не мог. Он и Марко, жестом отпущенный Федерико, покинули кабинет в компании Горацио, показывавшего дорогу. — О чем ты хотел поговорить? — спросил Федерико, жестом предлагая Тео сесть в кресло, где еще минуту назад сидел Якопо. — Хотел поделиться важными новостями, — Тео решил начать с этого, чтобы расположить к себе Федерико. — Для начала… ох, даже не знаю, как это сказать… Твой отец что-нибудь рассказывал тебе о Ла Вольпе? — Мы с Вольпе знакомы. Он учил меня лазать везде, когда я был маленьким, — Федерико против воли встряхнулся, и Тео только сейчас понял, что по большому-то счету они ровесники — молодые и энергичные юноши, уже имеющие груз обязанностей на своих плечах. — Так что там насчет него? — Он приютил меня и воспитывал до недавнего времени, ну, пока я не узнал правду. Он же поручил мне учить Эцио воровству… — Я знаю все это, отец посвятил меня в план его обучения, — кивнул Федерико. — Это все, что ты хотел сказать? — Нет, нет, я только перехожу к сути. Я не знаю, говорил ли твой отец об этом, но в приюте какое-то время жил кое-кто еще. Еще один внебрачный ребенок из знатной семьи. — И что? — Видишь ли, это самое трудное и важное. Мы с Эцио… хорошо знаем эту девушку, как и правду ее происхождения. Она приехала сюда вместе со мной. — Продолжай, — Федерико поощрил Тео кивком, видя, что каждое слово дается ему все трудней и трудней. — Видишь ли, мы с Эцио узнали тайну происхождения этой девушки в день моего ухода из притона. Мы узнали все: кто были ее родители и почему им пришлось расстаться, почему эта девушка никогда их не узнала. Ее мать умерла, но отец живет… здесь, в Монтериджони, как и его родственники… — Погоди-ка… ты же не хочешь сказать… — Именно к этому я и веду, — Тео выдохнул. — Со мной сюда приехала твоя кузина. Она ничего не знает о себе, равно как и кондотьер не знает о том, что она на самом-то деле выжила. Перед мессой мы с Эцио условились: если я, познакомившись с вами, решу, что вы порядочные и хорошие люди, я должен буду открыть эту тайну сначала вам, а после ей. — И что же заставило тебя подумать так о нас? — Федерико выглядел искренне удивленным. — Пойми меня правильно. Я польщен твоим доверием. Но в то же время… мы с тобой знакомы меньше часа, и с дядей ты мало общался. Наши семьи веками враждовали. В конце-то концов, твой брат у меня в плену. Это все… не слишком-то располагает к подобной откровенности. — Вьери — глупый ребенок, что шел на поводу еще более глупого взрослого, Франческо, — сказал Тео. — Вы были слишком великодушны по отношению к нему. Что до остального… Надо быть полным дураком, чтобы не увидеть ваших достоинств. Я не говорю, что вы во всех отношениях хорошие люди, но ведь и я или еще кто не идеальны. Так или иначе… в случае с вами и этой девушкой нет никакой веской причины, чтобы скрывать правду о вашем родстве. — Вот как… я понимаю. Почему же ты рассказал мне сейчас и не дождался моего дядю? — Как я понял из писем, он все эти годы считал своего ребенка мертвым. Для него это может быть ударом, особенно если учесть… личность разлучившего их человека. — И то верно. Я понимаю теперь, ты хочешь, чтобы я помог ему это правильно подать, — Федерико поднялся. — Хорошо, я подумаю, как это сделать. До тех пор ничего никому не говори. Остальные проблемы решим утром. Ступай и отдохни хорошенько. Тео кивнул и поднялся было тоже с намерением покинуть кабинет. Но вдруг его усталый ум подбросил воспоминание об Эцио, радостно выдохнувшем от новостей о матере и младших сестре и брате. — Посол получил новости, — сказал он, едва обернувшись. — Мадонна Аудиторе и твои младшие в Империи. Они в порядке. Еще один вздох облегчения, так сильно похожий на тот, что он услышал от Эцио пару дней назад, и полный благодарности взгляд. Удовлетворившись этим, Тео покинул кабинет и отправился на поиски комнаты, выделенной Пацци. Нашлась она с трудом — ведущая в нее дверь расположилась в маленьком коридорчике, через который попадали на чердак, — и только благодаря голосам Якопо и, должно быть, переведенного к нему Вьери. Они спорили так, что их было слышно в коридоре. — Это недопустимо — передавать какому-то бастарду титул сеньора Уно Пацци! Я сбегу ко двору и потребую передать его мне до тех пор, пока отец не будет помилован и освобожден… — Твой отец совершил столь тяжкое преступление, что не видать ему ни того, ни другого, и надо быть полным идиотом, чтобы закрывать на это глаза. Еще большим идиотом нужно быть, чтобы полагать, что ты или твой старший брат унаследуют титул после смерти Франческо. Назначать его сеньором Уно было большой ошибкой с моей стороны, и вот как мы все за это поплатились… Больше такого не повторится. Я снова возглавлю семью и воспитаю из вас двоих действительно достойных представителей семьи, и уж тогда поговорим о том, который из вас станет первым из Пацци. До тех пор я запрещаю тебе поднимать эту тему. И задирать брата тоже не смей. — С чего бы это? Мы никто друг другу. Тео расслышал странный звук и вдруг понял — Якопо отвесил Вьери смачную пощечину. Он ожидал, что сводный брат возмутится и начнет ругаться, но с удивлением услышал, как юноша немногим младше него… хнычет и причитает. — За что? Это же правда… Мы чужаки. — Не смей произносить этих слов, — твердо сказал Якопо. — Вы оба — Пацци, хотите вы того или нет. Твой брат много трудился, чтобы доставить нас сюда и хотя бы попытаться помочь мне тебя вытащить, а он тебя совершенно не знает. И я не позволю тебе вести себя с ним невежливо. Я хорошо тебя знаю, Вьери, знаю, что ты не такой злобный и отвратительный, каким тебя считают, и если ты хочешь, чтобы люди были хоть сколько-нибудь к тебе добры, тебе придется потрудиться для этого. Начни с малого. Не настраивай против себя родню. Какое-то время ответом ему были лишь тихие, едва различимые всхлипы. Решив, что довольно подслушивать, Тео открыл дверь и вошел. Он попал в небольшую комнатку с одной большой двуспальной кроватью, отодвинутой с центра, где она, судя по более чистому участку ковра, стояла прежде, к стене со шкафом, и двумя наспех сооруженными рядом походными, большим камином с весело горящим огнем, парой кресел и столиком под одним из окон. Там-то и обнаружились беседовавшие Якопо и Вьери. — А, вот и ты, — сказал Якопо, обернувшись в сторону двери и увидев Тео. — О чем ты так долго говорил с сеньором Уно Аудиторе? — Пытался уговорить его отпустить Вьери, о чем же еще, — буркнул Тео, наспех скинув дорожную одежду и сапоги и, оставшись в одной рубашке и брюках, завалившись на одну из кроватей. — Он едва колеблется, но в намерении дождаться Кондотьера-Генерала тверд. Придется ждать. Он повернулся на бок так, чтобы оказаться спиной к родичам и дать понять — разговаривать он сейчас не намерен. К счастью, Якопо и Вьери потеряли всякое желание вести беседы и тоже улеглись по кроватям — Вьери на соседней походной, ближе к двоюродному деду, а Якопо, кряхтя и постанывая, на большой. Каждый из них долго не мог уснуть, но старательно делал вид, что спит, размышляя при этом каждый о своем, до тех пор, пока усталость не возымела верх и не уволокла их за собой в глубокий сон. Проснулся Тео не скоро. Он был так сильно вымотан событиями последних дней, что проспал остаток ночи и первую половину дня и проснулся лишь из-за шумных строительных работ на улице. Приподнявшись на локтях, он увидел, что в комнате никого больше нет — Якопо и Вьери куда-то делись. Тео хотел было поваляться немного, но странное чувство возбуждения от неизученного окружения немного тревожило его и мешало расслабиться. Поэтому он все-таки встал и, приведя себя в порядок насколько это было возможно с оставленными кем-то тазом, кувшином воды, полотенцем и сменной одеждой, отправился исследовать виллу Аудиторе в поисках знакомых лиц. Долго искать не пришлось. В галерее второго этажа, выходящей в фойе, он нашел Клариссу. Подруга стояла у большой картины, изображавшей какого-то человека в одежде из волчьих шкур, указывающего стоящей поодаль толпе на солнце, и рассматривала центральную фигуру. — Ты знал, что Ромулан был построен полубогом? — спросила она, когда Тео остановился рядом с ней. — Нет, — ответил он. — Кто тебе это сказал? — Мессер Федерико, — Кларисса задумчиво накручивала длинную выбившуюся из прически прядь каштановых волос. — За завтраком он рассказывал о вере предков республиканцев вроде нас с тобой. — Да? И что там с этим полубогом? Ну, который построил Ромулан. — Его отцом был Криус, бог Солнца и Звезд, один из главных в пантеоне. Несмотря на то, что он был женат на Деспоене, богине-матери, чье чрево выносило и произвело на свет множество богов и богинь, а из остатков породило людей, он часто прелюбодействовал со смертными, и от этих союзов рождались полубоги. Однажды Криус возжелал дочь вождя племени суровых охотников и, превратившись в большого волка, утащил ее из родных мест. Вождь собрал отряд лучших воинов племени и искал дочь шесть дней и ночей. На седьмой день они нашли ее на равнине, окруженной семью холмами, и расспросили о случившемся. Узнав, что она более не невинна, вождь племени пришел в ярость и бросил девушку там, где нашел. Несчастная плакала так горько и громко, что на звук ее рыданий из леса вышли настоящие волки — семь огромных черных волков, чьи клыки были способны перекусить человеческую шею, а крупные лапы и когти ломали деревья. Почувствовав, что в ее чреве растет полубог со звериным чутьем и сильной волей к жизни, волки признали его за своего вожака и заботились о девушке до самого его рождения. Они приносили ей из леса ветки для костра, мясо и мох, смоченный в воде, грели в холодные и дождливые дни, прятали под собой от солнца. Мальчик, родившийся благодаря им и выживший благодаря молоку, которым его выкормила единственная в стае волчица, оказался так удивителен, что вырос в смышленого юношу вдвое быстрее, чем положено расти человеку. Он построил своей матери дом в центре равнины, а на каждом холме — по большой берлоге для вырастивших его волков. Когда волки умерли, он сохранил их шкуры себе на память, а их берлоги превратил в святилища. Время от времени ему встречались другие люди. Пораженные историей юноши, рожденного от союза смертной и солнца и выращенного волками, они один за другим переселялись на равнину, и вскоре на ней вырос целый город, а юноша стал его правителем и защитником. Чутье и сила, доставшиеся ему от отца, помогали ему оберегать людей от врагов, а милосердие и доброта, привитые матерью, не позволили его сердцу ожесточиться. Когда Криус, обратив на него внимание, признал его, юноша не отверг это признание, но сказал, что прощает отца за пренебрежение и не держит зла. Когда племя его матери выжили с насиженных мест, и старый вождь, приведя всех к городским воротам, встал на колени, умоляя о прощении, юноша впустил их внутрь. Так он правил до самой своей смертью, и в его честь был назван город Ромулан. Эта удивительная история, на несколько минут захватившая внимание юноши, придала смысл картине, которую они с Клариссой рассматривали все это время. Понял вдруг Тео и то, почему у многих других картин, что он видел в последнее время все чаще и чаще в домах богачей вроде Медичи и Аудиторе, были такие странные сюжеты. Странные женщины и мужчины в разных одеждах, некоторые из них и вовсе не были похожи на обычных людей или находились в странном окружении. Все это, понял Тео, было попыткой сохранить наследие веривших в пантеон множества разных богов предков, которому не было места в жизни поклонявшихся одному, Триединому Богу, республиканцев. Это заворожило его точно так же, как, подозревал он, и Клариссу какое-то время назад. — Где все? — спросил он, когда почувствовал, что больше не в силах рассматривать картину. — Разошлись кто куда. Дети играют на улице, Лючия и Кристина в салоне с мессером Федерико, я им там пока не нужна. — А дядя и Вьери? — Кажется, они вышли на… плац? Так это называется? Наемник, охраняющий твоего брата, согласился потренироваться с ним на деревянных мечах. Пойдешь к ним? Тео призадумался. С одной стороны, неплохо было бы хотя бы попытаться наладить отношения с родней. С другой, Якопо явно нуждался во времени и пространстве для воспитания Вьери, который, в свою очередь, еще не принял правды о своей семье и о себе и не примирился с ними. Будет лучше, подумал Тео, если он не будет вмешиваться какое-то время. — Давай-ка лучше займемся чем-нибудь. Перекусим, например, — предложил он. — Страсть как есть хочу. — Да уж, ты ведь завтрак проспал, — засмеялась Кларисса. — Пойдем, посмотрим, есть ли кто в столовой. Надеюсь, мессер Федерико не рассердится, если мы закажем у его повара еще еды. Они вместе спустились на первый этаж и нашли трапезную. После приезда гостей она сильно преобразилась, и вместо одного стола, за которым умещались хозяин дома, его племянник, двое обязанных и управляющий, если он оставался, три стола — два длинных и один короткий, — сдвинули буквой так, чтобы всем хватило места. Завтрак уже давно кончился, и Кларисса с Тео не ожидали увидеть кого-то в столовой. Однако, к своему удивлению, они встретились там с Горацио, клевавшим носом над блюдом с овощным рагу. — А, юный Таддео? — встрепенулся он, подняв голову на звук шагов. — И сеньора… — Кларисса, — подсказала девушка. — Я камеристка сеньоры Лючии Гульельми. — Да, да, камеристка, — сонный Горацио потер глаза. — Прошу простить мою нерасторопность, я поздно встал, как и вы, юноша, должно быть. Позавтракаете со мной? — Если можно, — Тео с благодарностью посмотрел на Горацио и опустился на стул по правую руку от него, Кларисса села рядом. — Мессер Горацио, позволите нескромный вопрос? — Да, конечно. Что такое? — Как получилось так, что вы, Моцци, живете с Аудиторе? Этот вопрос взбодрил Горацио лучше кофе. Но ответил он не сразу. Перед этим Горацио встал и, подойдя к камину, нашел на стене рядом какой-то шнур и дернул за него. Не успел он сесть обратно, как в трапезную вошел слуга. — Чего изволите? — спросил он у Горацио. — Пожалуйста, подайте поздний завтрак этому юноше и угощения для юной сеньоры, — сказал Горацио. Когда слуга вышел, он вернул свое внимание разговору. — Как получилось, спрашиваешь… Ну, тут нет ничего проще. Начать стоит с того, что давным-давно, когда тебя еще не было на этом свете, банк Аудиторе спас банк Моцци. Мы погибали из-за склочного характера моего отца, тогда им управлявшего. Все, что у нас оставалось — связи, которых недоставало расцветающему банку Аудиторе. Мессер Аудиторе, дед мессера Федерико, зная это, придумал выгодную для всех сторон схему с выкупом векселей банка Моцци, которые стали бы поводом для его знакомства с нужными людьми и пополнили бы нашу казну. Чтобы скрепить это соглашение между двумя семьями, мой отец согласился отдать самое дорогое, что у нас было — мою сестру, Марию. Ее замужество с мессером Марио должно было стать приобритением чуть ли не лучшим, чем векселя и связи, но для нас это была потеря — уже тогда она обладала хорошей деловой хваткой и нужными знаниями, и, полагаю, оставшись дома, она спасла бы наш банк. — Простите, мессер Горацио, но разве мадонна Мария не замужем за дожем Джованни? — удивилась запутавшаяся Кларисса. — Теперь — да. Они познакомились в Солэ, когда мы с дожем и кондотьером учились в Розарии, а она навещала меня, и сразу же полюбили друг друга. Да и у мессера Марио, если мне не изменяет память, была возлюбленная, — припомнил Горацио. — Кажется, он даже собирался жениться на ней, но что-то им помешало. Да и их отец тогда резко умер — сердцем страдал. В конечном итоге, Мария все же стала женой мессера Джованни, и договоренность получилось соблюсти, но на этом светлая полоса для меня и моей семьи кончилась. Наш отец сильно занемог вскорости и тоже покинул этот мир, и правление целым регионом легло на мои плечи. У меня получалось сводить концы с концами, но я так и не смог ни преумножить полученные деньги, ни обзавестись новыми клиентами, ни сохранить тех, что уже были. Лагойя, мой родной дом, пришла в ужасный упадок. Мы и прежде жили в тяжелых условиях — болотистая почва, постоянная влажность и сырость, удаленность от других регионов, с которыми можно было бы сотрудничать… Но за несколько лет мы пережили еще более жестокие испытания: несколько вспышек чумы, постоянные подтопления — из-за обильных дождей озера регулярно выходили из берегов, а земли, где озер не было, не успевали просыхать, зимой и вовсе все промерзало… Существовать в таких условиях становилось невозможным. Множество деревень опустело — люди переселялись ближе к нескольким лагойским городам или переезжали в другие регионы. Тем, кто оставался, не хватало еды. В конечном итоге, я перестал справляться… и был вынужден продать свои земли Вьери Пацци, первому, кто хотел бы их купить, притом за бесценок. — Теперь я понимаю, — сказал Тео. — Он, должно быть, сделал это по приказу заговорщиков, рассчитывая на то, что после свержения дожа заговорщики поручат ему править Лагойей и даже профинансируют улучшения. Упустив Аудиторе, которых должен был захватить, он наверняка решил догнать их и опрометчиво ступил на земли Монтериджони, полагая найти их здесь, и был схвачен. — Все так, юноша, — кивнул, улыбаясь, Горацио. Разговор они продолжили не сразу. Подали еду, кофе и сладости к нему, и какое-то время в столовой слышны были лишь звуки шевелящихся челюстей и стук посуды. И пока Горацио неторопливо цедил кофе, пытаясь не уснуть, а Кларисса лакомилась сладостями, Тео активно поглощал завтрак и раздумывал. Отложив, наконец, вилку, он поднял глаза на Горацио. — Я подумал кое о чем, — сказал он. — Я не знаю, возможно ли такое, но за спрос денег не берут, так ведь… Что если Вьери вернет вам Лагойю в обмен на собственную свободу? Или, быть может, существует способ отменить сделку, не возвращая денег? Услышав это, Горацио побледнел. — Надеюсь, ты не пытаешься обманом рассорить меня с племянником, — сказал он, странно смотря на Тео. — Один раз я уже доверился твоей семье и чуть было не предал свою. Тебе лучше не играть со мной в те же игры, мальчик. — Нет, что вы! — вскричал Тео, оскорбленный таким предположением. — Я и с мессером Федериком обязательно обсужу это. Я спросил у вас первым только потому что вы хорошо разбираетесь в таких делах и могли бы поискать в книгах или еще где законы или лазейки. В конечном итоге, Вьери не имеет ни прав на эту землю, ни денег, которые можно было бы в нее вложить, знаний, чтобы ей управлять. Рано или поздно он все равно попытался бы сбросить с себя подобное обязательство, и это привело бы еще к большей беде. Не лучше ли будет вернуть землю законному хозяину? — Если это твое искреннее намерение, что же, должен признать, оно благородно и имеет смысл, — Горацио грустно вздохнул. — Однако, продав землю и предательски бросив живущих на ней людей, я потерял все права на нее. Я был паршивым правителем Лагойи и вряд ли смогу исправить причиненный мною вред если верну ее назад. — Мне кажется, вы неправы, — возразила молчавшая до этого момента Кларисса. — Утром я помогала моей сеньоре разносить завтрак рабочим. И они много рассказали нам о том, что вы сделали для Монтериджони. Как отремонтировали стены и дома, помогли организовать обустройство беженцев, как изменили виллу. Даже мессер Федерико отзывался о вас за завтраком с большим уважением и признался, что поначалу скептически воспринял просьбу матери поверить в вас. Возможно, в этом и все дело. В том, что раньше вы не понимали для чего должны стараться, и рядом не было бы кого-то, кто поддерживал бы. И сейчас, пройдя такой долгий путь, вы научились быть достойным правителем. Горацио и Тео вытаращились на нее с большим удивлением. Эта мысль явно не приходила им в голову. Вдруг эти простые слова тронули их обоих, заставили задуматься: мог ли весь этот долгий и трудный путь, стоивший им стольких страданий, изменить их так, чтобы, дойдя до конца, они оказались способны исправить ошибки прошлого? — Давайте еще раз обсудим это когда вернется кондотьер, — сказал Тео. — Наверняка есть какая-то возможность все исправить. Не беспокойтесь. Я сразу скажу, что это моя идея. — Попробовать можно, — сказал Горацио, и по его лицу было видно, как он боится неудачи. — Осталось лишь дождаться. И, должно быть, судьба оказалась благосклонна к их искреннему желанию разрешить возникшие затруднения. В трапезную заглянул взволнованный слуга. — Мессер Горацио, Кондотьер-Генерал вернулся, — сказал он. — Требует в кабинет вас и юного мессера Пацци. — Идем, юноша, — Горацио сразу же поднялся. — Иначе кондотьер скоро уляжется спать, а уж если он укладывается, о-о-о… не добудишься очень долго. Тео не стал медлить. Лишь перед тем, как уйти совсем, склонился к Клариссе и шепнул: — Слушай, кое-что может произойти в скором времени. Не удивляйся, ладно? И вышел прежде, чем озадаченная девушка успела что-либо спросить. Он ожидал, что Кондотьер-Генерал будет вымотан произошедшими в Солэ событиями и долгой дорогой, но Марио Аудиторе оказался крепче, чем Тео о нем думал. Не успел он опуститься в кресло, как тут же принялся сухо и твердо излагать произошедшие события приглашенным в его кабинет Федерико, Горацио, Якопо и Тео. — Лоренцо Медичи выжил, но был слаб, когда я оставил Солэ, — сказал он, невидящим взглядом сверля бумаги на столе перед собой. — Несмотря на это, мы успели провести срочное заседание Сеньории. На нем также позволили присутствовать Джованни, но как наблюдателю. Общим решением… Франческо Пацци был приговорен к казни через повешение. Приговор был приведен в исполнение прошлой ночью на глазах всего города. Я не особенно опечален этим, врать не буду, однако… приношу вам свои соболезнования. — Вы и правда слишком великодушны, — сказал Якопо с горькой улыбкой. — Для нас его личность давно ушла, тело всего лишь догнало ее. Что же, вам удалось поговорить с братом? — Да, но недолго. Он практически ничего не знает о происходящем, к нему толком никого не пускали. Разве что Борджиа заходил пару раз, да архиепископ захаживал до мессы каждую неделю в попытке разговорить. — Может ли быть так, — предположил Федерико, в задумчивости почесывая подбородок, — что архиепископу случайно стало что-то известно в результате этих посещений? Нечто достаточно серьезное, чтобы заговорщики решили погубить и его тоже? — Весьма вероятно, — кивнул Якопо. — Однако, предположу, что вряд ли дело в исповедях Джованни — архиепископ был подкуплен, он и так все доносил. Это должно быть что-то про заговорщиков, чего не знал Франческо. Иначе бы вместе с ним вздернули бы и меня — от кого, от кого, но вот от меня он бы чего-то такого не скрыл… Ах, Родриго, старый хитрец! Вот за чем он в самом деле приходил перед отъездом. Хотел понять, как много нам известно… И заодно избежать подозрений… Никого не удивит отсутствие трусливого духовника в столице, но, оставшись, он был бы вынужден вести службу и погибнуть. У всех возникли бы вопросы, когда он бы избежал смерти. Марио кивнул, соглашаясь с ним. Какое-то время все молча размышляли. — Следующее заседание состоится через месяц, — сказал, наконец, Марио. — Оно будет посвящено делу Джованни, и нам нужно быть готовыми. Для начала… раз уж здесь Пацци и Моцци, нам нужно уладить дело с Лагойей. — Кондотьер, если позволите, — мягко взял слово Тео, и все головы повернулись к нему. — Я думал о том, как бы разрешить это дело, по пути сюда. И у меня возникла идея о том, как бы все устроить наилучшим образом. Для каждого. Он изложил то, что уже предлагал Горацио, и, как он и ожидал, Марио и Якопо вытаращились на него с удивлением. Федерико же продолжал смотреть задумчиво, но с интересом. — Должен признать, что этот расклад наиболее удачен для всех нас, — сказал он. — Тем более, что Вьери, как я понял, не успел подать документы в Сеньорию, а его бывшие сообщники были слишком заняты заговором, чтобы проследить за регистрацией земель и недвижимости на его имя. Так что Лагойя все еще числится за Моцци. Однако… — Однако, этого мало, чтобы освободить преступника, — с пониманием в грустном взгляде кивнул Якопо. — Чего же вы тогда хотите? В комнате снова стало тихо. Лишь поления потрескивали в камине, жаром разгоняя прохладу от каменных плит. — Вот как мы поступим, — твердо сказал Марио. — Я освобожу Вьери на нескольких условиях. Во-первых, вы разыщите документы на владение Лагойей, которые он оформил на свое или любое другое имя кроме Моцци, и уничтожит их на наших глазах. Во-вторых, вы присягнете на верность моему племяннику. Все трое. Вы будете его вассалами до тех пор, пока мой брат не будет освобожден, и место дожа не займет достойный человек, не являющийся заговорщиком. Только после этого мы снова обсудим ваше положение в обществе. В-третьих, что вам очень не понравится, Якопо… Вы дадите титул сеньора Уно Пацци вашему старшему внуку, Таддео. И воспитаете его следующим правителем Эмилии. — Не понимаю, что здесь должно мне не понравиться, — начал было Якопо, но Марио сделал ему знак дослушать. — До тех пор Вьери продолжит жить в Монтериджони, — он жестом показывал побагровевшему от ярости Якопо, что еще не договорил. — Я сниму с него обвинения и перестану обращаться с ним как с пленником. Он будет жить здесь как сеньор Дуэ Пацци и вассал моего племянника и получит право часто ездить домой. Я буду представлять его интересы перед судом Сеньории, если дело о похищении моей невестки всплывет во время слушаний. Эти условия гораздо лучше прежних, не находите? Якопо погрузился в раздумья. Всем казалось, что он откажет, но Тео по его лицу видел, что двоюродный дед уже согласился про себя и лишь подбирает формулировки. — Вы правы. Это очень разумные условия, — наконец, выдохнул он. — Я согласен. Назначьте церемонию. Я же распоряжусь о документах. — Теперь что касается тебя, Горацио, — повернулся Марио к побледневшему Моцци. — В письме Мария просила меня на свое усмотрение решить вопрос не только с возвращением тебе земель, но и с наследованием, как их, так и титула. Это справедливо, поскольку в ее пленении была доля и твоей вины. Мое решение таково. Ты будешь временным правителем Лагойи до тех пор, пока Мария и младшие дети не вернутся из своего безопасного места. С моими вложениями ты восстановишь провинцию. Наследовать тебе будут моя племянница, Клаудия Аудиторе, и дети, рожденные ей в законном браке с равным. — Чтобы женщина да управляла целым регионом, — в рукав пробурчал Якопо. — Не верю, что на такое можно согласиться… — Но я согласен, — воскликнул успокоившийся Горацио. — Я знаком с этой девочкой и считаю ее подходящей кандидатурой. Она умная, отважная и хорошо образованная. Если кому и под силу справиться с управлением подобным регионом, то ей. — Тем более, что кондотьерш и гонфалоньерш известно немало, — Федерико усмехнулся. — Одна правительница Форли чего стоит… Я согласен с дядей. Назначить туда Клаудию — хорошая идея. — Раз все согласны — решено, — сказал Марио. — Итак, что еще у нас на повестке… Обсуждения затянулись на несколько часов. Им несколько раз приносили еду прямо в кабинет, и никто не смущался чужих жующих челюстей — вопросы, требовавшие решения, были важнее всего. К позднему вечеру они закончили и начали расходиться из кабинета кондотьера. Марио прикрыл глаза и прикоснулся дрожащими от усталости пальцами к вискам. Казалось, что его голова вот-вот разорвется на мелкие куски от усталости. Погрузившись в это состояние, он не заметил, что перед уходом Федерико переглянулся с Тео Пацци и кивком ответил на его немой вопрос. Лишь продолжал попытки снять головную боль. Он массировал виски до тех пор, пока не услышал вдруг чужое дыхание. Открыв глаза, Марио обнаружил, что Тео Пацци никуда не ушел. — Юноша, я устал, — сказал он. — Прочую политику обсудим завтра. Тогда и приходи с твоим разговором. — Боюсь, мессер, то, что я хочу сказать, не имеет никакого отношения к политике, — Тео заерзал, чувствуя себя неловко от мрачного взгляда кондотьера. — Это разговор о личном. Я… Поймите, это просьба Эцио. Он сделал бы это сам, если бы был здесь, но в свое отсутствие он поручил это мне. Я должен… вернуть вам наследницу. Лик сурового мужчины вмиг переменился. Его усталость как рукой сняло. Он подобрался, сел прямо и впился своим единственным взглядом в Тео. — Что ты знаешь о моей наследнице? — прорычал он. — Что ты вообще знаешь? Дрожа перед ним, Тео вынул из карманов письма и протянул их Марио. Тот погрузился в чтение, и следующие несколько минут они провели в напряженном молчании. Прочитав несколько писем, Марио поднялся на ноги и начал мерить комнату широкими шагами. — Он лгал мне, — рычал он, — все эти годы жил свою счастливую жизнь с женой и детьми, а мне даже не сказал, что моя дочь жива… Где он ее прятал? — рявкнул Марио, повернувшись к Тео. — Где моя дочь? — Она долгие годы жила в Солэ, в монастыре, — честно ответил Тео. — Когда там стало небезопасно, мы с Эцио спрятали ее у друзей семьи под видом камеристки. Она приехала с нами. Я… если позволите, я приведу ее к вам прямо сейчас… Марио замер, не зная, как поступить. — Так это та девочка… Она знает? — тихо спросил он прежде, чем решить. — Хоть что-нибудь? — Она не знает, кто ее отец, — Тео с сочувствием смотрел на растерянного мужчину, еще секунду назад готового рвать и метать. — Я могу рассказать ей прежде, чем познакомить с вами, если хотите… или просто побыть рядом, пока вы будете говорить. Все, что угодно… Марио крепко задумался. Раздумывая, он поднялся на ноги, подошел к столу и нашел там свой медальон с изображением Ноэль. — Приведи ее, — сказал он. — Но ничего не говори. Боюсь, здесь она поверит только мне. Тео повиновался. Он поднялся, поклонился кондотьеру и поспешил покинуть его кабинет, отправиться на поиски Клариссы. Нашлась она довольно быстро — в галерее второго этажа у лестницы она продолжала рассматривать картины. Услышав звук шагов Тео, она обернулась в его сторону и улыбнулась. — Вы наконец-то закончили. О. Ты бледен. Что с тобой? — спросила она, встревожившись от вида Тео. — Дорогой Тео, ты меня пугаешь… Все плохо? — Нет, Кларисса, наоборот, — взволнованный Тео схватил ее за руки в порыве чувств. — Все очень хорошо. Я… думаю, мы с Эцио нашли твоего отца, и только что я поговорил с ним. Если я скажу, что он ужасно хочет с тобой познакомиться, ты пойдешь со мной? Кларисса побледнела так, что выделилась даже на фоне белого мрамора. — Я… я не знаю, — всхлипнула вдруг она. — Я всегда мечтала об этом, но сейчас, когда это стало возможным, мне так страшно… Ты можешь поклясться, что это и правда он? — Я клянусь тебе, — Тео сказал это так серьезно и уверенно, что Кларисса не могла ему не поверить. — Клянусь своей честью и любовью к тебе. У нас с Эцио были доказательства, да и человек этот, думаю, тоже сможет найти у себя что-то, способное подтвердить твое происхождение. Он… и сам взволнован и встревожен, ему страшно не меньше твоего. Но в то же время он мечтал об этой встрече. — Тогда я пойду, — сказала Кларисса. — Я… не знаю, чем это кончится. Но хотя бы моя душа будет спокойна. Одной тайной меньше, не так ли? Они улыбнулись, неуверенно и тревожно, пытаясь найти в глазах друг друга поддержку и уверенность. Продолжая держаться за руки, они спустились и по коридору дошли до закрытой двери кабинета кондотьера. Тео постучал. — Входи, — сказал он. — Я побуду за дверью. Если вдруг что, зови. Кларисса кивнула и, сглотнув, вошла в кабинет. Тео же опустился на пол напротив двери и принялся терпеливо ждать. Он не знал сколько времени прошло. Минута ли, десять, тридцать, час, два часа. Толстые стены и крепкая дверь не пропускали лишних звуков, так что он не имел никакого представления о происходящем в кабинете. В какой-то момент он решил убедиться, что у них там все в порядке. Поднявшись, он постарался как можно тише приоткрыть дверь и заглянул внутрь. И перед глазами его предстали два счастливых и смущенных обретенным счастьем человека. Марио Аудиторе сидел в кресле у камина и плакал. Сидевшая на ковре у его ног Кларисса утирала слезинки с его подбородка одной рукой, другой сжимая дрожащую руку мужчины. Они оба вздрогнули, услышав скрип двери, и синхронно повернулись к нему очень похожими лицами. — Входи, мальчик, — сказал Марио Аудиторе, утирая слезы. — Я должен поблагодарить тебя. Скажи, окажешь ли ты мне честь и засвидетельствуешь ли признание моей дочери законной? — Я польщен тем, что вы хотите разделить подобное счастье со мной, — подумав, ответил Тео. — Однако… почему бы вам не разделить его со всеми остальными? Я говорю это как бастард, чей отец так и не провел подобной церемонии. Если бы он был живым и более честным человеком, я бы хотел, чтобы он признал меня таким образом. Чтобы мои близкие присутствовали. — А ты что скажешь? — повернулся кондотьер к Клариссе. — Ты бы как хотела? Девушка смутилась и задумалась. — Я могу понять, о чем говорит Тео, — сказала, наконец, она. — Мы с ним вместе росли. И за последние месяцы я хорошо подружилась с Кристиной и Лючией… Я была бы счастлива, если бы они были рядом со мной в такой момент. — В таком случае, я сейчас все организую, — Марио поднялся дернул за шнур у камина, вызывая слугу. Когда тот забежал, Марио начал отдавать приказы. — Епископа ко мне. Пусть бросит все свои дела подготовит все необходимое для изменения семейной книги и документов. Организуйте маленький праздник в городе — столы, фонари, украшения, вся еда, которую сможете найти, — и предупредите гостей и местных, что сегодня у нас Признание. И пусть кто-нибудь найдет моей дочери новую одежду, полагающуюся ее положению. Переоборудуйте еще мою комнату для нее, мне постелите здесь, в кабинете. Исполнять. Слугу, видимо, вымуштрованного своим господином, ветром выдуло из кабинета. Судя по тому, как быстро все было устроено, в Монтериджони с исполнением приказов кондотьера было все очень четко. Уже через десять минут слуга вернулся и сообщил, что подруги ждут Клариссу в ее новой спальне чтобы помочь одеться, а Марио и Тео пригласил пройти на улицу, к остальным гостям. Клариссе было жаль оставлять их, но лишь знание о том, что скоро они вновь воссоединятся, утешало ее. — Поверить не могу! — налетела Лючия на Клариссу в тот же миг, как та вошла в комнату. — Говорят, ты дочь кондотьера Аудиторе, это правда? — Как оказалось, да! — смущенно сказала Кларисса, позволяя Лючие и Кристине с помощью камеристки семьи Веспуччи раздеть ее так, как еще недавно она сама раздевала Лючию. — Я не знала до последнего момента. А вот Тео знал. Но он не говорил мне до тех пор, пока сам не убедился в правдивости этого факта. Он поговорил с кондотьером, и они отыскали доказательства моего происхождения. Иначе бы… Признание не было бы возможно. — Я никогда не была на такой церемонии, — Кристина мечтательно вздохнула, вплетая в косу Клариссы алые и золотые ленты. — Как она должна пройти? — Монахини мне как-то рассказывали, что Признание обязательно происходит в присутствии священника, родственников и вассалов знатного родителя, — Кларисса нахмурилась, вспоминая. — Знатный родитель должен привести своим родственникам, вассалам и священнику доказательства родства с незаконнорожденным ребенком, они же, в свою очередь, должны засвидетельствовать подлинность этих доказательств. Только после этого родитель имеет право внести ребенка в семейную книгу и церковные документы и тем самым его признать. — Звучит красиво и очень волнительно, — Лючия сделала шаг в сторону от переодетой Клариссы и осмотрела ее критическим взором. — Что скажешь, Кристина? Как по мне, неплохо, учитывая обстоятельства. Они с Кристиной осмотрели девушку со всех сторон. Из-за спешки им пришлось подогнать по высокой и крепкой фигуре Клариссы желтое прогулочное платье гораздо более тонкой и хрупкой Кристины, но все же оно ей было немного коротковато. Это упущение они постарались замаскировать туфлями на низком каблуке и ровной подошве и длинным плащом с гербом Аудиторе, приспособленным ими в качестве верхней юбки. С лентами в волосах и ниткой жемчуга Лючии все смотрелось довольно сносно. — Девушки, — в комнату заглянул слуга, — вы готовы? Все уже ждут. — Так быстро? — в ужасе воскликнула Лючия. От ее возгласа и волнения у Клариссы испуганным голубем в клетке ребер заметалось сердце. — Не паникуйте, — успокоила их Кристина. — Мы готовы. Все будет хорошо. Пойдем. Ее добрый и спокойный вид вмиг привели подруг в чувство. Кларисса взяла их с Лючией под руки, и вместе они вышли из спальни, прошли по большому фойе и вышли на плац, где их уже ждали Марио, Федерико с обязанными, Горацио Моцци и священник, старый отец Сантьяго. Тео и остальные Пацци и младшие Касталуччи и Гульельми обнаружились внизу, на площади, с остальными горожанами. Лючии и Кристине пришлось спуститься к ним и оставить Клариссу на плацу с взрослыми родственниками. — Я собрал здесь всех вас, — громко сказал Марио, выйдя вперед так, чтобы его все видели, — чтобы провести церемонию Признания. Я, Марио, сеньор Дуэ Аудиторе, заявляю о своем родительском праве на Клариссу, мою дочь от женщины Ноэль де Марино. Как ее отец и единственный оставшихся в живых родитель, я предъявляю вам следующие доказательства нашего родства. Подошедшему к нему священнику Марио передал большую пачку документов и бумаг, громко называя их при этом. Переписка Джованни Аудиторе с сестрой Теодорой, в миру — сестрой Ноэль, матери Клариссы. Документ об обмене титулами сеньоров Уно и Дуэ в связи с нарушением Марио святых заповедей и преступлением перед институтом брака. Портрет Ноэль и присутствие самой Клариссы — чтобы сравнить их внешнее сходство. Священник, ознакомившись с представленными доказательствами, признал их подлинность и передал свидетелям, и они также их признали. Люди, пораженные этим, встревоженно галдели. Никто не сомневался в подлинности документов, подтвержденных такими серьезными лицами, однако, вышедшая наружу правда всех шокировала. — Я знаю, вы все удивлены и смущены тем, что узнали обо мне и моем брате, — сказал Марио, выйдя вперед. — Но я твердо намерен исправить совершенную много лет назад ошибку и признать Клариссу, потому я прошу вас об одном. Позвольте ей стать частью нашей общины и примите ее так же, как вы приняли меня и моего племянника. Не вынуждайте меня выбирать между ребенком, о котором я, введенный в заблуждение, скорбел все эти годы, и вами. — Что будет с наследованием? — крикнул кто-то из толпы, и люди поддержали этот крик. — Пока что ничего не меняется, — спокойно ответил Марио. — Мой племянник, Федерико, все еще остается вашим будущим правителем. Когда с моего брата будут сняты несправедливые обвинения, а вы получше узнаете Клариссу, мы решим этот вопрос вместе, как всегда поступали в подобных ситуациях. Этот ответ удовлетворил людей. Под их улюлюканье и приветственные крики в адрес девушки отец Сантьяго внес ее имя в семейную книгу Аудиторе, оформил ее первые настоящие документы и показал их всем. Признание свершилось. — Кондотьер, — послышался громкий голос откуда-то снизу. Это был Якопо, выгадавший момент, когда основной гвалт голосов уляжется. — Пока ваш священник здесь, я хотел бы смиренно попросить его провести еще одно Признание, а вас и вашего племянника стать свидетелями. Марио переглянулся с отцом Сантьяго и, получив от того кивок согласия, пригласил Якопо и его племянников подняться на плац. Пока они поднимались, он отозвал к себе Клариссу. — Неужели это и правда происходит? — тихо спросила она у новообретенного отца. — Тео и правда станет таким же признанным, как я? — Не только, — Марио улыбнулся, когда девушка взяла его под руку. — Он, его брат и Якопо принесут Федерико вассальные клятвы. Лишь на этих условиях я освобожу Вьери. Я, конечно, не ожидал, что Якопо решится воспользоваться моментом, но это удобно. Чем быстрее будут принесены клятвы, тем быстрее Якопо с его старшим внуком покинут Монтериджони. У нас тут и так тесновато. — Ох, неужели вы отсылаете Тео, но оставите Вьери? — насупилась Кларисса. — Тео говорит, он очень грубый юноша… Наверняка он доставил вам много неудобств… Почему бы не дать ему уехать с родными, раз уж вы не позволите моему другу задержаться? Марио усмехнулся. — Я никого никуда не отсылаю, — фыркнул он. — Якопо все равно увез бы твоего дружка домой. Что до Вьери, он часто будет навещать их — когда я буду ему это позволять. Я и сам от таких мер не в восторге, но что поделать. Не будь здесь замешана политика, я бы отправил всю семейку на все четыре стороны. Кларисса вздохнула, поняв, что неприязнь отца к Пацци за пару минут не устранить, и вернула свое внимание к происходящему Признанию. Якопо произнес проникновенную речь, где извинился перед жителями Монтериджони за причиненные страдания и пообещал найти способ возместить ущерб. Затем он заявил о своем желании признать Тео наследником своего рода и предъявил доказательства его родства с Франческо Пацци. Священник и свидетели сочли их подлинными, и отец Сантьяго помог Якопо вписать имя Тео в семейную книгу Пацци, предоставленную Якопо, и обещал написать письмо для эмильского священника, чтобы тот помог оформить документы. После этого Марио и Федерико вышли в центр плаца. К ним пришлось присоединиться и Вьери. — Люди Монтериджони, — снова заговорил Марио. — Вы давно справшивали нас: как мы поступим с юным Вьери Пацци, нарушившим наши границы и совершившим несколько набегов на наши земли. Наконец мы пришли к решению. Все трое присутствующих Пацци принесут вассальную клятву моему племяннику на ваших глазах. Начинайте, — сказал он, обернувшись к Пацци и поманив к себе Федерико. В присутствии большинства жителей Монтериджони Якопо, Тео и Вьери принесли такую же клятву Федерико, какую несколькими месяцами ранее приносил Леонардо Эцио. Это явно порадовало наблюдателей, и они разражались довольными возгласами каждый раз, когда один из Пацци получал кивок Федерико и прикосновение смоченных елеем пальцев отца Сантьяго. Когда церемония окончилась, люди разразились аплодисментами. — На этом все, — сказал им Марио и указал руками на впопыхах устроенный праздник. — Приглашаю всех желающих отметить эти примечательные события. А я пойду отдыхать, — сказал он стоящим рядом Клариссе и Федерико, когда люди переключили свое внимание на столы с угощениями. — Я совсем обессилел. Будить меня разрешаю только в случае начала войны. — Забавный он все-таки человек, — сказал Тео, проводив его взглядом. — Вроде такой суровый, а на деле… — Они все оказались не теми, какими мы ожидали их увидеть, — ответила Кларисса. — Я годами раздумывала о том, какой человек мой отец. Представляла его равнодушным и холодным. — Я тоже что-то такое думал. И в какой-то степени рад, что ошибся. — Ты знаешь, что вскоре уедешь? — Да, Якопо уже планирует выехать в Эмилию через пару дней. Боюсь, Вьери придется остаться на какое-то время. Я хотел бы с ним поменяться… — Но по-другому нельзя. Я понимаю, — Кларисса тяжело вздохнула. — Надеюсь, ты сможешь навестить нас. Или, быть может, я уговорю кон… отца отпустить меня к вам в гости. Кто-то запустил фейрверки. Несколько ярко-алых всполохов вырвались в небо и взорвались цветочными фигурами. Двое друзей детства стояли на плацу и думали об одном — кажется, впервые за долгое время темная полоса сменилась светлой.