Костяные крылья тоже любят вас

Экран телефона перед глазами был настолько близко, что я могла пересчитать мерцающие пиксели, составляющие светящиеся глазницы последнего оставшегося на поле брани лича. Моего лича. Безэмоциональные, но ярко алые, они бы подсознательно вызывали у меня обычную людскую тихую подозрительность, но в данных обстоятельствах я скорее надеялась, что хотя бы там, в глубине треклятой модельки, есть или вскоре найдётся воля к победе, желание одолеть заведомо превосходящего по всем показателям противника. У меня её уже не осталось. Мана была уже на нуле, как и заряд сотового, но, ничего не предпринимая, я просто откинулась на бетонную стену и с трудом удержалась от глубокого вздоха – чихать от пыли осточертело, да и здешние ароматы просто… Потерев глаза свободной рукой, заодно отметив, что заноза в большом пальце уже не так уж и болит, мне ничего более не оставалось, кроме как ещё раз, перед самоубийственным броском на проклятого громовержца, осмотреть с помощью света экрана соседствующие с моим углом владения больного ублюдка. Признаться, я всегда думала, что издевательства в школах доходят до серьёзных законодательных статей только в книжках и сопливых подростковых сериалах, но этот вечер разрушил моё мировоззрение наивной девчонки, верящей если не в изначальную доброту людской натуры, то хотя бы в банальную её адекватность – нет, вы серьёзно, господа? Вы правда думаете, что я не пойду в полицию, после того, как вы меня подкараулили, связали, силой приволокли в заброшенное здание больницы и заперли в подвальном помещении?.. По крайней мере, так я думала, возмущённо дёргая крепкую не только на вид дверь. Согласно слухам, множить и перебирать которые так любят местные сплетницы, тут прятал тела маньяк, рукам оного приписали исчезновение трёх женщин нашего бесславно полного безнравственности городка. Отданная родителями в приют, выросшая под слоганом “работай сама, тебе никто не поможет, тем более Бог”, я могла постоять за себя (продула этим уродам, какой позор!), зарабатывала сама (за крепкое словцо в адрес жирной свинье, возомнившей себя пупом земли только из-за того, что может сравниться с ней в размерах, меня позавчера уволили, как глупо!), экономила (на той неделе потратила почти половину накоплений из-за завоза новых томов любимой серии – а ведь так и не притронулась к ним!), готовилась стать взрослым сильным человеком, контролирующим свою жизнь (вот чёрт, кажется, я забыла выключить свет в ванной, опять владелица даст по шее…). Исполненная презрения к себе и гадливым наглым рожам одноклассников, которые, похоже, считали, что из-за богатеньких родителей тем всё сойдёт с рук, я вновь ощутила на собственных щеках горькие слёзы и готовилась к смерти, некрасивой, непечатной, спешащей ко мне, но такой небыстрой. У моих ног сломанной куклой лежал труп. Убитая двадцатипятилетняя учительница истории, полная свежих ножевых ранений, голых костей истерзанных пальцев, трупных пятен и разбитых надежд на выживание: её и моё тоже. Я помнила, как меня, брыкающуюся и отчаянно пытающуюся вырваться, спустили вниз по лестнице, что была недалеко от входа, а потом затолкали сюда, как сейчас слышала, как ядовитой одними звуками скользнула толстая цепь, эта подлая стальная гадина, она прокляла моё сознание навечно. Щелкнул замок, отзвучала парочка их вечных сальных шуточек, истаяли звуки шагов. Но я не привыкла так просто сдаваться. Они отобрали у меня куртку и сумку, однако на моей шее всё ещё болталась старая раскладушка, которую вечно носила на толстой синей ленточке. Ею был подвязан первый и единственный подарок в моей жизни от лучшего друга, общающегося с техникой на “ты”. Он почему-то всегда был добр со мной, всегда улыбался, когда мы встречались. И никаких подводных камней. У него был парень, а я напоминала ему кого-то, кто незримо всегда присутствовал около него, витал горькой ностальгией между оброненных им слов о таком же нелёгком детстве в огромном доме в качестве единственного наследника состояния почившего деда, полного злобных, голодных до денег и крови родственничков. Я верила ему, из газет знала о его судьбе, а из его рассказов – о истинном положении. Мы схлестнулись в адском сражении, положили многих бойцов на пустоши, вкусившей крови саламандр, гоблинов, драконов, пыли джинов и поглотившей доспехи полубогов. В интернет-кафе, то есть. Разбил он меня в пух и прах, конечно. Но так мы подружились – случайно столкнулись после моих выкриков, полных досады, обращённых к наглому обладателю помпезного ника “Хранитель Запертого Слепого Мира”, разговорились, он простил меня за выплеснутую воду ему прямо в насмехающуюся над всякими бедными школьницами рожу, а потом, за день до внезапной смерти, в мой шестнадцатый день рождения, подарил этот телефон с кучей вкачанных игр, не требующих интернета и доната. Одна беда – по нему нельзя было провести экстренный вызов, а сим-карту я туда и не вставляла, хотя и никогда не снимала, за исключением душа (не из-за того, что боялась сломать – просто думала, что эта языкастая зараза не просто так вставила туда такую ограменную прокачанную фронталку со странными резными линзами, похожими на два скрещенных квадрата в круге). Осветив подвальное помещение с помощью устройства, я осознала, что нахожусь в какой-то почти пустой каморке (хорошо ещё, что не в крематории, или как там в военное время трупы утилизировали), где валялась пара длинных, метра в два, деревянных бруска, гнутая железка, какой покрывали какие-нибудь строй-сараи, клубки пыли и я, такая уставшая, натёршая руки от усердия, дабы освободиться от остатков верёвки, никому не нужная. Я плакала, наверно, часа три, потом ещё два – хныкала, растирая кровь, лимфу и сопли по лицу, а потом, заработав пару заноз, наконец более-менее успокоилась, улегшись звездой, павшей на самое дно жизни, на быстро истончавшуюся границу с мучительной смертью, раскинув ноющие пронзительной болью руки и ноги, готовая встречать с нетерпением… кого-то. И зря. Осветив потолок хотя бы на предмет каких-нибудь люков или надписей, я поняла, что потолок оказался деревянным, причём изъеденным плесенью, мхом и ещё чёрт знает чем. И тогда родилась надежда. Заведомо пустая, конечно. Я схватила одну деревяшку и как ненормальная, как кролик, пойманный в капкан, но ещё желающий выбраться, как шершень, засыпанный детишками в банке мокрым песком, начала прыгать, еле-еле доставая кончиком доски до трухлявой поверхности. Бить решила прицелено в одно особо цветущее микроорганизмами место, даже когда оказалось, что и орудие моё такое же хлипкое. Сломав одну деревяшку, я взялась за вторую, и вскоре произошло то, чего я, собственно, и добивалась – образовалась крупная трещина и потолок сломался. Только вот я не учла то, что то, что я считала потолком, было и полом. Полом, который проломился большей частью из-за тяжести чего-то, что на нём лежало. Я всем сердцем желала, чтобы эта неопределённость, это положение жертвы преступности не так сильно колебалось с ролью медленно умирающей от голода и жажды, и я получила то, что хотела. Мне на голову упал труп, который заставил меня забиться в самый дальний угол собственной темницы и забыться в дичайшем страхе, который даже не могла перебить никакая боль. Я такая жалкая. Ненавижу это. Но губительнее всего была ещё не отпустившая меня до конца оптимистичность. Очухавшись, я, на какие-то двадцать минут, по истечению которых меня накрыла такое отчаяние, что глубже него ничего и представить не могла, решила, что эта дама мне даже пригодится. Что даже хорошо, что она на меня свалилась. Когда я рвалась вверх, даже не стала продумывать, как я туда заберусь, так как моё тельце довольно низкое для своих лет, а потолок почти в двух с половиной метрах от меня… Не знаю, не иначе как решила, что по стенам заберусь, не знаю… Я прикинула примерное расположение комнаты, что была надо мною, и это был явно не холл, что-то иное, но у этого “чего-то” точно должны были быть окна. Но это всё было тщетно. После бури в душе всё улеглось, воцарилась сжигающая всё на своём пути пустота, после того, как я, прости господи, использовала тело бедной почившей женщины в качестве подпорки, вертя ту, как заблагорассудится. Потом, когда у меня ничего не получилось, я решилась вглядеться в её лицо, лицо, которое должна буду запомнить на всю жизнь, какой бы длинны она ни оказалась, в конце концов, лицо, которое станет обликом моей совести. Лицо, от которого я отшатнулась, дрожащими руками зажав себе рот. И вовсе не для того, чтобы сдержать рвотные позывы. Просто отныне я была обязана хранить тишину, блюсти её, словно девушка девственность до свадьбы с любимым. Нелепые слухи, от которых я лишь отмахнулась, отвечая, что в этой адской больнице опаснее всего скорее дряхлые половицы, оказались правдой. Даже мои собственные слова оказались на удивление точны. Я сама себя загнала в ловушку. Я обрекла себя на смерть, готовую посоперничать с гибелью от истощения или страха по жестокости. Если… если… нет, когда маньяк вернётся в убежище, когда обнаружит, что труп с явными признаками пыток – может, даже ещё живой человек до спасительного падения… хотя с такими ранами?... но ведь люди на редкость живучие существа, не так ли?... ох, нет, даже не думать об этом!… - провалился куда-то, когда обнаружит меня, раненную, истощенную, неспособную дать отпор в этом кошмаре даже не клаустрофоба… Да даже если каким-то чудом мне удастся не дать себя убить, чтобы выбраться отсюда не хватит и двух тел – скорее всего, он уже исследовал здание, но так как меня заперли в помещении, что ранее стояло открытым, причём нараспашку, ему придётся либо спрыгнуть сюда, либо… аргш! Если он сможет раздобыть лестницу, то сможет, наверняка, и пистолет, и пилу и ещё бог знает что!.. Как видите, пропащие люди быстро начинают верить в бога, которого могут обрести хотя бы в жалком ножичке, что спасёт их жалкие жизни. Почти плюнув на все свои глупые ничтожные планы, желания и требования, я предалась одному единственному оставшемуся у меня идеалу. На телефоне было семьдесят две игры, но, что более важно, всего тридцать процентов заряда, так что я начала очередную партию в мою самую любимую стратегию, благодаря которой я и встретила друга… ахах, как же всё ещё хочется, чтобы эта “раскладушка” превратилась в настоящую пружинистую кровать, чтобы я встала на неё и в пару движений вылетела отсюда куда-нибудь, да хоть самому маньяку в руки – там, на воле, разберусь как-нибудь, а тут я разве что прикидывала, как мне претворить в жизнь самоубийство, используя ленту и дверную ручку, про который как-то доводилось читать. Отлипнув, наконец, от стены, даже всё-таки вдохнув запах разлагающегося тела, кровью и прочими жидкостями которого я была перемазана, вновь взглянула на маленький горящий экран. Мою последнюю звёздочку надежды, на исход судьбы которой я воздвигла и свою. Почему я так люблю игры? Неправильный вопрос. Почему, забив на всё, самозабвенно играю, как какой-нибудь задрот, а не испуганная девушка, которой по истории предначертано страдать, превозмогать и выжимать чужие слёзы? Ещё хуже. Я просто дура. Играю в Героя, ахахах… Хотя нет, я всегда выбирала либо Чернокнижника, либо Некроманта, так что скорее уж в Мага… Такая уж я есть. Слабая и ничтожная. Ненавижу это. Хочу ли измениться? Опять не то. Эта вещь уже давно висит прямо на уровне сердца, там горит её экран, льётся кровь потусторонних существ, вершится магия, добывается волшебная руда, строятся Колизеи и отгадываются загадки сфинксов. Это всё бесценно. Я просто очень хочу в душе остаться ребёнком, не смотря ни на что. Это как такой неиспользованный шанс на лучшую жизнь, как билет на поезд, куда можно сесть только тогда, когда всё уже потеряно. Ведь дети, они… они не мальчики или девочки, они не красивые или уродливые, они не жестокие или добрые. Они подобны духам, они не сдержаны никакими правилами, они просто есть, они родились. Их характеристики – то, как описывают их взрослые, их способности – то, как лепят их родители, их яркие черты – то, что подчёркиваю учителя. Я разочаровалась и в первых, и во вторых, и в третьих. Я не могу вверить горящий в груди огонь кому-то, кроме себя. Поэтому я решила стать взрослой – идеальной взрослой, а не просто хамоватой властной нечестной грубой бабкой! – и хранить своё сердце, словно своё собственное дитя. Только без примесей всяких там (в них я разочаровалась особенно, даже не учитывая этот финальный инцидент, послуживший последним гвоздём в мой гроб в реальности, а в их… только в моих фантазиях), без мучений, многомесячной боли и денежных затрат… хотя, нет, книги и игрушки нынче стали особенной роскошью для бедствующей старшеклассницы, нда. - ~Джинннн! От размышлений меня отвлёк звуковой эффект из игры, неожиданное сообщение, подбросившее меня вверх в буквальном смысле. Проклятье! Я же вроде выключала звук!.. Посреди ледяной пустоши возникло сообщение в рамке, увитой костьми и черепами с горящими глазницами и ещё одним, сверху, со светящимся нечто на лбу – не разберу никак: такая мешанина пикселей, что подробностей не видно. Мой единственный оставшийся воин сейчас почему-то смотрел из дальнего угла экрана прямо на меня. ☠ [На этот день вы возложили всю вашу удачу полководца. Вам повезло, и высшие, низвергнутые всеми, кроме вас, силы дают вам возможность воспользоваться вашим давно приберегаемым шансом. Киньте Кость Судьбы взамен на высвобождение!]☠ Под этим текстом находилось изображение многогранной вещицы, показывающей мне лишь малую часть своих цифр, а ещё ниже – кнопка “воспользоваться”. Ни крестика, ни возможности отказа не было. Подозрительно, но времени на сторонние размышления более не было. Я слышала тяжелые шаги сверху, я слышала лязг металла. В проёме мелькнула чья-то голова, лохматая, кривая, искривившаяся в дьявольской улыбке, заставившей меня прервать дыхание, сердцебиение и всяческие мысли. Я просто нажала на кнопку и вскочила на ночи, почувствовав, что это сейчас важно, как никогда. ☠ [Поздравляем! Вам выпало число вашей души. Назначен двадцать шестой путь. Приготовьтесь к награде!]☠ На миг оторвавшись от чудовищной реальности и боли в руке, сжавшей схваченную железку что есть мочи, я взглянула на экран, где место на поле боя освободило объявление. Что-то происходило. Что-то странное. Что-то, будоражащее огонь в моей груди. Там Лич, поправив украшения на своей груди и козырнув мне короной с рубином, предварительно сняв оною, словно джентльмен цилиндр, направил посох концом из того же драгоценного камня вперёд, из-за чего в следующей клетке вспыхнул кругом на земле синий огненный портал призыва, откуда вылез Костяной Дракон, имевший почему-то три головы, две из которых имели весьма странный вид. Там, где пали мои войны, мои скелеты надежд, давно по чьей-то воле ушедшие на тот свет, но поддерживаемые мною какой-то отчаянной магией, где испарились призраки прошлого, ненавидимые мною, но всё же не отринутые, ибо являлись частью меня самой, где упокоились тоже непонятно на какой силе двигающиеся мертвецы, похожие на образы покинувших меня дорогих людей или их прообразы, что создала моя фантазия, где вампиры, высушившие мою душу от всех благ взамен на напрасные старания, обратились в пыль, где у тёмных рыцарей закончился с моей персоной, уставшей корчить из себя госпожу собственной жизни, контракт на трудоспособность, но и те брезгливо не решились брать с такой жалкой одинокой беспомощной душонки неустойку за лицезрение подобного лица каждый день. Там, где я не успела вырастить костяных драконов, гордых существ даже после смерти, умевших когда-то летать, то безбожно прикарманенных греховными людьми, возжелавшими власти, земель, денег и богатств, как на меня напал какой-то урод с немыслимым количеством высших громовержцев, таких чистых и сверкающих в своих божественных доспехах, но безжалостно губящих души, как и подобает безвольным марионеткам, лишь считающим, что они поступают верно, но на деле служащим тёмным силам. Там, где мой оплот души всё же пал, но отпустил её в новое путешествие, дав возможность заполнить пустоту неизведанным. В единый миг происходит три вещи: фигура врага на экране телефона пропадает под тройным синим пламенем дыхания костяного дракона, или кто он там ещё, телефон безбожно исчезает прямо из моей руки, а грани облика маньяка, спустившегося ко мне, так сильно искажаются вместе со всей тьмой подвала, что, кажется, началось какое-то землетрясение. Вскоре мир перед глазами и в правду исчезает. Его сменяет мутная картина, подстать которой, наверно, только какой-нибудь крупнобюджетный фильм. Мне кажется, что это я еду в какой-то богатой повозке вместе с вооруженным мужчиной и явно перебарщивающей с украшениями и белилами женщиной, наблюдаю за пейзажем, чтобы не видеть страшные постные рожи, когда он быстро меняется – земля покрывается чудовищной длинны трещинами, что пожирают скупые деревья, траву и наше средство передвижения, отдавая взамен лишь вид на пронзительно высокий выскочивший пик, которому пошло бы принадлежать только самой пронзительной башне. Раздаются крики, ржание лошадей – вся троица выбирается скорее наружу, а точнее сказать, те двое, отталкивая друг друга, вываливаются на улицу, а я стараюсь поспеть за ними. Я очень мала. Я слаба. На меня не обращают внимания. На меня кричат. Меня отталкивают и бегут. Я дрожу. Я презренна. Я желаю жить, не смотря ни на что – вот, что я помню. Но какая-то взбрызнувшаяся гордость не позволяет ухватиться в мужчине ни за что, кроме оголённого и направленного прямо на мои тонкие детские дрожащие ручки лезвия сверкающей катаны. Что-то внутри подсказало, что она – часть меня, она была в моём прошлом, присутствует в настоящем и хочет помочь сотворить будущее. Она не может принадлежать тому мерзкому человеку, решившему оставить ребёнка на очевидную смерть. Меня посылают самыми гнусными словами и, отпустив меч, напившийся уже крови из моих ладоней, толкают ногой прямо назад – туда, где земля разверзлась, показав то, что вовсе и никогда и не прятала. Женщина, которая была вся увешена дорогими камнями, что своими грехами, визжит и пытается поймать одну из лошадей. Мужчина, продолжая ругаться, заметил, что разрастание разлома замедлилось, и, плюнув на испуганных животных, просто убегает подальше. Земля по каким-то своим немыслимым законам начинает смыкаться над моей головой. А я просто лечу вниз, глубже замеченных по бокам многочисленных древних туннелей, ниже по шпилю, прямо в изогнутую, но сверкающую удивительным светом часть стены строения, находящегося под землёй. Прежде чем меня поглотит этот свет, показав потом восхитительную круглую планету, увитую многочисленными желтоватыми нитями, устремляющимися куда-то вверх, мне, возможно убитой, но всё же вероятно живой, этой девочке, вроде как существующей, но на самом деле погибшей, совсем не страшно. Наш путь, пусть даже он ведёт в самый кошмарный низ, освещён многочисленными яркими птицами, своим мерцанием пробуждающими веру в себя и в тех, кто хотел бы, чтобы ты был счастлив. *** - Так как ты говоришь, это была маленькая девочка? Никому не нужная принцесса, одно название от которой ей и принадлежит, да и то, отчасти, так как та не сама же появилась на свет? - Да. Так и есть. Мой друг отпил чай из бумажного стаканчика с логотипом интернет-кафе, странной минималистично изображенной птицей, формой крыльев похожей на бабочку, на фоне открытой двери, ведущей в ещё одну такую же, но чуть-чуть другую, совсем иную, так как та – за ней, в стороне. - Она мне повстречалась бледным призраком. Из неё откачали всё, что только можно отнять у человеческой души – прошлое, настоящее, даже на будущее решили наложить руки. Я рассмеялась даже несмотря на то, что парень в полными непролитых слез сочувствия смотрел вдаль. В его губах с пирсингом был зажат искусанный краешек стаканчика, из-за чего тот страшно коверкал слова, а за окном, прямо перед нашими носами подрался мужик в костюме бутерброда с мерзкой рыбой и салатом с полуголой девицой, носящей ватман с какой-то надписью. Но я понимала. Смеясь над ним, обижаясь, обливая водой, чаем и газировкой, трепля за уши, подкалывая его парня, дёргая за волосы, но понимала. Я чувствовала его, как он – меня, и держалась за этот дар, дар обрести друга, родственную душу, всеми своими жалкими человеческими кочевряжками. Если бы он вообще хоть на что-то тогда обращал внимание, то уж только включил фотоаппарат, так как сейчас и с парня вот-вот стянут одёжку. Если бы придуривался со стаканчиком, то уж точно по-чёрному, так, чтобы я отвесила ему подзатыльник. Он просто вспоминал, доверяя мне сокровенное, будучи уверенным, что я услышу и осознаю. Я же просто забыла, даже с серьёзной улыбкой на губах. - Удивительно похоже на твою судьбу. Вы встретились на одном из ваших деловых вечеров? – так я спросила. - Судьбу...? Нет, конечно. Тогда я был иным. Мне не нужна была такая вещь, как судьба. Я не верил в неё. Я просто путешествовал, изгнанный отовсюду, одинокий и грязный, а потом напоролся на крупные неприятности и… встретил эту кроху. Она, проявив себя, пошла на риски и помогла мне восстановиться. Она обняла меня и научила важному правилу. Я выжидающе посмотрела на друга, а он, выплюнув стакан, взглянул на меня. - Она сказала как-то, что верит в судьбу. Верит, словно в своего личного карманного Бога. Она сказала, что верить – означает отдать доверие, а взять от этого волю. Она сказала, что будет стараться, что никогда не сдастся. Что постарается. Что на это всё её вдохновил я, мрачный, невежественный и порочный. А ты? Ты когда-то сдашься? Есть ли предел твоему доверию? Он всё ещё смотрел на меня, когда я отвернулась и сжала его телефон под кофтой. - Неправильный вопрос. - Что это значит? - Доверие либо есть, либо его нет. Это то, что появляется и так же лихо пропадает. А я - человек, губящий и творящий, неспособный остановиться в этих двух занятиях. Я верю в тот мир, что лишь вижу своими глазами, неправильными, косыми, неполноценными. Не существует для меня того, что я не вижу. Это грубо и глупо, невежественно, грязно и порочно. Но я только улыбаюсь, потому что ещё больше для меня существует того, что не видят другие, но нахожу я. Например, лучшего друга, доброго, улыбчивого и самого живого на всех светах. Он передо мной, я готова его обнять, а потом поколотить и облить этим гадким чаем за глупости, что буквально ускользают от его глаз, но неизменно выпадают изо рта. Как так, милейший? Что скажите? Он вскинул брови и дернул уголками губ. - Это было действительно грубо. Мой дорогой друг встал и подал мне руку. Я не увидела тогда в этом жесте ничего. Как глупо. - Почти так же, как я тогда поступил с этой девочкой. Я украл у неё понятие “судьба”, забрал её себе, решил испытать на зубок, но вместе с тем отлучил ту душу от тела. Я убил её, как убивают бедных щенков, чтобы они не мучились. Отчасти я погиб и сам. Потом решил, что помогу хотя бы возродить её гордость, произрастающую из хрупкого тела, погубить которое желают многие. А сейчас я сделаю ту же ошибку, что и в начале, желая спасти и тебя от гибели. Но, имея уже две… нет, три души и два трупа, думаю, ты же сможешь выбраться из самой глубокой ямы, да? Ты видишь это? Что-то заискрилось возле нас. Словно светлячки, вокруг нас начали собираться чьи-то хорошие сверкающие добрым светом мгновения. Я улыбнулась. - Нет, не вижу. Но очень хочу. Я протянула ему руку. Мир замерцал, поглощая всё малое, что я уже увидела, и то многое, что мне ещё предстоит.

~Джиииииииииин!~